Как достучаться до заблудшей души заключенного?

Рафаиль Давлеев: «Сегодня могу отметить, что духовное окормление верующих в местах лишения свободы — значительный вклад в безопасность нашего общества, нас с вами, потому что эти люди завтра окажутся среди нас»

ЧТО СПОСОБСТВУЕТ ДУХОВНОМУ ОЧИЩЕНИЮ, ИСПРАВЛЕНИЮ ЧЕЛОВЕКА, ОТБЫВАЮЩЕГО УГОЛОВНОЕ НАКАЗАНИЕ

— Рафаиль Ганиевич, Татарстан занимает одно из лидирующих позиций в вопросе межконфессионального согласия в пенитенциарных учреждениях. Как бы вы прокомментировали религиозность среди ваших подопечных — это элемент исправления или форма мимикрии?

— Религиозное окормление — важный фактор исправительной работы. В 90-е годы мы начали приходить к данному пониманию. Отчасти нас подтолкнул к этому легендарный Касым бабай Нуруллин. Про форму мимикрии — в свое время я задал ему такой вопрос: «На пятничный намаз в мечети собираются достаточно много людей, такое ощущение, что они приходят чтобы поесть, я не вижу какого-то духовного роста в этих людях». А он ответил: «Я все знаю. Пусть человек придет один раз, второй, третий… Когда он привыкнет, возможно, услышит, о чем тут говорят и сделает для себя выводы…»

Я рад, что руководство нашей службы поддержало эту идею и мы начали развивать духовное служение в исправительных учреждениях. Мы живем в светском обществе, не стоит идеализировать верующих, но статистика — вещь упрямая. Сегодня могу отметить, что духовное окормление верующих в местах лишения свободы — это значительный вклад в безопасность нашего общества, нас с вами, потому что эти люди завтра окажутся среди нас.

Мы начали строить культовые учреждения для того, чтобы человек мог приобщиться к традиционным духовным ценностям — будь то христианство или ислам. Причем строго соблюдался паритет — при строительстве церкви возводится также и мечеть. Это для нас железное правило. Стоит отметить также и то, что сами по себе культовые сооружения не привьют осужденному духовности. Необходимы проводники, т. е. хорошо обученные специалисты. В этом нам помогают духовное управление мусульман Татарстана и Татарстанская митрополия. В этом году было подписано соглашение о взаимодействии между УФСИН РТ и ЦРО — ДУМ РТ. В подписанном соглашении обозначена реализация прав осужденных на свободу совести и вероисповедания, совершение богослужений, религиозных обрядов, организация мероприятий для духовно-нравственного просвещения осужденных.

— Расскажите подробнее о работе с верующими в местах лишения свободы?

— Со стороны духовного управления мусульман Татарстана по рекомендации муфтия Камиль хазрата Самигуллина кураторство работы с верующими в местах лишения свободы ведет советник муфтия, председатель совета НИБФ «Ярдэм» Илдар хазрат Баязитов. Подбор и подготовка имамов, вопрос их материального поощрения — это огромный круг вопросов, требующих высокой компетенции и уровня принимаемых решений. Значимую поддержку на этапе становления этого направления взял на себя фонд «Ярдэм». Стоит сказать, что первоначальный состав имамов, предлагаемый к работе в исправительных учреждениях, перетасовывался несколько раз. У одного одни замечания, у другого — иные.  Позже я убедился, что все это обосновано. Не секрет, что это направление не в последней мере преследует цель профилактики религиозного терроризма. А что несет священнослужитель, какую идеологию, даже оперируя цитатами из священных писаний, — это большой вопрос. Поэтому отбор и отсев был тщательнейший. Сегодня у нас сформировался надежный корпус священнослужителей, как мусульман, так и православных священников,  работающих над духовным оздоровлением осужденных.

Здесь хочу отметить огромную работу Татарстанской митрополии по тюремному служению. К сожалению, не так давно нас всех потрясла весть о безвременной кончине митрополита Феофана. Мои соболезнования родным и близким. Я лично был знаком с владыкой. Благодаря его взвешенному подходу в выстраивании внешних связей нам удалось создать надежную партнерскую работу по духовному окормлению заключенных.  В свою очередь надеюсь на продолжение добрых традиций межконфессионального взаимодействия с новым главой Татарстанской митрополии Кириллом.

«Сегодня у нас сформировался надежный корпус священнослужителей, как мусульман, так и православных священников, работающих над духовным оздоровлением осужденных»

— Что представляет собой работа имама в местах лишения свободы? Чем она отличается от  служения имама в свободном обществе?

— Инструментарий работы, безусловно, схож — это пятничные проповеди, уроки по морально-нравственному воспитанию. Я считаю, что в условиях пенитенциарной системы священнослужитель имеет больше возможностей достучаться до души человека, привнести те посылы и смыслы, заложенные в традиционных религиях. Характер преступлений разнится — это и убийства, и обман, и прочие правонарушения. На мой взгляд, приобщение к религиозным ценностям помогает оступившемуся не только загладить свой проступок перед обществом, но и очистить свою душу, без преувеличений начать новую жизнь.

К работе имамов я бы также отнес централизованный завоз мяса-«курбан» в исправительные учреждения республики на мусульманский праздник жертвоприношения. В эти дни проводятся праздничные обеды для всех без исключения. Систематически проводятся всевозможные конкурсы на знание текста Корана, на лучшую проповедь среди осужденных, конкурс по чтению азана (призыва на молитву). Таким образом мы способствуем духовному очищению, исправлению человека, отбывающего уголовное наказание. Наша система ведь называется исполнительной. То есть мы исполняем наказание, а хотелось бы исправлять, преображать людей.  

К слову, у нас в качестве имама работает незрячий, сотрудник фонда «Ярдэм» Фанис Мингараев. Пример его служения, несомненно, является эффективным инструментом духовной реабилитации осужденного. Это проявляется буквально во всем — в педантичности, доброжелательности, открытости для собеседника. 

— А какова позиция руководства ФСИНа относительно будущего лиц, освободившихся из мест лишения свободы?

— К сожалению, до сих пор у нас в стране не принят федеральный закон о создании службы пробации, которая занималась бы людьми после освобождения. Термин, который часто звучит с трибун конференций и форумов правозащитников — ресоциализация, — это очень важное направление, которым сегодня должно заниматься государство. Западные прагматики, которые умеют считать финансы, давно просчитали, что траты денег на ресоциализацию, на подготовку человека к освобождению гораздо меньше, чем траты, связанные с рецидивной преступностью. Отрадно отметить, что именно в Казани много лет функционирует общественная организация «Центр реабилитации и социализации» под руководством Гайнутдинова Азата Галимзяновича, который организует эту работу в республике и, по сути, является флагманом, маяком того, как нужно выстраивать эту деятельность. Надеюсь такие общественные инициативы станут катализатором принятия того закона о службе пробации, о котором мы говорили ранее. 

«Я сам по образованию юрист, окончил юридический факультет Казанского университета и на очень многие вещи смотрю как юрист, с правовой точки зрения. И вообще считаю, что юрист — это не только профессия, а состояние души»

РАБОТАЯ С ОСУЖДЕННЫМИ, Я ОТКРЫЛ ДЛЯ СЕБЯ СОВЕРШЕННО НОВУЮ СТОРОНУ ЖИЗНИ

— Мало кто мечтает в детстве работать в тюрьме. Расскажите, пожалуйста, когда состоялось ваше первое знакомство с системой исполнения наказаний? Это был ваш личный сознательный выбор или стечение обстоятельств?

— Вы знаете, если я начну анализировать вещи, связанные с работой, профессиональной деятельностью, очень часто будет звучать слово «повезло». Повезло, что оказался в Татарстане, повезло, что жизненные пути меня привели в фонд «Ярдэм» и на многие другие вещи.

Я сам по образованию юрист, окончил юридический факультет Казанского университета и на очень многие вещи смотрю как юрист, с правовой точки зрения. И вообще считаю, что юрист — это не только профессия, а состояние души.

Недавно, к  90-летию своего отца по просьбе одного из руководителей МВД решил написать про него книгу —  его считали легендой МВД. Про отца могу сказать все только самое хорошее. С твердым, жестким характером, несмотря на то что он сам рос без отца. Возможно, это отголоски «шахтерского» воспитания: отец с 16 лет начал работать на шахте. В годы войны так получилось, что он стал командиром штрафной роты. Этот 20-летний молодой лейтенант, который окончил какие-то скороспелые месячные курсы офицеров во время войны, стал командиром роты, где в подчинении у него порядка 600 граждан, освобожденных из мест лишения свободы. Фактически штрафная рота состояла из заключенных, причем имевших большой жизненный и криминальный опыт. По рассказам отца, иные имели по три-пять судимостей. Трудно представить аналогичную картину сегодня, где двадцатилетний юноша смог бы взять на себя управление подобным «коллективом». Для меня стало открытием то, что отец значительную часть своей жизни провел с заключенными. А после войны он с уважением относился к своим подопечным. В ходе передачи на одном из телеканалов, где обсуждались проблемы профилактики преступности, отец позволил себе сказать, что таких воинов как заключенные, он за всю войну больше не встречал: они не сдавались в плен и не предавали.

После окончания университета я даже и не думал, что окажусь когда-нибудь в системе исполнения наказаний. Начал работать юрисконсультом на одном из очень крупных предприятий Казани. Мне это очень нравилось. Тогда мне поступали предложения стать федеральным судьей. В ту пору была нехватка кадров, очень много знакомых имелось в судебных органах. Я решил со своей линии не сходить. И в один прекрасный день мне поступило предложение пойти следователем в военную прокуратуру, первоначально я не принял это предложение.

Однако, после того как со мной побеседовал близкий друг отца — руководитель одного из подразделений МВД, я все же согласился. На то время у меня был призывной возраст. В военной прокуратуре меня уведомили о том, что я буду направлен для службы сроком на два года в военную прокурату следователем. Будучи гражданским человеком, эту весть я воспринял безо всякого энтузиазма. Поделился этой вестью с отцом, и он, что называется, взял меня тепленьким. Он пригласил своего друга, и вскоре после нашей беседы я начал службу в пятом отделе МВД, который занимается осужденными без лишения свободы. Я очень быстро окунулся в этот мир. Много времени проводил в архиве. Поступает группа осужденных — читаю приговор от корки до корки. Представляю человека как он есть, сколько у него близких родственников, как совершил преступление, какие были предыдущие правонарушения. Позже, когда встречался с этими людьми, при разговоре упоминал отдельные фрагменты из их биографии — у собеседников глаза на лоб лезли — откуда вы это знаете? С какой-то частью складывались доверительные отношения. До сих пор вспоминаю одного знаменитого московского мошенника, промышлявшего подделкой алмазов для руководящего звена одной из среднеазиатских республик.

В этой работе мне помогли врожденные коммуникативные способности, умение расположить людей к себе. Работая с осужденными, посещая СИЗО, исправительные учреждения, я открыл для себя совершенно новую сторону жизни. И не жалею.

«Эффективность работы общественных инициатив с точки зрения профилактики преступности и рецидивной преступности неоценима. Я считаю, что, конечно, необходима поддержка государства»

КАК ИЗЖИТЬ «ЭХО» ГУЛАГА

— В нашем обществе в той или иной мере проявляется наследие ГУЛАГа. Как вы думаете, удается ли нам изживать эту коллективную эмпатию миру по ту сторону решетки?

— Я согласен, но давайте изживать вместе. Наша жизнь настолько пронизана ГУЛАГом, столько всего построено, перестроено. За время существования этой системы в ее недрах одновременно находились по два и более миллиона человек.  Но речь не об этом. ГУЛАГа давно нет. Почему же до сих пор все настолько пронизано данной атмосферой, таким флером романтичности? Я этого флера не вижу. Жизнь у человека одна. Какая бы ни была пенитенциарная система — с джакузи, со спортивными залами и огромным количеством проводимых мероприятий заключенными в передовых европейских странах, люди лишены самого главного — свободы.  У нас, к сожалению, бытует мнение, что, если человек имеет койко-место, у него гарантировано обеспеченное питание — о чем тут  еще говорить… Это же страшно! Я ратую за то, чтобы количество спецконтингента уменьшалось.

К вопросу о проникновении криминальной субкультуры в нашу жизнь взгляните на наше телевидение — все связано только с криминалом! Причем далеко не всегда криминальный мир предстает в отрицательном ракурсе. Все это является питательной средой для того, чтобы молодые люди не видели в этом ничего такого страшного. Я много лет проработал главным куратором казанской воспитательной колонии, и мне приходилось встречаться с родственниками, семьями наших воспитанников. Я был свидетелем того, как в семьях, в которых место духовности занимает бесконечная погоня за материальным, молодежь с легкостью поступается с нравственными устоями и общечеловеческими ценностями. В этих условиях размывается та черта, пересекая которую, человек становится преступником. Бывали случаи, когда при разговоре с 16-летним правонарушителем выясняется, что его отец в тюрьме, мать на пересылке, старший брат сидит — и вот как можно что-то объяснить такому человеку!

Мы говорили о том, как изживать это «эхо» ГУЛАГа. Я бы хотел в этой связи обратиться к депутатам, журналистам, всем тем, кто вещает на широкую аудиторию: следите за своей речью! «Кто по жизни», «забить стрелку» и многое другое — я считаю, что это просто недопустимо.

«Мы говорили о том, как изживать «эхо» ГУЛАГа. Я бы хотел в этой связи обратиться к депутатам, журналистам, всем тем, кто вещает на широкую аудиторию: следите за своей речью! «Кто по жизни», «забить стрелку» и многое другое — я считаю, что это просто недопустимо»

— Можно ли констатировать наличие новой субкультуры, именуемой «зеленой массой», или это слухи и страхи на почве фобии терроризма?

— Да, не станем скрывать, что бывали случаи, когда после освобождения осужденные вскоре оказывались в горячих точках Ближнего Востока. Сегодня, как мы уже говорили, этой работе уделяется огромное внимание. Одними запретами многого не добиться. Мы видим, что слаженная работа в данном случае мусульманского духовенства республики и руководства ФСИН не оставляет места распространению подпольных тюремных джамагатов.

— Вы упомянули о некоммерческих организациях. Как вы оцениваете перспективу привлечения общественных организаций в работе исправительных учреждений?

— Часто бывая на форумах и конференциях, я слышу о том, что в условиях нашего государства НКО могли бы и берут на себя роль помощников в трудоустройстве лиц, отбывших уголовное наказание. Надо сказать, эти организации есть, более того, их число растет, и я убежден, что за ними будущее. Институты гражданского общества находятся в несколько привилегированном положении с точки зрения восприятия объекта ресоциализации. Ведь общественники — это люди с личной мотивацией, не связанной с бюрократическими отчетами, палочками, галочками… Люди всегда чувствуют живое, человеческое отношение. Эффективность работы общественных инициатив с точки зрения профилактики преступности и рецидивной преступности неоценима. Я считаю, что, конечно, необходима поддержка государства.