«Мы вверяли свою судьбу владыке и отправлялись навстречу неизвестности, то есть в Казань», — вспоминает спустя многие годы главный инженер Казанской епархии, бывший ульяновский предприниматель Михаил Федотов. О том, как он оказался в столице Татарстана и как из бизнесмена, прошедшего через 90-е годы, стал строителем церквей, Федотов рассказывает на страницах книги корреспондента «БИЗНЕС Online» Валерия Береснева, вышедшей в издательстве Московской патриархии. Издание посвящено памяти владыки Феофана (Ашуркова) и представляет собой его развернутую биографию, которая сопровождается воспоминаниями людей, близко знавших митрополита, — губернатора Петербурга Александра Беглова, экс-премьер-министра РФ Сергея Степашина и многих других.
«Сегодня два года, как не стало с нами митрополита Казанского и Татарстанского Феофана (Ашурков)»
«Сам я вряд ли соберусь книгу написать. А вот ты напишешь»
С детства я помню потрепанную книжку с коротким названием «Отец Иакинф», ее приятный библиотечный запах и первую фразу, открывавшуюся вместе с портретом неизвестного мне задумчивого монаха: «Лето 1800 года выдалось в Казани на редкость знойное…» Что такое Казань и почему православный монах изображен в конической соломенной «вьетнамке», а не в клобуке, я тогда представлял себе довольно смутно. Но книга была на редкость увлекательной, с изгибами сюжета, которые сделали бы честь Майн Риду или Джеку Лондону. Отец Иакинф, церковный дипломат родом из Казанской губернии, путешествовал по пыльным дорогам Поднебесной, изучал древние иероглифы, запросто беседовал с китайскими крестьянами и вельможами и прославился как один из первых русских востоковедов. Впрочем, история этого удивительного человека вспомнилась мне лишь долгие годы спустя, когда из Петербурга я начал часто приезжать в Казань и постепенно сдружился здесь с тогдашним митрополитом Казанским и Татарстанским Феофаном (Ашурковым).
Как оказалось, владыка Феофан тоже был и церковным дипломатом, и востоковедом, тоже пережил множество захватывающих приключений в той части мира, которую принято именовать Востоком, и очень любил на досуге об этом повспоминать. Слушая его, я однажды поймал себя на мысли, что как будто заново читаю «Отца Иакинфа», вот только действие происходит уже не в Китае, а в Египте, Сирии, Израиле, Аргентине… «Вам бы книгу написать об этом, владыка», — сказал я тогда. «Ну сам я вряд ли соберусь», — пожал он плечами. Потом взглянул на меня с доброжелательным лукавством и добавил: «А вот ты, пожалуй, напишешь».
Ну что ж, я выполнил этот зарок. Книга вышла этой осенью в издательстве Московской патриархии с предисловием патриарха Кирилла и заглавием, взятым из наиболее часто повторяемых высказываний владыки — «Родина у нас одна». Он, повидавший множество стран и служивший (по меткому замечанию епископа Луховицкого Евфимия (Моисеева) на всех континентах, кроме разве что Австралии или Антарктиды, любил повторять эту фразу о единственности и неповторимости России. Понятно, что сегодня эти простые и вроде бы незамысловатые слова приобретают особое звучание.
«Воссозданный храм Казанской иконы Божией Матери. Митрополит Феофан, приложивший немало усилий для его открытия, лишь совсем немного не дождался этого славного момента»
Презентация книги должна состояться в Москве в декабре с участием многих людей, которые знали и ценили покойного митрополита. Пока что, ко второй годовщине с момента кончины владыки (20 ноября 2020 года), мы предлагаем читателю одну из глав, которая по-своему поразительна. Она воспроизводит историю предпринимателя и строителя Михаила Федотова, главного инженера Казанской епархии — человека, чья судьба полностью изменилась под влиянием митрополита Феофана и чьими (во многом) трудами в Казани был воссоздан горделивый белоснежный собор, который мы все теперь знаем под именем храма Казанской иконы Божией Матери.
С уважением к читателям,
Валерий Береснев, автор-составитель книги «„Родина у нас одна“: митрополит Казанский и Татарстанский Феофан (Ашурков)»
Михаил Федотов: «Потеряв родного отца, я почти тут же нашел себе духовного отца и наставника. Владыка стал для меня духовным ориентиром и оставался таковым вплоть до своей кончины. Иногда бывал крут и строг — во много раз строже, чем родной отец, но мне это оказалось на пользу»
Михаил Федотов, главный инженер Казанской епархии:
«Была в нем сила, которая делала смирение перед ним естественным»
Я познакомился с владыкой Феофаном в июне 2014 года, вскоре после того как он был назначен митрополитом на Симбирскую кафедру. Помню, я молился во время богослужения в храме и после литургии услышал первую проповедь владыки на симбирской земле. И это сразу произвело впечатление: речь нового архиерея была очень динамичной и живой, и мы все, кто в тот момент присутствовал в церкви, увидели, что к нам приехал человек совершенно неординарный и с большим жизненным опытом. Потом была встреча владыки с тогдашним губернатором Ульяновской области Сергеем Морозовым, мне довелось быть и там, и я услышал их разговор, в котором митрополит вспоминал, помимо прочего, о своем участии в печально знаменитых событиях Беслана. Все это в совокупности было очень свежо и «впечатлительно» для симбирской церковной атмосферы. И меня, что называется, «зацепило».
В то время я еще не работал в церковных структурах, а был одним из ульяновских предпринимателей, подвизавшихся в сфере строительства. Но, как воцерковляющийся человек и православный христианин, я старался помогать Симбирской епархии, в том числе участвовал в возведение храма Покрова Пресвятой Богородицы в том микрорайоне города, где я когда-то рос вместе с моими друзьями. К тому же еще при прежнем симбирском владыке Прокле (Хазове) я начал алтарничать в кафедральном храме в честь иконы Божией Матери «Неопалимая Купина» и имел благословение на ношение подрясника. Кстати, как потом выяснилось, это был тот самый храм, в который владыка Феофан ходил молиться в самом начале своей сознательной церковной жизни, когда он проходил срочную армейскую службу в Ульяновске в 1967–1968 годах. И именно в этом храме нам довелось с ним познакомиться.
Владыка сам заметил меня в алтаре. Ключарь храма протоиерей Николай Архангельский рассказал ему, что я помогаю приходу и даже являюсь подрядчиком строительства сквера у нового кафедрального собора в городе (Спасо-Вознесенского, торжественно открытого в 2015 году во время визита патриарха Московского и всея Руси Кирилла в Симбирск/Ульяновск, — прим. ред.). Одним словом, он охарактеризовал меня как соработника и помощника. Кстати, нас таковых среди ульяновского предпринимательского сообщества было немало, в том числе мой друг Игорь Любченков. Некоторое время у нас даже существовала, скажем так, своя община православных предпринимателей.
Владыка сразу проявил ко мне живой интерес. Спросил, чем я занимаюсь, что успел построить, как пришел в церковь, есть ли у меня семья и дети. Мы общались в первый раз минут 15, и он показался мне очень живым, открытым и заинтересованным собеседником. Мы обменялись мобильными телефонами «на случай», и буквально через день он мне позвонил.
Разговор сразу зашел о деле. «Слушай, — сказал мне владыка, — у нас есть один аварийный объект около строящегося кафедрального собора. Подумай о том, как сделать из него двухэтажное здание. Возможно, потом мы приспособим его под воскресную школу».
Я этот объект немного знал, поэтому ответил: «Владыка, я все изучу и вам доложу». Вскоре я выехал на место, посмотрел: постройка была в таком состоянии, о котором у нас в строительной отрасли говорят: «Проще снести и построить заново». Я тут же набрал митрополита и говорю: «Такая ситуация: стены в трещинах, кровля разрушается, фундамент „плывет“. Давайте мы лучше сделаем проект под новое строительство». Он выслушал и ответил примерно так: «Это мы и без тебя знаем, сами не дураки. Спасибо за помощь, до свидания». И как-то резко оборвал разговор. Так я впервые столкнулся с его «жесткостью», о которой много слышал от людей, хорошо его знавших.
Честно говоря, я даже расстроился и мучился несколько дней. «Как же так, — думалось мне, — правящий архиерей меня не понял. Может, я что-то не так сказал?»
«Я был одним из ульяновских предпринимателей, подвизавшихся в сфере строительства. Но, как воцерковляющийся человек и православный христианин, я старался помогать Симбирской епархии»
Прошло какое-то время, и я снова столкнулся в владыкой в храме «Неопалимая Купина» — он приехал туда, чтобы отслужить литургию. Я встречал его в подряснике и в стихаре — ведь в богослужении я участвовал фактически как иподьякон. И он в очередной раз меня немного отругал и как будто опять ни за что. Я еще не понимал, что таков стиль его управления, что он хорошо разбирается в человеческой психологии и может умело сменить кнут на пряник, а опалу — на расположение.
Но тогда я, конечно же, совсем растерялся. И на встречу владыки с православными предпринимателями Ульяновска, которая вскоре последовала, отправился уже без особого настроения. Все, кто там был, по очереди представлялись правящему архиерею, а меня, выходит, он уже знал. Когда отзвучали все речи, владыка устремил свой взор на меня и вдруг говорит: «Я вот смотрю на Михаила Михайловича и думаю, что у него нет никаких препятствий к тому, чтобы в будущем стать священником». Я, честно говоря, опять растерялся. Хотя я и алтарничал, но делал это в свободное от работы время и никогда не задумывался о том, чтобы учиться в семинарии. Тем более что до моего воцерковления всякое в жизни случалось и 90-е годы в Ульяновске мы пережили… Однако эта новая встреча заставила меня забыть о прежних переживаниях: мы очень подробно обсудили различные строительные и попечительские вопросы и даже снова затронули сферу личного: я подробнее рассказал о своей семье. С тех пор мы стали регулярно созваниваться, встречаться и, по сути, сдружились.
Владыка оказался очень яркой личностью, способной к самым нестандартным решениям, и это в нем покоряло. Да, как перед архиереем мы обязаны были перед ним смиряться, но была в нем сила, которая делала такое смирение естественным. Мы склонялись не столько перед его саном, сколько перед ним самим, перед его неординарными лидерскими качествами.
Но самое судьбоносное случилось дальше. В конце 2014 года у меня тяжело заболел отец и в начале 2015-го умер от онкологии. Однако еще раньше мы успели выяснить, что мой отец служил вместе с владыкой в армии в Ульяновске — и в учебке, и в училище связи. Конечно, они помнили друг друга очень примерно, но меня поразил сам факт, что они проходили срочную службу в одно время и в одной и той же воинской части. Отец был для меня самым близким человеком и во многом примером, на который я равнялся. В жизни ему тоже были свойственны лидерские качества, он неоднократно назначался на руководящую работу.
Буквально на следующий день после похорон мне позвонил владыка. Быть может, он даже и не знал о моем несчастье (я ему сам ничего не рассказывал), но я увидел в его звонке Божий промысел. Он сказал: «Михаил, завтра у нас совещание с губернатором, и ты должен пойти со мной». Я искренне удивился: «Зачем?» Владыка пояснил: «Ты занимался обустройством парка у кафедрального собора, а сейчас на повестке дня вторая очередь этого парка, и ты снова нужен. Плюс тебе предстоит, как мирянину, дать интервью от лица Симбирской епархии».
Это был канун Рождества 2015 года. Я приехал на совещание, заставил себя взбодриться и думать исключительно о делах, и после этой встречи мы с владыкой как-то еще стали ближе друг к другу. Мы взяли за обыкновение встречаться уже очень часто, так что у меня постепенно закралась мысль, что вот, потеряв родного отца, я почти тут же нашел себе духовного отца и наставника. Понятно, что родного отца никто не заменит, но во многом владыка стал для меня духовным ориентиром и оставался таковым вплоть до своей кончины. Иногда бывал крут и строг — во много раз строже, чем родной отец, но мне, который воцерковлялся и искал себя долгие годы, это оказалось на пользу.
«Символично, что само освящение Спасо-Вознесенского кафедрального собора состоялось в мае, в день рождения владыки Феофана, и на этот же день (21 мая) выпал двунадесятый праздник Вознесения Господня, отмечаемый всегда на 40-й день после Пасхи»
«Владыка как бы невзначай говорил: «Слушай, а переезжай в Казань!»
С наступлением 2015 года мы стали готовиться к освящению и торжественному открытию Спасо-Вознесенского кафедрального собора. Символично, что само освящение, на которое из Москвы прибыл святейший патриарх Кирилл, состоялось в мае, в день рождения владыки Феофана, и на этот же день (21 мая) выпал двунадесятый праздник Вознесения Господня, отмечаемый всегда на 40-й день после Пасхи. В связи с патриаршим визитом владыка снова подключил меня к работе: требовалось взаимодействовать с мэрией по украшению города.
Помню, в эти подготовительные дни мне удалось быть у владыки в архиерейской резиденции по текущим делам, после чего мы с ним засиделись, стали о жизни разговаривать, и тогда я решился спросить: «Владыка, а почему вы однажды сказали, что я могу быть священником?» Он откликнулся, как будто ждал моего вопроса: «Слушай, поступай на заочное отделение в семинарию, а там жизнь покажет — станешь или не станешь. У тебя какое образование?» А у меня между прочим два диплома высшей школы. Владыка, как это услышал, рукой махнул: «Ну, значит, тебе еще легче будет. Сейчас все решим». Тут же достает телефон, свою фирменную «раскладушку» с кнопочками, и кому-то начинает звонить. На том конце линии отзываются, и по разговору я постепенно понимаю, что он беседует с архимандритом Тихоном (Шевкуновым, тогдашним наместником Сретенского монастыря и ректором Сретенской духовной семинарии, а ныне митрополитом Псковским и Порховским, — прим. ред.). «У меня друг из Ульяновска хочет учиться в семинарии», — объясняет владыка Феофан архимандриту. «Тебе сколько лет?» — на секунду обращается он ко мне. «Мне 40, владыка». «Да, да, ему 40 лет», — продолжает митрополит. Трубка в его руках что-то шуршит в ответ голосом ректора Сретенской семинарии, а я чувствую себя предельно неловко: на моих глазах два очень важных и значительных человека, принадлежащих к высшему руководству Русской православной церкви, обсуждают мою судьбу. Об архимандрите Тихоне к тому времени я был наслышан, да и его книга «Несвятые святые» продавалась буквально в каждой церковной лавке и была, что называется, нарасхват. Но, слышу, бодрый тон владыки Феофана начинает постепенно угасать: Тихон (Шевкунов) сообщает ему, что в Сретенской семинарии нет заочного отделения. «Ну что ж, — говорит мне митрополит, — сейчас не срослось. Значит, подождем до лета, а там, глядишь, благословлю тебя поступать куда-нибудь в Москву».
«На освящение собора в Симбирск прибыл патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Царила атмосфера большого праздника и какой-то решающей победы, которую, мнилось, мы одержали все вместе. Никто еще не знал тогда, что владыку Феофана в самом скором времени переведут в Казань»
А дальше события развивались стремительно — для всех нас. Подошел черед освящения Спасо-Вознесенского кафедрального собора, в Симбирск прибыл патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Царила атмосфера большого праздника и какой-то решающей победы, которую, мнилось, мы одержали все вместе. Никто еще не знал тогда, что владыку Феофана в самом скором времени переведут в Казань. До своего перевода он успел освятить кресты и купола Покровского храма, который мы строили вместе с единомышленниками.
А 13 июля 2015 года грянуло постановление священного синода о назначении владыки митрополитом Казанским и Татарстанским. Не скрою, мы все очень расстроились. За год с небольшим он настолько взбодрил симбирскую епархиальную жизнь, что там его до сих пор вспоминают (даже забылась его чрезмерная строгость, на которую многие в свое время жаловались).
Однако после отъезда владыки мы с ним не потерялись, созванивались в праздники и просто так. Он периодически приглашал меня в Казань, и я с удовольствием откликался: приезжал иногда на торжественные праздничные богослужения. После каждой такой литургии он оставлял меня на трапезу и как бы невзначай говорил: «Слушай, а переезжай в Казань!» Я поначалу, разумеется, отнекивался: «Ну как я перееду, когда в Ульяновске у меня рабочий коллектив, свои контракты и подрядчики? Вот если мне предложат в Казани какую-нибудь работу, тогда, возможно, я смогу тут и корни пустить, и свою семью перевезти».
«В ноябре 2015 года на самом высоком уровне вдруг решился вопрос о воссоздании собора Казанской иконы Божией Матери. Владыка, рассказывая мне об этом по телефону, в первый раз обмолвился: «Мне понадобится помощник здесь, на строительстве храма. Возможно, я предложу тебе приехать в Казань»
«Такое предложение бывает раз в жизни, и оно может оказаться судьбоносным»
В ноябре 2015 года на самом высоком уровне вдруг решился вопрос о воссоздании собора Казанской иконы Божией Матери. С началом следующего года стартовали проектные работы, весной на объект вышли археологи, и владыка, рассказывая мне об этом по телефону, в первый раз обмолвился: «Мне понадобится помощник здесь, на строительстве храма. Возможно, я предложу тебе приехать в Казань».
Ну что ж, поговорили и опять на какое-то время забыли об этом. Между тем я держал в голове напутствие митрополита получить заочное духовное образование. В июле 2016 года мне довелось быть в Казани: я свиделся с владыкой, заехал на строительную площадку собора и затем по какому-то наитию решил побывать в Казанской духовной семинарии (КазДС). Про себя решил: «Владыке пока ничего говорить не буду, подам документы и попробую поступить сам». Так и сделал. В августе я уже сдавал экзамены, а в епархиальное управление специально не заезжал, думал: «Сначала поступлю, а потом скажу».
Когда все экзамены благополучно остались позади, мне осталось лишь последнее испытание: собеседование с ректором. Надо сказать, что ректором семинарии к тому времени стал сам владыка, который вскоре после переезда в Казань возглавил КазДС вместо игумена Евфимия (Моисеева, ныне главы синодального миссионерского отдела РПЦ и наместника Высоко-Петровского ставропигиального мужского монастыря в Москве, — прим. ред.). И вот в назначенный день у дверей ректорского кабинета собрались очники и заочники. Заходили внутрь по очереди, отвечали на обычные в таких случаях вопросы о себе, своей семье, читали наизусть один из псалмов (чаще всего 90-й или 50-й). Когда настал мой черед и я шагнул через порог, в глазах владыки отобразилось искреннее удивление. «Вот это да! Как он экзамены-то хоть сдал?» — обратился он к сидящему здесь же проректору Евфимию (Моисееву). «Все хорошо, даже отлично», — откликнулся отец Евфимий. «Ну тогда этого точно берем», — заключил митрополит. И, уже обращаясь ко мне, добавил: «Теперь ты не отвертишься! Ты должен переезжать в Казань!» «Я думаю об этом», — кивнул я. Но владыка был настроен решительно: «Нечего тут думать. Даю тебе два дня на все раздумья. В субботу жду тебя здесь. Хочешь — приезжай вместе с супругой».
Конечно, разговор с женой вышел трудным, и я был заранее готов к этому. «Какая Казань?! У нас здесь дом, работа, у детей — школа и детский сад!» — возмущалась моя «половинка». «Наташа, такое предложение бывает раз в жизни, и оно может оказаться судьбоносным», — убеждал я супругу. Кстати, так оно потом и вышло: наша жизнь с этого момента круто повернулась. В Ульяновске не все поначалу это восприняли: мои партнеры, контрагенты и прочие были поражены не меньше, чем моя жена. Но в итоге трудное решение было принято: я начал сдавать дела, связанные с моей фирмой, разруливать вопросы и рубить оставшиеся «хвосты». Что будет дальше, я представлял смутно. Мы вверяли свою судьбу владыке и отправлялись навстречу неизвестности, т. е. в Казань.
«В качестве главного объекта моих забот был определен строящийся собор Казанской иконы Божией Матери»
«Все пять лет моей работы в Казанской епархии, проведенные под началом владыки, я всегда ощущал его рядом»
Впрочем, митрополит позаботился о том, чтобы подготовить для меня рабочее место. «Будешь моим помощником, берем тебя в штат епархиального управления — курировать все работы, связанные со строительством Казанского собора», — так владыка заранее очертил круг моих задач. Когда после возвращения из Ульяновска я впервые пришел к нему в здание епархии, он заговорил со мной деловым тоном. «Михаил, сейчас ты становишься моим подчиненным. Раньше мы с тобой были просто друзьями. Мы и сейчас остаемся друзьями. Но как подчиненному я буду предъявлять к тебе требования, и где-то тебе придется смиряться». Я ответил: «Безусловно, владыка. Да, я предприниматель и всю жизнь работал сам на себя, а сейчас у меня впервые появляется руководитель. Но я человек церковный, а вы не просто мой начальник, но и духовное лицо, митрополит. Я думаю, это поможет мне быстрее и легче перестроиться». Кстати, так оно потом и вышло, и психологически это оказалось не слишком тяжело.
Все коммерческие контракты, заключенные мной в Ульяновске, я тем не менее исполнил. Переезд в другой город произошел, слава богу, практически безболезненно. Тем временем в Казани владыка меня со всеми познакомил и определил, как будет называться моя должность: главный инженер архитектурно-строительной комиссии Казанской епархии. Потом слова об «архитектурно-строительной комиссии» как-то само собой выпали из обихода (и заодно из моей трудовой книжки), и митрополит Феофан повсюду представлял меня просто как главного инженера. По роду своей деятельности с 2009 года я занимался строительством и реставрацией, так что в этом не было для меня ничего нового. Однако в известном смысле все пришлось начинать с нуля: все-таки я приехал в город, где у меня на первых порах не было ни знакомых строительных бригад, ни монтажников, ни архитекторов.
Разумеется, в качестве главного объекта моих забот был определен строящийся собор Казанской иконы Божией Матери. Однако с первых дней моей работы в Казани стали поступать и другие поручения. Так, в первый официальный день на новой работе владыка вывез меня в Авиастроительный район города, в квартал, где вообще не было православных храмов, показал участок в чистом поле и поставил задачу — до Нового года построить здесь небольшую деревянную церковь. «И подумай, как сделать это бюджетно», — напутствовал он.
Одним из тех, кто помогал мне в те дни, был протоиерей Владимир Пономарев, председатель епархиальной архитектурно-строительной комиссии и настоятель храма благоверного князя Александра Невского. Он свел меня с нужными людьми, и мы подготовили эскизный проект будущего храма — каркасной постройки на 150 «квадратов» с утеплителем и электрокотлом. Задача была выполнена: церковь (вплоть до иконостаса и внутреннего убранства) возвели к Новому 2017 году, и первая служба там прошла аккурат в Рождество.
После этого владыка стал давать мне еще больше поручений: тут и комплексная программа «Остров-град Свияжск», и другие объекты, которые уже были в работе. Плюс надзирать за работами по Казанскому собору мне приходилось практически в ежедневном режиме. «О сложных ситуациях мне докладывай, сам решения не принимай», — подчеркивал владыка. И действительно, он всегда держал руку на пульсе. Обыкновенно митрополит звонил мне утром и вечером, независимо от того, какой это был день недели, будни или выходные. Но мог звонить и несколько раз на дню, если возникали срочные задачи. Даже если он был за границей, даже если он приболел — он никогда не изменял своему обыкновению «быть на связи». Утром я ему докладывал о своих планах, а вечером — какие задачи и поручения удалось выполнить. Случалось, и я ему звонил напрямую, если это требовалось. Таким образом, все пять лет моей работы в Казанской епархии, проведенные под началом владыки, я всегда ощущал его рядом. И всегда подспудно я волновался, боялся его подвести, с чем-то не справиться и поэтому молился особенно горячо.
«Отношения между Минтимером Шаймиевым и владыкой с самого начала сложились довольно доверительные, хотя случались моменты, когда доходило дело до дружеских споров»
«С участием Шаймиева и владыки наши обыденные «планерки» как бы преображались в дипломатические рауты»
Известно, что реставрация Свияжска финансировалась за счет республиканского фонда «Возрождение», который возглавляет первый президент РТ Минтимер Шаймиев. Отношения между ним и владыкой с самого начала сложились довольно доверительные, хотя случались моменты, когда доходило дело до дружеских споров. Особенно, когда фонд «Возрождение» активно включился в воссоздание Казанского собора. Владыка строго ориентировался на каноны Церкви, а Минтимер Шарипович, как мы понимали, апеллировал к понятию «воссоздание» и своему опыту.
Однако владыка по своему обыкновению все острые углы дипломатично сглаживал. Еще до визита святейшего патриарха Кирилла в Казань (на закладку собора в июле 2016 года — прим. ред.) владыка Феофан провел беседу с Шаймиевым и откровенно сказал ему: «Минтимер Шарипович, мы не хотим быть простыми наблюдателями процесса восстановления собора — мы хотим, чтобы Казанская епархия своими силами сделала иконостасы и часть убранства алтаря». Шаймиев пытался от этого отговорить, указывал, что это очень сложно и дорого, но владыка настоял, а патриарх Московский и всея Руси Кирилл во время своего пребывания в столице Татарстана благословил это начинание.
Случалось, что при строительстве собора возникали препятствия, которые мне казались непреодолимыми. Но каждый раз, когда я обсуждал эти проблемы с владыкой — по телефону или при личной встрече, я всегда поражался, как хладнокровно и мудро умеет он их решать.
«Митрополит принял историческое решение — изготовить соборный иконостас в соответствии с первоначальным замыслом: из двух видов мрамора, с бронзой, резным и золоченым декором»
Кстати, иконостасы, согласно историческому проекту русского архитектора Ивана Старова, по которому в начале XIX века строился первый храм (впоследствии разрушенный большевиками), должны были быть выполнены как мраморные с бронзой, резным декором и позолотой. Но зодчие позапрошлого века, видимо, сочли, что это слишком дорого для Казани, и в итоге изготовили резной иконостас с писаными иконами. Исходя из этого, владыка поначалу поручил проектировать деревянный резной иконостас. Но, когда мы посмотрели аналоги в Александро-Невской лавре, также выполненные по проекту Старова, и изучили архивные материалы, митрополит принял историческое решение — изготовить соборный иконостас в соответствии с первоначальным замыслом: из двух видов мрамора, с бронзой, резным и золоченым декором. Понятно, что иконография при этом не претерпела изменений — она предусматривалась именно та, что бытовала в храме исторически.
К работам на иконостасах мы привлекли мастеров из Ессентуков, Казани и Палеха. Иконописцев призвали из Ставрополя (с которым у владыки сохранялись тесные связи), а также из Москвы, Петербурга и опять-таки самой Казани. Рабочие совещания у нас проводились каждую среду, и примерно раз в месяц (а потом чуть пореже) в наших заседаниях участвовали Минтимер Шарипович Шаймиев и владыка. Это всегда было интересно наблюдать: как эти два масштабных человека, относившиеся друг к другу с особым уважением, обсуждают сложные моменты, которые у рабочей группы (архитекторов, искусствоведов, художников) обычно вызывали споры. Наши обыденные «планерки» как бы преображались в дипломатические рауты, и мы только диву давались, как искусно и бережно все решалось.
«Если владыка не был в отъезде, он каждый свой рабочий день в Казани начинал с посещения «объекта», то есть строительной площадки»
Замечу, что, если владыка не был в отъезде, он каждый свой рабочий день в Казани начинал с посещения «объекта», т. е. строительной площадки. А после совещаний, о которых я уже упоминал, мы каждый раз устраивали чаепития в трапезной Богородицкого монастыря. Если владыка задерживался и оставался с нами, это был подлинный праздник, поскольку он всегда о чем-то интересном рассказывал. И вся наша команда, занимавшаяся воссозданием Казанского собора, затаив дыхание, его слушала. Он часто вспоминал о своих странствиях по миру, трагедиях 1993 года и Беслана, своих незабываемых встречах. Мне врезалось в память, что, когда владыка проходил послушание в Русской духовной миссии в Иерусалиме, он познакомился с выдающимся советским композитором Яном Френкелем, автором музыки к множеству замечательных песен, в том числе к «Русскому полю». Знакомство было приятным — ведь эта песня у владыки была одной из самых любимых. И я, придя вечером домой после чаепития, неожиданно для самого себя включил запись, на которой Френкель задумчивым тихим голосом поет: «Сколько дорог прошагать мне пришлось. …Здравствуй, русское поле. Я твой тонкий колосок», — и поразился проникновенности этой композиции, написанной когда-то для советской кинематографической саги о «приключениях неуловимых». С тех пор эта песня запала мне в душу.
Кстати, работая с владыкой, я не уставал поражаться его умению разбираться в людях. Бывало, когда приходил человек с предложением что-то сделать для нас или же кого-то рекомендовали нам в помощники, владыка буквально как рентгеном был способен увидеть новичка насквозь. И иногда, чуть только за гостем закрывалась дверь, выносил вердикт: «Нет, мы с ним работать не будем». Я удивлялся: «Почему?» Владыка, не вдаваясь в объяснения, ограничивался короткой репликой: «Подожди — сам увидишь». И действительно, потом оказывалось, что эти люди не самым хорошим образом зарекомендовали себя или кого-то подвели. Не знаю, можно ли это назвать духовным зрением, но однозначно сказывался колоссальный жизненный опыт владыки.
«Последний раз мне довелось увидеться с владыкой Феофаном, когда он служил свою последнюю литургию в земной жизни — 4 ноября 2020 года, на праздник Казанской иконы Божией Матери»
«Он никогда не жаловался нам на свое здоровье и в тот раз ни намеком не дал понять, что заболел»
Последний раз мне довелось увидеться с владыкой Феофаном, когда он служил свою последнюю литургию в земной жизни — 4 ноября 2020 года, на праздник Казанской иконы Божией Матери. Служба проходила на территории Богородицкого монастыря, рядом с воссоздаваемым собором. И в своей проповеди владыка много говорил о строительстве, а рядом как весомое доказательство его слов синели купола практически готового храма. Сразу после этого он уехал к себе на родину в Курскую область, по дороге завернул в свое любимое Дивеево, но мы все равно периодически созванивались. У нас как раз начались работы по облицовке иконостаса мрамором (который для нас делали греческие друзья владыки на Кавказе), и почти одновременно (числа 12–13-го) нам доставили колонны для иконостасов. Я отправлял фотографии колонн на владыкин WhatsApp, а он в ответ беспокоился: «Сколько отгрузили? Пересчитай». Т. е. до последнего, пока были силы, он интересовался происходящим «на соборе». Хотя, когда я разговаривал с ним по телефону 12 ноября, я обратил внимание на его хриплый голос. При этом он никогда не жаловался нам на свое здоровье, да и в тот раз ни намеком не дал понять, что заболел. Во время последнего нашего разговора (примерно 15 ноября) речь, помню, снова зашла об иконостасе, и он в очередной раз подробно меня расспрашивал. 18 ноября я наконец узнал, что владыка в больнице, а всего через два дня пришла трагическая весть.
Я находился в тот момент рядом с отцом Владимиром Самойленко, епархиальным секретарем (ныне ректор Казанской духовной семинарии — прим. ред.). Было утро, мы только подъехали на работу. Раздался звонок из Москвы, отец Владимир выслушал, положил трубку и сообщил то, что прозвучало как гром среди ясного неба: «Владыка умер».
«Святейший патриарх Кирилл сам определил, где находиться некрополю Феофана — за алтарем Казанского собора, рядом с местом явления Богородицы и обретения чудотворной иконы»
Для церемонии погребения владыки Феофана был создан оргкомитет, в котором я тоже принимал участие. Обсуждалось место его упокоения — власти республики предложили аллею Славы. Однако святейший патриарх Кирилл сам определил, где находиться некрополю — за алтарем Казанского собора, рядом с местом явления Богородицы и обретения чудотворной иконы, — и настоял на своем.
Похороны владыки запомнились мне буквально по минутам: я понимал, что теряю очень близкого мне человека, который перевернул всю мою жизнь. Что касается Казанского собора, то могу поручиться, что в конечном итоге он был воссоздан в том виде, в котором был утрачен, — буквально сантиметр к сантиметру. И совершенно справедливо, что в юго-западном пространстве соборного пещерного храма нашлось место для небольшой экспозиции памяти митрополита Феофана: за стеклом хранятся его клобук, посох (как символ архиерейской власти), панагия и нагрудный крест, который он чаще всего носил. На стене рядом с витриной можно увидеть икону Феофана Исповедника, которую владыка получил некогда при монашеском постриге в Троице-Сергиевой Лавре. Есть и стенд, на котором представлено несколько государственных и церковных наград владыки, а также его письмо от 20 октября 2015 года на имя президента Татарстана с просьбой о восстановлении собора.
«У меня от владыки осталась строительная каска с надписью «Митрополит Феофан» — в ней он обычно инспектировал ход наших работ. Я хотел отдать каску для экспозиции, но из-за ограниченности пространства ее не приняли. Так она пока и лежит у меня в кабинете и напоминает о дорогом мне человеке»
А лично у меня от владыки осталась строительная каска с надписью «Митрополит Феофан» — в ней он обычно инспектировал ход наших работ. Я хотел отдать каску для экспозиции, но из-за ограниченности пространства ее не приняли. Так она пока и лежит у меня в кабинете и напоминает о дорогом мне человеке.
P.S. Ознакомиться с превью книги «„Родина у нас одна“: митрополит Казанский и Татарстанский Феофан (Ашурков)» и приобрести ее через интернет можно на сайте издательства Московской патриархии.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 2
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.