Митрополит Феофан: «Арафат улыбается мне и говорит: «Видишь окно? Оттуда пули прилетят»

Феофан: «Какой образ возникает в уме сразу же, когда кто-то заводит разговор о Египте? Конечно, пирамиды. Благодаря им сразу ощущаешь древность этой земли, ее библейское и даже «добиблейское» прошлое» Фото: «БИЗНЕС Online»

ЕГИПЕТ: «ТЕБЯ ТЯНУТ ЗА РУКУ, ТЕБЕ УЛЫБАЮТСЯ, ТЕБЯ УГОЩАЮТ. МОГУТ И ЛЕГОНЬКО ОБМАНУТЬ»

— Владыка, в Республику Египет вас назначили уже экзархом, то есть вы перешагнули на следующую ступеньку своей церковной карьеры. Какое впечатление произвела на вас эта арабская страна в те годы?

— В Египет я был назначен экзархом патриарха Московского при патриархе Александрийском и всея Африки в 1989 году, то есть очень близко к той временной грани, за которой следовал 1991-й, точка крушения СССР. Я считался уже достаточно опытным человеком в плане работы за рубежом (все-таки к этому времени у меня за плечами было уже две командировки: Израиль и Латинская Америка).

Страна с самого начала поразила меня доброжелательностью и приветливостью своего народа. Хотя какой образ возникает в уме сразу же, когда кто-то заводит разговор о Египте? Конечно, пирамиды. Благодаря им сразу ощущаешь древность этой земли, ее библейское и даже «добиблейское» прошлое. Впрочем, о далеком прошлом свидетельствуют не только пирамиды, но и знаменитый Каирский музей. Моя резиденция находилась в Александрии, но по долгу службы я по несколько раз в неделю бывал в Каире. О пирамидах много чего сказано и написано, но это не отменяет личного впечатления от таких царственных «верблюжьих горбов», встающих прямо из песка, словно гигантский караван, идущий через пустыню. Когда едешь по дороге из Александрии в Каир, а она проходит через Сахару, то сразу же упираешься в них взглядом. Всегда поражает контраст между величием данных сооружений, сакральным значением гигантских надгробий, венчающих жизнь фараонов и их придворных, и повседневной жизнью современного египтянина.

— Но современный египтянин этнически и цивилизационно далек от народов, населявших когда-то Древний Египет.

— Конечно. Этнически к древним египтянам близки копты, подавляющее большинство которых исповедуют православие. Что касается сегодняшних египтян, то это прежде всего арабы, которые пришли в VII веке с Аравийского полуострова. Но мы сейчас не рассматриваем этнографический аспект. Я говорю о характере народа, который удивил меня простотой своей жизни. Верблюды, народные поделки и сувениры, домашние очаги, яркие одежды — все собрано рядом, сплетается в один пестрый восточный узор, помноженный на навязчиво-ненавязчивую арабскую натуру. Мне это все очень напоминало наших цыган. «Дай погадаю, позолоти ручку, дай детишкам на молоко и хлеб» — это одно, а с другой стороны — свободный мир, некая вольница, внутренняя раскрепощенность. И такая нехитрая жизнь проходит под сенью колоссальных пирамидальных сооружений, построенных около 40 веков тому назад!

Не знаю, сколько раз мне довелось бывать вблизи египетских пирамид — я не считал. Но входить внутрь я избегал — не потому, что боюсь (я вообще редко чего в этой жизни боюсь), а по внутреннему убеждению. Войти внутрь чужого сакрального пространства означает выстроить с ним некую связь. 

— Вспомним, однако, что первые попытки создать монотеистическую религию были предприняты именно в Древнем Египте фараоном Эхнатоном (известен также как Аменхотеп IV, «фараон-еретик» из XVIII династии).

— На этот счет можно поспорить. Монотеизм появился не в Древнем Египте — он родился при сотворении мира. Когда Господь создал человека, тогда и возникло внутреннее чувство связи с Творцом, Единым Создателем. Что до египетского понимания богов, включая попытки установить культ одного бога, Атона, — это уже дела рук человеческих. Но данная проблема — богословская, и, обсуждая ее, легко споткнуться о камень преткновения между арабским Востоком и иудейской цивилизацией, нашедшей свое выражение в том числе в современном Израиле. Разве монотеизм возник в Древнем Египте (такой точки зрения, к примеру, придерживался Зигмунд Фрейд, считавший пророка Моисея последователем религии Эхнатона — прим. ред.)? Но в таком случае с вами никогда не согласятся иудеи. Они никогда не признают древних египтян первыми монотеистами, потому что вера в Единого Творца, по их глубокому убеждению, была впервые сформулирована только в Ветхом Завете. И христиане, принадлежащие к той же авраамической традиции, окажутся солидарны с иудеями, а не с теми, кто ищет корни истинного учения в древних египетских культах.

— Хорошо, что памятного связывает вас с Каиром? Вы уже начали перечислять: Каирский музей…

— Там та же простота жизни, что и во всей стране, но и влияние роскоши, властное вторжение современности тоже очень остро ощущались. Хорошие автомобили, широкие дороги, модная европейская одежда — все это уже появлялось в Египте в конце ХХ века. На какой-нибудь автозаправке запросто можно было увидеть роскошный Mercedes и тут же — осел с канистрами для солярки. Но это вовсе не обязательно создавало какие-то предпосылки для зависти. Погонщик осла не смотрел снизу вверх на владельца машины — наоборот, он выглядел более беззаботным и счастливым по сравнению с ним. И даже с некоторым сожалением смотрел на своего более холеного собрата, пристроившегося за рулем дорогой иномарки.

Что касается Каирского музея… Если вы считаете себя принадлежащим к культурному слою, то вам обязательно следует там побывать. Все музеи мира, которые возникли позже — и Лувр, и наш Эрмитаж, и Британский музей, и многие нью-йоркские, — были бы очень бедны, если бы не имели связи с культурой Древнего Египта. Я бы сказал, что Каирский музей — это основа, университет, из которого вышла вся мировая культура. Когда говорят о данном музее только применительно к мумиям, золоту и статуям, это неправильно. Там есть всё! Достаточно сказать, что некоторые древнеегипетские изображения по своей технике письма напоминают нашу православную иконопись. Я уже не говорю о множестве ювелирных изделий, технология изготовления которых не разгадана до сих пор. Высочайшее искусство, богатейшая фантазия в сочетании с философией и религией давали результаты, которых невозможно добиться сегодня при самых современных инновационных технологиях. Я настоятельно советую тем, кто будет нас читать, начинать свое знакомство с Египтом не с Хургады и Эль-Ариша, а с Каирского музея. Лишь тогда получится осознать древность и масштаб страны, в которой вы находитесь. Погреться на солнышке — замечательно для здоровья, но как можно побывать в Египте и не заметить, к какой цивилизации и к каким головокружительным глубинам человеческого духа вы прикоснулись?

Выйдя из музея, пройдемся мысленно по улицам Каира. Оглядываясь на то время из сегодняшнего XXI века, мне даже сложно представить, как спокойную, погруженную в восточный медленный сон страну могло затянуть через пару десятилетий в воронку турбулентности, связанную с «арабскими веснами». Египетский мир помнится мне патриархальным и доброжелательным, а все, что произошло с ним на заре нового столетия, видится чем-то чуждым для него и иноприродным. А тогда идешь по египетскому базару, и поневоле складывается ощущение, что все и вся жаждут с тобой пообщаться. Что самое главное здесь? Не только торговля и прибыль, а сам процесс общения, личный контакт продавца и покупателя. Тебя тянут за руку, тебе улыбаются, тебя угощают. Могут и легонько обмануть, но ты уж сам не плошай и не хлопай ушами. За карманы тоже, конечно, надо держаться — рыночных воришек всегда было много на восточных рынках. Но за одно могу ручаться: никаких патологический проявлений, сгустков ненависти тогда не было.

«Представьте: христианство в Египте с самых первых веков! Достаточно сказать, что именно в этой стране нашли некогда приют Иосиф, Мария и младенец Христос, бежавшие от Ирода» Фото: © Андрей Стенин, РИА «Новости»

«БОЛЕЕ 13 СТОЛЕТИЙ МУСУЛЬМАНЕ И ХРИСТИАНЕ В ЕГИПТЕ ЖИЛИ МИРНО. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ ЗА 10 ЛЕТ СМОГЛИ РАЗРУШИТЬ ЭТУ ДРУЖБУ»

— А как складывались тогдашние отношения между коптами и арабами?

— Кстати, очень многие копты в то время имели смешанные браки с мусульманами, ходили друг к другу в гости. Ростки неприязни наверняка были, но многовековой опыт существования вместе выработал и противоядие против этого. Представьте: христианство в Египте с самых первых веков! Достаточно сказать, что именно в этой стране нашли некогда приют Иосиф, Мария и младенец Христос, бежавшие от Ирода. Поэтому христианская вера достаточно быстро завоевала сердца египтян, буквально с момента своего зарождения. Но и ислам в этой стране появился с VII столетия, то есть вскоре после смерти пророка Мухаммеда. Получается, сколько веков христиане и мусульмане в Египте живут вместе?

— Если вести отчет с VII века, то более 13 столетий.

— Более 13 столетий! Только представьте себе этот размах. И за какие-то 10 лет современные провокативные технологии смогли разрушить такую дружбу. Что это, как не новая страшная «вакцина» ненависти, с помощью которой определенные силы в мире разрушают и уничтожают традиционные уклады? Подчеркиваю, «вакцина» ненависти — новейшее изобретение. Ее внедряют искусственно. Как делают посевы при пробах в лаборатории, так же производят посевы ненависти.  «Семена» для них тоже вырабатываются в специальных лабораториях. Не будем называть страны, где это происходит, — они всем известны. «Семена» ненависти внедрялись по тому же принципу, по которому применяются бактерии, когда опробуются новые лекарства или яды. А взошли эти посевы в те промежутки времени, которые потом назвали Арабской весной.

Я помню Египет совсем другим. Если возводится мечеть, тут же рядом построят коптскую церковь. Только так и можно было прожить 13 веков вместе. И только искусственными методами могли опрокинуть такой устойчивый патриархальный мир, причем так, что пострадали и рядом расположенные страны. Ливия, далее Ирак. Эти страны обладают древнейшей культурой, как и Египет, ко всем народам которого (я специально не выделяю арабов или коптов) я отношусь с огромным уважением.

Еще раз повторюсь: в период моего пребывания там страна была абсолютно спокойной, хотя подспудно что-то уже начинало тлеть. Но египтяне еще умели с этим справляться.

— Каково, на ваш взгляд, было тогдашнее положение коптской церкви в Египте? Ведь в силу своего служебного положения вы соприкасались с коптами практически ежедневно.

— Да, я, как уже было сказано, состоял экзархом при патриархе Александрийском. Тогда александрийский престол занимал Парфений III, грек по национальности. Это был замечательный Патриарх, просвещенный, взвешенный, сочетавший в себе твердость древней александрийской церкви с широчайшими знаниями и мудростью. Он умел находить баланс не только между мусульманами и христианами, но и между православными и коптами. Конечно, последние называют себя православными, но имеются различия, в первую очередь богословского характера. Как и армяне, копты — монофизиты. Но вот удивительно: если начать спрашивать, что же разъединило коптов и православных, то толком на этот вопрос не ответит не только простолюдин, но и человек, считающий себя просвещенным. Ни у нас, ни у них. Если же вы начнете говорить о вере и личности Иисуса Христа с коптскими священниками, то, не зная богословских тонкостей и подоплеки данного разъединения, драматических споров IV–V века, вы никогда не поймете, в чем же мы разные. Конечно, копты близки нам, отрекаться от этого бессмысленно.

Вспомним историю египетского христианства. Начнем с того, что в этой стране были большие греческие колонии, сформировавшиеся еще в античности, во времена Римской, а затем Византийской империй. Понятно, что когда здесь складывались древние патриархаты, то, конечно же, в них был очень силен греческий элемент. Сейчас в Египте не редкость встретить и православного араба, но первоиерархами, предстоятелями церкви и членами епископата все равно остаются греки. Это, кстати, вызывает небольшой протест у тех же православных арабов. В период, скажем так, раннего Хосни Мубарака, ставшего президентом Египта в 1981 году, и до него греки жили еще достаточно вольготно, вели торговлю, имели в стране свой малый бизнес, особенно в сфере текстильной промышленности. Однако после национализации они этого лишились, и многим из них пришлось уехать восвояси. Тем не менее осталось в Египте множество греческих православных храмов, но они подзапущены и малолюдны. Арабских православных недостаточно для того, чтобы их заполнить.

Однако Александрийская патриархия в любом случае остается одной из сильнейших. Ее власть распространяется на весь африканский континент. Недаром титул Парфения звучал так: патриарх Александрийский и всея Африки. Вплоть до ЮАР и Кении, до так называемого «черного мира», где тоже существуют достаточно основательные христианские общины, все это — юрисдикция александрийского патриарха. Множество коптских храмов расположено в самом Каире.

С патриархом Парфением у меня сложились очень добрые отношения, несмотря на нашу разницу в возрасте: ему было уже 70 лет, мне — 42 года. Для меня это стало отличной школой. Случалось, он сам звонил мне: «Феофан, приезжай». И вот мы с ним пьем чай в Александрии с видом на дворец Фарука и королевский парк на берегу Средиземного моря. На побережье греки держали небольшой рыбный ресторан, и Парфений любил заехать туда, чтобы отведать морепродуктов, но без алкоголя. Он очень много рассказывал мне, и ему было что рассказать. Он участвовал во всемирном совете церквей и даже какое-то время состоял президентом этой организации, хорошо знал православный мир, был знаком с патриархами, ведал предысторию отношений вселенского патриарха Афинагора с папой римским Павлом VI (их историческая встреча в Иерусалиме состоялась в январе 1964 года — прим. ред.). Немало я почерпнул от него чисто исторических сведений. Многое, о чем он рассказывал, для меня нередко становилось откровением. 

«С патриархом Парфением (слева в центре) у меня сложились очень добрые отношения, несмотря на нашу разницу в возрасте: ему было уже 70 лет, мне — 42 года.  Для меня это стало отличной школой» Фото: © Владимир Федоренко, РИА «Новости»

«ГЕНКОНСУЛ ПОКАЗАЛ НА ПОРТРЕТ ГОРБАЧЕВА: «СНИМИТЕ ЕГО, ЭТОТ ЧЕЛОВЕК НЕДОСТОИН!»

— Какие отношения связали русских и египтян? Ведь не секрет, что СССР пытался поддерживать власть в республиканском Египте и даже оказывал ей военную помощь.

— Надо отдать должное: отношение к нашему посольству при «раннем» Мубараке было хорошим. Хотя отношения менялись в зависимости от периода: к примеру, после знаменитой Шестидневной войны 1967 года (в ходе ее Израиль при поддержке США и Великобритании захватил Синайский полуостров, Сектор Газа, западный берег реки Иордан, Восточный Иерусалим и Голанские высоты — прим. ред.) некоторым сотрудникам советского посольства пришлось покинуть Египет. При мне же интересным и воистину замечательным послом (как и полагается, чрезвычайным и полномочным) был Владимир Порфирьевич Поляков. У него был огромный опыт дипломатической работы: в том же Египте он провел 9 лет еще в 1970–1980-е годы, а в 1967-м числился советником при посольстве в Объединенной Арабской Республике (просуществовала до 1971 года и представляла из себя союз Египта, Сирии и Ирака — прим. ред.). После поражения в Шестидневной войне наших обвинили в проигрыше, в результате чего пострадал и Поляков: его выдворили из страны. А ведь он был самым молодым послом в Советском Союзе (начал дипломатическую службу в 25 лет)! Более того, его жена являлась племянницей секретаря ЦК КПСС Михаила Суслова. После временного отстранения от работы Полякова вновь назначили послом, но не потому, что был чьим-то протеже (хотя, безусловно, был), а потому, что действительно являлся профессионалом, окончил Московский институт востоковедения и знал языки.

Полякова я не мог не знать. Ведь в чем состояла особенность нашей службы за рубежом? Как в Аргентине, так и в Египте мы были обязаны раз в неделю приходить в посольство. Здесь организовывались встречи всех советских граждан, не только дипломатов, но вообще всех, кто долгосрочно находился в республике, работая на своих направлениях. Обыкновенно мы смотрели какой-нибудь советский фильм, общались между собой, отлично понимая, что все это — своего рода смотр, переэкзаменовка, устроенная нам. Проверяли, пришли мы или нет, какие у нас настроения и прочее. Кроме того, чуть ли не правилом было отмечаться в специальном журнале. Я узнал об этом, вернувшись как-то из Каира в Александрию, когда тамошний советский дипломат спросил меня как о чем-то само собой разумеющемся: «А вы там отметились?» Я сначала не понял: «Где?» Он ответил: «В журнале». Я удивился: «Зачем? С какого перепугу? Я же не сотрудник вашего посольства». Он возразил твердо: «Но вы же советский гражданин?» Я говорю: «Да. Но я представляю здесь церковь, а не государство. Это неправомерно». Он продолжал настаивать, и в результате у нас вышла перепалка. Представляете такой разговорчик в советское время?

— Но это было уже при Михаиле Горбачеве, насколько я понимаю? «Либеральничать» тогда уже дозволялось.

— Это был 1989 год. То, что Советский Союз исчезнет через два неполных года, даже невозможно было себе представить. Государство стояло еще довольно крепко. И я одолел своего оппонента не потому, что из центра нам дали свободу болтать что вздумается (на местах и в зарубежных представительствах такой свободы никогда не появлялось), а потому, что привел аргумент. «Что вы хотите? — сказал я ему. — Чтобы завтра, открыв ваш журнал и обнаружив в нем мою отметку, кто-нибудь сделал вывод, что православный экзарх работает в КГБ? А ведь такую роспись можно будет счесть доказательством „некоей связи“ со спецслужбами! Нет, я совершенно не собираюсь этим заниматься и компрометировать нашу церковь». 

Впоследствии вокруг нашей дискуссии даже возник небольшой шумок в дипломатических кругах. Тем не менее мне удалось отстоять свое право не оставлять свои автографы там, где они совсем не нужны. Хотя все прочие советские ведомства, работавшие в Египте, исправно продолжали отмечаться в посольстве. Я не хочу сказать, что я оказался один такой смелый. Но у меня возникло понимание, что этого делать не следует, поскольку я отвечал не только за себя, но и за авторитет всей русской церкви.

— Владыка, в Египте вы застали крушение Советского Союза. Какое впечатление это произвело на вас за рубежом?

— Да, теперь расскажу о смене власти. В те годы генеральным консулом СССР в Александрии был Леонид Григорьевич Титов, ныне покойный. Когда в августе 1991 года в газетах и на телевидении стала мелькать противоречивая информация о происходящем в Москве, никто из консульства толком не мог в этом разобраться. Наконец, по линии МИДа пришли некие бумаги, сообщавшие, что Михаил Горбачев отстранен от власти по причине болезни и управление сосредоточено в руках некоего ГКЧП. Что было делать? А в кабинете у Титова, как водится, на видном месте висел портрет генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева, он же первый и последний президент СССР. И тогда Леонид Григорьевич вызывает к себе каких-то людей, возможно, по линии спецслужб и демонстративно заявляет, кивая в сторону портрета: «Снимите его. Этот человек недостоин! У нас теперь новая власть!» Вид у Титова при этом был очень величественный и самоуверенный, как будто это он сам вершит суд над Горбачевым. Хорошо, картину снимают. Но проходит всего несколько дней, ГКЧП ликвидирован, бунт партийной номенклатуры подавлен, и вот уже наш Леонид Григорьевич с воплями мечется по великолепному консульскому дворцу и кричит: «А кто же снял портрет? Кто посмел? Это ведь портрет президента! Немедленно верните его на место! Это безобразие, государственная измена!» Слава богу, картину не сожгли, а всего лишь сослали на чердак — потому в самом скором времени Горбачев уже снова красовался в кабинете Титова.

— Для вас имело значение исчезновение СССР? Пусть страна находилась под властью чужой и враждебной для церкви идеологии, но все равно это была Россия.

— Для меня это оказалось больно. Видимо, я интуитивно понимал, к чему клонятся события. Да, единственным «недобитым» идеологическим противником советской власти в СССР оставалась русская православная церковь. На просторах бывшей Российской империи существовало лишь две идеологии, спорившие между собой, — коммунистическая и православная. Мы уже говорили с вами о моем отце, который не принимал атеистическую идеологию, но всегда говорил: «Отечество — это одно, и мое отношение к нему неизменно. А коммунизм с вашим социализмом я никогда не приму». Это не помешало ему в 1941 году пойти на фронт добровольцем. И когда говорят, что в Великую Отечественную войну советские люди шли умирать за Сталина и за советскую власть, я всегда могу ответить, что мой отец не из их числа. Он воевал за Россию, которая тогда называлась Советским Союзом. 

Поэтому распад и исчезновение Советского Союза я уже тогда расценивал как трагедию большого государства. Надо учесть также и то, что русская православная церковь была распространена на просторах всего СССР и даже дальше. И для нас, православных людей, распад государственного тела означал и разрыв прежних церковных связей. Теперь их предстояло выстраивать практически заново. Церковь нередко обвиняют в «пропутинских», а тогда — в просоветских настроениях. Ответ на этот упрек очень прост: мы всегда за наше Отечество. А в настоящее время мы, русские, — разделенный народ, если говорить о постсоветском периоде.

«Надо отдать должное: отношение к нашему посольству при «раннем» Мубараке было хорошим» Фото: © Wang Jianhua / Xinhua / www.globallookpress.com

«АРАФАТ УЛЫБАЕТСЯ И ГОВОРИТ МНЕ: «ВИДИШЬ ОКНО? ОТТУДА ПУЛИ ПРИЛЕТЯТ»

— Приходилось ли вам общаться лично с Хосни Мубараком?

— Да, конечно. И во время визита святейшего патриарха Алексия II в 1992 году в Египет, и ранее — на дипломатических приемах в советских посольствах. Мубарак производил впечатление полностью восточного человека. С другой стороны, годы его пребывания в СССР не прошли для него бесследно. Ведь он учился во Фрунзенском военном авиационном училище и даже прошел курс в Военной академии имени Фрунзе в Москве. Поэтому в разговоре он мог вставить несколько фраз на русском языке и постоянно проявлял симпатию к нашей стране. Да, он был мусульманином, но не очень активным, что и позволило его оппонентам в 2011 году лишить президента Египта власти.

Что характерно: с патриархом Парфением Мубарак почти не общался. Настоящей православной церковью в Египте он почитал коптов, а александрийский престол, управляемый греками, а не арабами, представлялся ему неправильно устроенным. Однако, когда в Египет приезжал патриарх Алексий II, а впоследствии ныне здравствующий патриарх Кирилл, он устраивал для них пышные торжественные встречи. Отношение простых египтян к нашим церковным предстоятелям тоже было очень добрым. Где бы, в каком месте страны Патриарх ни появлялся, его везде встречали с большой любовью. И это еще раз продемонстрировало величие русской православной церкви.

— Кроме Мубарака, рассказывают также о ваших встречах с легендарным Ясиром Арафатом. Как вам удалось с ним свидеться? Ведь известно, что Арафат общался крайне избирательно и был очень осторожен в выборе контактов.

— При позднем Горбачеве отношения СССР с арабским миром испортились. Советский президент демонстративно избрал курс на Запад, на Америку и в какой-то степени, как тогда говорили, предал арабский мир. А Ясир Арафат — это был своего рода показатель, лакмусовая бумажка наших контактов с арабской цивилизацией. Как бы и в чем бы политики ни обвиняли лидера палестинского освободительного движения, выстраивать с ним отношения считалось полезным и нужным, потому что через Арафата удавалось устраивать многие неразрешимые вопросы. И вот однажды, когда в общении с Арафатом у советских дипломатов далеко не все ладилось, кто-то вспомнил, что можно попробовать «зайти» к нему через русскую православную церковь. Тем более что как раз накануне, в 1990 году, председатель «Организации освобождения Палестины» (ООП) женился на христианке Сухе Тавил. Это и укрепило дипломатические круги в намерении познакомить Арафата с представителем православной церкви.

Выбор остановился на мне. Помню, я вылетел из Каира в Тунис, где в это время находилась штаб-квартира арафатовского ООП в изгнании. Тогдашним чрезвычайным и полномочным послом СССР в Тунисе был Владимир Федорович Собченко, кстати, бывший второй секретарь Винницкого обкома КПУ. Нетрудно представить, каким он оказался дипломатом. Но всегда при посольствах на такой случай состояли кадровые дипломаты, как правило, очень неплохие.

У Арафата было обыкновение: в связи с тем, что на его жизнь не единожды покушались, он никогда заранее не говорил, где и когда пройдет встреча с ним. К тому же он взял себе за правило проводить встречи ночью. И вот мы сидим в советском тунисском посольстве и ждем: 10, 11 часов вечера, наконец, полночь. По русскому обычаю можно было бы и «по рюмочке» пропустить, но отправляться на встречу с Арафатом после этого неприлично. Потому никакого спиртного! Все маются, и бедный посол тоже весь измаялся. Они уже определили, кто из посольских поедет со мной на встречу, и теперь оставалось лишь одно томительное ожидание. Только после часа ночи через связных Арафата приходит сигнал, что он готов встретиться со мной и что сейчас прибудет автомобиль. Действительно, вскоре появляется машина, но оттуда озвучивают: палестинский президент готов встретиться с Феофаном, но только с ним одним. Больше никого на встрече не должно быть! У всех в посольстве растерянный вид. Что же делать, я согласился поехать один. Успокоил дипломатов: ничего страшного, надо действовать по ситуации.

Сел в автомобиль. Никто мне глаза не завязывал, но все равно возили довольно долго, петляя по Тунису, по разным улочкам. Города я не знал, поэтому сориентироваться мне в любом случае было бы трудно. Наконец привозят на какую-то загородную виллу, позволяют выйти из машины. И здесь меня поразила картинка: длинная аллея, заросшая живой изгородью, и по обеим ее сторонам — автоматчики с оружием наголо через каждые полтора метра. По сути, вся аллея состояла из кустов и автоматчиков. Ощущение: если сделаешь один неверный шаг в сторону, эти автоматчики тебя не просто расстреляют, но зубами разорвут! Помните, как в фильме «Место встречи изменить нельзя» Горбатый говорил: «Володенька, я ведь тебя зубами загрызу!»? Так же и здесь.

Но это первое впечатление. Когда мы с Ясиром Арафатом зашли в какую-то комнату его секретной резиденции, я немного замялся: куда сесть? Расставлены кресла и стульчики, но каким-то странным хаотичным образом. Арафат улыбается и говорит мне, показывая рукой: «Туда никогда не садись, рядом сядем». Спрашиваю: «А чего так?» Он: «Видишь окно? Оттуда пули прилетят».

— Вы общались через переводчика?

— У Арафата находился с собой переводчик, а я, как уже было сказано, приехал один. Встречу запланировали короткой — всего на полчаса. Вместо этого мы просидели полтора. У нас завязался долгий разговор. Вначале я выслушал, как плохо поступает Горбачев и почему не следовало бросать арабский мир. В ответ я напомнил Арафату, что не делегирован Горбачевым, а представляю православную церковь и народ, которые совсем по-другому мыслят. Разговорились, и я по простоте сердечной посоветовал своему собеседнику: «Вы же совсем другой, не такой, каким вас представляют в мире. Массмедиа рисуют вас чудовищем, а вы же такой симпатичный! Почаще общайтесь с публикой, чтобы мир знал замечательного Арафата, умеющего блестяще говорить и логически мыслить». Ему, видать, мои слова очень понравились. После нашей ночной беседы он мне прислал в подарок альбом с личной дарственной надписью: «До встречи в Иерусалиме!»

— Чем он вас угощал?

— Обычные восточные сладости, фрукты и кофе. А в посольстве тем временем все взволнованно сидели и ждали: куда же меня увезли? Но я благополучно вернулся обратно на автомобиле Арафата.

«С осетинами действительно связана крайне важная часть моей жизни. А осетинский народ, в свою очередь, был очень значимой частью той епархии, которой я управлял на протяжении почти 8 лет» Фото: © Vladimir Mayorov / Russian Look / www.globallookpress.com

«ПРИШЛИ КРЕСТИТЬСЯ ОКОЛО ТЫСЯЧИ ЧЕЛОВЕК, ЭТО ПОЧТИ ЕВАНГЕЛЬСКАЯ ДРЕВНЯЯ ТРАДИЦИЯ»

— Владыка, вы не раз говорили, что, возможно, самые счастливые свои годы провели в Осетии, на Кавказе. Расскажите об этом периоде своей жизни.

— С осетинами действительно связана кране важная часть моей жизни. А осетинский народ, в свою очередь, был очень значимой частью той епархии, которой я управлял на протяжении почти 8 лет. На Кавказе я носил титул епископа Ставропольского и Владикавказского. Как и во всех епархиях, здесь я начинал с главного: живого общения с прихожанами, знакомства с реальной жизнью, историей, культурой и традициями народа, среди которого мне надлежит свидетельствовать. Поэтому когда я впервые прибыл в Осетию, то сразу же начал завязывать активные знакомства, позволяющие почувствовать ритм тамошней жизни и войти в ее атмосферу не кратковременным гостем, а полноправным участником. Я встречался с элитой и руководством республики, здешними предпринимателями, выступал в университетах (и даже был избран впоследствии почетным профессором Владикавказского государственного технологического университета), посещал больницы, присутствовал на больших праздниках, литературных вечерах — везде, где были люди. Никогда не отказывался, когда приглашали. Это одно из моих правил.

И благодаря этому интенсивному общению, сближению с осетинским народом я довольно быстро понял одну важную вещь. Это великий народ с замечательной историей. Достаточно сказать, что в процентном соотношении к населению необъятной вроде бы России осетины дали наибольшее количество героев Советского Союза и представителей высшего военно-командного состава. Среди них было много участников Великой Отечественной войны. Это говорит о многом — о духе народа, его таланте и преданности. Кроме того, тот факт, что осетины когда-то восприняли православие от Византии и позднее вернулись к христианству, будучи в составе Российской империи, всегда оставался сдерживающим фактором, который препятствовал тотальному распространению ислама на Кавказе. Да и в знаменитых кавказских войнах, которые вели с Россией горцы под предводительством Шамиля, осетины участия не принимали или даже, наоборот, поддерживали, как могли, русские войска.

— Но среди осетин, насколько известно, широко распространены и языческие верования.

— Да, это народ с детской верой — я бы так сказал. Много приверженцев древней традиции Уацдин (по мнению ученых, эта традиция имеет индоевропейские корни — прим. ред.). Я не стану сейчас давать ярлыки, языческая это вера или нет. Такова их религиозная традиция. С другой стороны, чувствуется очень большая тяга к православию. Ведь оно в пределах Аланского государства (просуществовало до середины XIV века — прим. ред.) было, пожалуй, наиболее ранним на территории сегодняшней России. До сих пор в Карачаево-Черкесии сохранились аланские храмы VI–IX веков практически в первозданном виде. Но с тех пор минуло много веков: Алания перестала существовать под копытами кочевников, потом возродилась в составе Российской империи, затем была одной из республик Советского Союза…

И мне стало ясно, что надо народ приводить ко Христу. Тем более что рядом исламское окружение. Как я уже сказал, для этого я избрал путь непосредственного общения с людьми. Поддерживая национальные корни осетин, их традиции, культуру, я настойчиво напоминал им, что они имеют глубокие корни в христианстве. Об этом свидетельствуют те же самые древние христианские храмы на территории Осетии. И я видел, что ко мне прислушиваются, что для осетин, как и для меня, это не пустые слова и что мне постепенно удается пробудить в них какую-то древнюю прапамять, которая связывает их с христианством первых веков.

Однажды я дерзнул предложить одну совершенно необычную вещь — совершить массовое крещение. Впервые это произошло в 2005 году, и перед тем, как приступить к таинству крещения, каким оно было когда-то в новозаветные времена, мы постарались дать как можно больше информации в местных газетах, на радио и телевидении, чтобы привлечь внимание народа.

Выбрали место — Аланский Богоявленский женский монастырь в Алагирском ущелье. Он на пути в Южную Осетию, и там есть красивое, замечательное озеро. И вот, когда настал назначенный день крещения и я увидел, сколько собралось народу на берегу озера, я был немного удивлен и даже в какой-то степени растерян. Пришли принять крещение около тысячи человек, а это почти евангельская древняя традиция. Я оказался в минутном замешательстве: такая масса народа — что же делать? Мне почему-то представилось, как князь Владимир крестил Русь в притоке Днепра. Можно себе представить, сколько народа вместили тогда берега Почайны: ведь собрали весь Киев!

В тот памятный мне день на берег монастырского озера пришли целые осетинские кланы: бабушки, прабабушки, дети, внуки и правнуки — все! Конечно, я приготовился: таинство совершали около 20 священников. Планировалось, что я просто прочитаю основные молитвы и все, а крестить будут священники. Но тут — видно, в силу характера — что-то во мне произошло. В таком порыве, какой никогда не забуду, я вхожу в воду в чем был — в красивой мантии, епископском облачении — и сам начинаю крестить. И вот полы моей мантии и торжественного облачения плавают в озере, а я все крещу и крещу. Более двух часов простоял я в холодной воде — помню, мне время от времени говорили: «Владыка, можете простыть». Там ведь кругом горы, и вода в монастырском озере скапливается речная, горная. Но ничего — бог миловал! Правда, у меня были с собой телефон и паспорт, и все оказалось вымокшим и в очень плохом состоянии. С телефоном пришлось расстаться, а паспорт я после положил сушить, и он до сих пор жив.

Но это надо было видеть! Тысяча человек, и с ними еще пришли крестные, крестники! А в душе ощущение: есть ли Бог или нет? Есть! Когда я смотрел на эти склоненные головы и слушал молитвы, мне казалось, что небо и земля соединяются. Люди с детской верой — именно детской, как и заповедовал Спаситель! — принимали крещение.

— А ведь это, начиная от прабабушек и заканчивая внуками, были люди из разных поколений Советского Союза.

— Ну конечно, это были атеистические поколения. И вдруг — детская вера!

«С 2005 года крещение в монастырском озере стало проводиться ежегодно. Как и прежде, приходило очень много людей, а в 2008-м крещение одновременно приняли свыше 1,5 тысячи человек» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЭТО БЫЛ ПЕРВЫЙ В ИСТОРИИ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ ДОГОВОР С РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКОВЬЮ ЗА РУБЕЖОМ»

— Вам еще доводилось проводить в Осетии массовые крещения?

— Да, с 2005 года крещение в монастырском озере стало проводиться ежегодно. Как и прежде, приходило очень много людей, а в 2008-м крещение одновременно приняли свыше 1,5 тысячи человек. Помню, что приезжали в Алагирское ущелье не только из России, но и со всего бывшего Союза и даже из-за рубежа. Подхожу как-то к одной семье: «А вы откуда приехали?» Отвечают: «Мы из Франции. Мы много лет там живем, у нас дети там родились». — «А сюда почему приехали?» Ни на мгновение не задумались, говорят: «Это наша родина, мы должны принять здесь крещение».

Еще один важный момент: в Осетии в то время хоть и действовали православные храмы, но их было недостаточно. Особенно не хватало нормальных монастырей.

— Осетию ведь затронуло уничтожение храмов в советское время?

— Как и везде, здесь прошелся каток атеизма. Я долго искал место под один монастырский комплекс, широко известный теперь как Аланский Богоявленский женский монастырь. Надо как-нибудь приехать туда снова, навестить, посмотреть… А тогда, в нулевые годы, не существовало еще, по сути, никакого монастыря, а только несколько монахинь, ютившихся в каком-то частном доме, в небольшой комнате. Было что-то оборудовано под монастырь — небольшой храмик, укоренившийся на 15 сотках земли. Статуса монахини никакого не имели. Я приехал к ним и говорю: «Нет, так не пойдет. Давайте думать о полноценном женском монастыре». И начал искать подходящее место под строительство настоящего монастыря — тем более что у меня в этом уже имелся немалый опыт.

И вот как-то, объезжая округу, я увидел справа, у подножия гор, заброшенное строение. Спрашиваю: «А что находилось здесь?» Мне говорят: «Это бывший пионерский лагерь, но он давно заброшен». И действительно: оказалось там всё порушено и растаскано. «Давайте сделаем здесь монастырь», — предложил я. Мне возражают: «Нет, наверное, не получится. В этих местах каскад горных озер, а это очень многим нравится. Видимо, специально хотят довести лагерь до ручки, чтобы потом отдать за бесценок под увеселительное заведение или что-то в этом роде». Тем не менее я сказал: «Пусть так. Но давайте попробуем».

— Как же вам удалось победить тех, кто сознательно доводил пионерский лагерь до ручки?

— У меня были добрые отношения с главой республики Александром Сергеевичем Дзасоховым (возглавлял Северную Осетию до июня 2005 года — прим. ред.). Они стали подкреплены моей дружбой с Евгением Примаковым. Дзасохов и Примаков также дружили, часто общались — Евгений Максимович даже не раз приезжал во Владикавказ и, вероятно, рекомендовал меня главе республики. И Дзасохов проникся уважением ко мне. И вот как-то сидели мы вместе с ним, и я рассказал ему о своих планах основать женский монастырь. Он улыбнулся: «Владыка, а место вы присмотрели?» Я говорю: «Александр Сергеевич, около Алагира (небольшой город в составе республики с населением около 20 тыс. человек — прим. ред.) есть подходящее местечко». «А что там?» — интересуется Дзасохов. Я отвечаю: «Ну просто заброшенный пионерский лагерь, все разваливается, все заброшено и никому не нужно». Он заявляет: «Хорошо, давайте прорабатывать». В итоге всего через месяц вышло постановление республиканского правительства о передаче бывшего пионерского лагеря русской православной церкви.

Это в самом деле красивейшее место. Мы максимально быстро привели все в порядок. Средства, материалы я изыскивал по всей епархии и сразу отдавал на монастырь. Вскоре там поселились сестры. Там был заброшенный медпункт с хорошо сохранившимися, добрыми стенами. Его мы переоборудовали под церковь. Расписывали ее аланские художники. Получился замечательный храм, а сам монастырь стал одним из самых почитаемых и посещаемых мест в республике, теперь все гордятся им.

Но этого мало. Я решил, что монастырю нужна социальная деятельность. Уже случилась бесланская трагедия (1 сентября 2004 года террористы захватили здание школы №1 в Беслане. Митрополит Феофан во время трагедии все дни находился рядом со школой и даже ходил в знаменитую атаку вместе с российским спецназом. Об этом мы уже рассказывали здесь — прим. ред.). Тогда эта боль была еще совсем свежей, но я уловил одну вещь — понял, что пройдет совсем короткое время и интерес к матерям Беслана остынет. Не из злого умысла — просто такова жизнь. Появятся новые проблемы, которые заслонят прежние, и матерей вместе с другими выжившими жертвами теракта перестанут бесплатно возить в Италию, Израиль, оказывать им социальную помощь и поддержку. О них постепенно забудут, но их раны никогда не заживут — они по-прежнему будут нуждаться в постоянной реабилитации. Поэтому я так и решил: надо построить в новом монастыре реабилитационный центр для матерей и детей Беслана

Денег на строительство, конечно же, практически не было. А я задумал создать его не просто для галочки, а настоящий, хороший, высокого уровня красивый реабилитационный центр. И тогда использовали старинные связи и контакты с русской православной церковью за рубежом и лютеранской церковью в Германии. Заключили с ними от имени епархии трехстороннее соглашение. Это был, кстати, первый договор с РПЦЗ в истории Московской патриархии, и подписывали мы его в присутствии святейшего патриарха Алексия II и архиепископа Берлинского и Германского Марка, который впоследствии возглавил комиссию по воссоединению двух православных церквей (каноническое единство было достигнуто в 2007 году — прим. ред.). А в то время из нашего договора получился один из лучших реабилитационных центров — по своему техническому оснащению, по удобству и красоте расположения — на берегу озера, где мы крестили людей, у подножия гор и вблизи монастырских врат. Довольно скоро мы стали принимать детей из Беслана — скажу честно, отбоя не было. О нашем центре прослышали в Москве: с визитом приезжали Сергей Миронов, на тот момент председатель Совета Федерации РФ, тогдашний министр здравоохранения Татьяна Голикова. Все восхищались. Некоторые ожидали увидеть чрезмерный монастырский аскетизм, черные монашеские платочки, но ничего подобного: в центре для детей были открыты театр, балетный кружок, действовали разнообразные культурные программы.

«Вместе с осетинами я перенес много радостей и бед. Я любил и люблю этот народ: он открытый, мужественный, преданный» Фото: © Vladimir Mayorov / Russian Look / www.globallookpress.com

«НАКАНУНЕ ОТЪЕЗДА В БЕРЛИН Я КАКИМ-ТО ЧУДОМ ПОДОБРАЛ В ЦХИНВАЛИ ДВА ОСКОЛКА ОТ «ГРАДА»

— Говорят, что вы основатель не только женского, но и мужского монастыря в этой кавказской республике?

— Да, основав женский монастырь в Северной Осетии, я тут же взялся за открытие мужского. Таковой вроде был в Беслане — на железнодорожной станции, в каком-то старом здании. Я приехал, посмотрел: «Нет, это не монастырь». Грохочут поезда, всегда очень людно. А требовалось уединенное место, чтобы молиться можно было. И я дал задание игумену искать место.

Он нашел место в Ставрополе. Раньше там в горах был курорт союзного значение для лечения легочных заболеваний. Мы выкупили землю, и теперь это один из красивейших монастырей — самый южный в русской православной церкви. По ощущению напоминает Афон в Греции.

Появление нового православного монастыря всколыхнуло всю Осетию. Мне вспоминается ночь крещения в леденящей горной реке, куда приехали до 20–30 тысяч человек. Ночью в горах зябко, да и от реки веет холодом, но всюду горят костры, многолюдно, по всему ущелью множество машин, в небе огненные вихри салюта — по-настоящему народный праздник.

— Вы, наверное, скучаете по Осетии, по той пастве?

— Конечно, вместе с осетинами я перенес много радостей и бед. Я любил и люблю этот народ: он открытый, мужественный, преданный.

— После беды Беслана была еще война с Грузией в августе 2008 года.

— Да, я хорошо помню это лето. В непризнанной Республике Южная Осетия я бывал прежде, и впечатление было жутким: бросалось в глаза, как Грузия притесняла наших братьев осетин.

Когда начался военный конфликт, буквально на второй день я уже находился в Цхинвали. До сих пор не могу слышать сказки о том, что там якобы почти ничего не было. Своими глазами я видел еще не убранные трупы людей, усеянную осколками площадь, разбитые орудийными выстрелами дома. Картина оказалась очень мрачной. Я поддерживал как мог наших воинов и простых людей, которые там находились. Помните, дирижер Валерий Гергиев давал в эти дни Цхинвали благотворительный концерт? Меня попросили, чтобы я присутствовал на том концерте вместе с муфтием Северного Кавказа Исмаилом Бердиевым. В воздухе еще стоял запах гари. А на следующее утро мне требовалось ехать в Берлин, где проходила встреча нашей и западной общественности.

— Встреча была посвящена так называемой «войне 08.08.08»?

— Да, западные СМИ подняли шумиху, утверждая, что Россия — захватчик и агрессор, при том что это наших миротворцев расстреливали в упор. Не говоря уже о том, какой геноцид происходил в Южной Осетии прежде. России необходимо было защищаться — не только на скоротечно сформированном кавказском фронте, но и перед общественным мнением Запада.

Попасть в Берлин мне удалось с превеликим трудом. Из Цхинвали я улетел в Москву, а уже потом в Германию и все-таки успел на встречу. В то время я был членом Общественной палаты РФ по национальным вопросам и межконфессиональным отношениям. В нашей группе присутствовали журналист Максим Шевченко (он когда-то у меня работал, мой хороший приятель), академик Вячеслав Тишков, бывший первый министр по делам национальностей РФ (кстати, кряшенский вопрос он все время поднимает), депутат Вячеслав Никонов (потомок Вячеслава Молотова). В общем, не самые ангажированные и замороченные люди.

И вот собрались европейские журналисты, политики, представители стран НАТО. Каждый высказывался по кругу: один с их стороны, другой — с нашей. Меня спросили: «Владыка, не хотите одним из первых выступить?» А я был уставшим после трудного перелета и попросил дать мне паузу: дескать, послушаю, что вы, умные головы, скажете. Натовцы, конечно, напирали на российскую сторону, что мы агрессоры, напали на маленькую страну Грузию и так далее. Я молчал-молчал и, наконец, не сдержался: «А теперь послушайте, что я скажу!»

Надо заметить, что накануне отъезда я каким-то чудом подобрал в Цхинвали два осколка от «Града» — грамм по 50–100,  сильно оплавленные. Я напомнил собравшимся про убаюкивающие речи для осетин Михаила Саакашвили, который еще за пару дней до войны уверял: «Спите спокойно, никто вас не тронет». И тут же отдает приказ в полночь обстрелять Цхинвал «Градом». Натовцы недовольно и недоверчиво морщатся. Я спускаюсь со сцены, достаю осколки, подхожу к генералу НАТО и показываю ему два этих оплавленных куска железа. Говорю: «Господин генерал, вы больше всех называли Саакашвили миротворцем и говорили о мирной Грузии. Еще вчера я был на площади Цхинвали, усыпанной такими осколками, в российских новостях меня показывали, можете не сомневаться. Обращаюсь к вам, господин генерал: возьмите такой осколок и представьте, что он прошелся по вам. Вы военный человек, понимаете, что это такое. Примите осколки и передайте их по рядам. Это подарки для мирных жителей Цхинвали».

Я говорил очень спокойно — в зале стало очень тихо, наступила просто мертвая тишина. «Теперь подумайте, кто есть кто», — добавил я. Осколки пошли по рукам (один из них мне после не вернули), и начались горячие дебаты натовцев между собой в стиле: «Нас тоже дезинформируют». В общем, в их головах наступило прояснение. Это оказалось полезно: заронить в их души хотя бы зерна сомнения в правдивости Саакашвили.

Таким образом, нечаянная война с Грузией тоже накрепко связала меня с осетинской землей.

— Да, вы действительно были с осетинами и в горе, и в радости.

— Мое служение в том и состоит, чтобы разделить и беды, и радости. Этот народ — как дети, я уже об говорил. Мы, кстати, в Осетии построили 11-классную замечательную православную гимназию. И стоило видеть родителей детей, которые шли к нам нескончаемым потоком, так что невозможно оказалось принять всех желающих.

Мы много спорили и о том, надо ли устраивать массовое крещение или лучше проводить индивидуальное? Я на это обычно говорил: «А князь Владимир как крестил народ? Каждого индивидуально? Запомните одну вещь: если народ кавказский принял веру, то он ее никогда не сдаст и предаст. А до этого они были ни то ни се: ни православные, ни мусульмане, ни язычники. Но постепенно данный регион мог попасть под мощную исламизацию, которая и без того шла кругом

Еще один момент: во время так называемой «войны 08.08.08» вся бронетехника, танки, бойцы проходили мимо основанного нами монастыря. Тянулся и нескончаемый поток беженцев: женщины, дети, старики. И вот ведь в чем промысел Божий: Аланский Богоявленский женский монастырь стоит как раз на дороге, которая ведет по ущелью в Южную Осетию. В реабилитационном центре мы создали больницу для раненых. Я дал распоряжение размещать стариков и родителей с детьми в монастыре. Вскоре у нас вырос огромный лагерь беженцев.

Одновременно стали свозить в монастырь гуманитарную помощь, теплую одежду, продукты. Никогда не забуду, как привезли арбузы. 12 хрупких монахинь разгрузили 20-тонную фуру с арбузами. Водитель очень торопился, вокруг было неспокойно. Эти арбузы развозили по военным лагерям. Прилетел ночью Владимир Владимирович Путин, посетил нас с благодарностью. Навещал раненых и беженцев в стихийно созданных лагерях. В это время пресса не смогла сказать ни одного поганого слова против православной церкви. Невозможно оказалось врать: все видели, какую огромную роль играло православие в преодолении последствий войны.