«Этот Юсупов татарин?»: как «басурманин» из Альметьевска командовал всеми «катюшами» страны

1943 год. Фото из Альметьевского музея

СТАЛИНСКАЯ ПРЕМИЯ ЗА СКРОМНЫЙ БЮСТ ВОЕННОГО

«В углу просторного зала Третьяковской галереи группа военных задержались у бронзового бюста, — пишет в биографической повести «Подвиг» о Юсупове Константин Алтайский. — Мы подошли к ним, и я невольно остановился. Передо мною предстало мастерски выполненное в бронзе суровое, мужественное лицо с густыми бровями и резко очерченным подбородком. Левый глаз, поврежденный, прикрывала плотная повязка. А правый смотрел остро, напряженно. Страсть человека, глубина его внутренней жизни сосредоточились в этом правдивом оке души. Рваные шрамы туго стягивали кожу на лбу. Но — странное дело! — ни повязка, ни собранная узлами рассеченная и обгорелая кожа не уродовали этого лица. Художник добился, на первый взгляд, невозможного: шрамы не умаляли мужественной красоты человека, наоборот, украшали, облагораживали его. Скульптура воплощала черты бесстрашного советского воина.

— Это, бесспорно, творческая удача Мухиной, — сказал искусствовед Машковцев. — Вообще скульптурные портреты у нее великолепны. Хирург Бурденко, академик Крылов, полковник Хижняк. Но этот портрет несломленного ракетчика я считаю едва ли не самой зрелой ее работой. Здесь она достигла предельного лаконизма. Бронза живет, утверждает величие человеческого духа. Неслучайно Мухина за эту работу удостоена Государственной премии (скульптор-монументалист, автор знаменитых „Рабочего и колхозницы“ Вера Игнатьевна Мухина получила в 1943 году Сталинскую премию второй степени за скульптурные портреты полковников Ивана Хижняка и Бария Юсупова — прим. ред.).

Невольно захотелось увидеть героя — не бронзового, а живого. Какова его судьба? Если он уцелел в сражениях, то где живет, что делает?» И писатель отправился домой к Барию Юсупову. В течение многих встреч гвардии полковник из Альметьевска подробнейшим образом рассказывал ему о своей жизни.

Барий Юсупов. Фото из Альметьевского музея

ПО ЗАДАНИЮ ЧК МАЛЬЧИШКА РАСКРЫЛ АНТИСОВЕТСКИЙ ЗАГОВОР

Юсупов родился в 1903 году в крестьянской семье. Рано, чуть старше 10 лет, остался без отца; семья впала в нищету: родной дядя за долги свел с их двора единственного коня, другой нещадно бил мальчика кнутом за малую провинность, когда тот на него батрачил. «Какие они нам родные? — спрашивал себя малолетний Барий. — Родственники не дерутся…» Вместе с матерью он работал в поле, на огороде, чтобы прокормить сестру и двух младших братьев. Потом сгорел их дом, но помогли односельчане, всем миром собрав и одолжив деньги на нового коня. Позже, нагрянув в их места, колчаковцы коня реквизировали, а Бария угнали и заставили служить им против красных.

Мальчик не отличался могучим сложением, но проявлял неординарную смекалку, упорство и крепость духа. Он пробовал сбежать от колчаковцев, но был пойман и бит шомполами до потери сознания. «Это было мое второе рождение¸, а всего их было пять», — вспоминал позже Барий Абдуллович. Его освободили красноармейцы, и он навсегда понял, на чьей стороне правда, за кого и с кем воевать. Стать военным он не помышлял, хотел быть земледельцем, как его дед и отец, но бурное время его юношества — крушение империи и гражданская война — сделало за него свой выбор. Когда в 1919 году он вступал в комсомол, тогда и придумал себе фамилию (в то время они были далеко не у всех татар). Порядок того требовал, и Барий, не задумываясь, написал в нужной графе: «Юсупов». Юсупом звали его деда. Барий знал его лишь по рассказам бабушки и односельчан, среди которых тот пользовался большим уважением. Юсуп собирал по 300 пудов пшеницы с десятины против 50–70 у соседей. Этот дедовский секрет никто не мог раскрыть, тем паче повторить, и внук о таком мечтал. Как все время хотел работать на земле.

Но в числе пяти лучших юношей кантона он по путевке комсомола был направлен на командные курсы в Казанский кремль. С этого времени начинается его путь как кадрового военного, артиллериста. Этот выбор его кандидатуры в училище был неслучаен. В свое время шустрого юношу заприметили и привлекли чекисты, проводя операцию по ликвидации эсеровской организации, руководившей так называемым крестьянским вилочным восстанием — массовым выступлением против советской власти и ее политики жестокой продразверстки. Оно вспыхнуло в феврале — марте 1920 года на территории Белебеевского, Бирского, Мензелинского уездов и частично Уфимского уезда Уфимской губернии, а также захватило смежные с ней уезды Казанской и Самарской губерний. Барий на бугульминском рынке нарочно залез в чей-то карман, чтобы его схватил агент ЧК, изображавший милиционера, и отправил в местную тюрьму. Там, войдя в доверие к арестованным, паренек выведал адрес, где располагался эсеровский штаб повстанцев. Последний был ликвидирован.

1930 год. Фото из Альметьевского музея

«ВЧЕРАШНИЙ МАЛОГРАМОТНЫЙ ТАТАРИН СТАЛ ОБРАЗЦОВЫМ КОМАНДИРОМ»

«В 1930 году для получения высшего военного образования Юсупов поступает в Военно-техническую академию РККА имени Дзержинского в Ленинград, — пишет в предисловии к повести Алтайского Айслу Кабирова, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института истории им. Марджани АН РТ (5 ноября 2020 года она ушла из жизни, не перенеся воспаления легких. Во время нескольких наших встреч для подготовки публикаций на „БИЗНЕС Online“ Айслу Шарипзяновна рассказывала, отвлекаясь от основной темы, о предисловии, которое она пишет к переизданию книги о полковнике Юсупове, — прим. ред.). — Во время учебы он с крестьянской основательностью осваивает все дисциплины, которые предлагались курсантам, постигая „науку побеждать“, учится отстаивать свое мнение и реализовывать принятые решения. Признанием трудолюбия и достижений стала характеристика его как одного из лучших слушателей командного факультета. В аттестационном отзыве выпускника академии от 14 октября 1934 года о нем говорится: „За активную учебу и хорошую дисциплину имеет благодарность и две премии… Целесообразно использовать в центральных управлениях на должности инженера… Достоин выпуска по первому разряду с присвоением звания командира с высшим специальным образованием“».

В лагерях под Уфой, где проходил службу командир огневого взвода Юсупов, готовились к параду. «Вначале все шло хорошо, — рассказывал он впоследствии. — Артиллеристы работали слаженно, лошади слушались. Но вот правофланговая упряжка перешла на карьер, и, к моему ужасу, от орудия бесшумно отскочило колесо и, как детский обруч, слегка раскачиваясь, покатилось, вычерчивая полукруг, прямо к ногам начальника школы. Нарочно так не выдумать!

Появился приказ о взыскании. Меня тревожила будущая характеристика. Но вскоре в аттестации значилось, что «Юсупов будет отличным командиром…». А начальник школы, встречаясь со мной, обязательно прятал улыбку в усы. Очень уж лихо катилось к нему колесо!

Неожиданно в школу приехал командующий Приволжским военным округом. Выслушав рапорт, он сел к столу, заглянул в книгу приказов. Командир дивизиона и адъютант стояли перед ним навытяжку. На глаза ему попался приказ о моем выговоре.

— Этот Юсупов — татарин? — поинтересовался он.

— Так точно, татарин.

— Коммунист?

— Так точно, коммунист.

— Вызовите.

Я впервые видел такое высокое начальство.

— Вы получили выговор, — сказал он. — Вас обрадует, если я отменю это взыскание?

— Никак нет, товарищ командующий. Не обрадует.

— Почему?

— Я допустил нарушение. Не получи за него выговора, бойцы непременно скажут: «Начальство замазывает грехи командиров». Мне было бы неловко смотреть своим бойцам в глаза и трудно командовать взводом.

— Что вы считаете для взвода главным?

— Ленинское правило: все за одного, один за всех…

— Много у вас нагрузок?

Пришлось подробно перечислить все, что делаю в дивизионе. Не скрыл и самоподготовку в академию. Командующий почему-то спросил, знаю ли я сельское хозяйство, косил ли когда-нибудь.

— Идите, Юсупов, — сказал он. — О выговоре не кручиньтесь. Думаю, перекроете благодарностью.

Потом уже дивизионный передал мне свой разговор с командующим.

«Вчерашний малограмотный татарин, — сказал он, — стал образцовым командиром огневого взвода. Но нам этого мало. Мы взваливаем на его молодые плечи столько нагрузок, что можно сорваться. Он и командир, и преподаватель техникума, и секретарь партячейки, и лектор, да вдобавок еще в академию готовится! А где чуть не доглядел, мы с вами — хрясь! — приказом. Вали на серого, серый вывезет!..»

Потом сказал о цели своего приезда:

— Приволжскому округу нужен фураж. Вашему дивизиону предлагаю заготовить и спрессовать 10 тысяч тонн сена. Заготовлять его будете в пойме реки Белой. Кого думаете назначить?

Дивизионный замялся.

— Может, пошлем Юсупова? — спросил командующий. — Он и косил, и скирдовал. Справится Юсупов с этим сеном — двигайте его в академию.

После партийного собрания объявили мне, что я назначен особоуполномоченным по заготовке сена для Приволжского военного округа.

Теплый, безветренный август провел на реке Белой. В сентябре вернулся и рапортовал о выполнении задания. 10 тысяч тонн спрессованного сена заготовлено. Объявили благодарность в приказе.

Сел за учебники.

Потом принесли путевку в дом отдыха имени Фрунзе, под Калугой. Дивизионный выполнил приказание командующего округом: «Создать условия для подготовки в академию»».

Там, под Калугой, случайно состоялось знакомство с удивительным человеком.

Мать Бария Юсупова Фатыма. Фото из Альметьевского музея

 ЦИОЛКОВСКИЙ — ЮСУПОВУ: «ЛЮДЯМ НУЖНЫ КОЛОСЬЯ, А НЕ ВОРОНКИ ОТ БОМБ»

«Мне говорили, — вспоминает Юсупов, — что в окрестностях дома отдыха, в бору, часто гуляет Циолковский. Он прост. На прогулках тем более. Немудрено, что я встретился и даже разговаривал с ним.

Было это так. Проделав гимнастику, я решил пройтись по лесу. Меж столетних сосен горячим малиновым цветом пробивалась утренняя заря. Вдали показался встречный — старик с дымчатой бородой, в очках, одетый в крылатку с яркими застежками. Он сорвал на ходу прошлогоднюю былинку и рассматривал ее. Я принял его за агронома. Даже спросил:

— Вы не агроном?

— Яблоньки в своем саду окапываю, — улыбнулся он. — Только не агроном. — И представился: Циолковский Константин Эдуардович. Старый учитель. Пенсионер.

Я тоже назвал себя. Ученый спросил:

— Татарин?

— Да.

— Моя мать, в девичестве Юмашева, по отцовской линии тоже из татарского рода.

Медленно пошли с ним по лесной просеке.

— О ваших работах по межпланетным сообщениям знаю понаслышке, — признался я.

— Когда я вплотную занялся этой проблемой, в самом начале XX века, мне думалось, что покорение межпланетного пространства — дело далекого будущего. Но с годами все более убеждаюсь: мечта моя превратится в действительность скорее, чем можно было предполагать.

— Это похоже на фантастику.

— Что вы! Артиллеристу с двух слов тут все ясно.

— Скажите, Константин Эдуардович, когда вам впервые пришла мысль о полетах в космос?

— Давненько. Жил тогда в Москве. Учился. Не в университете, на дому. Я ведь глухой с 10 лет. Занимался много. Уставал. Вечерами выходил подышать. Иду как-то ночью. В небе звезды, Млечный Путь. Залюбовался. И вдруг подумал, что центробежная сила вполне применима для завоевания межпланетного пространства…

Бор ожил. Пели птицы. Стучал дятел. Мы вышли на опушку.

— Если меня проводите домой, — сказал ученый, — дам вам одну-две книжки.

Зашагали к городу. Я рассказал о родном селе, матери, деде Юсупе. Циолковский слушал внимательно.

Показалась Калуга. Улица начиналась от Оки и шла в гору. Первый дом этой улицы оказался домом Циолковского.

Константин Эдуардович пригласил меня в свою светелку. Чугунная «буржуйка», низенькое креслице, почернелый от времени письменный стол. Сверху свешивается керосиновая лампа-молния, от нее к потолку протянуты медные проволоки: лампу можно передвигать в любой угол комнаты.

Константин Эдуардович выбрал три брошюры — «Космические ракетные поезда», «Общечеловеческая азбука» и «Растения будущего». На каждой сделал дарственные надписи: «Многоуважаемому товарищу Барию Абдулловичу Юсупову от автора. К. Циолковский».

— Мечту свою, молодой человек, — советовал он на прощание, — не зарывайте в землю. Не спорю с вами. Артиллерия пока необходима. Но важнее — полеводство. Вырастит человек вместо колоса три — исчезнет понятие голода. Изучайте артиллерийское дело, а в свободные часы штудируйте книги по агрономии. Глубоко верю: людям нужны колосья, а не воронки от бомб».

Приказ о назначении командиром полка и убытии на фронт. Фото из Альметьевского музея

«ЛЮДЕЙ НЕ КОРМИТЬ, КОПАТЬ ОКОПЫ!»

После завершения обучения Юсупов применяет и совершенствует полученные знания сначала в Ташкенте, куда он был назначен начальником военной школы, затем в Рязанском артиллерийском училище. В апреле 1941 года он направляется командиром в гаубичный артиллерийский полк резерва Главного командования.

В конце июня 1941-го гаубично-артиллерийский полк под командованием Юсупова погрузили в 10 эшелонов и отправили на запад — туда, где полыхала война. Но вступить в бой его солдатам не пришлось. Даже попав много раз под обстрел, полк Юсупова так и не расчехлил своих орудий. Но побывал на краю гибели и уцелел благодаря командирским качествам Юсупова:

«Как только стемнело, полк выступил, — читаем в книге «Подвиг». — Рассвет застал в лесу. Люди устали. У всех на уме — поесть, поспать. Но Юсупов понимал, что спать нельзя. Возможен воздушный налет, нужна маскировка. По дивизионам объявили приказ немедленно копать щели: ширина — полметра, глубина — два.

Заскрежетало железо лопат о каменистую землю.

— Завтрака не будет, пока не отроем, — решил командир.

Бесчеловечным казался он людям, таким уставшим, голодным. Юсупов понимал их, но жалел солдат по-настоящему и не отменил приказ. Кашевары дважды являлись к подполковнику, смотрели умоляюще: дескать, дай команду — мигом накормим.

Два бойца потеряли сознание. Оба в санчасти. Фельдшера, медсестры и санитары тоже копают щели.

Юсупов молчал. Только после четырех часов нечеловеческого труда щели были выкопаны в заданных габаритах, маскировка обеспечена. Юсупов ссутулился, около рта прорезались морщины. Да, нелегко давались ему безжалостные приказы.

— Поторопите кашеваров, — сказал он.

Зазвенели котелки. Измученные, голодные бойцы стали получать горячую кашу. Но поесть не успели. Загудел сигнал воздушной тревоги. Вот когда понадобились эти щели!

Вражеский самолет пролетел над лесом и сфотографировал местность. Все живое замерло, прижалось к земле, боясь выдать себя. Покружив над лесом, где затаился полк, разведчик резко взял вправо — там, километрах в трех, стояла пехотная дивизия. Самолет, как коршун, покружил над дивизией и ушел на запад.

Не успевшие позавтракать бросились к походным кухням. Подполковник вызвал старшего врача, предупредил:

— Приготовьтесь к приему раненых. Командирам и политработникам он сказал:

— Разведчик сделал фотосъемку всего леса. Обработка фотопленки займет минут 40. Кладу час на донесение. Через два-три часа пожалуют бомбардировщики. Сейчас 9:03. Приказываю через 27 минут всем, кроме часовых, спать. Отдыхаем до 11:00. После этого все ко мне. Исполняйте!

Проснулся Юсупов, как показалось, минуты через две от пронзительного звука. Самолеты, разворачиваясь вправо, сбрасывали бомбы. Оттуда, где стояли пехотинцы, послышались ужасающей силы взрывы.

Отбой. Юсупов взглянул на часы: 12:08. Командиры дивизионов окружили его.

— Ну вот, убедились? Не будь щелей и маскировки, мы уже не совещались бы.

Пока шло совещание, вернулись угрюмые, побледневшие разведчики. Старший доложил:

— Дивизию разбомбили. Кругом лежат убитые и раненые.

— Старшего врача ко мне! Пришел врач.

— Заберите медикаменты, вату, бинты, половину нашего медперсонала и спешите на помощь соседу.

Вечером старший врач доложил:

—   Пехотная дивизия потеряла более 500 человек. Много раненых. Комдива едва спасли. Нервное потрясение.

Весть эта пошла по дивизионам.

— Вас, Барий Абдуллович, спасителем зовут. Хорошо, говорят, что не жалел нашего брата.

Юсупов нахмурился:

— Не жалеть, а беречь!»

Гвардейские минометчики. Фото из Альметьевского музея

РОКОССОВСКИЙ — ЮСУПОВУ: «ВАШИ ЗАЛПЫ ОТЗЫВАЮТСЯ В РЕЙХСТАГЕ»

В скором времени последовал приказ о немедленном возвращении всех артиллерийских полков большой мощности резерва Главного командования в тыл, в Гороховецкие лагеря. Связано это было с тем, что с началом войны в составе Красной армии создали специальные войска для боевого применения ракетного оружия. В период войны они именовались гвардейскими минометными частями (ГМЧ). Первой организационной формой ГМЧ стали отдельные батареи и дивизионы. В сентябре 1941 года Юсупова переводят в реактивную артиллерию. Ему суждено было стать одним из первых испытателей грозного сверхсекретного оружия, разработанного советскими конструкторами. 20 сентября 1941-го Государственный комитет обороны признал необходимым объединить гвардейские минометные части в большую оперативную группу в масштабе фронта. Юсупова назначили начальником штаба этой группы.

Боевые машины реактивной артиллерии БМ-13 бойцы в годы Великой отечественной войны любовно называли «катюшами». Существует несколько версий происхождения этого названия. Первая исходит от буквы «К», выбитой на раме установки, так маркировал свою продукцию изготовитель первых машин — Воронежский завод им. Коминтерна. Вторая связана с популярной в военное время одноименной песней на стихи Михаила Исаковского и музыку Матвея Блантера.

«Катюша» являлась первой отечественной мобильной многозарядной реактивной системой залпового огня. Она представляла собой грузовик «ЗИС-6», на месте кузова которого на специальной раме монтировалось 16 направляющих, расположенных вдоль оси автомобиля в два яруса. Соответственно, БМ-13 заряжалась 16 реактивными снарядами калибра 132 миллиметра. Дальность стрельбы составляла 8–8,5 километра.

В первый год войны таких боевых машин было мало. Дело в том, что приказ о начале серийного выпуска реактивных снарядов М-13 и пусковых установок БМ-13 Сталин подписал за день до войны, 21 июня 1941 года. Но, учитывая предполагаемую мощь нового оружия, советское командование приняло решение: не дожидаясь изготовления промышленностью серийных образцов, создать отдельную экспериментальную батарею из имеющихся в наличии опытных установок с тем, чтобы всесторонне проверить их качество и эффективность в боевой обстановке. Уже к 1 июля 1941 года первая экспериментальная батарея полевой реактивной артиллерии Красной армии была сформирована. Командиром ее назначили капитана Ивана Флерова.

Макет гвардейского миномета. Фото из Альметьевского музея

Боевое крещение «катюш» состоялось на железнодорожной станции Орша 14 июля 1941 года. Первый же опыт применения нового ракетного оружия произвел на фашистов ошеломляющее впечатление. Многозарядность определяла возможность одновременного уничтожения целей на значительных площадях, а залповый огонь обеспечивал высокий эффект поражающего и морального воздействия на противника.

Адольф Гитлер поставил своим войскам задачу любой ценой добыть это сверхмощное оружие и раскрыть его секрет. Но «катюши» были неуловимы. Как только давался залп, боевые машины тут же меняли дислокацию и отходили на выжидательные или резервные позиции. Такая тактика широко практиковалась и в дальнейшем.

С началом серийного выпуска и увеличением числа «катюш» создавались все новые группы гвардейских минометов. 20 сентября 1941 года Юсупов, командир 403-го гаубичного артполка, был назначен начальником штаба оперативной группы гвардейских минометных частей в масштабе фронта на Западном направлении. Как некогда Флерову, создавшему первую экспериментальную батарею «катюш», Юсупову надлежало сформировать теперь более крупное соединение — оперативную группу ракетной артиллерии. Гвардейские минометные части, как правило, применялись для усиления стрелковых дивизий, оборонявшихся в первом эшелоне, что существенно увеличивало их огневую мощь. Юсупов вошел в историю как один из первых командиров, который овладел новым ракетным оружием, командовал им и с учетом приобретенного опыта разработал тактические приемы и инструкции по их использованию на фронтах.

23 октября1941 года наступление немцев захлебнулось в районе реки Нары, где действовал Юсупов. Из-за применения «катюш» на ее берегах остались тысячи вражеских солдат и офицеров. Учитывая первый боевой опыт, Юсупов разработал проект приказа, который требовал, чтобы гвардейские минометные части вели разведку своими средствами, стреляли только по разведанным целям, а после залпа отводили машины в тыл, не дальше 10 км, вместо прежних 30. Проект он передал командующему. Через день сообщили:

— Военный совет приказ одобрил.

В беспрерывных сражениях накапливался необходимый опыт. Главные требования, которые выставлялись при применении «катюш» в бою, — массированность и внезапность удара. Во время залпа все снаряды выпускались практически одновременно, за несколько секунд они буквально перепахивали землю в области цели.

В боях на подмосковной земле Юсупов показал себя решительным, энергичным и инициативным командиром. Благодаря в том числе и умелым действиям группы Бария Абдулловича советские войска перешли от обороны в наступление. В личной беседе с командиром оперативной группы «катюш» командующий 16-й армии Константин Рокоссовский в очередной раз высоко отозвался о службе минометчиков. Рокоссовский говорил Юсупову:

— Наслышан о ваших «катюшах» и с приказом вашим ознакомился. Дельно! «Катюши» должны работать в сутки все три смены. Их залпы отзываются в рейхстаге…

Стихи однополчан для Бария Юсупова. Фото из Альметьевского музея

«ТУЛЬСКИЙ ПРЯНИК ВАЖНЕЕ ОРДЕНА»

В декабре 1941 года гвардии полковник Юсупов был назначен начальником 3-й армейской оперативной группы гвардейских минометных частей. Группа действовала в полосе 5-й, 1-й ударной, 20-й армий. Дивизион «катюш», которым он командовал, появляясь на разных участках фронта, наводил ужас на фашистских солдат.

В период битвы за Москву использование гвардейских минометных частей имело решающее значение. Они не только наносили немалый урон врагу, но и поднимали боевой дух наших солдат, измотанных непрерывными отступлениями.

 «Один гвардейский дивизион перевести для усиления обороны в Тулу», — таков был приказ. Вступление дивизиона гвардейских минометов для города стало праздником. Первые залпы из «катюш» Юсупов не без умысла дал с его главной площади. Пусть, мол, тульские оружейники по достоинству оценят новое оружие.

— Запела наша «катюша»! — пронеслось в народе…

У Юсупова слипались глаза. Измотанный, небритый, он предвкушал сон под крышей. Шел по темной улице, как откуда-то появилась маленькая вся в черном старушка.

— Не ты ли это, батюшка, на площади командовал «катюшами»?

Юсупов промолчал.

— Трое сынов у меня, — продолжала старушка. — На двух похоронные получила. Третий бьется со злодеями в парти­занском отряде. Для него, последненького, берегла. Думала, вернется — угощу. Но, услышала, как загремели «катюши», не могу… Прими, сынок, от меня тульский пряник. Меня тоже Катериной кличут. В молодости Катюшей звали.

Она вынула из-под черного платка небольшой печатный пряник и протянула Юсупову. Он взял подарок, как принял бы орден или почетную грамоту. Старушка перекрестила его.

— Татарин я, — смутился Барий Абдуллович. — По христи­анскому понятию — басурманин.

— Басурмане — это фашисты, — поправила старушка. — У них копыта кованые. Младенцев на штыки подымают. А у нас, в России, все равны, что русские, что татары. Все воюют.

Юсупов обнял старушку:

— Спасибо, мать!

Гвардии полковник Юсупов, 1942 год. Фото из Альметьевского музея

ЕГО «ТРУП» ОПОЗНАЛИ ПО ЛЫЖНЫМ БОТИНКАМ

В январе 1942 года в завязавшемся под Старой Руссой бою, куда соединение Юсупова было переброшено для отражения наступления вражеских танков, его тяжело ранили. Барий Абдуллович получил серьезное ранение в голову, лишился глаза, но не оставил занимаемый рубеж.

«Только не допустить прорыва», — думал Юсупов. Он судорожно сжал рукой связку гранат, но танки пошли стороной. «Сейчас они сомнут орудие! Вот он, час твоего испытания, Барий!» — подумал полковник. Он побежал с гранатами к высоким деревьям и спрятался за толстыми стволами двух берез у просеки. Стройные, посеребренные инеем березки надламывались и валились под гусеницы. Вот он! Юсупов швырнул под гусеницу связку гранат. Раздался взрыв. Но тут случилось непредвиденное: острый, тяжелый сук, срезанный снарядом, ударил полковника в голову и сбил его с ног. Лицо стало мокрым и липким. Горячая кровь залила левый глаз. Юсупов с трудом поднялся и, пошатываясь, пошел было в лес, но танкисты его заметили. Машина повернулась к раненому человеку и выплеснула шипящую огненную жидкость. Раскаленная струя просвистела мимо, но брызги обожгли правый глаз и лоб. Жгучая, нестерпимая боль пошатнула Юсупова. Залитый кровью, полуослепший, он согнулся и швырнул в открытый люк гранату. Люк захлопнулся, но внутри машины ухнул заглушенный взрыв. Полковник упал в глубокий снег, потеряв сознание…

Мороз крепчал. В ближайшую деревушку вошла наша часть. Избы ожили, из труб поползли дымки, а за столом в одной из них бабка разливала пятерым солдатам чай. И об этом ничего не знал и не мог знать распростертый на снегу, полумертвый, с вытекшим глазом Юсупов. Когда он очнулся, почувствовал стужу, и первой мыслью было: «Замерзну!» Юсупов ужаснулся, что, обессилев, потеряв много крови, замерзнет на безвестной поляне у дороги на Старую Руссу.

Через минуту Юсупов полз, расчищая путь ослабевшей левой рукой. Каждое движение отдавалось болью в правом плече, спине и боку. Израненная голова кружилась. Он чутко вслушивался: не доносятся ли знакомые залпы «катюш». Нет, залпов не было. Судя по затишью, прорыв немцев не состоялся.

«Только не лежать, не замерзнуть бы!» — уговаривал себя Юсупов. И он полз, проваливаясь, натыкаясь на сучья, корневища, ледяные кочки, потеряв представление о времени. Покидали силы. Как очнулся на широком пеньке — не помнил. За утро у него столько ранений, что окружающее чувствовалось только на ощупь. Так же, на ощупь, и пробирался он к краю деревни.

Обливаясь потом и кровью, дополз-таки до избы. Силы оставили его, и он привалился спиной к ветхому заборчику. Послышался гул самолетов: немецкие или наши — не поймешь. Напрягая слух, полковник старался разобрать, кто говорит в избе: немцы или наши. Это усилие было мучительным — тупо ныла ставшая огромной, чугунно-тяжелой голова. Язык не ворочался. И когда наконец ясно прозвучала русская фраза: «Налей, Степановна, еще стаканчик», — сверху, за спиной, что-то грохнуло, словно обрушилось, — и комья земли, щепки ударили полковника справа. Изба рухнула, и Барий Абдуллович, отброшенный к дороге, плашмя упал на укатанный снег…

Около полуразрушенной избы, на посеревшем от копоти и золы снегу, лежало 7 трупов. Похоронная команда рыла братскую могилу в мерзлой земле за огородом. Штабной писарь с легкими лыжами на плече брел, задумавшись, и едва не споткнулся о труп. Он отшатнулся, увидев обувь на одном покойнике. На всех — сапоги, и только на одном выделялись новые спортивные ботинки, чем-то знакомые писарю. «Да ведь это ботинки полковника Юсупова!» Солдат нагнулся, расстегнул боковой карман, вынул оттуда партийный билет и служебное удостоверение. Да, Юсупов! Писарь побежал в штаб.

— Я нашел полковника! — доложил солдат. — Мертвого. Вот его документы.

Комиссар безошибочно узнал полковника среди трупов. Он расстегнул комбинезон и вдруг отдернул руку. Ему показалось, что труп не остыл. «Может быть, еще не умер?»

— Перевезем поближе к штабу.

В пустую избу натащили соломы, устлали половицы и, сделав из снопа изголовье, положили Юсупова. Если не считать еле заметной теплоты, он пока не проявлял других признаков жизни. Пульса нет. Дыхания — тоже.

И все же комиссар объехал на машине три соседних деревушки, пока не разыскал врача.

— Противостолбнячная есть?

— Найдется.

Сделав укол, медик покачал головой:

— Вроде бы мертв, а вроде и жив. Хоронить все-таки повремените. Помещение рекомендую обогреть.

Комиссар, посмотрев на Юсупова, вздохнул и окончательно решил: «Мертвый». Но через несколько часов окружающие услышали явственное дыхание «живого трупа».

Фронтовые письма. Фото из Альметьевского музея

«БОЛЬШАЯ УДАЧА ДЛЯ ВСЕХ ЦЕНИТЕЛЕЙ ИСКУССТВА»

10 суток Барий Абдуллович находился между жизнью и смертью, прежде чем его санитарным самолетом вывезли в Москву. В центральном госпитале ему было сделано несколько сложнейших операций, поднявших его на ноги и частично вернувших зрение.

Отвага и бесстрашие советского офицера, проявленные в боях за столицу, высоко оценили. 25 марта 1942 года был подписан указ президиума Верховного Совета СССР о награждении Б. А. Юсупова орденом Ленина. Для вручения награды в госпиталь лично прибыл член Государственного комитета обороны Александр Щербаков.

Как-то ясным утром Барий Абдуллович услышал голос в конце аллеи:

— Проходите сюда, — приглашала няня. — Полковник Юсупов на этой аллее греется.

Барий увидел высокую женщину и старичка. Их вела к нему няня.

Женщина решительно шла к Юсупову, присматриваясь. В глазах ее, зорких, внимательных и как-то по-особому сосредоточенных, промелькнули в одно мгновение острая человеческая жалость, уважение.

— Я Мухина Вера Игнатьевна, — сказала она. — Скульптор.

Потом представила старика:

— Машковцев Николай Георгиевич, искусствовед.

Юсупов ничего не понимал. Скульптор, искусствовед…

Зачем они здесь?

Вера Игнатьевна присела на скамейку.

— Пришла к вам неслучайно. Когда попросила назвать мне Героя Отечественной войны, в главном политическом управлении назвали вашу фамилию. Заходила в госпиталь, узнала там о вашем подвиге и видела ваш портрет. Вы не откажетесь мне позировать?

— Пожалуйста… Ежедневно здесь бываю.

— Буду лепить ваш бюст.

Она стремительно поднялась и ушла, оставив спутника.

— Это большая удача, — сказал Машковцев.

— Для кого удача?

— Для всех ценителей искусства…

Человек в синем комбинезоне, по-видимому, шофер, нес в холщовом мешке что-то тяжелое.

— Глина, — пояснил Машковцев. — Вере Игнатьевне не терпится. Начнет лепить сейчас же…

Через несколько дней Мухина увозила из Архангельского законченный бюст Юсупова…

Улица Бария Юсупова в Альметьевске. Фото Олега Маковского

После излечения в госпитале полковник продолжил армейскую службу: он возглавил гвардейскую учебную бригаду, готовившую кадры для «катюш», передавал свой опыт молодым. В 1946 году был награжден вторым орденом Ленина. Сын Юсупова — Нариман — в годы Великой Отечественной войны тоже участвовал в защите Родины, вернулся с фронта младшим лейтенантом.

После войны Барий Абдуллович жил и работал в Москве: занимался партийной работой, являлся внештатным пропагандистом по работе среди татарского населения столицы, много встречался с молодежью, выступал с лекциями и воспоминаниями, вел активную общественную работу. Часто навещал он и родные края — приезжал в Альметьевск, бывал в Бавлинском, Альметьевском, Азнакаевском и других районах Татарстана.

В 1981 году умер в Москве, где и похоронен.