Илья Гращенков: «Очевидно, что QR-коды – уже навсегда»

Илья Гращенков: «С политической точки зрения самое масштабное событие — выборы в Госдуму» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Никто не хочет скатываться до уровня Ирака»

— Илья, вас признали лучшим политологом в «Телеграме» по итогам 2021 года, поздравляем! А какие события, на ваш взгляд, были самыми важными в уходящем году?

— Поскольку мы уже два года живем в условиях пандемии, коронавирус сложно считать главным событием, хотя по факту так и есть. Поэтому я бы предложил рассматривать важные события внутри пандемии. Ситуация с ковидом позволяет создать санитарную диктатуру, идеологи которой перехватывают бразды управления.

С политической точки зрения самое масштабное событие — выборы в Госдуму. Еще за год до этого в Кремле говорили о том, что «Единая Россия» должна на выборах получить большинство, но учитывая, что люди нас не любят и не довольны жизнью в целом, надо исхитриться и придумать много всего, чтобы за нас проголосовали. Весь год власть мыслила в единой категории: как получить необходимый результат. А во время избирательной кампании власть функционирует немного по-другому и в стране немного больше свободы.

— Но выборами у нас люди не очень-то интересуются.

— Люди могут бесконечно долго обсуждать высказывание какого-нибудь блогера или отъезд из страны Моргенштерна. Но это все всполохи. Завтра о них никто не вспомнит. А с точки зрения долгосрочных последние выборы в Госдуму — это очень важное событие. Тем более что политический ландшафт в парламенте существенно изменился. «Единая Россия» сохранила конституционное большинство, но значительно обновилась, коммунисты, зная, что могли получить больше, чем по официальному результату, радикализировались, эсеры все больше демонстрируют патриотизм, ЛДПР постепенно увядает и впервые за долгие годы появилась правая партия «Новые люди», которая уже заявила о себе.

Сразу после выборов Дума взялась активно продвигать инициативы, которые необходимо принять на этапе трансфера власти, в том числе «ковидные» ограничения, которые могут использоваться в будущем.

Еще я бы отметил скандал с пытками, которые вскрылись в тюрьмах. Это поворотное событие, хотя изначально на него была очень странная реакция. После того как гигабайты информации попали в сеть, на официальном уровне вместо возмущения тишина. Но в международном контексте это серьезный удар по имиджу РФ. Вопрос стоял так: Россия — это цивилизованное государство или империя зла, где пытают людей. Но в итоге в Думу внесли законопроект, регулирующий пыточную систему. Россия признала наличие пыток в системе наказаний. Соответствующий вопрос был задан Путину и на итоговой пресс-конференции. Это говорит о том, что никто не хочет скатываться до уровня Ирака.

«Люди перестали делать прививки, потому что перестали бояться. Как на войне, когда люди перестают пригибаться» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Как по Швейку: будет война, а больше я вам ничего не скажу»

— А ситуация вокруг Украины, которая за год нагревалась дважды и сейчас опять под большим вопросом? Или людей не очень беспокоит даже возможная война?

— Здесь можно вспомнить слова Дмитрия Пескова по другому поводу. Люди перестали делать прививки, потому что перестали бояться. Как на войне, когда люди перестают пригибаться. С войной на Украине то же самое. О ней говорят последние 2–3 года. И все внутренне смирились. Как по Швейку: будет война, а больше я вам ничего не скажу. Все уверены, что война, наверное, будет, но тогда и поглядим.

Информационная перекачка Украиной в последние 10 лет дала свои плоды. С одной стороны, топовая тема, судя по телешоу. С другой — полное растворение смыслов. Все знают депутатов Рады, каких-то генералов, кто из них что сказал, но нет понимания, в чем основные соприкосновения, и все сводится до уровня противостояния как во дворе. Эти оскорбляют тех, те — этих. А чего они там о нас? Мы же должны дать ответ. Но это не уровень политической дискуссии. И люди уже на какой-то последней эмоции смотрят это как сериал о Санта-Барбаре. Оторваться невозможно, но все ждут, когда все наконец закончится, потому что надоело.

— Для чего нагревается обстановка во внешней политике?

— Во-первых, перед переговорами Путина и Байдена эскалация использовалась для того, чтобы обе стороны потом могли похвастаться, что хоть война не началась. Уже достижение. Во-вторых, это связано с конкурентной борьбой между группами влияния внутри страны. Изоляционисты, или так называемые ястребы, видят международный курс развития России в том, чтобы окончательно оградить ее от внешнего воздействия и закрыть. Тогда война становится фактором торга. Россия получает бонусы только за то, что ни на кого не нападает. А если Россия против Украины, которую поддерживает Запад, то она автоматически оказывается в союзе с Китаем, у которого с Западом холодная война. Эти геополитические шашки интересны сторонникам войны, так как они стремятся к доминированию. Они хотят вытеснить остальные группы и стать полноценными хозяевами.

Их конкуренты, так называемые западники (владельцы международного капитала, крупный бизнес — ориентированный на Запад, банкиры) ничего этого не хотят. Потому что если их победят, то они должны будут уехать из страны и отдать свои активы или продолжать бороться, но уже с позиции оппозиции. Поэтому западники всячески сопротивляются войне с Украиной. Им помогает то, что Путин использует риторику ястребов для сиюминутных переговоров с Байденом, но в масштабную военную историю ввязываться не спешит. Он, как и прозападная часть элит, боится того, что это будет необратимый процесс и неизвестно, к чему приведет.

Сможет ли Россия существовать в изоляции и постоянно вести военную кампанию? Тогда надо будет вводить очень жесткие меры. В той же Беларуси Лукашенко, чтобы удержать власть, вынужден был ввести практически диктатуру. Поэтому колебания Путина между военной диктатурой и остатками демократизма пока не позволяют сделать выбор в пользу ни одной из стратегий. Что произойдет в следующем году? Я уверен, что будет то же самое. Хотя, например, Глеб Павловский считает, что война — единственная возможность системы выйти за свои рамки, чтобы потом все списать на боевые потери. Но, даже если будет война, она развернется, скорее всего, в соцсетях. Система может решить свои задачи без уничтожения какого-то количества боевой техники, а с помощью спецопераций нового типа. А потом либо Россию отключат от SWIFT и так далее, либо Россия дожмет финансовые круги Запада и выиграет войну.

— А пока стороны будут продолжать друг друга стращать?

— Этого требует наш политический театр. Политический театр — это и есть настоящая война. Она идет в «Твиттере», в «Фейсбуке», по телеку. Как было раньше? Батальоны куда-то маршируют, берут какой-то рубеж, потом о них пишут в газетах. И все понимают, мы победили или проиграли. А сейчас все можно делать в режиме онлайн. И каждая из сторон ведет войну и выигрывает ее в своей интерпретации. Поражение можно трактовать как победу, а победу — как поражение. Зачем подключать реальные боевые части, не очень понятно. Если бы было желание взять тот же Донбасс, это можно было бы сделать без шума и пыли уже давно. Поэтому мы будем продолжать воевать онлайн.

«Очевидно, что QR-коды — уже навсегда. Те, кто надеялся, что кодирование — временная мера, могут распрощаться с иллюзией» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Сегодня основные ваксеры и сторонники QR-кодов — это либералы, радикально настроенные западники»

— Война в онлайн идет давно. Но в 2021 году возникало все больше поводов повоевать офлайн.

— Очевидно, что разделение общества происходит по всем фронтам. Страну поделили на ваксеров и антиваксеров, агентов и иноагентов, западников и охранителей, сторонников и противников Навального. Противостояния вокруг ковида — тоже на совести Кремля, так как он главный обладатель каналов медиа. Ни одна оппозиция не могла бы так расколоть страну, если бы не было такой целенаправленной пропаганды против антиваксеров, которых называют маргиналами, клеймят пещерными людьми, говорят, что их надо насильно прививать. Мощная негативная кампания — показатель того, что никто не хочет разговаривать даже не с политическими противниками, а с теми, кто просто ослушался приказа. Антиваксеров хотят задавить как врагов.

Но то, что врагов плодят везде, где люди говорят нет (среди антиваксеров, противников «Единой России», противников пенсионной реформы и противников QR-кодов), представляет опасность для самой власти. В итоге сторонники власти могут оказаться в меньшинстве. Можно, конечно, думать, что, если, например, 60 процентов населения привились, значит, они все за власть. Но это не так. Те, кого записывают в сторонники вакцинации только по факту, что они сделали прививку, могут оказаться в другом лагере.

— Не боится ли Кремль, что ситуация взорвется? Или будут периодически спускать пар, как с QR-кодами в транспорте, и люди в конце концов привыкнут и смирятся?

— С одной стороны, Кремль всегда боится народных возмущений. С другой — мы видим, что начиная с 2010 года красная линия постепенно подвигалась. Сначала боялись, что люди будут выходить на митинги, потом поняли, что есть усталость и разочарованность. Плюс с 2010 года люди начали сильно беднеть, и власть стала для них единственным источником существования. А протест сосредоточивается среди тех, кто финансово независим. Но пандемия и их постепенно добивает. Кто-то уезжает, кто-то попадает в зависимость от государства за счет кредитов и так далее. У Кремля сложилось ощущение, что ситуация играет им на руку. И это действительно так.

Интересно, что сегодня основные ваксеры и сторонники QR-кодов — это либералы, радикально настроенные западники, кто в 2010-х выходил против Путина. Они смотрят, какие антиковидные меры применяются на Западе, и им кажется, что если в России сделать так же, то мы победим пандемию и это вообще прогресс. Противники Путина, выступающие за западные ценности, сегодня на стороне власти в части QR-кодов и принудительной вакцинации. Даже среди моих знакомых самые ярые ваксеры — это либералы, сторонники Навального, журналисты из оппозиционных СМИ. Они все уколоты.

А махровые путинисты, многие из тех, кто вчера был опорой власти, наоборот, выступают против. Это более многочисленная, но более аморфная часть глубинного народа, которая всегда не доверяет власти несмотря на то, что поддерживает ее на выборах. И когда они столкнулись с личной историей: «Иди сюда, мы тебя уколем», — люди напряглись. Но глубинный народ на митинги не ходит. Для него единственная форма протеста — это бойкот, что сейчас и происходит.

В результате получился замес, который исключает возможность закипания пара. Потому что традиционные сторонники власти сегодня против нее, а традиционные противники неожиданно стали союзниками.

Разделение на врагов и друзей в национальном масштабе проводится не только из-за того, что власть в России хочет кого-то сломать, а еще и в интересах международной ситуации. Войны вокруг вакцин, QR-кодов связаны с цифровой трансформацией и попыткой всего мира перейти на новые рельсы управления в рамках технологической революции 4.0, где отношения между властью и обществом со сводом законов о правах человека будут признаны архаикой. В состоянии возможных угроз власть по всему миру станет брать на себя диктаторские полномочия, а гражданские права будут понижаться.

Возьмем, к примеру, санитарных врачей. Была ли у них раньше такая власть? Нет. А сегодня в их руках политическая власть. Роспотребнадзор говорит: «Угроза», — и включается рубильник, по которому власть может делать все, что хочет, а люди должны подчиняться. Новая парадигма навязывается во всем мире, а Россия пародирует эту глобальную систему.

— QR-коды — это навсегда? Отработают на пандемии, внедрят и потом будут использовать при каждом удобном случае?

— Очевидно, что QR-коды — уже навсегда. Те, кто надеялся, что кодирование — временная мера, могут распрощаться с иллюзией. Скажем, QR-коды на транспорте. Люди считают, что речь идет об автобусах и троллейбусах, а на самом о поездах и самолетах. Просто сегодня авиакомпании не готовы к введению QR-кодов, они бы понесли колоссальные убытки. Власть сняла резонансный законопроект и убила двух зайцев. Транспортным компаниям дала время подготовиться. И у людей есть ощущение, что вот она, победа, на автобусах можно будет ездить без QR-кодов. Но, скорее всего, городской транспорт попадет под закон об общественных местах. А к QR-кодам на самолетах и в поездах еще вернутся, как только появится техническая возможность. Потому что это мировая практика.

Хотя нам говорят: «Нет-нет, мы QR-коды отменим». Даже если так, то вместо QR-кодов введут на постоянной основе какие-нибудь ID-карточки. В чем основная фишка? Впервые появляется документ, с помощью которого вам можно урезать права и исключить из общественной жизни. Как Собянин делал? В какой-то момент людей старше 60 брали и отключали от проезда в метро. Ничего подобного никогда не было. Ни один документ не работал так: «включить — выключить».

А сейчас, не дожидаясь решения по QR-кодам, принято постановление правительства о «санитарном щите», который подразумевает, что все медицинские книжки сшиваются в единую электронную базу, которая будет привязана в том числе к QR-кодам.

Еще Сбер двигает законопроект о цифровом профиле, который также подтягивает в единую систему все данные о человеке, включая медицинские карты, информацию о налогах, долгах, взаимодействии с родственниками и друзьями. Получается, первый этап — это QR-коды, второй — связка QR-кодов с цифровыми профилями и базами данных, третий — пластиковые ID-карточки, которые начали вводить вместо паспорта. И вся эта система будет закреплена в едином цифровом документе. Если эта практика приживется, то по закону о санитарном щите при очередной вирусной опасности все, кто не сделал профилактические прививки, будут поражаться в правах, они не смогут заходить в общественные учреждения, ездить на транспорте. Эту систему можно использовать не только при вирусных эпидемиях. Допустим, в стране кризис, недовольные люди хотят выйти на улицу, но им отключают саму возможность митинговать.

Но глобальную цифровизацию надо воспринимать не только в негативном ключе. Это, помимо прочего, удобно. Если бы людей не вынуждали, я уверен, что еще и очередь бы выстроилась за получением QR-кодов. Потому что не надо с собой таскать ни деньги, ни карточки. Как Face Pay в метро — удобно же. И никто особо не возмущается, что власть для контроля это делает. Просто зашли с неудобной позиции. Хотели продавить электорат, который против прогресса и модернизации. Но обсчитались.

«Еще по закону о публичной власти все муниципальные депутаты должны стать госслужащими. Их у нас в стране 300–400 тысяч» Фото: © Владимир Федоренко, РИА «Новости»

«Один из предлагаемых правительством вариантов — раздел страны по «хуснуллинской модели»

— Какие нас ждут перемены в результате инициатив Клишаса и Крашенинникова? Я имею в виду закон о публичной власти, который уже подписан президентом, а также законопроект о местном самоуправлением, внесенный следом?

— Я не думаю, что реформа местного самоуправления серьезно изменит жизнь простых людей. Например, выборы районных депутатов, глав сельских поселений проходят при минимальной явке. Даже на выборах мэров региональных столиц явка не превышает 15–25 процентов. Очень редко при ярких кампаниях с участием оппозиционного политика явка достигает 30 процентов. Это говорит о том, что людям на местную власть пофиг. Потому что у местной власти давно нет никаких полномочий, они сильно размыты еще в результате реформы МСУ 2013 года. Когда бабушка приходит в сельсовет, ей говорят: «Мы не государственная власть, а муниципальная. Чтобы решить ваш вопрос, надо писать в районную администрацию или лучше губернатору». А для бабушки вся власть — это единый клубок, в центре которого Путин, а на выходе — тетка из райсовета. Поэтому для бабушки вся эта история была непонятной и она ее проклинала: «Бездельники какие-то!» Вот под эту бабушку Клишас с Крашенниковым и вносят новый законопроект, и создают четкую вертикаль. Как на прямой линии с Путиным народ привык, что к президенту можно напрямую обратиться. И здесь то же самое.

Еще по закону о публичной власти все муниципальные депутаты должны стать госслужащими. Их у нас в стране 300–400 тысяч. Если кто-то не откажется от основного места работы (а среди них много директоров школ, больниц, предпринимателей), то их надо будет переизбирать.

Но у меня большой вопрос: кто вообще заметит эти выборы? Конечно, местные элиты, которые влияли на региональный, районный, городской бюджеты, пытались двигать оппозиционных мэров, торговались с губернаторами за лояльность, сильно потеряют в весе. Но для конечного потребителя новые законы станут более удобными.

Для чего еще продвигается закон о публичной власти? Мы видим, что у России есть внятная концепция развития в рамках цифрового будущего. Она состоит в том, чтобы войти в число 600 крупнейших городов мира, которые производят основной ВВП. Возможно, уже в 2022 году после вступления в силу закона о публичной власти в стране может начаться масштабное объединение городов и районов. Один из предлагаемых правительством вариантов — раздел страны по «хуснуллинской модели» с 15–30 опорными центрами-конурбациями. То есть надо провести урбанизацию, сгустить людей в городах, чтобы класс прекариата (класс социально неустроенных людей, не имеющих полной гарантированной занятости, — прим. ред.), рабочих магазинов, торговых центров, сезонных предприятий обеспечивал рост ВВП. Периферия, которая окажется вне этого сектора, будет деградировать.

Малые города, поселки, которые сейчас вынуждены содержать фельдшерские пункты, школы, хотя бы начальные, детские сады, дома культуры, постепенно будут лишаться поддержки. Они станут пустеть по американской модели деиндустриализации. Выработали какой-то карьер — город закрыли. Например, в Детройте закрыли часть города, потому что закрыты заводы. И часть города живая, а часть — в руинах. У нас будет похожая ситуация. В городских округах еще какая-то жизнь сохранится, а моногорода будут постепенно отмирать. О селах вообще надо забыть. Они будут отмирать. Возникнут агрохолдинги, где роботы убирают урожай кукурузы, а люди в ближайшем городе ее продают.

Появятся федеральные территории типа «Сириуса», научные центры. Все будет финансироваться из федерального бюджета по нацпроектам. Вице-премьеры станут курировать агрессивное развитие инфраструктуры. А чтобы местная власть не была противником этих процессов (мы здесь избранные политики), ее и встраивают в жесткую вертикаль. То есть реформа публичной власти будет помогать сгущению населения в крупных городах как источника рабочей силы, позволит резко сэкономить на социалке и перестроит Россию до неузнаваемости.

— Будут развиваться человейники?

— Расчет урбанизации в том, что человек должен минимум потреблять, меньше расходовать тепла, энергии и прочего. В плотном городе инфраструктурных единиц больше, чем на селе. Чем человек беднее, тем он должен скученнее жить. А обеспеченные люди могут позволить себе одноэтажность, так как способны платить за уединенность.

Появятся территории типа «Сириуса», аналоги Кремниевой долины, где обеспеченные люди смогут использовать пространство для собственного развития. Какие-то гольф-поля и прочая инфраструктура. А бедные люди будут жить в человейниках, и условия жизни станут ухудшаться. Это объективная реальность, и платить за необоснованные улучшения условий жизни прекариата никто не будет. Например, в Южной Корее 10-метровые квартиры, когда люди живут практически в конуре, — это норма.

— То есть Хуснуллин неслучайно говорил об укрупнении территорий и проекты Шойгу с сибирскими городами в ту же копилку?

— Проекты Шойгу — о том, как построить пять новых городов на границе с Китаем и, судя по всему, заселить тоже китайцами. Там планируется создать города российско-китайской дружбы — своего населения в Сибири мало. И можно было бы провести экспансию не на уровне захвата территории китайцами, а на уровне их ассимиляции. А Хуснуллин правдиво описал свое видение, как бюджетно исполнить программу агрессивного роста инфраструктуры: нам надо поставить 100 тысяч человейников и 5 миллионов гастарбайтеров. А где их строить? В крупных городах. В агломерациях или конурбациях, городах без центра. Он честно посчитал, как сделать эффективнее и дешевле. Все ужаснулись. А на самом деле в правительстве так и мыслят.

«Когда республику хотят сделать практически областью, это в некотором роде унижение. Тем более местечковый патриотизм есть у каждого региона» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Для Татарстана это, конечно, особенно чувствительно»

— С политической точки зрения каковы будут последствия закона о публичной власти?

— В системе власти региональные элиты будут отодвинуты еще больше. Закон о публичной власти понижает их статус и официально лишает возможности влиять на политику. Для Татарстана это, конечно, особенно чувствительно. У нас из 85 субъектов только с десяток регионов-доноров, которые что-то дают в федеральный бюджет. Если из доноров исключим ЯНАО, ХМАО и еще ряд других, останется Татарстан и Москва с Петербургом. Москву и Петербург исключим как финансовые столицы. Получается, что Татарстан один из немногих регионов, который с помощью промышленности может генерировать валовой продукт. Отсюда и гордость, что, дескать, мы успешная республика, которая производит почти как целая страна, и дайте нам самим решать наши национальные вопросы.

Конечно, татарстанские элиты недовольны и будут показывать, что закон ущербный. За сохранение их прав и ведется борьба. А поскольку Татарстан действительно генерирует продукт, элиты пытаются торговаться. Скажем, если бы возмутились элиты Ивановской области, то им бы быстро дали по рукам. Но конфликты с элитами обеспечены и в других регионах. Как гасить недовольство и договариваться — ключевой вопрос правоприменения закона Клишаса – Крашенинникова.

— По этому закону Татарстан еще лишают своего президента.

— Да. Это серьезный камень преткновения. Когда республику хотят сделать практически областью, это в некотором роде унижение. Тем более местечковый патриотизм есть у каждого региона. Даже Хабаровск обиделся, когда столицу ДФО перенесли во Владивосток. Хотя совсем номинальная история.

«Путин почти гарантировано останется президентом на неопределенный срок. Обитатели «кремлевских башен» засуетились, так как в новую путинскую Россию будущего возьмут не всех» Фото: © Михаил Метцель/POOL РИА «Новости»

«Система движется к цифровой трансформации. Я в этом вижу основные контуры трансфера»

— С точки зрения аппаратных игр кто сейчас больше всего выигрывает?

— Сейчас все пытаются бороться за усиление своих позиций: ближний круг Путина, силовики, сислибы, старые олигархи. Есть понимание, что трансфер может завершиться сильно раньше 2024 года, а Путин почти гарантировано останется президентом на неопределенный срок. Обитатели «кремлевских башен» засуетились, так как в новую путинскую Россию будущего возьмут не всех. Начинается пересборка коалиций и аппаратных союзов. Все пытаются найти свое место в ходе набирающего обороты трансфера, когда власть передается не столько от Путина к Путину, сколько от одного Путина к другому Путину. То есть к цифровому Путину с новыми принципами управления, новой публичной властью и новой страной. На фоне трансфера неизбежны публичные конфликты между разными группами и обмен ударами. Поводами будут вакцинация, QR-коды, международная эскалация. В свою очередь, трансфер покажет, кто после 2024 года усилит власть, а кто из нее выпадет окончательно.

Но уже сейчас вся власть цифрового лагеря сосредоточивается в руках правительства. Цифровизация — козырь Михаила Мишустина. Он автор цифровой трансформации до 2030 года. А группы, не связанные с цифровизацией, отодвигаются в сторону, в том числе Вячеслав Володин. Поэтому он играет свою игру на выживание. У спикера не так много возможностей сохранить влияние в системе. Он поднялся на волне крымского консенсуса, но все его политические проекты отмерли, например ОНФ или Дума, состоящая из володинских пассионариев. Фактически у Володина осталось только кресло спикера и политические инструменты с направлением на народность типа открытия комментариев в «Телеграме» или разговоров с тетеньками в Саратове. Но Володин пытается обозначить себя как рейтингового политика. Конечно, он публичная узнаваемая фигура, у него есть рейтинг доверия, в отличие от тех, кто может быть очень влиятельными, но сидит в тени. Если их вытащить на свет божий, то народ скажет: «А кто эти люди?» И игра Володина состоит в том, чтобы войти в пятерку самых рейтинговых политиков, кроме Путина, где сегодня Шойгу, Лавров, Мишустин и Жириновский. Если там еще и Володин окажется, то он мог бы претендовать на лидера мнения, в том числе отличного от цифровизаторского.

Но, если честно, сегодня Дума для Путина является второстепенной историей. Когда депутаты избраны и большинство у «Единой России», остальные задачи прикладные.

— То есть Путин останется?

— Может, да, а может, нет. Но это не так важно. Потому что система движется к цифровой трансформации. Я в этом вижу основные контуры трансфера. Будут меняться значения институтов власти. Раньше все контролировали силовики. А сейчас власть от силовиков переходит к гражданским. В постковидном будущем правительство станет осуществлять свои полномочия по управлению населением через санитарных врачей. И все это вводится в рамках «надзора за благополучием человека».