Олег Морозов: «У меня бессчетное количество учителей. Даже близких своих товарищей иногда рассматриваю как учителей, потому что вижу, что что-то они умеют делать лучше, чем я» Олег Морозов: «У меня бессчетное количество учителей. Даже близких своих товарищей иногда рассматриваю как учителей, потому что вижу, что что-то они умеют делать лучше, чем я» Фото: «БИЗНЕС Online»

«На первом знакомстве, когда я пришел к нему в качестве лидера фракции, он произвел на меня сильное впечатление»

— Какое событие предопределило Вашу эволюцию от философа и историка в политика?

— Я выпускник отделения научного коммунизма исторического факультета Казанского университета. Это был второй набор по научному коммунизму. Набирали всего 25 человек. Я выбрал данное направление, когда посмотрел программу. Стало очень интересно. По сравнению с программой истфака, там было много того, о чем я слышал впервые. Например, история политических учений, история общественной мысли народов России и Татарстана, этика и эстетика. Историю философии нам читали полтора года, как на философском факультете МГУ. Нам год преподавали высшую математику. Как человек, закончивший математическую школу, мне было забавно и увлекательно. Выбор специальности повлиял на мою дальнейшую судьбу. Я до сих пор шучу, говоря о том, что я — человек без профессии. В дипломе написано, что я преподаватель обществоведения и научного коммунизма (улыбается).

Я живу по принципу: желающего судьба ведет, нежелающего — тащит. Эта поговорка точно про меня. По большому счету, я никогда не хотел стать политиком. Когда я учился в университете, меня увлекала преподавательская работа. Я очень рано стал читать лекции.

Будучи студентом, я уже читал лекции для взрослой аудитории на разные политические темы. Казалось, что мой путь — остаться в университете, защитить диссертацию и преподавать. Но так получилось, что я быстро стал популярным лектором и попал в орбиту внимания партийных органов. Все стали звонить: а пришлите нам Морозова. У партии была четко поставлена кадровая работа. Меня заметили. А еще на 5 курсе я победил в конкурсе молодых ученых Республики Татарстан. Написал работу по коллективной безопасности в Азии. Тогда это было необычно: человек в Казани вдруг пишет научную работу по такой теме. Мне просто было интересно.

Будучи молодым ассистентом, я стал замсекретаря парткома Казанского университета. А потом сходу меня приглашают в обком на должность заведующего отделом. Это как в армейском иерархии сержанта сделать генералом. Тем более без опыта партийной работы. Мне было 33 года. По тем временам это было нечто удивительное. ЦК КПСС не пропускал на эту должность. Где ты до этого работал? За спиной год работы замсекретарем университетского парткома, а теперь ты сразу заведующий отделом пропаганды татарского обкома. Тем не менее меня согласовали. Кстати, Геннадий Зюганов был одним из тех, кто меня согласовывал. Он до сих пор шутит: «То ли мне гордиться, то ли печалиться, что я тебя согласовал» (улыбается). Так началась моя политическая карьера.

Потом меня взяли в Москву — в ЦК КПСС. А затем Госдума и все остальное… Как говорит один мой друг: «Если бы ты не высовывался, сидел бы сейчас доцентом Казанского университета. А ты высовывался и стал политиком»…

— Преподаете сейчас в ВУЗе?

— На данный момент не читаю лекции. Моя лекционная работа закончилась в 2015 году — тогда я возглавлял научный центр на базе МГУ им. М. В. Ломоносова, где мы обучали молодых политиков. В настоящее время я директор школы публичной политики, профессор Российского экономического университета имени Г. В. Плеханова. Моя должность предполагает исследовательскую работу. Нашим небольшим творческим коллективом мы пишем статьи и монографии. Ранее вышли две мои книги, написанные в соавторстве. Они посвящены проблемам федерализма.

— Как человек науки, Вы всегда учитесь. Есть ли в современной политике люди, у которых Вы учитесь или хотели бы учиться?

— Учеба — процесс бесконечный. Я с огромным пиететом отношусь к способностям других людей. Кое-что подсматриваю и пытаюсь освоить. Поэтому у меня бессчетное количество учителей. Даже близких своих товарищей иногда рассматриваю как учителей, потому что вижу, что что-то они умеют делать лучше, чем я. И тогда я начинаю учиться, пытаясь сперва понять, почему он умеет это делать, а я — нет.

По большому счету, я всегда хотел быть похожим на отца. Он был человеком с уникальным характером. Жестким, непреклонным в своих взглядах. Человек с потрясающим стержнем, который никогда не изменял своим взглядам. Коммунист был правоверный. Прошел всю войну, дважды ранен. Полковник. Работал в КГБ Татарстана, был партийным работником. На пенсии он преподавал. Кстати, мой отец был прекрасный оратор. Все заслушивались, когда он выступал в аудитории.

Очень знаковым было и мое знакомство с Владимиром Путиным. До момента, когда он возглавил правительство, я его не знал. Видел пару раз. Знал, что он был директором ФСБ, работал в Администрации президента. Но не более того. На первом знакомстве, когда я пришел к нему в качестве лидера фракции, он произвел на меня сильное впечатление.

— Чем он Вас удивил?

— Практически всем. Он был совершенно смелым и открытым в суждениях. Я его спросил: «Видите Вы свое президентское будущее, если Борис Николаевич покинет пост?» Он мне откровенно говорит: «Да, вижу. Я пойду». Знаю, как другие прятали голову в песок: не дай Бог, если тебя объявят преемником, мол скушают и тапочек не оставят. А тут человек спокойно говорит «да». Путин жестко формулировал свое отношение к происходящему. Было необычно.

Я понял, что это человек, у которого ясный взгляд на мир. Настоящий мужик с характером, у которого есть позиция. Он за нее готов сражаться. Мы с ним много раз встречались один на один. Путин — человек, у которого можно многому научиться.

Вот еще Вам — Вячеслав Володин. Моложе меня на 10 лет. Человек, который был моим начальником в Администрации президента. Мой товарищ. Мы с ним знакомы огромное количество лет. Восхищаюсь его способностью в нужную минуту так сформулировать задачу, когда ты не выпрыгнешь за ее рамки. Она будет так четко сформулирована, что у тебя шанса не будет выскочить из этой конструкции. Володин умеет быть начальником, который правильно ставит цель, формулирует средства ее достижения и формы контроля. Классический менеджмент. Я этому у него учился.

У меня другой стиль управления: мне хочется с человеком договориться. А у него: определить задачу и заставить, чтобы человек выложился в рамках этого функционала.

— Впервые Вы видели Путина более 20 лет назад и видите его сейчас. В чем разница Путина тогдашнего от нынешнего?

— Как личность и мужчина, я думаю, он не изменился. Такой же волевой, но он колоссально вырос как лидер страны. Думаю, что Путин вначале не представлял, какую ношу он на себя берет. Наверное, он понимал разумом, но не представлял себе, как это будет выглядеть на самом деле. Когда человек подходит к весу и говорит себе «я его возьму», это дорогого стоит. Путин овладел инструментарием управления такой державой, как Россия. Это не каждому дано.

«Ельцин не мой герой»

— Насколько мне известно, Вы были еще знакомы с Борисом Ельциным…

— Шапочно.

— Какое было впечатление о Ельцине?

— Очень сложное. Я никогда не был его поклонником. Мое первое общение с ним закончилось тем, что я был вынужден ему отказать. Я был лидером фракции и вдруг мне говорят: «Срочно идите в кабинет. С Вами будет говорить президент». Я лечу в кабинет.

— Это какой год?

— 1996 год. Я беру трубку. Он очень раздраженно говорит о том, что будет рассматриваться такой-то вопрос в Думе, он нуждается в поддержке и просит, чтобы фракция «Регионы России» его поддержала. А я знаю настроения фракции. Я ему сказал: «Борис Николаевич, я ничего не смогу сделать. Фракция проголосует против». Была такая зловещая пауза. Он сказал «хорошо» и положил трубку. Потом мы с ним встречались на совещании с лидерами фракций. Самое знаменательное общение было тогда, когда предлагали Евгения Примакова, а Ельцин собирался в третий раз внести Виктора Черномырдина. Накануне меня позвал к себе в кабинет Виктор Степанович и показал подписанный указ Ельцина, что он его кандидатуру вносит в третий раз, но там не было даты. Он мне показывает и говорит: «Если Вы меня не поддержите, он Вас разгонит». Я ему сказал: «Бессмысленно. Мой голос Вас не спасет. Моя фракция Вас не поддержит. Дума пойдет на роспуск, но Вы поддержки не получите».

Буквально через день Ельцин собирает совещание в Кремле. Он был в ужасном физическом состоянии. Похудевший и бледный. Сидел как мумия. Тогда мы начали предлагать Примакова. Очень раздраженно он нас выслушивал. Я тоже выступил в поддержку Примакова как потенциального кандидата на должность премьер-министра. В конце он сказал: «Все высказались? Идите, буду думать». Через день он внес кандидатуру Примакова. Это была наша с ним последняя встреча. Ельцин — не мой герой.

— У каждого из лидеров современной России, с которыми Вы лично знакомы, есть свое место в истории. Какие бы Вы дали короткие характеристики каждому из них, начиная с Бориса Николаевича?

— Борис Николаевич — это драматическая судьба России. Он крупный и большой по своему генотипу, как личность он повлиял на многие происходящие события. Если бы это был другой человек, то мы по-другому прошли бы этот этап. Может быть, с меньшими людскими и политическими потерями. Ельцин был настолько крупной личностью, что под себя ломал страну, свое окружение, политическую ситуацию в стране. Поэтому он немало дров наломал.

Путин — это знак свыше, у него совершенно мессианская роль. Что-то произошло на небесах. Бывает такая судьба у народа, когда должен появиться человек, который в критической ситуации сможет сделать так, что страна начнет развиваться иначе. Начнет выздоравливать и понимать, куда она идет. Ельцин — не партнер, он — начальник, а Путин — партнер. Он умеет быть партнером.

— Не давит?

— Умеет давить так, что больно. Но он всегда старается тебя сделать партнером. В отношениях он ищет что-то такое, когда ты станешь ему опорой.

— То есть по человечески подкупает…

— Подкупает. У меня был с ним один разговор. Я сам попросился на встречу. Говорили с ним об одной политической конструкции, и он мне отказал. Я сформулировал предложение, и он сказал, что считает это неправильным. Но Вы бы видели, как он это сделал (улыбается). С одной стороны, он мне отказал. А с другой — сразу сделал меня партнером, объяснив мне по пунктам мою дальнейшую роль. И я понял, что в этой роли я ему гораздо нужнее, чем я предлагал.

Ярчайшая фигура, с моей точки зрения, Примаков. Это интеллектуальная глыба. Колоссальный опыт. Потрясающее чувство ситуации. У Примакова был потрясающий по силе характер. Просто несгибаемый. Все, что он сделал, будучи во главе правительства, он сделал вопреки. Все ему говорили делать по-другому. А он сказал: «Нет, я буду делать вот так». И это оказалось правильным. Ельцин, администрация и министры были против. В Думе он не всегда находил поддержку. Примаков шел как лев-одиночка и тащил этот груз, пока его Ельцин не убрал, почувствовал конкуренцию.

— Мы могли получить президента Примакова?

— Могли. В этом смысле у Ельцина была колоссальная интуиция. Он боялся Примакова как конкурента и не дал ему выйти на эту конкуренцию, но при этом он интуитивно нашел человека, который оказался по-настоящему лидером страны. Что его сподобило? Трудно сказать. Я слышал, что он потом жалел о своем выборе. Жалел потому, что Путин оказался крупнее, чем он думал. Намного крупнее, масштабнее. Он думал, что Путин будет все время оглядываться на него. А Путин оказался совершенно другим.

— Это был выбор между Примаковым и Путиным?

— Не прямо так. Просто, когда уже Примакова убрали, лишив шанса на президентство, Ельцин понимал, что в 2000 году он уже не сможет переизбраться. Он понимал, что другого выхода у него нет. А дальше сложилось так, как сложилось…

— Тем не менее Ельцин — один из немногих политиков в русской истории, который добровольно отказался от власти…

— Да. Для меня Ельцин — это еще человек с уникальной политической интуицией. Какие ему там боги что шептали в разных ситуациях, трудно сказать. Но где-то он вдруг просыпался и принимал неожиданные решения, которые было трудно объяснить. Например, появление Путина — решение, которое продиктовано непонятной химией. Это колоссальная заслуга Ельцина, что он нашел Путина и предложил его в премьеры.

«Медведев выполнил свою миссию»

— А что по поводу Дмитрий Медведева скажите?

— Я тоже знаком с Дмитрием Анатольевичем. На мой взгляд, это человек, который выполнил очень важную функцию в стране. Я сам был участник неоднократных попыток уговорить Путина идти на третий срок в нарушение Конституции РФ. И таких желающих, как я, было море. Нам казалось, что это правильно. А Путин все время говорил: «Нет, я не пойду в нарушение Конституции».

Представьте себе, когда есть признанный лидер, и страна хочет, чтобы он остался во главе государства. Непростая ситуация. Не каждому это дано, но Медведев смог. С одной стороны, он стал президентом, а с другой — он понимал, что рядом Путин, который пользуется колоссальным авторитетом в стране. Я несколько раз видел ситуации, когда Путин, которому предлагали принять какое-то решение, говорил: «Президент — Медведев. Идите с ним договаривайтесь. Решайте с ним». Правление Медведева — пятилетие, в которое страна шла вперед. Это было успешное пятилетие. Медведев выполнил свою миссию. Быть и президентом, и партнером Путина — непросто.

Медведев человек очень подготовленный, умеющий настоять на своем. Например, у Путина есть в голове план, по которому он идет, а Медведев всех слушает, его решение вроде бы кажется преимущественно коллегиальным, но в итоге ты понимаешь, что это именно его решение.

— Медведев имеет репутацию достаточно жесткого управленца…

— Да, но у них разная жесткость. У Медведева жесткость больше административная, идущая от управленческой логики и от стремления добиться результата. А у Путина жесткость лидерская. То есть у Путина настолько развиты лидерские качества, что хочется сразу сказать: «Хорошо, давайте сделаем так, как говорите Вы» (смеется).

«Россия — это постоянный эксперимент»

— Верите в предопределение судьбы?

— У меня так жизнь складывалась, что я всегда понимал, что я — человек судьбы. Раз у тебя так складывается, то ты начинаешь в это верить. В своей жизни я ни разу не попросил ни одной должности. Меня приглашали и назначали.

— Жизнь человека всегда имеет смысл. Наверняка, у народов тоже есть смысл существования. В чем Вы видите смысл существования России?

— В свое время Петр Чаадаев сказал, что Россия создана для того, чтобы показать всем остальным, как не надо делать. Я Вам скажу: без России нет современной цивилизации и в этом ее миссия. Если вынуть Россию из цивилизации, то она просто обрушится. Должна быть страна, которая занимает 6% мировой суши. Страна, которая принадлежит к особой ветви христианства. Страна, которая пройдет через неимоверные испытания: мы на алтарь собственного выбора пути принесли столько жертв, искали его, проливая кровь, с колоссальными жертвами. Ни одна страна мира не положила на алтарь выбора собственного пути столько жизней, сколько Россия.

Это страна, которая воевала больше всех в мире. Мы — воюющая нация. С момента, как мы возникли, до сегодняшнего дня воюем. Как-то Владимир Жириновский сказал: «За что нас любить? Разве есть в мире страна, с которой мы не воевали и которую мы не били?». Как раз можно исключить из этого числа одну страну, которую мы с Вами вместе знаем (улыбается). А всех остальных — да.

Чаадаев прав. Иногда мы такие вещи делаем над собой, что преподаем человечеству урок: смотрите, так делать нельзя. А человечество смотрит на наш опыт и начинает по-другому действовать.

Согласен с тезисом о том, что Великая Октябрьская социалистическая революция и Владимир Ленин преподали миру такой колоссальный урок — того, что можно и нельзя, что вся западная цивилизация пошла совершенно другим путем. Кстати, все сегодняшние социальные достижения — это ответ на Октябрьскую революцию. Испуг власть имущих и тех, кто владел собственностью, условных буржуев, был таков, что они поняли: если не поделиться правами, собственностью и деньгами с обществом, предоставив ему социальные гарантии, то будет как в России. А как в России не хотелось. Они учли наш урок и поменяли себя очень сильно. В этом смысле Чаадаев тоже прав.

Наша миссия — быть другими, не такими как все. Нам говорят: чего это Вы претендуете на какую-то мессианскую роль, Москва — третий Рим. Не в этом дело, мы не хотим быть центром мироздания. Мы просто другие. Непохожестью на других мы выступаем в роли зеркала. Смотрите в нас и думайте, как делать правильно. Все учатся на чужих ошибках, а мы — только на собственных.

— То есть страна — перманентный эксперимент.

— Да. Мы сами над собой ставим эксперимент. У нас все не так, как у всех. У нас же капитализм тоже не такой, как везде (улыбается).

— Не считаете, что это слишком жестоко?

— Жестоко, но это же не потому, что мы так хотим. Так получается… Кто бы мог подумать, что Февральская революция окончится 9 млн жертв в результате Гражданской войны. Когда ее делали, когда свергали царя, думали же о другом. Мечтали-то о другом! Свобода, равенство и братство. А 9 млн людей положили на алтарь этого. Посмотрите, когда была Гражданская война. Ведь мы до сих пор делимся на белых и красных. Когда 9 млн людей положили в землю, то это прошло через каждую семью. Нет семьи в России, в которой не было красных или белых.

Вот мой дед был за красных. Его, деревенского мужика, призвали в 1918 году и он до 1921 года был рубакой в Красной армии. Я — внук красного кавалериста. А другой мой дед был батраком и в 16 лет вступил в комсомол. Ну как я могу быть белым? (смеется). У меня вот это все с молоком матери… Помимо того, что я вырос на Чапаеве, на том понимании Гражданской войны.

А вот отец мне однажды сказал такую фразу, уже в глубокой старости: «Если бы я был 20-летним парнем, когда началась Гражданская война, я бы был за белых». Почему? Потому что белой идеей для него тогда была бы идея государственности, спасения той страны, где он вырос. Как вот он был красный сегодня и за страну, потому что он красный и коммунист, а тогда он был бы коммунистом, только с другим знаком. К примеру, я бы стоял за царя. Был бы монархистом. Скорее всего, был бы белым офицером. Получил бы образование. Был бы поручиком. С точки зрения отца, тогдашние красные — те, кто развалил страну в 1990-е.

— Хотя те, которые валили страну в 1990-е, вряд ли себя считали большевиками.

— Под красными я понимаю тип поведения: снести систему и на ее обломках что-то построить.

— Вы научно занимались темой социалистического интернационализма. Почему эта благородная во многих смыслах идеология провалилась? Виноваты люди или что-то в идее надо было доработать?

— Коммунизм — красивая идея, хорошая, правильная, как и социализм. А интернационализм — великолепная идея, глубоко правильная. В многонациональном государстве народы могут жить вместе только если они уважают друг друга, уважают ценности друг друга, поддерживают друг друга. Но мы же идею политизировали. Когда ты начинаешь политизировать правильную идею, превращать ее в инструмент политики, то иногда это приводит к другим результатам.

Мы говорили об интернационализме, а на самом деле не во всем мы были интернационалистами. Даже внутри собственной страны мы были далеко не интернационалистами. Мы были выборочно интернационалистами, а выборочно неинтернационалистами. Так же как и социализм. Надо было строить социализм, а мы строили бюрократизированную страну. В итоге страна и рухнула, поскольку бюрократия победила социализм как идею.

Интернационализм — прекрасная идея, хорошо бы к ней вернуться на новом уровне, на новом этапе развития. Думаю, мы без этого не обойдемся. Россия, как страна, не может существовать без интернационализма. Не нравится интернационализм? Назовите это умением жить в семье народов. Это же сложнейшая наука, сложнейшая система управления, когда нужно создать такую систему, чтобы всем было комфортно. Когда можно верить в разных богов, но жить вместе и уважать друг друга. Когда можно иметь разную историю, жить вместе и уважать друг друга. Ведь история — сложная штука. Мы постоянно с кем-то воевали. Всегда можно найти какие-то обиды. Но мы же не можем взять историю татар и Татарстана, и увязать ее только со штурмом Казани 1552 года войсками Ивана Грозного. И от этого вести отсчет. Если мы так будем делать, то зайдем в тупик.

Так что плохих идей не бывает. Тем более что они долгие годы лежали в основе жизни целого государства. Важно то, как эти идеи ложатся на новое время…

ИА «Реалист», 19.05.2021