Виктор Аксючиц: «Победа ГКЧП привела бы не к сохранению Союза, а к кровавому режиму на его остатках»

Виктор Аксючиц: «Те, кто ностальгирует по советскому прошлому, забывают, что в этом прошлом отсутствовало очень многое из того, что мы имеем сейчас» Фото: © Александр Макаров, РИА «Новости»

«Если бы победил ГКЧП, ситуация была бы на порядок хуже»

— События августа 1991 года вы называете народной антикоммунистической революцией. Но, судя по ностальгии, с которой многие сегодня вспоминают СССР, эта революция потерпела историческое поражение. Не считаете ли так?

— Нет, я не согласен. Если бы победил ГКЧП, ситуация была бы, я уверен, на порядок хуже. Трагедий случилось бы больше. Могла произойти и мировая трагедия — дело могло дойти до ядерной войны. Мы на самом деле прошли тогда по краю. Проползли.

Да, трудностей и несправедливостей сейчас много. Но, во-первых, нужно понимать, что против России ее геополитические противники ведут войну — пусть не военными, а политическими, информационными и экономическими средствами, но тоже на уничтожение. Тем не менее даже в состоянии войны мы живем лучше, чем жили при коммунистах или при Борисе Ельцине.

Те, кто ностальгирует по советскому прошлому, забывают, что в этом прошлом отсутствовало очень многое из того, что мы имеем сейчас. Список, если составлять, получится очень длинным. Не было, например, продуктов в магазинах: люди из глубинки ехали за колбасой в Москву…

Смена власти не всегда происходит в результате революции, она может случиться и при дворцовом перевороте. Но по всем признакам в августе 1991 года была именно революция. Произошла смена политического строя и экономической формации. И главное — роль народа…

Я никогда не видел стольких людей на митингах, как в последние годы перестройки. Помню день, когда народом заполнилась вся Манежная площадь Москвы и все прилегающие к ней улицы. И все требования были антикоммунистическими. Собственно, и победы над путчистами не произошло бы, если бы люди не вышли на улицы, не пришли на защиту Белого дома.

Другое дело, что, как это часто бывает в истории, плодами революции воспользовались наиболее шустрые и циничные перекрасившиеся представители правящих слоев из второго эшелона коммунистической номенклатуры — более молодого, более энергичного, но тоже насквозь прогнившего.

Мнение

Ельцин и его команда разрушили страну, провели катастрофические по своим последствиям реформы, заставив народ ненавидеть август 1991 года, слова «демократия» и «либерализм».

Виктор Аксючиц действительный госсоветник I класса

От окончательного распада Россию, по сути, спас Владимир Путин.

— Где и когда вас застало известие о создании ГКЧП?

— Дома. Утром 19 августа за мной приехал мой водитель и сказал, что в стране переворот. Я включил телевизор… Ну а потом поехал в Дом Советов и активно участвовал в этих событиях. Я не относил себя к сторонникам Ельцина, но я был народным депутатом России и считал своим долгом защищать законную избранную власть.

Мне представлялось ясным, что ГКЧП — это попытка коммунистического реванша. Если бы она удалась, — а она могла удаться, если бы во главе заговора находились более решительные люди, — коммунистический режим мог бы прочапать еще лет 10–20.

— Приходилось слышать о существовании неких составленных путчистами арестных списков, в которых вы якобы были далеко не на последней позиции. Это правда?

— Мне показывали такие списки. И мне они показались подлинными. Причем я там шел чуть ли не вторым. После Ельцина. Но дело здесь, конечно, не в значимости моей персоны, а в алфавите — я во всех списках нахожусь среди первых.

Сейчас все это, может, выглядит комедийно, но тогда было совсем не смешно. Представьте себе: к Белому дому подходят танки. Это в первый день, 19 августа. С какой целью подходят, что собираются делать — неизвестно. Понятно только, что они выполняют какую-то команду путчистов.

Мы с Сергеем Юшенковым (полковник Советской армии, народный депутат России в 1990–1993 годах — прим. ред.) подошли к танкам и попросили о встрече с командиром. Нас подвели к майору Евдокимову, и мы убедили его пройти с нами в Белый дом. Отвели его к Александру Руцкому, вице-президенту. Они поговорили тет-а-тет, после чего Евдокимов вышел и сказал, что он со своим батальоном переходит на сторону Белого дома.

А потом я и еще несколько депутатов вели эти танки к Белому дому. Люди бросались к ним, думая, что они идут на штурм, и пытались остановить. Мы кричали в мегафоны: «Танки идут на защиту Белого дома»!

— Читаю хронику тех дней: «20 августа, 10:48. В воинские части Московского гарнизона выехала группа народных депутатов России, в том числе отец Глеб Якунин, Бэлла Денисенко, Виктор Аксючиц, Виктор Шейнис, Михаил Астафьев, Юрий Ельцов и другие. Депутаты намерены информировать военнослужащих о положении в стране в связи с последними событиями, о позиции и действиях российского руководства в этих условиях». Все так и было?

— Да. И это не единичная поездка — мы постоянно этим занимались. Приходит, допустим, информация: по такому-то шоссе идет колонна такой-то дивизии. И мы едем туда, пытаемся эту колонну отыскать и остановить. А в один из этих дней мы с Борисом Немцовым пошли на Манежную площадь, где находилось подразделение спецназа ГРУ, и раздавали сидевшим на бронетехнике солдатам и офицерам листовки. Пытались их распропагандировать.

— Какой была реакция военнослужащих?

— Какой-либо агрессии я не встречал ни разу. Либо молчали, либо задавали вопросы. Это видно, например, по кадрам видео, снятым мной на Манежной площади.

— А распропагандировать до перехода на сторону Белого дома кого-нибудь удалось?

— Нет, единственный такой случай — это майор Евдокимов со своим танковым батальоном. Но, думаю, наши слова все же оказывали свое действие. Тот факт, что военнослужащие заинтересованно слушали нас, говорит о том, что они, как говорится, мотали себе на ус.

«Даже в состоянии войны мы живем лучше, чем жили при коммунистах или при Борисе Ельцине» Фото: © Дмитрий Коробейников, РИА «Новости»

«Команде Ельцина пригодились «сакральные жертвы»

— Чем еще были наполнены для вас эти дни и ночи?

— Ну, ночи я проводил на подступах к Белому дому, пытаясь организовать собравшихся там людей. На видео сохранилось мое выступление на одной из баррикад в ночь с 20 на 21 августа — снимал мой помощник. Я говорил, что у нас должно быть мирное стояние, что мы ни коем случае не должны поддаваться на провокации. И в тот момент, когда я это говорю, со стороны Садового кольца раздаются выстрелы. Как потом выяснилось, это тот самый инцидент в туннеле, когда погибли трое москвичей – защитников Белого дома.

— Сейчас говорят, напрасно погибли. Согласны с этим?

— Ну конечно же, напрасно! Повинуясь революционному упоению, они зачем-то атаковали БМП, которые просто шли мимо. А солдаты, когда стали силой открывать люки, естественно, начали стрелять. Ну а как иначе? Действовали по уставу, обязаны были защищаться. То есть это трагическое недоразумение, не более того. Но команде Ельцина пригодились «сакральные жертвы»…

Еще одна забота была связана с подарком, сделанным нашей партии, Российскому христианскому демократическому движению: мы готовились к приему в Интернационал христианской демократии (современное название — Центристский демократический интернационал — прим. ред.). В числе прочего нам подарили огромный 15-тонный радиопередатчик, который незадолго до этих событий доставили в Москву.

В первый же день путча я обратился к премьер-министру РСФСР Ивану Силаеву с предложением разместить радиопередатчик в Доме Советов. Тот согласовал с Ельциным и назначил меня ответственным за эту операцию. Проявляя, так сказать, революционную активность, я раздобыл большой транспорт, кран. Агрегат завезли в Белый дом. Это даже показал какой-то телеканал. Потом позвали специалистов, которые сделали заключение: передатчик можно запустить, но мощность его такова, что он заглушит радио и телевидение во всем центре Москвы. Ну а пока совещались, пока думали, что делать с этой махиной, путч и закончился.

В интернационал, кстати, нас в итоге не приняли. Дело в том, что за день до путча, 18 августа, в Белом доме, в зале Совета национальностей, прошла конференция Российского христианского демократического движения, на которой присутствовали генеральный секретарь интернационала Андре Луи и лидер бельгийских христианских демократов Делакруа. Как потом выяснилось, наши гости увидели на конференции партию патриотов и государственников, на что они совершенно не рассчитывали и что им категорически не понравилось.

Спустя некоторое время Андре Луи прислал мне письмо, в котором было сказано, что нас примут при соблюдении как минимум двух условий. Первое: мы должны всячески поддерживать борьбу за государственный суверенитет всех народов Советского Союза. И второе: должны поддерживать миссионерскую деятельность всех христианских проповедников, приезжающих в Россию. Ну то есть разваливать страну и участвовать в прозелитизме, в вытеснении православия с его исконных канонических территорий.

Я на это ответил, что такие предложения — это, во-первых, вмешательство во внутренние дела и партии, и государства. И второе: разберитесь сначала с валлонским и фламандским сепаратизмом в Бельгии! После этого они прислали человека, который заявил, что если мы будем придерживаться такой позиции, то нас не только не примут в интернационал, но и будут нас «дезавуировать». Что и произошло.

— Были ли в течение этих трех августовских дней минуты отчаяния, моменты, когда казалось: все, конец, мы проиграли?

— Ни разу. Была, напротив, абсолютная уверенность в победе. Сомнений не возникало даже в ночь с 20 на 21 августа, когда мы ждали неизбежного, как нам тогда казалось, штурма, гадая, как пойдет группа «Альфа», — по одной из версий, альфовцы должны были сесть на вертолетах на крышу Белого дома, а потом проникнуть в здание через окна. Вопрос стоял только один: окажется наша победа мирной или кровавой?

Активисты нашего движения защищали тогда 10-й подъезд Дома Советов. Были приготовлены коктейли Молотова; люди, которые служили в армии, рассказывали неслужившим, как этим оружием пользоваться, что нужно делать, когда пойдут танки… То есть настрой у всех очень боевой, никакого уныния и в помине.

«Конечно же, сказалась двойственная роль Михаила Горбачева» Фото: © Владимир Федоренко, РИА «Новости»

«Судя по всему, Горбачев не был категорическим противником путча»

— Существует много объяснений тому, почему гэкачеписты, блокировав в Форосе Горбачева, оставили на свободе Ельцина и других российских руководителей и не создали им практически никаких препятствий. Какова ваша версия? Это разгильдяйство или какой-то хитроумный, изощренный план?

— Никаких изощренных планов у них не было. Лишь глупость и нерешительность. Это люди с атрофированной волей. Им не хватило сильного лидера. Таковым мог стать, например, Валентин Варенников (на тот момент — главком сухопутных войск, заместитель министра обороны СССР — прим. ред.). Но его не пустили на первые роли.

— Странно тогда, что они вообще решились на переворот. На что они рассчитывали? На то, что, увидев танки, все несогласные с ними в страхе разбегутся?

— И это тоже. Ну и, конечно же, сказалась двойственная роль Михаила Горбачева. Судя по всему, Горбачев не был категорическим противником путча. Мол, попробуйте ребята! Если у вас получится — я во главе. Если нет — я ни при чем. Об этом говорят многие факты.

— То есть блокирование Горбачева — миф?

— Я бы сказал, полумиф. Какие-то меры по блокированию, конечно, предпринимались. Но полной изоляции не было. Если бы на месте Горбачева оказался волевой человек, такая «блокада» его бы, разумеется, не остановила.

— В своих мемуарах Михаил Сергеевич вспоминает, как его расстроил указ о приостановлении деятельности КПСС, — а фактически о ее запрете, — демонстративно подписанный в его присутствии Ельциным: «Я пытался остановить его, считая, что эта акция может вызвать волну антикоммунистической истерии… После чего был чуть ли не освистан в Верховном Совете нетерпимыми радикалами… Один из них заявил от микрофона в истерическом тоне, что всех коммунистов надо „метлой из страны убрать“». Не вас ли, часом, поминает Михаил Сергеевич? Это ведь вы первым предложили запретить компартию?

— Да, первое официальное предложение о запрете КПСС было сделано мной на состоявшемся сразу после победы над путчем заседании Верховного Совета России.

Мнение

Я сказал тогда буквально следующее: «Что еще должна сделать коммунистическая партия, какие еще преступления она должна совершить, чтобы, наконец, объявить ее вне закона?»

Виктор Аксючиц действительный госсоветник I класса

Однако выгонять из страны коммунистов я, разумеется, не призывал. Никогда не говорил подобных глупостей. Но не исключаю, что какие-то выступления такого рода могли быть. Среди депутатов присутствовали такие «активисты» балаганного типа.

— Случись вернуться в прошлое, вы повторили бы те свои слова — о запрете компартии?

— Да, я и сейчас стою на том, что КПСС необходимо было запретить. Именно из-за нее развалилась страна. Там же все годы коммунистической власти шел отрицательный отбор — наверх попадали самые безвольные, некомпетентные и беспринципные. Партийные вожди совершенно не понимали, что происходит со страной, не в состоянии были принимать адекватные решения. Самым умным и талантливым из них оказался Горбачев. Но и он, став руководителем страны, стал абсолютно недееспособным. Получив огромную власть, не смог правильно ею распорядится.

Сегодня часто можно слышать, что необходимо было поступить как в Китае — сохранить компартию как становой хребет государства и медленно, постепенно эволюционировать. Но в Китае складывалась совершено иная ситуация. Успех китайских реформ обеспечило сочетание двух факторов. Во-первых, отрицательный опыт Советского Союза: они увидели, как делать нельзя. Во-вторых, наличие во главе страны Дэна Сяопина — уникального, даже, можно сказать, гениального лидера. Все-таки роль личности в истории очень велика.

Это был человек, переживший опалу, репрессии, очень хорошо представлявший себе, что творится внизу. Поэтому, придя к власти и имея перед глазами опыт Советского Союза, он повернул страну в совершенно ином направлении. К сожалению, у нас такого лидера тогда даже близко не было.

— Нет ли противоречия между вашим отношением к событиям августа 1991-го и вашим восхищением Дэн Сяопином? Ведь он сделал именно то, на что не хватило духу гэкачепистам, — утопил антикоммунистическую революцию в крови. Если бы во главе ГКЧП оказался столь же решительный человек, то Белый дом и его окрестности стали бы нашей площадью Тяньаньмэнь.

— Это не восхищение, а констатация факта. Да, гэкачеписты могли затопить кровью площадь перед Белым домом. Для этого не нужно много ума и не требовалось особенно много войск. Но что дальше? У них не было ни силы, ни воли, ни разума для того, чтобы развивать страну. Они могли лишь жестко ее зажимать. То есть единственно возможной альтернативой оказался репрессивный коммунистический режим с неизбежным в итоге распадом государства. В Китае же от коммунизма осталась, по сути, одна оболочка, лозунги. Сущность у государства уже совершенно другая.

— Справедливости ради замечу, что и гэкачеписты, по их  собственным словам, не коммунистический режим защищали, а спасали страну от распада.

— Говоря, что они хотят сохранить страну, они имели в виду прежнюю страну, с коммунистическим режимом. Вот в чем беда. Ничего иного они предложить не могли и не мыслили ничего иного. Они руководствовались коммунистической идеологией, а это не позволяло сохранить страну от развала — ни теоретически, ни фактически, ни исторически. Это абсолютный тупик.

Михаил Горбачев (слева) и Дэн Сяопин (справа) Фото: © Сергей Гунеев, РИА «Новости»

«Я отправил Горбачеву правительственную телеграмму: «Арестуйте совершающих государственный переворот, мы вас поддержим»

— Но вы же сами сказали, что в случае победы ГКЧП режим прочапал бы еще два десятилетия. Стало быть, и Советский Союз существенно продлил бы в этом случае свои дни.

— Советский Союз не сохранился бы. Отпала бы, очевидно, Прибалтика, откололось бы Закавказье… Это как минимум. Победа ГКЧП привела бы не к сохранению Союза, а к свирепому кровавому режиму на его остатках. Гэкачепистов, что бы они ни говорили, не волновало спасение страны от распада. Они были против подписания нового союзного договора, оставлявшего шансы на сохранение большинства республик в едином государстве и на мирный развод с теми, кто выходил.

Верховный Совет СССР принял закон о выходе из Союза, по которому устанавливался переходный период в несколько лет, в течение которого решались бы вопросы спорных границ, произвольно нарезанных коммунистическими вождями, гарантий русскому населению, вывода армии, статуса общесоюзных коммуникаций — нефте- и газопроводов, портов, атомных станций… Это предоставляло возможность решения многих проблем, которые ныне отзываются для нас в том числе кровью.

Мнение

Если бы был подписан новый союзный договор, учреждавший Союз Суверенных Государств, у Ельцина не осталось бы шансов совершить беловежский переворот — выход из Союза России, Украины и Беларуси.

Виктор Аксючиц действительный госсоветник I класса

Сорвав подписание договора, ГКЧП ускорил распад СССР.

— Вы говорите, что у народа украли, перехватили победу, одержанную в августе 1991 года. Насколько неизбежным оказалось такое развитие событий? Был ли у страны шанс спрямить, облегчить тот путь, который она прошла за последние три десятилетия?

— Было несколько очевидных исторически развилок. Первая, которую страна прошла еще до путча, — выборы председателя Верховного Совета РСФСР (май 1990 года — прим. ред.). Вы знаете, что тогда выдвигалась и моя кандидатура? Меня выдвинул лидер воркутинских шахтеров Виктор Яковлев.

— Да, знаю. И в курсе, что вы сняли свою кандидатуру. Почему, кстати?

— Я заявил тогда, объясняя этот шаг, что время для христианской политики в России еще не пришло. И говорил об этом совершенно искренне. Кроме того, будучи убежденным, что шансов на победу у меня нет, я не хотел отнимать голоса у Ельцина. Считал, что его основной соперник, председатель Совмина РСФСР Александр Власов, как ставленник коммунистов, — большее зло. Так, возможно, оно и было. А вероятно, и нет.

За Ельцина проголосовали 535 депутатов, то есть только на четыре голоса больше необходимой для победы половины от 1 062 народных депутатов. И для Ельцина это оказалось последней попыткой: согласно регламенту съезда, выдвигаться можно было не более трех раз. Между тем после того, как я выступил на съезде со своей предвыборной программой, антикоммунистической и христианской, ко мне подошли несколько десятков депутатов, заявивших, что проголосуют за меня.

Самым первым, кстати, подошел Борис Немцов. В тот момент мы с ним и познакомились. Он сказал, что ему понравилась моя речь и что он хочет вступить в нашу партию. Немцов действительно вступил в Российское христианское демократическое движение и приостановил свое членство только тогда, когда его назначили губернатором Нижегородской области.

В общем, если бы я не снялся тогда с выборов, Ельцин вряд ли победил бы. И, соответственно, его политический взлет мог бы тогда же, в мае 1990 года, и закончиться.

— Ну а какими были другие развилки?

— Вторая — осень 1991 года: выбор Ельциным руководителя правительства. Сам он совершенно не разбирался в экономике. Доверялся определенным людям, и что они ему лили в уши, то и повторял. Если бы его выбор пал не на «реформаторов» во главе с Егором Гайдаром, которых привел Геннадий Бурбулис (на тот момент — государственный секретарь РСФСР — прим. ред.), а на другую, более консервативную команду, то все бы в стране пошло по-другому. Не произошло бы этой ломки через колено. А достойные кандидаты были, например Евгений Сабуров — заместитель председателя Совета министров РСФСР и министр экономики.

Следующая развилка — декабрь 1991 года, Беловежские соглашения. Я сразу отправил Горбачеву правительственную телеграмму: «Арестуйте совершающих государственный переворот, мы вас поддержим». У Горбачева имелся реальный шанс переломить ситуацию. Такой же шанс был и у Верховного Совета: переворот не состоялся бы, если бы не нашел поддержки у российского парламента.

Рассудок тогда помутился у всего политического слоя. И демократы, и коммунисты вопили: «Хватит болтать, президент принял историческое решение о единстве славянских народов!» Борясь с этим, я выступал на Верховном Совете, обличал Ельцина в государственном перевороте. Но, к сожалению, оказался в меньшинстве.

Затем — декабрь 1992-го. После того, как съезд народных депутатов добился снятия Гайдара, провели рейтинговое голосование по кандидатурам на пост премьера, и больше всего голосов получил Юрий Скоков. Если бы Ельцин назначил тогда Скокова премьер-министром, то, считаю, у страны был бы шанс выбраться из того тупика, в который ее загнало гайдаровское правительство. Но Гайдар прибежал к Ельцину и стал вопить: «Кто угодно, только не Скоков!» Он понимал, что может произойти поворот.

Еще одна развилка связана с Немцовым: если бы Борис обладал большей политической гибкостью, то имел бы шанс стать президентом. И это тоже был бы интересный вариант. Впрочем, вариант Путина, я считаю, все-таки лучше.

— Что вы имеете в виду под «гибкостью»?

— Когда Немцов стал вице-премьером (занимал пост первого заместителя председателя правительства РФ с 17 марта 1997 по 28 апреля 1998 года, заместителя председателя правительства РФ — с 28 апреля по 28 августа 1998 года — прим. ред.), он начал борьбу с коррупцией, самым ярким эпизодом которой оказалась, пожалуй, история, связанная с «Газпромом». Я был тогда руководителем группы советников Немцова, поэтому хорошо знаю все детали.

Он добился отмены трастового договора, по которому в доверительное управление Рэму Вяхиреву, занимавшему тогда пост председателя правления «Газпрома», переходил 30-процентный пакет акций, принадлежавший государству. К тому времени в государственной собственности оставалось только 35 процентов акций концерна, остальные находились под контролем Вяхирева и его доверенных лиц. Причем, согласно тому договору, Вяхирев получал право приватизировать госпакет по цене, на порядок меньшей его реальной стоимости.

Когда Немцов поставил перед президентом вопрос о пересмотре договора, газпромовская верхушка, естественно, запаниковала. В мае 1997 года меня пригласил на секретные переговоры один из ближайших помощников Вяхирева и предложил компромисс: Немцов прекращает борьбу за отмену трастового договора, а в обмен получает пост председателя совета директоров концерна. Но самое главное: в случае согласия Немцова «Газпром» брал на себя обязательство поддержать его как кандидата в президенты, использовать для этого все свои финансовые и медийные ресурсы.

Когда я рассказал Немцову о результатах переговоров, он отреагировал так: «Виктор, ты же понимаешь, что это запредельная коррупция. Мы на это не пойдем». По-человечески Борис был мне близок в этой позиции. Но политик, стремящийся стать президентом, скорее всего, согласился бы на компромисс с «Газпромом» — чтобы после прихода к власти все-таки добиться своего. Немцов, по большому счету, не политик. Он не был способен идти на компромиссы.

— Немцов оказался бы хорошим президентом?

— Немцов, безусловно, патриот России. Но он проводил бы, конечно, более либеральную политику, чем Путин. При нем, скажем, не было бы государственного капитализма, как сейчас. Больше развивался бы мелкий и средний бизнес.

— Так и хорошо.

— Ну да, в этом смысле, возможно, было бы лучше.

— Почему же тогда вам больше нравится «вариант Путина»?

— Путин, повторяю, спас Россию от распада. Спас бы ее Немцов? Возможно, но я не уверен. Кроме того, Путин осадил олигархов, бескровно вернул Крым, смог скрытно ото всех перевооружить и перестроить армию. Такие «спецоперации» Немцов, думаю, не смог бы осуществить.