Виктор Мураховский: «23 Февраля превратили в День мальчиков. Это ужас!»

Виктор Мураховский: «Когда ты работаешь с техникой, людьми, управляешь в бою, просто некогда бояться. В самом бою ты непрерывно занят с танком, оборудованием, оцениваешь обстановку, смотришь, где противник, что сделать, кому какие команды отдать» Фото: © Сергей Мамонтов, РИА «Новости»

«КОГДА ТЫ РАБОТАЕШЬ С ТЕХНИКОЙ, ЛЮДЬМИ, УПРАВЛЯЕШЬ В БОЮ, ПРОСТО НЕКОГДА БОЯТЬСЯ»

— Виктор Иванович, 15 февраля отмечался День воинов-интернационалистов. В вашей биографии тоже есть такая война — в 1978 году вы были военспецом в Эфиопии, которая воевала против Сомали. Вспомните самый напряженный и страшный момент той командировки.

— Самый напряженный момент, когда хотелось забуриться куда-то поглубже к центру Земли, случился, когда сомалийские войска накрыли нас минометным огнем. Я был в кубинской танковой бригаде. Батальон располагался на участке среди акаций саванны. Мы прибыли в этот район около 19:00. Советских специалистов в данном батальоне оказалось несколько человек. Мы сразу, как нас учили в советской армии, начали отрывать щели укрытия в земле. Земля там для рытья окопов лопатами тяжелая, но мы щель глубиной 1,5 метра и длиной метров 5 для себя отрыли. А кубинцы наплевали на это. Утром в районе 7 часов во время завтрака начался минометный обстрел из наших же родных советских 120-миллиметровых минометов.

По рассказам отца, Мураховского Ивана Юрьевича, который с 1942 по 1945 год воевал в стрелковом батальоне с фашистами, я знал, что минометный обстрел для пехоты самое страшное. На своей шкуре мне это довелось почувствовать. Мы забились втроем в отрытый нами ровик, а за нами стали туда прыгать кубинцы. Как шпроты в банке! Мины рвутся! Нас хорошо накрыли! Обстрел продолжался минут 10, но это казалось вечностью. Миномет отличается тем, что мина падает на землю почти вертикально и при подрыве дает круговой сноп осколков. Если ты попал в эту осыпь, то в живых не останешься. Даже если ты залег на земле, осколки идут очень низко — так, что траву бреют. На самом деле для пехоты, если ты не в здании или не в окопе, минометный обстрел на открытой местности — самое страшное. Руки непроизвольно начинают дергаться, пытаются рыть щебенку, хочется зарыться глубже. Но среди наших специалистов потерь не произошло. У кубинцев оказалось несколько убитых, десятка полтора-два раненых. А поскольку это были танковые экипажи, то сразу пошел некомплект. До этого по мне специально не стреляли, тем более артиллерией. Но ничего, постепенно втянулись. Кстати, кубинцы после этого ходили и нам в рот заглядывали, слушали наши советы и ценные указания, выполняли все в полном объеме.

В период службы в Вооруженных силах много опасных случаев было. Даже в мирное время, когда идет боевая подготовка с учениями, стрельбой, надо понимать, что это всегда опасно. Если говорят, что автомобиль — источник повышенной опасности, то для танка подобное надо умножать на десять. Нужно иметь хорошую подготовку, натренированность и все прочее, потому что таких случаев немало за время службы, когда из-за пренебрежения мерами безопасности или просто из-за низкой тренированности, уровня подготовки люди получали травмы, гибли при эксплуатации техники. А во время боевой подготовки — тем более. Поскольку я в войсках прокомандовал 10 лет взводом, ротой, батальоном, все это на практике приходилось видеть и применять, блокнот можно исписать примерами, когда люди получали травмы или гибли по таким причинам. Но в подразделениях, которыми командовал, за все 10 лет никто не погиб, все вернулись домой после службы живыми и здоровыми.

— Больше подобных страшных моментов не было?

— Нет. Втягиваешься быстро. Когда ты работаешь с техникой, людьми, управляешь в бою, просто некогда бояться. В самом бою ты непрерывно занят с танком, оборудованием, оцениваешь обстановку, смотришь, где противник, что сделать, кому какие команды отдать. Тогда просто некогда, ты в напряжении, все время в ритме боевых действий. Некогда бояться.

«Есть наши военные — военнослужащие Вооруженных сил РФ — это одна категория. Что касается ЧВК, это абсолютно другая категория. Они не являются формированиями, созданными государством» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Я КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ПРОТИВНИК УЧАСТИЯ ВОЕННЫХ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ»

— Сейчас наши военные также находятся в разных горячих точках. Часто говорят о деятельности наших частных военных компаний (ЧВК). На ваш взгляд, это бизнес или политика?

— Я бы четко разделил. Есть наши военные — военнослужащие Вооруженных сил РФ — это одна категория. Что касается ЧВК, это абсолютно другая категория. Они не являются формированиями, созданными государством. Тем более я подчеркну, несмотря на все хайпы журналистов, в России нет ни одной ЧВК. У нас законодательством такое не предусмотрено, и ни одной ЧВК в стране не зарегистрировано. Наши люди, которые нередко выполняют контракты за рубежом по подготовке местных военных, по выполнению каких-то задач, зачастую связанных не только с охраной и обороной каких-то объектов, но и с противодействием всяким террористам и бандитам, на самом деле не в российских организациях заключают контракты и получают зарплаты. Это все за рубежом зарегистрированные компании, хотя их называют «вагнеровцами», «музыкантами», но в России такой компании нет. У тех компаний, которые заключали контракты с правительством Сирии, Центрально-Африканской Республикой или Чадом, другие названия.

Наши военные сейчас официально присутствуют в Сирии по соглашению с местным правительством, а также есть наша миротворческая группировка в Нагорном Карабахе в соответствии с соглашением между Россией, Азербайджаном и Арменией. Если сравнить с советским временем, мы тогда присутствовали везде — от Кубы до Латинской Америки, Африки, Юго-Восточной Азии. Если вы посмотрите перечень военных конфликтов, где официально признано наше участие и наши военные признаны ветеранами боевых действий, то увидите обширный список. Причем он расширялся и в наше время. Например, те боевые действия, в которых мы участвовали с коллегами в Эфиопии, были внесены в «Закон о ветеранах» только в 1998 году.

— Ничего себе!

— Только в российское время. До этого мы даже не имели права об этом говорить, так как давали подписку о неразглашении. А в газете «Правда» в 1978 году публиковалась статья, где выступал представитель Эфиопии, который утверждал, что участие советских и кубинских военных в войне против Сомали — наглая ложь и клевета западной пропаганды. Такие были времена, с нынешними их сравнивать нельзя. Сейчас мы по минимуму участвуем своими войсками за рубежом.

— Как вы думаете, а надо ли нам расширять подобное участие?

— Это вопрос не ко мне и вообще не к военным. Военные не сами решают, где, как и каким составом им участвовать и какие задачи выполнять. Это определяют политики. Я категорический противник участия военных в политической деятельности, в определении политики. Это дело партий, общественных организаций. Военным задачи ставят политики. Какие задачи поставлены, такие и выполняют. У нас имелись разные мнения насчет того, зачем же мы в Эфиопии, которая объявила, что строит социализм, но воюет с Сомали, которая тоже строит социализм. Но военные такие вопросы могут только сами себе задавать, в то же время четко выполнять задачу. Если окажется по-другому, это будет уже не армия.

«В 2018 году мы практически все организованные вооруженные формирования в Сирии задавили, они ушли в подполье или под прикрытие американцев, которые контролируют там две обширные зоны» Фото: Anas Alkharboutli / dpa / www.globallookpress.com

«МЫ ПОКАЗАЛИ ВОЗМОЖНОСТЬ РАЗВЕРНУТЬ НАШУ ГРУППИРОВКУ ВОЙСК НА УДАЛЕННОМ ТЕАТРЕ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ»

— Тем не менее ответьте скептикам: что мы делаем в Сирии?

— В Сирии мы прежде всего почти уже решили задачу подавления террористических формирований, так называемого ИГИЛ (террористическая организация, запрещена в России — прим. ред.). Но есть еще и разного рода примкнувшие организации типа «Нуреддин аз-Зинки», «Хайят Тахрир аш-Шам» и прочие, которые запрещены в России. Они аккумулировали и собирали своих радикальных сторонников, исламистов разного толка со всего мира, включая страны бывшего СССР и, к сожалению, Россию. По данным наших органов безопасности, в этих формированиях на момент начала нашей операции в 2015 году находилось порядка 500–600 выходцев из России. Затем еще прибыли. Зарубежное пополнение сильно сократилось в 2017-м, когда уже были понятны перспективы разгрома ИГИЛ. А в 2018 году мы практически все организованные вооруженные формирования в Сирии задавили, они ушли в подполье или под прикрытие американцев, которые контролируют там две обширные зоны: одна на границе с Иорданией (Эт-Танф), а вторая на восточном берегу Евфрата (район нефтяных месторождений), где действуют курдские формирования, так называемые сирийские демократические силы. Но там же продолжает существовать гнездо террористических организаций. А, например, в провинции Идлиб основная база «Хайят Тахрир аш-Шам». Там они еще есть. Тем не менее основное ядро удалось уничтожить.

— Значит, победой можно считать их физическое уничтожение? Мне кажется, террористические идеи в основном в головах и умах…

— Исламское государство являлось серьезным противником именно в военном плане. Они привлекли достаточно большое количество офицеров иракской и сирийской армий. У них было тяжелое вооружение и техника, включая танки, они побеждали сирийскую правительственную армию. Я напомню, что в сентябре 2015 года, когда началась наша операция в Сирии, они контролировали большую часть территории страны и пригороды Дамаска. Западные военные эксперты спорили, сколько осталось до взятия всего Дамаска и свержения правительства Башара Асада. Одни говорили, что три недели, другие отводили два месяца. На самом деле недолго оставалось. В случае если бы правительство Башара Асада пало, там начался бы террор, а также радикальные организации типа ИГИЛ получили бы в свое распоряжение все ресурсы Сирии. Тогда было бы плохо не только нам (так как там находились выходцы из России, которые могли вернуться), но и всем странам Ближнего Востока и даже тем, что подальше. Мы это прекрасно осознавали, и понимали даже те государства, которые содействовали прямо или косвенно ИГИЛ. Каждый играл в свою игру, но в итоге получилось очень плохо. Если бы территорией Сирии окончательно завладело ИГИЛ, я уверен, что это привело бы к необходимости проведения масштабной, скорее всего, международной военной операции с большими потерями, прежде всего среди жителей Сирии. Терпеть такое государство никто бы точно не стал. Потому мы вовремя вошли туда. Это первое.

Второе. База Хмеймим и порт в Тартусе для нас с военно-стратегической точки зрения принесли большую пользу. Мы, кстати, на Средиземном море даже в советское время никогда не имели постоянной военно-морской базы. А сейчас она есть, хотя называется пунктом материально-технического обеспечения военно-морского флота. Я там бывал. Фактически это развитая военно-морская база с пирсами, ремонтными цехами, местами для отдыха личного состава кораблей, возможностью снабжения расходными материалами, топливом и так далее. Это очень важно для нас, чтобы обеспечить свое присутствие в восточной части Средиземного моря и тем самым противостоять агрессивным намерениям НАТО, который, как известно, через этот регион и через Черное море стремится оказать давление на Россию.

С авиационной базой в Сирии понятно. Сейчас там удлиняют взлетно-посадочную полосу, модернизируют ее. Если и дальше наши оппоненты будут хулиганить, то вполне возможно, что там станут попеременно дежурить самолеты нашей дальней и стратегической авиации.

— Само качество проведения сирийской кампании нашими военными — это повод для гордости, по-вашему?

— Да. На мой взгляд, мы показали возможность развернуть нашу группировку войск на удаленном театре военных действий, за тысячи километров от России в кратчайшие сроки. Во многом это стало неожиданностью для наших оппонентов, потому что они не думали, что мы сможем исполнить подобную операцию, так как она требует мощного материально-технического обеспечения. Ведь речь идет о переброске вооружений, военной техники, средств охраны и обороны и так далее. Они не ожидали, что мы сумеем развернуть воздушную операцию против ИГИЛ такой интенсивности и в таких объемах. В наиболее напряженный период наша авиация осуществляла по три-четыре боевых вылета на каждый самолет — примерно такая же напряженность для авиации была только в самых ожесточенных сражениях Второй мировой войны. Мы показали, что многое умеем. Хотя в западном экспертном военном сообществе сложилось мнение в 1990-е годы, что российская армия уже разваливается и надо бы думать о том, как бы ядерное оружие не попало в руки неправительственных организаций, радикалов или бандитов. Оказалось, что их ожидания были ложными.

Плюс к этому, конечно, сирийский плацдарм стал площадкой для того, чтобы наши генералы, офицеры получили реальный боевой опыт. Не секрет, что помимо авиации там действуют оперативные группы военных советников во всех районах Сирии. Кроме того, проверка военной техники. Там сотни образцов прошли проверку в боевых условиях, а это единственный объективный критерий ее эффективности. Не обменом твитами, что наш самолет лучший в мире, а на поле боя и в воздухе все проверяется. Большинство образцов подтвердило свои характеристики, некоторые — нет, поэтому их с вооружения сняли.

«В наиболее напряженный период наша авиация осуществляла по три-четыре боевых вылета на каждый самолет — примерно такая же напряженность для авиации была только в самых ожесточенных сражениях Второй мировой войны» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Например?

— Давайте я не буду это комментировать. Пусть наши оппоненты разбираются и стараются угадать.

— Грубо говоря, Сирия — полигон для испытаний наших новых военных разработок?

— Не совсем полигон. Полигон подразумевает одностороннее испытание в мирных условиях: вы стреляете, а на той стороне мишень. Так что это не полигон, а поле боя. Это разные вещи. Когда по тебе в ответ стреляют, это совсем другая обстановка. Наши военные это прекрасно понимают, президент тоже говорил об этом, выступая на коллегии минобороны, что единственным критерием реальной боеготовности войск, эффективности и современности Вооруженных сил является война, поле боя. Вся мировая история об этом свидетельствует.

— На ваш взгляд, долго ли все продлится в Сирии?

— Что именно?

— Наше присутствие там.

— Наше присутствие там продлится как минимум 49 лет. У нас на такой срок подписана аренда порта в Тартусе. Плюс есть бессрочное соглашение по авиабазе Хмеймим. Когда приезжаешь на базу в Хмеймим, то видишь одно из зданий, на котором лозунг «Границы России нигде не заканчиваются». Поэтому присутствие там, я надеюсь, надолго, если не навсегда.

Что касается террористических формирований, которые ушли в подполье, но регулярно проводят какие-то рейды, атаки, то здесь все сильно зависит от общественных настроений внутри самой Сирии, работы правительства, дальнейшего процесса гражданского примирения. Но также влияют и внешние игроки. Например, США незаконно присутствуют на территории Сирии. Несмотря на все заявления предыдущего президента Дональда Трампа о выводе войск, реально там остается порядка 800–900 американских военных. Как оказалось, Трамп потерял нити оперативного управления Вооруженными силами, и многие его указания и директивы попросту игнорировались американской армией. Там активно участвует Турция, во многих районах и провинциях Идлиба и Хасеке. Никуда не делся Иран с его поддержкой шиитов, прошиитских формирований, включая не местного происхождения — откуда-нибудь из Афганистана, Ливана. Естественно, соседние государства, прежде всего Саудовская Аравия, ОАЭ, тоже имеют там свои интересы. Потому предсказать дальнейшие события именно в политической сфере и успехи в борьбе с террористическим подпольем очень сложно. Я не специалист в данной области, я больше по военным делам. Единственное, что могу сказать: точно не образуется каких-то территорий, контролируемых ИГИЛ. Мы этот фактор исключили из уравнения, просто его вычеркнули.

«Мы очень сильно выросли за последние 8–10 лет. Это заслуга Шойгу, нашей промышленности, верховного главнокомандующего Владимира Путина, парламента, который поддержал решение президента и предложение минобороны» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ПЯТИДНЕВНАЯ ВОЙНА 2008 ГОДА ПОСЛУЖИЛА ДЕТОНАТОРОМ ДЛЯ РЕФОРМЫ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ»

— Раз мы и новую технику опробуем на поле военных действий, то как в целом выглядит наша армия на фоне армий других стран? Есть чем гордиться?

— Конечно, есть с чем сравнить и чем гордиться. Мы очень сильно выросли за последние 8–10 лет.

— То есть это заслуга Сергея Шойгу?

— Это заслуга Шойгу, нашей промышленности, верховного главнокомандующего Владимира Путина, парламента, который поддержал решение президента и предложение минобороны. Это заслуга всего нашего общества, которое изменило за данный период свое отношение к армии. А также заслуга журналистов и СМИ, которые более объективно стали освещать деятельность Вооруженных сил. Это наша общая заслуга.

Есть такая плохая американская традиция — персонализация: во всем виноват Трамп или все успехи благодаря ему. У нас она тоже была: то отец народов за все в ответе, то еще кто-то, а сейчас другой человек. Ровно то же самое в отношении противников: во всем виноват Гитлер, потом Сулеймани и прочие. На самом деле все эти явления более сложные. Но персонификация удобна: всегда можно назначить главного ответственного за провалы, и всегда найдется группа людей, которая объявит лидера святым, непогрешимым и единственным вариантом, который может рулить в любых условиях. Но надо, конечно, обладать критическим мышлением, видеть причинно-следственные связи и понимать, что уход лидера не означает крушение или, наоборот, успех какого-то движения.

— Но все равно вы говорите, что наша армия преобразилась за последние 8–10 лет. То есть до этого все было не так радужно.

— Да, потому что множество ошибок оказалось допущено. Понятно, что финансирование было другим, поэтому и успехи оставались небольшими. Честно скажем, что пятидневная война 2008 года послужила спусковым крючком, своеобразным детонатором для реформы Вооруженных сил. Совершенно секретный указ президента о некоторых вопросах Вооруженных сил, который дал старт масштабной реформе, вышел тогда же, в 2008 году. Руководство страны поняло, что так дальше продолжаться не может. Грузия — противник слабенький, но тем не менее мы, одержав общую победу, имели большое количество недостатков.

— Почему тогда, на ваш взгляд, вместе с распадом СССР на армию тоже махнули рукой?

— Вы мне задаете вопросы как обычному гражданину, а не как военному специалисту. Об этом надо спрашивать руководителей партии, политологов, общественных лидеров. Я в это время служил в Вооруженных силах. Мне изнутри было непонятно.

— И, наверное, обидно.

— Мне было непонятно, почему я, будучи полковником и проходя службу в центральном аппарате, 6 месяцев не получаю зарплату, за счет чего мне жить. В этот период разные люди принимали разные решения. Но было понятно, что армия не в приоритете у тогдашнего государства и его руководства. Кроме того, массово выводились наши войска из-за границы. Положение офицерского корпуса оставалось катастрофическим. Плюс к этому началось давление на русских, а во многих бывших наших республиках и геноцид. Многие мои коллеги офицеры оказались вынуждены оттуда бежать, бросив все имущество, на территорию России. Такие вопросы никак нигде не решались. Властям было все равно.

Поэтому, когда начались террористические выступления на Северном Кавказе, мы получили соответствующий результат: собирали боеспособные подразделения со всей территории России. Например, морскую пехоту тащили с Северного флота и с Дальнего Востока. Я в это время еще служил, видел рефрижераторы с трупами, которые ожидали опознания. Если бы такое продолжалось, страны бы сегодня 100 процентов не было.

— Значит, такая страна, как Россия, не может обойтись без армии?

— 100 процентов.

«На территории Сирии присутствуют российские и американские войска — не самые большие «друзья». Тем не менее американцы ни разу не предприняли попыток атаковать нашу армию» Фото: MFA Russia / via Globallookpress.com / www.globallookpress.com

— Спрашиваю об этом, потому что из года в год некоторые эксперты говорят: зачем мы столько денег тратим на оборону?

— На самом деле мы не много денег тратим. Я эти лозунги слышал и в 1990-е, и даже в годы «нового мышления» — во второй половине 1980-х, когда генсекретарем стал Михаил Горбачев. «Пушки вместо масла» — подобные популистские призывы. Многие не понимают, что пушки нельзя в масло переделать. Это мировой опыт неоднократно доказывал. Если вы сокращаете расходы на вооружение, это не значит, что пропорционально вырастут пенсии и снизятся цены на продовольственные товары. Это не так. Экономика так не работает, что если вы вместо танков начнете клепать кастрюли, то все станет замечательно. Потому если вы не выделяете деньги на армию, то в итоге будете кормить чужую, что целый ряд государств – бывших республик СССР уже доказал на практике. Все равно продолжите платить налоги, ваше руководство из НАТО станет требовать выделения 2 процентов ВВП на военные нужды, хотя, казалось бы, на вашей территории уже нет советской армии.

Поэтому армия нам необходима, иначе мы потеряем суверенитет. Более того, я считаю подобные атаки в общественной, информационной, политической, экономической плоскости (имею в виду санкции, фейки про «берлинского пациента» или Скрипалей) признанием того, что Россия так укрепила свою оборону, что военными средствами ее сегодня свалить невозможно и даже напугать не получается. Потому им приходится действовать другими методами, которые сейчас входят в арсенал гибридных войн. Мы это отлично видим.

— Вы так и не сказали, как же мы на фоне других армий выглядим.

— Неплохо. Еще раз повторю, единственный реальный критерий — война, боевые действия. Например, на территории Сирии присутствуют российские и американские войска — не самые большие «друзья». Тем не менее американцы ни разу не предприняли попыток атаковать нашу армию. Как вы думаете почему, хотя они же наглые, всех давят? Другой пример: Америка не признает вхождение Крыма в состав России. Но ни один американский корабль, самолет или беспилотник не рискует даже на сантиметр нарушить наши воздушные и морские границы в районе Крыма. Как думаете почему? Это показывает уровень наших Вооруженных сил.

— Если бы мы реально столкнулись на поле боя с США, которые оснащенные, продвинутые, то мы бы их задавили силой духа или все-таки своим вооружением?

— Сила духа — это хорошо, а вооружение — еще лучше. Но я предпочитаю опираться на профессиональное мастерство. Есть древняя международная армейская поговорка: «Лучшая техника в руках дикаря — груда металла». А есть советская фраза-мем: «Главная деталь любого оружия — голова его владельца». И конечно, мотивировка — то, что вы называете боевым духом, стремление любой ценой выполнить поставленную задачу, защитить свою страну, Родину. Это тоже играет важную роль.

Мы вспоминаем наших военнослужащих, тех, кто проявил мужество и героизм в Сирии, например Александра Прохоренко, Олега Пешкова и многих других. Я считаю, что надо пропагандировать эти темы, но нельзя зацикливаться только на теме жертвенного героизма, когда ценой своей жизни люди выполняют свой воинский долг. Я считаю, что надо больше обращать внимания на профессиональный героизм. У нас немало военнослужащих в Сирии, которые блестяще выполнили свои задачи, награждены высшими полководческими орденами, званиями Героя России, но их фамилии и то, что они сделали, широко не известны. А ведь там некоторые операции блестяще проведены, когда в сложнейших горных условиях провинции Латакии зачистили бандформирования. Генерал-лейтенант Алексей Ким получил награду — орден Кутузова за свое высочайшее мастерство и умелое руководство войсками. Нам надо больше рассказывать про этих людей и подобные операции. Я вижу у нас такую склонность даже в отношении событий Великой Отечественной войны, когда все знают Зою Космодемьянскую, Николая Гастелло, Александра Матросова — примеры жертвенного героизма. Но мало кто знает наших офицеров, генералов, кто с высоким мастерством выполнил задачи и победил, прежде всего переиграв противника, нанеся ему максимальные потери и потеряв минимум своих войск. А таких примеров много на самом деле.

«Профессионалы — одно понятие, призывник-контрактник — другое. Можно быть призывником и достичь профессионального уровня. Что касается контрактников, то у нас их сейчас 384 тысячи человек, призывников — гораздо меньше» Фото: «БИЗНЕС Online»

«СЕЙЧАС ИНТЕНСИВНОСТЬ ВОЕННОЙ ПОДГОТОВКИ СРОЧНИКОВ СУЩЕСТВЕННО ВЫРОСЛА»

— В целом по какому пути идет наша армия? Сохранится ли служба по призыву или будет больше контрактников? В прошлом году Виктор Баранец в интервью нашему изданию говорил, что уже сейчас в нашей армии профессионалов больше, чем тех, кто приходит по призыву.

— Профессионалы — одно понятие, призывник-контрактник — другое. Можно быть призывником и достичь профессионального уровня. Что касается контрактников, то у нас их сейчас 384 тысячи человек, призывников — гораздо меньше. Потихоньку снижается их количество, растет доля контрактников. Соответственно, контрактники и офицеры — большинство. Они составляют основу батальонных, тактических групп немедленного применения, их уже в нашей армии 146. Это те, кто полностью укомплектован контрактниками и готов вступить в бой в течение суток. У нас некоторые подразделения, корабли полностью укомплектованы контрактниками, например, на подводных лодках служат только они. В боевых расчетах ракетных войск стратегического назначения тоже только контрактники и так далее.

Призывники нужны все-таки, потому что армия мирного времени численностью в 1 миллион человек в случае масштабной агрессии и необходимости ведения широкомасштабной войны с такой группировкой, как НАТО, не справится, этого мало. Потому необходимо будет проводить достаточно масштабную мобилизацию и развертывание новых соединений и частей. Для того чтобы получилось такую армию развернуть, надо иметь подготовленный резерв, который как раз комплектуется за счет тех, кто отслужил по призыву.

— У нас по призыву служат один год. За этот срок их чему-то там научат?

— В советское время служили два года, но часто отвлекались на выполнение несвойственных армии задач. Например, я уехал молодым лейтенантом в 1976 году командиром автомобильного взвода в полугодовую командировку по стране для помощи в уборке урожая.

— А сейчас не так?

— Не так, сейчас нет такого вообще. Я вас уверяю, сейчас это не так.

— Мой муж был в армии в 2013 году на Новой Земле. Стреляли всего пару раз, в остальное время большинство солдат чистили местные помойки. Сам он сидел на пункте психологической помощи.

— Разве у нас вся армия психологи?

— Но ведь их ничему не научили. Судя по его рассказам, интересных задач в армии не было.

— Я могу ему посочувствовать или позавидовать в зависимости от его личного отношения к этому делу. Поскольку я с военными общаюсь перманентно, то должен сказать, что сейчас интенсивность военной подготовки срочников существенно выросла, она вполне соответствует тому, чем группа советских войск занималась в Германии, которую как раз не отвлекали на хозяйственные работы. Я считаю, что если целенаправленно готовить призывника в течение года, то основами военных специальностей он может овладеть. Конечно, я имею в виду военные специальности, не требующие специальной квалификации, например мотострелок, гранатометчик и так далее.

Есть перечень должностей, определяющих боеспособность, такие должности стараются замещать контрактниками. Но существует, например, должность водителя военной автомобильной техники. В армии сотни тысяч машин, на каждую требуется водитель. Вполне можно подготовить за год человека, который способен управлять машиной при движении по дорогам и колонным путям.

— Я надеюсь, что то, о чем вы рассказываете, действительно так.

— Обычная ошибка, когда на основании личного опыта пытаются судить обо всей армии. Поэтому я не только надеюсь, но и вижу подтверждение в реальной повседневной деятельности армии. Есть такое выражение у военных, что основой повседневной деятельностью Вооруженных сил является боевая подготовка. Если данное требование выполняется, то призывники будут получать базовую подготовку, которой достаточно.

— Их, наверное, надо потом раз в несколько лет собирать снова, чтобы ничего не забыли.

— Для этого ежегодно проводятся стратегические командно-штабные учения в разных регионах, в них есть обязательный элемент — проверка отмобилизования, боеготовности, в том числе таких формирований, которые проводят с призывом военнослужащих из запаса, развертыванием соответствующих частей, проверкой готовности комбинатов Росрезерва, гражданских органов (от транспорта до казначейств Центрального банка) к работе в условиях военного времени.

«У меня оценка такая: совершил преступление — должен отвечать. Это дело военной прокуратуры, следственного комитета и суда» Фото: © Александр Вильф, РИА «Новости»

«МИНИСТР ОБОРОНЫ НЕ ОБЯЗАН БЫТЬ ОФИЦЕРОМ»

— Еще одна проблема армии — дедовщина. Можно ли ее искоренить? Много об этом говорят, кто-то считает, что это вина офицеров.

— Давайте поговорим по поводу термина. Юридически его не существует. Под дедовщиной каждый понимает свое. Поэтому, предположим, завтра она устранится в той форме, о которой думаю я, но вы будете считать, что она все равно есть.

— Тогда что вы под ней подразумеваете?

— Ничего, и считаю это ерундой. Есть перечень определенных нарушений в Дисциплинарном уставе, он исчерпывающий. Другой перечень есть в Уголовном кодексе. Если что-то не подпадает под данные документы, это не является ни нарушением, ни преступлением.

Теперь что касается офицеров. То, что они во всем виноваты, — самый простой, очевидный и, конечно, неверный вывод. Конфликтные и стрессовые отношения могут возникать в любом коллективе — формальном или нет. Например, школьник приходит в школу и начинает расстреливать из ружья одноклассников. Это дедовщина или нет?

— Нет. Под дедовщиной подразумевают обычно отношения в армии, но никак не школьников.

— Так учителя виноваты во всем? Я делаю вывод из вашего вопроса, раз офицеры во всем виноваты, то виноваты и учителя. Или неформальное объединение рокеров. Они собираются на природе, а один берет ружье и остальных расстреливает. А здесь кто виноват? Главный рокер страны, что ли?

Поэтому еще раз говорю, я уже давно не раздражаюсь неверным восприятием. Меня просто удивляет, как люди ведутся на такие вещи, не видя причинно-следственных связей и явлений. Представители минобороны официально заявили, что дедовщина в армии искоренена. Когда они об этом говорят, опираются на статистику. Некоторые представители общественности не согласны, но они не владеют статистикой, аргументов не приводят. А поскольку нет юридического термина «дедовщина», то представители общественности еще десятилетиями и столетиями могут говорить на эту тему. Например, в духе современности абьюз можно назвать дедовщиной.

— Тогда какова ваша оценка дела Рамиля Шамсутдинова?

— У меня оценка такая: совершил преступление — должен отвечать. Это дело военной прокуратуры, следственного комитета и суда.

— Как бы то ни было, по данным опроса ВЦИОМ, сегодня 68 процентов родителей хотели бы, чтобы их сыновья служили в армии. Как мы знаем, в 1990-е годы все было не так. С чем вы связываете изменение настроя? И можно ли утверждать, что офицер — это сейчас уважаемая профессия?

— Потому что в российской армии условия службы реально стали лучше, комфортнее, понятнее. Плюс появились изменения в законодательстве. Сейчас человек, отслуживший в Вооруженных силах, имеет целый ряд преференций. Например, при поступлении в высшее учебное заведение, при поступлении на госслужбу, особенно связанную с присвоением воинских или специальных званий (таможня, погранслужба, СКР, прокуратура, ФСБ, МВД и так далее). В некоторые такие организации человека, не прошедшего военную службу, не принимают. Вот и ответ.

Плюс к этому реальные успехи в укреплении воинской дисциплины, борьбе с тем, что вы называете дедовщиной. Также гораздо лучше бытовые условия, продовольственное обеспечение, питание и подобные вещи.

— Уточню. Вы говорите, что в некоторые ведомства не принимают на работу, если не служил в армии. Тогда как может такое быть, что министром обороны является человек, который не служил в армии?

— Министр обороны не обязан быть офицером. Это должность не военного, а политика. Я помню, как одну даму в 1990-е годы прочили поставить на пост министра обороны. Многие, наверное, помнят ее фамилию. Но не сложилось. Надо понимать, что должность министра обороны политическая. Кстати, наш министр обороны это отлично понимает. Он курирует свои вопросы непосредственно, а начальник генштаба занимается военными.

«Нынешнее училище тоже отличное. Я был там на 100-летии и видел условия жизни и учебы. Обмундирование курсантов, размещение, питание, учебное и компьютерное оборудование, спортивные сооружения — все это сильно отличается в лучшую сторону от нашего времени» Фото: «БИЗНЕС Online»

«НАДО СРОЧНО ВОЗВРАЩАТЬ БАЗОВУЮ ИНЖЕНЕРНУЮ ПОДГОТОВКУ ОФИЦЕРОВ-ТАНКИСТОВ»

— Вы учились в Казанском танковом училище. Почему вы выбрали именно его? С какими чувствами вспоминаете те годы?

— Оно тогда называлось «Казанское высшее танковое командное краснознаменное училище». Сейчас оно награждено еще орденом Жукова. Я окончил физико-математический класс. Кажется, я единственный из всех в нашем выпуске поступил в военное училище. Почему? Во-первых, отец был фронтовиком, который прошел войну с 1942 по 1945 год в стрелковом батальоне, дважды был ранен. Во-вторых, у меня была склонность к технике. Отец служил в Германии, мы, пацаны военного городка, наверное, половину детских игр проводили в танковом парке и так далее. Плюс мне нравилось в службе офицером, что ты становишься абсолютно самостоятельным: не сидишь на шее родителей, не привязан к родительской жилплощади. Поэтому как я в 17 лет уехал из дома, так и не возвращался, проходя службу по всей стране и за рубежом.

— Почему же именно Казань выбрали?

— Я считал, что это лучшее танковое училище в стране. Тогда еще было два гвардейских училища — харьковское и ульяновское. Еще имелись училища в Челябинске, Благовещенске, Омске, Ташкенте. Но, по отзывам офицеров, которые служили с моим отцом после войны, казанское считалось одним из лучших.

— Если бы сейчас выбирали, вы бы поступили в училище тех лет или нынешнее?

— Только тех лет. Объясню. Нынешнее училище тоже отличное. Я был там на 100-летии и видел условия жизни и учебы. Обмундирование курсантов, размещение, питание, учебное и компьютерное оборудование, спортивные сооружения — все это сильно отличается в лучшую сторону от нашего времени. Мы четыре года прожили в казарме, где общее спальное помещение на 120 человек. Это даже со студенческим общежитием не сравнишь. Ты круглые сутки на виду у других людей. Это вырабатывает особую внутреннюю дисциплину даже в личном поведении и быту.

Но важнейшее наше преимущество заключалось в том, что мы получали, помимо военного образования, еще и отличное гражданское. Несмотря на то, что училище было командным, танкисты все равно получали базовое инженерное образование. У меня в дипломе написано «инженер по эксплуатации гусеничных и колесных машин». Моя дипломная работа: конструирование механизма поворота башни тяжелого танка — это 10 листов чертежей и 20 листов расчетов. Высшую математику нам преподавал кандидат наук из КГУ, детали машин — преподаватель с университетской кафедры механики, иностранному языку обучала дама, которая была военной переводчицей на фронте. По сути, мы стали последним поколением курсантов, наставниками которых являлись командиры и преподаватели – участники Великой Отечественной войны. Начальником училища был Герой Советского Союза Иван Григорьевич Кобяков, во время войны — командир танковой бригады. Такие люди имелись и среди тех, кто преподавал.

— То есть советское военное образование было лучше нынешнего?

— Оно было другим. Я считаю, что главная ошибка сегодняшнего военного образования в том, что его не удалось полностью вырвать из Болонской системы. Что касается конкретно танкистов, считаю, что надо прекратить подготовку по гражданской специальности «управление персоналом». Танк — это настолько сложная машина! Когда в танковые войска приходит офицер с гуманитарным образованием, мне его становится жалко. Я нынешних выпускников Казанского танкового училища неоднократно встречал, беседовал с ними по поводу танков. С сожалением должен признать, что танки они знают хуже советских выпускников. Надо срочно возвращать базовую инженерную подготовку офицеров-танкистов. Танк — сложнейшая машина, там, в отличие от самолета, нет отдельных авиационных техников, которые твою машину обслуживают, готовят к бою, подвешивают на нее вооружение, а летчик уже в воздухе выполняет задачи. В экипажах только сам танкист отвечает за все: боевое применение, подготовку к бою, обслуживание и ремонт. Если у тебя нет инженерного образования, ты очень многое упускаешь, в том числе в использовании на полную катушку всех возможностей танка.

— В Госдуме сейчас рассматривается законопроект, согласно которому президент сможет назначать на высшие офицерские должности граждан без воинских званий. Это для чего?

— Это касается в первую очередь не Вооруженных сил. У нас целый ряд ведомств, где тоже есть воинские специальные звания. В Вооруженных силах это вполне возможно, но на уровне, когда человек достиг предельного срока пребывания на военной службе, и он увольняется в запас и становится для армии гражданским лицом. Но в этом случае для преемственности и передачи опыта вполне можно его на какой-то срок президентским указом назначить на должность, которая по штату должна заниматься военным.

— Армии еще не хватает высококвалифицированных профессионалов?

— У нас есть проблема разрыва между старшим поколением и молодым. Среднее поколение в 1990-е и начале 2000-х в значительной степени вымыто в результате разных процессов в государстве и армии. Некоторых удалось вернуть на штатные должности, кого-то — на должности советников, но такая проблема есть. Поэтому не надо удивляться, что на уровне генералов будут продолжать службу за пределами срока, потому что их необходимо оставить, чтобы молодому поколению передать опыт.

«Китай уже успешно экспортирует беспилотники в разные страны мира. У нас в этом деле пока не до жиру — быть бы живу: надо свои Вооруженные силы укомплектовать, прежде чем массово предлагать на рынок» Фото: Lee Jae-Won / AFLO / www.globallookpress.com

«КИТАЙ В ЭКСПОРТЕ ВООРУЖЕНИЯ НЕ ТО ЧТО НАС ВЫТЕСНИЛ, А ОПЕРЕДИЛ ТАМ, ГДЕ МЫ НЕ БЫЛИ ПРЕДСТАВЛЕНЫ»

— На ваш взгляд, каким оружием, которое у нас есть, мы можем гордиться, а какого, наоборот, нам пока не хватает?

— Гордиться можем тем, какого у других нет. Например, это гиперзвуковое оружие. Ни у одной другой страны пока нет серийных образцов гиперзвукового оружия. Я имею в виду в первую очередь «Авангард», комплексы «Кинжал». Также мы первые, кто имеет танк следующего поколения — «Армата». Ни у кого в мире таких нет. У нас развиты подводные робототехнические аппараты, в том числе те, которые ставят рекорды, например, на дно в Марианской впадины погрузился наш аппарат, а это же робот. Никто другой этого выполнить не смог. Кроме того, у нас есть «Буревестник» и «Посейдон» — образцы оружия, которое другие страны не имеют и повторить не смогут.

А чего не хватает? Кое-чего мало, а кое-чего нет в космосе именно по военным делам. Давайте я не буду уточнять. По беспилотникам хотелось бы, чтобы кое-какие типы побыстрее появились в армии. Процесс идет, например, уже «Иноходец» летает, «Охотник» на испытаниях. Но кое-где надо бы ускорить. И, наконец, электронная компонентная база, которую используют в высокоточном вооружении, автоматизированных системах управления войсками и оружием. Тоже хотелось бы, чтобы она стала более современной. Но для этого должна быть развита гражданская промышленность.

— В связи с этим насколько страшны для ВПК санкции? Мы можем для армии все производить сами или иностранные компоненты все-таки используем?

— Есть у нас иностранные компоненты. Чего же тут стесняться? Но в то же время мы успешно выполнили программу импортозамещения после прекращения всех отношений с Украиной. Оттуда нам сейчас ничего не поставляют, мы все делаем у себя. С меньшим успехом, но все-таки выполняем программу по импортозамещению ключевых комплектующих, которые раньше поставлялись из западных стран. Например, сейчас тепловизоры изготавливают уже на нашей элементной базе и для танков, и для вертолетов, и для стрелковки, и для прочих. Но кое-что мы получаем из-за рубежа, но не из западных стран. Разрешите, тут уж я промолчу, что именно и где используется.

— В таком случае Китай, который заимствует технологии по всему миру, — конкурент для нашей оборонки?

— В определенных областях конкурент, а кое-где он нас даже обогнал, имею в виду беспилотники. Китай уже успешно экспортирует их в разные страны мира. У нас в этом деле пока не до жиру — быть бы живу: надо свои Вооруженные силы укомплектовать, прежде чем массово предлагать на рынок. Китай активно строит мощный военно-морской флот. Он эсминцы, фрегаты как пирожки печет, скоро перегонит США не только по количеству боевых кораблей, но и по их общему водоизмещению. Другое дело, что пока экспорт по кораблям у Китая не слишком велик, но тем не менее они хорошо работают в данном направлении. Пожалуй, это два основных направления, где Китай в экспорте вооружения не то что нас вытеснил, а опередил там, где мы не были представлены. Занял эти ниши на рынке. Зато наше остальное вооружение пользуется большим спросом, мы стабильно в год продаем на 15 миллиардов долларов. Наше оружие покупают 47 стран мира.

— Кстати, экспорт вооружений может стать для нас новой нефтью? И нет ли в таком случае риска, что когда-то это оружие применят против нас же самих?

— Во-первых, стреляет не оружие, а люди — это давно известная аксиома. Между прочим, получение современного оружия страной, которая вроде бы не слишком дружелюбна, приводит к тому, что отношения, наоборот, укрепляются. Давайте вспомним Турцию и комплексы С-400. Кстати, Греция тоже имеет на вооружении наши системы ПВО.

Что касается количества продаваемого оружия, объемы значительные, но тем не менее они уступают по объему нашему экспорту нефти и газа, уже уступают по объему экспорту нашей сельскохозяйственной продукции. Также мы в экспорте программного обеспечения и вообще IT-технологий уже приближаемся к уровню продажи вооружений. Я считаю, что это отлично, так и должно быть. Почему-то многие считают, что военные технологии самые передовые. Нет, это уже давно не так. Самые передовые сегодня гражданские технологии, а военные их догоняют.

«У Казанского вертолетного завода тоже есть свои проблемы, связанные с тем, что надо обновлять производственную линейку» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Вообще говоря, положение КБ «Туполев» и Казанского авиационного завода было очень тяжелым»

— Вы как-то в одном интервью говорили, что в 1990-е годы «американцы паслись на наших оборонных предприятиях». Что они за это время успели у нас украсть?

— Проще перечислить, куда им не удалось проникнуть, несмотря на все усилия. Это ядерный оружейный комплекс и производство средств стратегического ядерного сдерживания. Они прежде всего работали в КБ, переманивали ученых, конструкторов, иногда их приглашали в США. Там они полгода читали за американский счет лекции, а в это время рассказывали все, что знали, и возвращались обратно. Так поступали не только американцы. В 1990-е годы было много примеров, когда наши ученые, конструкторы и военные, которые увольнялись из армии, уезжали в самые разные страны, включая Ирак, Северную Корею, Китай, Иран и так далее. Поэтому много всего украли.

— Жалко, да.

— Да, потому что они на этом сэкономили гигантские деньги — десятки и сотни миллиардов долларов. То, на что они были вынуждены тратить годы разработок, просто получили за копейки. Все это проходило в 1990-е годы под лозунгом усиления финансового контроля, в том числе массовой приватизации предприятий, включая оборонные. Хотя я не жил в Саратове с тех пор, как уехал в 17 лет, но контакты с родственниками и знакомыми поддерживал. Они мне рассказывали историю о том, как был убит саратовский авиазавод, как развалилось конструкторское бюро Яковлева, как закрылся проект сверхзвукового истребителя вертикального взлета Як-141. После мы видим, как реализовался проект американского истребителя F-35. Я не скажу о прямой связи этих двух истребителей, но некоторые принципы, подходы заимствовали и здорово сэкономили для себя время. Так что, к сожалению, был такой период.

— Когда он закончился?

— Я думаю, что в начале 2000-х годов, когда начали вырубать доступ МВФ к нашим экономическим органам, провели зачистку «семибанкирщины», организовали госкорпорацию «Ростех», в которую влили самые проблемные предприятия оборонки, организовали отдельные специализированные холдинги типа «Алмаз Антей» по воздушно-космической обороне, Объединенную двигателестроительную корпорацию и еще целый ряд холдингов. Вот тогда началась реальная работа по восстановлению оборонки и выдавливание всех иностранных консультантов, экспертов, наблюдателей и так далее.

— А вы следите за тем, что делает сейчас казанский сегмент оборонки, как работают заводы в Татарстане?

— Поверхностно, ведь оборонно-промышленный комплекс большой. Специально не слежу, но внимательно смотрю, как оценивает минобороны работу Казанского авиационного завода по восстановлению производства Ту-160 и подготовку к производству модифицированной версии. Знаю, что уже двигатели поставлены для модернизированных бомбардировщиков из Объединенной двигателестроительной корпорации, что восстановлены технологии производства титановых деталей. Так что, я думаю, успех тут будет. Также модернизация дальних бомбардировщиков Ту-22М3М на данном заводе. Вообще говоря, положение КБ «Туполев» и Казанского авиационного завода было очень тяжелым. Хорошо, что все восстанавливается.

У Казанского вертолетного завода тоже есть свои проблемы, связанные с тем, что надо обновлять производственную линейку. Казанский пороховой завод сейчас в отрасль боеприпасов и спецхимии входит. Надо там тоже кое-что серьезно обновлять.

«Последний мой печальный опыт, когда я пытался в кинотеатре посмотреть «Т-34». Я выдержал первые 10 минут, потом встал и ушел, не зная, то ли смеяться гомерическим хохотом, то ли…» Фото: © Сергей Мамонтов, РИА «Новости»

«ДЛЯ ВОЕННЫХ ПРАЗДНИК КАК ДЛЯ ЛОШАДИ СВАДЬБА: МОРДА В ЦВЕТАХ, А КОРМА В МЫЛЕ»

— Смотрите ли вы военные фильмы, которых у нас сейчас много снимают, в том числе о Великой Отечественной войне? Какие вам нравятся или не нравятся?

— Не смотрю. Последний мой печальный опыт, когда я пытался в кинотеатре посмотреть «Т-34». Я выдержал первые 10 минут, потом встал и ушел, не зная, то ли смеяться гомерическим хохотом, то ли…

— Плакать?

— Плакать точно не буду. Это не та сфера, которая меня волнует. Телевизора у меня дома вообще нет. Потому скорее плеваться хотелось. Такая развесистая клюква!

Потом у меня случились попытки посмотреть картины, которые начинались как краудфандинг, «28 панфиловцев». Тут я осилил минут 30–40, фильм меня тоже разочаровал. Кино про Зою Космодемьянскую даже не начинал смотреть. Не знаю, честно говоря, ни одного отечественного фильма последних лет по этому периоду, который был бы достойным.

— То есть в советское время про войну снимали лучше?

— Я бы не сказал, что повсеместно лучше. И в советское время хватало фильмов про войну просто трешовых. Но среди этого потока встречались шедевры.

— Например?

— «На войне как на войне», «Иди и смотри», «У твоего порога», «Иваново детство». Конечно, были героические киноэпопеи, добротные фильмы, которые вполне качественные, но у меня их на компьютерном диске нет. А те, что есть, при желании пересматриваю.

— А как же «В бой идут одни старики»?

— Это лубочное представление о войне. Кому-то нравится, так пусть смотрят. Кстати, у меня отец крайне не любил фильмы «про войну».

— В фильме же сложно показать, как на самом деле было. Это очень страшно.

— Надо демонстрировать правду жизни, характеров. В этом смысле меня не интересуют фильмы типа «Спасти рядового Райана», «Т-34» и прочий треш. Я ведь знаю, как это на самом деле происходит: то, что тебя убивает, выглядит прозаично, только небольшой дымок над землей, глухой взрыв. 800 осколков — три трупа. А на экране гигантские взрывы, пламя — смерть выглядит классно.

Давно считаю, что главный инструмент и для развлечения, и для познания действительности, развития интеллекта — это чтение. Человек с развитым мышлением, читая, может воображать и создавать миры, которые никакому кино не доступны.

— Была же военная проза про Великую Отечественную войну. А сейчас, кажется, ничего нет.

— Ничего нет. Но и мировой кинематограф в последние годы все больше в фантастику и фэнтези ударился. На военную тематику давно не было и на Западе достойных фильмов, и у нас аналогично.

Что касается литературы, между прочим, я обратил внимание на писателя Леонида Леонова, который в танке не воевал, но написал, на мой взгляд, одно из лучших произведение о танкистах на войне — «Взятие Великошумска». Тот же Владимир Высоцкий не воевал, но песни про войну у него очень толковые. Так что не обязательно являться выходцем из военной среды, лично участвовать в боях, чтобы создать великие и качественные произведения о войне, в том числе в кино. Надо быть настоящим художником, а не бюджетоосваивателем.

— Как вы относитесь к празднику 23 Февраля? Нравится ли название «День защитника Отечества»? И не кажется ли вам, что он превратился в День всех мужчин, а не военных?

— Я неоднозначно отношусь к нему, поскольку 25 лет службы в армии приучили меня к тому, что для военных праздник как для лошади свадьба: морда в цветах, а корма в мыле. 25 лет 23 Февраля — это построения, парады, то есть день пропал. После этого я к 23 Февраля отношусь как «наконец-то выходной».

Я заметил, что праздник действительно стал превращаться в День мальчиков, грубо говоря. И это началось еще в советское время. Когда я учился в школе, такого не было. А потом, уже во второй половине 1980-х, я заметил, что в школах учителя на 23 Февраля организуют поздравления всех мальчиков.

— Служил или нет — всех поздравляют.

— Это ужас. Видимо, пришли к очевидному, но неправильному выводу, что раз 8 Марта всех девочек поздравляют, то надо мальчиков тоже когда-то поздравлять. Но ведь и 8 Марта — это Международный день солидарности женщин в борьбе за равные права. А у нас привычно все превратили в гендерные праздники. Для меня это странно, потому что День защитника Отечества — это день не только мужчин. Ведь у нас и женщины многие Отечество защищали. Теперь их поздравление, что ли, на 8 Марта переносить?

Да, праздник такой нужен, но пусть он будет таким, когда действительно чествуют защитников Отечества. Обычно в такие праздники вспоминают людей, которые проявили жертвенный героизм в борьбе с врагом. Я бы хотел, чтобы в такие дни не забывали людей, которые за счет своего высочайшего воинского мастерства сумели разгромить врага и выполнить задачу с минимальными потерями. Многие из них до сих пор живы. К сожалению, не все пока можно рассказывать о последних конфликтах, но достаточно для того, чтобы понимать, что жертвенным героизмом, при всем уважении к нему и отваге людей, войны не выигрывают. Войны выигрывают мастерством, превозмоганием врага на поле боя. Чтобы враг сдох, а воин вернулся с победой домой.