«Его роль в распаде СССР недооценена»: кем был Михаил Суслов?

Леонид Брежнев и Михаил Суслов справа Фото: © О. Иванов, РИА «Новости»

«Брежнев предложил членам Политбюро скинуться ему по десятке на новое пальто»

Он ходил в калошах, плаще и шляпе даже в жаркую сухую погоду. Это было, когда калоши вышли из моды, в больших городах их давным-давно никто не носил. Он ездил в машине с наглухо закрытыми стеклами и запрещал включать кондиционер и даже вентиляцию. Скорость его передвижения никогда не превышала 60 км/ч.

Пальто у него было таким старым, что Брежнев предложил членам Политбюро скинуться ему по десятке на новое, и только после этого Суслов пальто купил.

По нему можно было проверять часы, потому что он никогда не опаздывал и никогда не появлялся раньше времени. Он приходил на работу в 8:59 и уходил ровно в 17:01. Это он проделывал в течение 35 лет, пока был секретарем ЦК КПСС — дольше, чем кто-либо другой за всю историю страны. После зарубежных поездок сдавал оставшуюся валюту в партийную кассу. Часть своей зарплаты регулярно отчислял в Советский Фонд Мира — партийно-спецслужбистскую контору, через которую финансировалась деятельность зарубежных компартий и просоветских организаций. Никогда не принимал никаких подарков и подношений и другим не позволял. Не курил и табачного дыма не переносил. Когда Брежневу удавалось затащить его на хоккей, все пепельницы из комнаты отдыха убирались, и Леониду Ильичу приходилось тайком закуривать чуть ли не в туалете, как школьнику. Практически не пил спиртного — на кремлевских приемах ему наливали в рюмку воду вместо водки. Сложные блюда не признавал: всем подают какую-нибудь осетрину по-московски, а ему — сосиски с картофельным пюре. За обеды в командировках, даже комплексные, платил сам. Увидев как-то по телевизору, что после хоккейного матча команде-победителю вручили в награду телевизор, пришел в ярость и повелел снять с работы директора телевизионного завода: «Он что, свой собственный телевизор отдал?» Его квартира и дача были обставлены исключительно казенной мебелью с бирками «Управление делами ЦК КПСС»…

Те, кто постарше, мгновенно узна́ют портрет «человека в калошах». Он такой один. Главный партийный идеолог, считавшийся душителем всего живого, «серый кардинал» красной державы Михаил Андреевич Суслов.

Суслов настолько точно воплощает в себе чеховский образ «человека в футляре», что можно подумать, будто Антон Павлович как-то переместился во времени и писал своего Беликова с Суслова Фото: © Сергей Гунеев, РИА «Новости»

«Роль Суслова в гибели СССР недооценена»

Суслов настолько точно воплощает в себе чеховский образ «человека в футляре», что можно подумать, будто Антон Павлович как-то переместился во времени и писал своего Беликова с Суслова. «Как бы чего не вышло» — полная и окончательная характеристика мышления и деятельности Суслова. А поставь Беликова рулить идеологией партии — получился бы Суслов, один к одному.

Роль Суслова в гибели позднего СССР недооценена. По сравнению с той разрушительной работой, которую он вел десятки лет, Горбачев не более чем врач, которого позвали к смертельно больному человеку, которого уже не спасти. Раньше надо было лечить, раньше. Но когда врач — Суслов, никакого лечения не будет. Только прямой дорогой в ад, без остановок и уклонений.

Понимал ли он сам, что натворил? Отдавал ли себе отчет, куда с математической неизбежностью заведут идеологизированную страну догматизм, начетничество, вообще запрет на мышление? Ну хотя бы сомневался хоть сколько-то в истинности своих действий?

Нет ни малейших признаков, что понимал и отдавал себе отчет. Всю свою партийную карьеру, с начала и до конца, до последних дней жизни, он делал с непреклонностью раз и навсегда запрограммированного автомата одно и то же — тащил, не пущал, давил и разгонял.

И там, наверху, не было никого, кто мог бы ему противостоять. Косыгин занимался экономикой, Брежнев просил своих спичрайтеров писать тексты для выступлений попроще, потому что «ну кто ж поверит, что я читал Маркса». Об остальных и говорить нечего. Сталинский «Краткий курс истории ВКП (б)», написанный, чтобы представить Сталина единственным истинным ленинцем, а его понимание марксизма единственно правильным и зафиксировать это в качестве окончательной незыблемой истины на веки вечные, был для советских руководителей единственным источником исторической и марксистской мысли. Главный идеолог партии за всю свою жизнь не написал ни одной книги, ни даже хотя бы какой-нибудь брошюрки. Речи и статьи писали ему помощники.

Маркс был теоретиком, создавшим целостную идеологическую систему, которая, будучи воплощенной в жизнь, должна была дать самый совершенный общественный строй — общество, в котором «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». Как именно будет выглядеть такое общество — основоположники и не пытались описывать, потому что были учеными, а не фантазерами.

Ленин был практиком, но понимал учение Маркса достаточно, чтобы приспособить его к России, что Маркс считал принципиально невозможным. В России он видел принципиально контрреволюционную мировую силу, воплощение мирового зла, в которой никакой революции быть не может, а может быть только бунт. Ленин доказал обратное.

Сталин был чистым практиком, который пытается казаться теоретиком, поскольку «отец народов» по должности обязан быть теоретиком, но он и сам знал свой уровень и с Лениным даже не пытался тягаться.

Его наследники, кроме «Краткого курса», не знали ничего и руководствовались более или менее здравым смыслом. Это примерно как поручить сложнейшую, передовую, не виданную в истории машину людям, которые не любят и не знают техники и даже не удосужились прочитать инструкцию по эксплуатации.

Суслов был среди них исключением. Он Маркса читал.

Но лучше бы он этого не делал.

По деятельности Суслова, по уровню его мышления можно составить себе достаточное представление об уровне образования во всех этих «институтах красной профессуры» Фото: © РИА Новости, РИА «Новости»

«Суслов придумал идеологически правильную трактовку поступка Павлика Морозова»

Он происходил из бедной крестьянской семьи и карьеру свою начинал в сельском комитете бедноты. Это был 1918 год. Что такое комитет бедноты в 1918 году? Это местный механизм продразверстки. Беднота, отнимавшая у состоятельных крестьян хлеб. В 1921 году он уже член РКП (б). Как видно, хорошо поработал.

В награду Суслова по комсомольской путевке направили учиться в Москву на рабфак, откуда он поступил в Московский институт народного хозяйства им. Плеханова, а по окончании его — в аспирантуру Института экономики Коммунистической академии.

Все эти рабфаки, институты и аспирантуры были, конечно, не чета старорежимным. Основная масса интеллигенции или бежала в эмиграцию, или была уничтожена, или готовилась к уничтожению в положении «лишенцев» — изгоев советского общества, которые не имели избирательных прав, не могли занимать ответственные должности, не имели права на пенсию и пособие по безработице; при поступлении на работу им назначалась самая низкая заработная плата, не выдавались продуктовые карточки. При этом налоги и прочие платежи для лишенцев были существенно выше, чем для остальных граждан, часто в десятки раз.

По деятельности Суслова, по уровню его мышления можно составить себе достаточное представление об уровне образования во всех этих «институтах красной профессуры». Да никто и не готовил из них мыслителей. Они должны были стать пропагандистами, носителями, хранителями, распространителями сакрального партийного знания.

Суслов был образцовым студентом. Маркса, Энгельса, Ленина читал, но в мыслители не лез, своих выводов из прочитанного не делал, вообще ничем не выделялся. К тому же был нелюдимым, необщительным, держал дистанцию. Зато завел у себя дома картотеку высказываний Ленина по экономике. Каждое слово Ильича по экономическим вопросам было учтено, зафиксировано, классифицировано.

Эта-то картотека и стала для Суслова трамплином на самый верх.

Как-то Сталину срочно потребовалось снабдить свою статью или речь подходящей цитатой из Ленина. Ни сам он, ни кто-либо из тех, к кому он мог обратиться, не знали труды Ленина в достаточной степени, чтобы вспомнить, что вождь по этому поводу сказал, и тем более нужную цитату отыскать. Вот тогда-то Лев Мехлис, один из ближайших помощников Сталина, который учился вместе с Сусловым в Институте красной профессуры, и вспомнил о своем однокашнике, известном ленинской картотекой. Мехлис помчался к Суслову, и подходящая цитата была мгновенно найдена. Сталин даже удивился такой быстроте и поинтересовался, как это удалось. Мехлис рассказал о Суслове и его картотеке. Сталин сразу понял бесценность сусловского изобретения для образа «отца народов», который обязательно должен быть и главным теоретиком коммунизма, «Лениным сегодня». С тех пор картотека Суслова не простаивала, а сам он быстро двинулся вверх по партийной лестнице. Со временем картотека разрослась и пополнилась цитатами Маркса с Энгельсом и даже классиков русской литературы.

Но одной картотеки, конечно, было недостаточно. Есть версия, что именно Суслов придумал идеологически правильную трактовку поступка Павлика Морозова. Но надо было еще делом доказать преданность великому вождю, и Суслов не подкачал. Как раз в то время репрессии добрались до самого верха, надо было громить и разоблачать. Разоблачать Суслов умел, да еще с богатым использованием цитат из Ленина. Кого разоблачать? — да какая разница; кого вождь прикажет, того и разоблачать. «Левый уклон», «правый уклон», «троцкизм», «троцкистско-зиновьевский блок» — изобличать было кого, врагов расплодилось столько, что ступить было некуда. Суслов успешно помогал освобождать площадку для свежей сталинской поросли.

В материалах комиссии Политбюро ЦК КПСС, созданной в 1987 году, по дополнительному изучению материалов, связанных с массовыми репрессиями, имевшими место в период 30–40-х и начала 50-х годов, о Суслове сказано:

«Суслов — участник массовых репрессий в бытность его секретарем Ростовского обкома. Став первым секретарем Орджоникидзевского крайкома партии, он не только резко возражал против освобождения ряда невинно осужденных лиц, но и настаивал на новых арестах. Комиссия НКВД СССР в июле 1939 г. докладывала Берии, что Суслов недоволен работой краевого управления НКВД, так как оно проявляет благодушие и беспечность. Суслов прямо называл лиц, арест которых необходим. В результате в 1939 и 1940 гг. в крае усилились репрессии».

«Суслов выплыл, сделав ставку на Хрущева»

Во время войны Суслова назначили начальником штаба партизанских отрядов Ставропольского края. Партизанское движение — это весьма специфическая область деятельности, это работа спецслужб. Кабинетному партийному работнику здесь делать нечего. Очевидно, Суслов был надзирающим от партии за работой НКВД.

После освобождения Литовской ССР Суслова отправили в Вильнюс — руководить уничтожением «лесных братьев» и депортацией неблагонадежных. Тут Михаил Андреевич, кажется, впервые в своей жизни прокололся, неправильно оценил обстановку и на заседании Оргбюро ЦК ВКП (б) выступил за более мягкий отбор подлежащих депортации. Товарища Суслова тут же поправили: ему даже не дали закончить выступление, его мысли были осуждены как уклонение от партийной линии. Однако Суслов уже столько раз показал полную преданность, что Сталин ему доверял, и сусловский демарш последствий не имел. Некоторым разрешалось иногда ошибаться…

После Литвы Суслов стал одним из секретарей ЦК — их было всего 6, и одним из них являлся Сталин, — и ему доверили курировать отношения с братскими компартиями. Тем самым поручив не только идеологию «международного рабочего движения», но и темные валютные дела по финансированию всего этого зоопарка, организационные и кадровые вопросы. После войны в «братских компартиях» проходила большая чистка, в одной только Чехословакии 10 высших руководителей компартии, участники и герои антигитлеровского сопротивления, были повешены. Человеком, который должен был разобраться и представить Сталину анализ и рекомендации, был Суслов.

Но Михаил Андреевич анализировал, разбирался и рекомендовал не только в заграничных делах. В ноябре 1946 года Суслов направил Сталину записку с обвинениями в адрес Еврейского антифашистского комитета. К тому времени ЕАК, созданный во время войны для привлечения мирового еврейства к борьбе с Гитлером, стал мешать Сталину. Суслов, как всегда, выбрал правильную позицию и сделал еще один шаг наверх. Дело ЕАК тянулось до лета 1952 года и закончилось репрессированием 140 человек, из которых 23 — среди них бывший заместитель наркома иностранных дел СССР, начальник Совинформбюро Лозовский, заместитель министра Госконтроля РСФСР Брегман, главный врач Центральной клинической больницы им. Боткина Шимелиович и другие известные люди — были расстреляны.

Два с лишним года — с 1949-го по 1951-й, как раз в разгар борьбы «с безродным космополитизмом» и «буржуазным низкопоклонством перед Западом», Михаил Андреевич был редактором «Правды», а на XIX съезде партии избран в состав Президиума (будущего Политбюро).

После ликвидации вождя Суслова, как и других сталинских кадров, которые должны были заменить Берию, Молотова, Хрущева и прочую старую гвардию, задвинули подальше — на ничтожную должность председателя Комиссии по иностранным делам Совета Союза Верховного Совета СССР. Но Михаил Андреевич выплыл, сделав ставку на Хрущева. Понравился он новому руководителю тем же, чем и Сталину, — умением подложить под идеи вождя марксистскую основу. Хрущев был человеком умным и отлично отдавал себе отчет, что теоретик из него никакой.

Федор Бурлацкий, один из хрущевских спичрайтеров, вспоминал, что как-то раз ему и его коллеге Белякову поручили подготовить речь для Хрущева:

«К утру речь была готова, аккуратно перепечатана в трех экземплярах, и мы отправились к Михаилу Андреевичу. Посадил он нас за длинный стол, сам сел на председательское место, поближе к нему Беляков, подальше — я. И стал он читать речь вслух, сильно окая по-горьковски и приговаривая: „Хорошо, здесь хорошо сказано. И здесь опять же хорошо. Хорошо отразили“. А в одном месте остановился и говорит: „Тут бы надо цитаткой подкрепить из Владимира Ильича. Хорошо бы цитатку“. Ну я, осоловевший от бессонной ночи, заверил: цитатку, мол, мы найдем, хорошую цитатку, цитатка для нас не проблема. Тут он бросил на меня первый взглядец, быстрый такой, остренький, и сказал: „Это я сам, сейчас сам подберу“. И шустро так побежал куда-то в угол кабинета, вытащил один из ящичков, которые обычно в библиотеках стоят, поставил его на стол и стал длинными худыми пальцами быстро-быстро перебирать карточки с цитатами. Одну вытащит, посмотрит — нет, не та. Другую начнет читать про себя — опять не та. Потом вытащил и так удовлетворенно: „Вот, эта годится“».

Именно Суслов был тем человеком, который настоял на вводе войск и силовом подавлении Венгерского восстания. Микоян, по воспоминаниям Хрущева, был против Фото: © Лев Носов, РИА «Новости»

«После Хрущева Суслов твердо стал вторым человеком в государстве»

В 1956 году, когда в Венгрии вспыхнуло антисоветское восстание, Суслов вместе с непотопляемым членом Президиума (Политбюро) Микояном, председателем КГБ Серовым и генералом армии Малининым был отправлен в Будапешт на переговоры, которые закончились неудачей. Именно Суслов был тем человеком, который настоял на вводе войск и силовом подавлении Венгерского восстания. Микоян, по воспоминаниям Хрущева, был против.

Расстрел рабочих в Новочеркасске тоже приписывают Суслову, хотя формально он в этом деле не участвовал — в состав комиссии во главе с Микояном не входил, в город не выезжал. Но, зная его манеру вести темные дела и непреклонность в решениях, в это вполне можно поверить.

Он же председательствовал на заседании октябрьского Пленума ЦК КПСС, снявшего Хрущева со всех постов, и именно он выступил с докладом «О ненормальном положении, сложившемся в Президиуме ЦК в связи с неправильными действиями Н. С. Хрущева».

После Хрущева Суслов твердо стал вторым человеком в государстве. В ЦК КПСС он направлял деятельность отделов пропаганды, культуры, информации, науки и учебных заведений, а также два международных отдела. В его руках были Главное политуправление Советской армии и ВМФ, министерства просвещения и культуры, Гостелерадио, Госкомитеты по делам кинематографии, по делам издательств, Главлит — т. е. цензура, ТАСС, творческие союзы писателей, художников, композиторов, общество «Знание», даже туризм. Все, что хоть как-то было связано с идеологией, курировалось Сусловым.

Хрущев интеллигенцию давил, часто по-хамски, но все-таки знал какую-то меру. При нем была оттепель — некоторая художественная и идеологическая свобода, воспринимавшаяся как предвестник будущей весны. При нем стали печатать Солженицына, и в конце жизни Хрущев выражал сожаление, что не разрешил издать Солженицына целиком. При нем советское кино избавилось от сталинской фундаментальной идеологичности, стало не только веселым («Карнавальная ночь» Эльдара Рязанова), но и новаторским — «Летят журавли» Михаила Калатозова (единственная в истории советского и российского кино Золотая пальмовая ветвь Каннского кинофестиваля), «Девять дней одного года» Михаила Ромма, «Баллада о солдате» Григория Чухрая. При Хрущеве даже унылая государственная газета «Известия» под руководством его зятя Алексея Аджубея стала самым увлекательным чтением в стране, тираж ее достиг 8 млн экземпляров, несмотря на лимит, при этом на нее невозможно было подписаться, ее передавали из рук в руки.

Поэтому нет ничего удивительного, что знаменитый памятник на могиле Хрущева создал скульптор Эрнст Неизвестный, один из главных объектов хрущевской травли.

Оттепель подморозили еще при Хрущеве, но Суслов взялся за дело решительно и с размахом. Аджубея задвинули в заведующие отделом публицистики журнала «Советский Союз», который из него одного и состоял. «Известия» вернулись к стандарту партийной печати — скучно, тоскливо, идейно. Подписку на них опять пришлось навязывать. Солженицыну заткнули рот и сделали диссидентом, как и многих других, которые никогда не стали бы врагами советской власти, если бы их не давили.

В книге «Бодался теленок с дубом» Солженицын вспоминает о встрече с Сусловым:

«Когда в декабре 1962 года на кремлевской встрече Твардовский… водил меня по фойе и знакомил с писателями, кинематографистами, художниками по своему выбору, в кинозале подошел к нам высокий, худощавый, с весьма неглупым удлиненным лицом человек — и уверенно протянул мне руку, очень энергично стал ее трясти и говорить что-то о своем крайнем удовольствии от „Ивана Денисовича“, так тряс, будто теперь ближе и приятеля у меня не будет. Все другие себя называли, а этот не назвал. Я осведомился: „С кем же…“ — незнакомец и тут себя не назвал, а Твардовский мне укоризненно вполголоса: „Михаил Андреевич…“ Я плечами: „Какой Михаил Андреевич?..“ Твардовский с двойной укоризной: „Да Суслов!“… И даже как будто не обиделся Суслов, что я его не узнал. Но вот загадка: отчего так горячо он меня приветствовал? Ведь при этом и близко не было Хрущева, никто из Политбюро его не видел — значит, не подхалимство. Для чего же? Выражение искренних чувств? Законсервированный в Политбюро свободолюбец? Главный идеолог партии!.. Неужели?»

«Законсервированного в Политбюро свободолюбца» Суслов умел изображать, это да. Его истинное отношение к Солженицыну выявилось очень скоро…

Так же обошелся он и с Василием Гроссманом, которого пригласил к себе и мило беседовал более трех часов после того, как КГБ изъял у Гроссмана рукопись романа «Жизнь и судьба». Суслов выразился в классическом советском стиле «романа я не читал, но осуждаю»:

«…Я этой книги не читал, читали два моих референта, товарищи, хорошо разбирающиеся в художественной литературе, которым я доверяю, и оба, не сговариваясь, пришли к единому выводу — публикация этого произведения нанесет вред коммунизму, Советской власти, советскому народу».

Даже вернуть рукопись Суслов отказался:

«Нет, нет, вернуть нельзя. Издадим пятитомник, а об этом романе и не думайте. Может быть, он будет издан через двести-триста лет».

Пятитомник тоже так и не издали, а в сроках Суслов сильно ошибся: роман Гроссмана опубликовали в 1988 году. Однако Суслов свое дело сделал: насколько публикация романа в срок (он был закончен в 1959-м) могла бы прогреметь, не хуже «Ивана Денисовича», настолько же незамеченной прошла публикация спустя 30 лет, в перестройку, среди множества других подобных.

«Суслов не терпел вообще никаких дискуссий»

При Суслове сталинская идеологическая гвардия, притихшая было в оттепель, отряхнула пыль с пиджаков и вновь восторжествовала. То, что случайно пропускали сусловские опричники, давил сам Суслов. Однажды из окна своего ЗИЛа он разглядел рекламный плакат рязановского фильма «Человек ниоткуда» — на нем был изображен Сергей Юрский в роли дикаря из неизвестного племени. Ни название, ни содержание, ни образ никак не соответствовали советской идеологии, как ее понимал Суслов. В результате фильм более 20 лет пролежал на полке. Рязанову еще повезло; ему дали возможность реабилитироваться «Гусарской балладой».

Суслов дотянул свои руки даже до хоккея. Когда в начале 70-х зашла речь о встрече наших с канадскими профессионалами, Михаил Андреевич резко возражал. Он опасался поражения, но, кажется, еще больше — идеологически вредоносного воздействия канадцев на наших хоккеистов. К счастью, Брежнев уперся и свою епархию отстоял. А ведь одолей Суслов — не было бы легендарной Суперсерии-1972…

Но до 1968 года, до уничтожения Пражской весны, Суслов еще не был всесилен. Попытка построить «социализм с человеческим лицом» стала в его руках оружием, которым ростки оттепели были забиты под землю. Один из последних оттепельных светочей, журнал «Новый мир», был разгромлен в 1970 году — 15 человек из редколлегии были уволены, главный редактор Твардовский, официальный народный поэт, автор «Василия Теркина», ушел сам и вскоре умер. При этом досталось и главным оппонентам «Нового мира» — «Октябрю» и «Молодой гвардии». Суслов не терпел вообще никаких дискуссий.

Гонения на диссидентов; суд над Синявским и Даниэлем; запрет книг еще на стадии подготовки публикации, а иногда и на стадии рукописей, как было с Гроссманом и Дудинцевым; запрет и высылка из столиц, а иногда вообще из страны, самих авторов; изъятие тиражей десятков уже отпечатанных книг; гонения на Театр на Таганке, запрет на публикацию текстов и записей Владимира Высоцкого; цензура воспоминаний даже выдающихся деятелей страны, таких как маршал Георгий Жуков и Анастас Микоян; запрет на показ в крупных городах «Гаража» Эльдара Рязанова и «Калины красной» Василия Шукшина — это все Суслов. «На идеологии не экономят!» — отвечал он на претензии финансистов, теряющих деньги на запретах.

Подчиненные Суслову органы давили даже то, что было с точки зрения сусловского псевдомарксизма идеологически правильным, но, к сожалению, слишком талантливым. Здесь повезло кинематографу: Брежнев кино любил, и в выходные ему на дачу доставляли самые свежие фильмы, в том числе и те, которые еще не прошли цензуру или, наоборот, были запрещены сусловскими. Немало режиссеров рассказывало, как Брежнев спас их фильмы от вечной «полки». В этот список входят некоторые шедевры советского кинематографа. Так вот, считается, что Брежнев спас:

• «Калину Красную» Василия Шукшина. Сусловское Госкино потребовало таких поправок, что проще было бы переснять фильм. Брежнев посмотрел его на даче и заплакал. Пришлось фильм выпустить на экраны — хотя и ограниченным тиражом, Суслов уж, конечно, постарался хоть кусочек урвать.
• «Кавказскую пленницу» Леонида Гайдая. Госкино объявило фильм антисоветским и аморальным. Гайдая ждали крупные разборки и, по всей видимости, запрет на профессию. Но в очередную субботу фильм попал на дачу к Брежневу — считается, что случайно, просто ничего другого под рукой не оказалось. Леонид Ильич пришел в неописуемый восторг, тут же показал фильм всем ближайшим соратникам, причем к тому времени уже успел выучить текст наизусть и во весь голос проговаривал его, опережая происходящее на экране.
• «Белое солнце пустыни» Владимира Мотыля. По легенде, картину отправили Брежневу потому, что запоздали какие-то американские ковбойские фильмы, которые он очень любил. Вместо них и подсунули советский аналог. Брежнев пришел в полный восторг, тут же позвонил домой председателю Госкино Алексею Романову и поздравил его с крупной творческой удачей. Легенда гласит, что Романов даже не понял, о каком фильме идет речь, и только утром выяснил, что к чему. Тем не менее Суслов настоял, чтобы фильм получил вторую прокатную категорию. «На идеологии не экономим»…

В список входят еще «Бриллиантовая рука», «Пираты XX века», «Белорусский вокзал» и даже «Гараж». Возможно, часть этих историй легендарна, но взаимоотношения между главным идеологом партии и «простым советским человеком», которого воплощал в себе Брежнев, они показывают очень ярко.

Зять Брежнева Юрий Чурбанов назвал Суслова «хитрейшим и изворотливейшим политиком». Значительная часть его деятельности вообще была известна только узкому кругу высших руководителей ЦК КПСС. Там его так и называли — «серым кардиналом».

«Тесть его очень уважал и даже немного побаивался. Даже называл его по имени-отчеству, а Михаил Андреевич его просто Леонидом. С Сусловым работать было очень непросто».

«Архитектор перестройки» Александр Яковлев, которому довольно долго пришлось работать вместе с Сусловым, вспоминал:

«Власть у него была несусветная. На Политбюро ходили как на праздник. Там ничего не случалось: хихоньки и хахоньки, Брежнева заведут, и он давай про молодость и про охоту рассказывать. А на секретариатах Суслов обрывал любого, кто на миллиметр отклонялся в сторону от темы: „Вы по существу докладывайте, товарищ“. Когда Суслов был в отъезде, за него секретариаты вел Андрей Павлович Кириленко. Так Суслов, возвращаясь, первым делом отменял скопом все решения, принятые без него. Он был очень самостоятельным в принятии решений на секретариате. Ни с кем не советуясь, объявлял: „Решать будем так!“ Когда некоторые хитрецы говорили, что другое решение согласовано с Брежневым, отмахивался и отвечал: „Я договорюсь“».

И договаривался. Но не всегда. Иногда Брежнев напоминал Суслову, что Генеральный секретарь все-таки он.

Был такой случай: Суслов мечтал превратить ГУМ в выставочный зал — торговля на Красной площади его в принципе не устраивала. И он попытался это сделать, пока Брежнев был в отпуске. Бывший управляющий делами Совета министров СССР Михаил Смиртюков рассказывал:

«Суслов говорил на Политбюро, что негоже рядом с Мавзолеем торжище держать. Все согласились. Решение оформили, Брежневу мгновенно доложили. Когда тот вернулся из отпуска, перед первым заседанием Политбюро говорит: „Какой-то дурак тут выдумал закрыть ГУМ и открыть там какую-то кунсткамеру“. Расселись. Он спрашивает: „Ну что, вопрос по ГУМу решен?“ Все, в том числе Суслов, закивали головами. Проблему без обсуждения закрыли раз и навсегда».

Догматический Маркс — это абсурд, это мертвая система, которую отпихнут с дороги первые же прохожие философы. Так оно с марксизмом и произошло, и заслуга Суслова тут огромна Фото: © Юрий Абрамочкин, РИА «Новости»

«Псевдомарксизм Суслова требовал полного равенства и аскетизма даже безо всякой цели и смысла и был несовместим с развитием экономики»

Главный идеолог марксисткой партии, по идее, должен был бы быть самым идеологически подвижным, ярким, пребывающим на переднем крае развития мировой философии мыслителем. Таким был сам Маркс. В основе философии марксизма лежит гегелевская идея постоянного развития, изменения, движения и прежде всего самого учения. Догматический Маркс — это абсурд, это мертвая система, которую отпихнут с дороги первые же прохожие философы. Так оно с марксизмом и произошло, и заслуга Суслова тут огромна.

В 60-е годы в стране благодаря реформам Косыгина шла самая успешная пятилетка за все время СССР.  Национальный доход рос в среднем на 7,8% ежегодно. Повышался уровень жизни — росли зарплаты при ничтожной инфляции, было развернуто поистине грандиозное жилищное строительство, у людей стали появляться телевизоры, холодильники, стиральные машины, хорошая мебель и приличная одежда, автомобили. Шла тотальная газификация. Было построено около 1,9 тыс. крупных предприятий, в том числе Волжский автозавод в Тольятти, создана Единая энергосистема страны, внедрялись автоматизированные системы управления. Объем промышленного производства вырос на 50%. Это было лучшее время в СССР, население небезосновательно верило если не в коммунизм, то, во всяком случае, в постоянное улучшение жизни, в новые победы в космосе и в экономике. На Западе верили в то же самое и Советского Союза очень боялись, теперь уже не только как военного, но и экономического гиганта.

И тем не менее реформы свернули. Решающим аргументом опять-таки оказалась Пражская весна. Реформы неизбежно приводили к социальному расслоению — кто лучше работал, тот больше получал. Псевдомарксизм Суслова требовал полного равенства и аскетизма даже безо всякой цели и смысла и был несовместим с развитием экономики, приводящим к материальному и социальному неравенству. «Более равными, чем другие», могли быть только партийно-советские деятели, и как это должно было выглядеть, показывал на личном примере сам Суслов — вот только желающих ему подражать что-то не находилось даже в Политбюро. Суслов отлично понимал, что появление в обществе прослойки хорошо оплачиваемых, высококвалифицированных и «много о себе понимающих» работников неизбежно приведет к их требованию дать им место во власти, чтобы самим решать свои проблемы. Дело пахло беспартийным влиянием и, упаси боже, демократизацией. Именно это и произошло в Чехословакии. Поэтому реформы были свернуты, а взамен Советский Союз крепко подсел на нефтяную иглу. Стало можно не менять вообще ничего и тем не менее прилично жить.

Если бы Суслов восстал из гроба и увидел, к чему это в конце концов привело, понял бы он, что на самом деле произошло и кто конкретно виноват в гибели социалистического государства?..

Лаврентий Берия, автор первой, неудавшейся, перестройки страны, в свое время на желание Сталина очистить физику от вредных буржуазных идей, как говорят, задал вождю риторический вопрос: «А кто мне бомбу делать будет?» К тому времени была успешно «почищена» биология, разгромлена «буржуазная лженаука» генетика и «буржуазная лженаука» кибернетика, преступно нетронутой оставалась физика с непонятными партийным вождям, в основном с образованием в несколько классов ЦПШ или чего-то подобного, теорией относительности и квантовой механикой. Берия, руководивший шарашками, в которых работали лучшие конструкторы и ученые, отлично понимал, что только свободный человек может творить и созидать и что без «буржуазных лженаук» сделать атомную бомбу не получится.

Сталин вопрос Берии понял и оставил физику в покое.

У Суслова не хватило здравого смысла Берии, чтобы придумать какой-либо иной вариант, кроме свертывания реформ и подавления всякой свободной мысли.

«Будь на месте главного идеолога кто-нибудь менее догматичный, чем Суслов, мы, может, жили бы в совершенно ином мире»

Марксизм изначально претендовал на научность своей общественной теории, а наука и идеология несовместимы. В науке нет идеологии, в науке есть парадигмы — принятая научным сообществом на данном этапе развития науки система взглядов. Как только новые знания рушат парадигму, происходит научная революция, формируется новая парадигма, пока и ее не уничтожат новые знания. Если бы Суслов действительно был марксистом, он первым делом открыл бы дискуссию о путях развития общества и самой марксистской парадигме, которая, очевидно, требовала как минимум коррекции. Если уж благотворные реформы противоречат сусловскому марксизму, то надо решить вопрос — оставить догму в неприкосновенности ценой остановки реформ или подправить сам марксизм, как и учил его основатель, чтобы он соответствовал новой реальности? Если имеется противоречие, то надо, в соответствии с Гегелем и Марксом, разрешить его таким образом, чтобы оно стало источником развития.

Необходимость совместить декларируемую научность и тем самым вечную изменяемость марксизма с неприкосновенностью его догм всегда была непреодолимым препятствием для догматиков, о которых сам Маркс говорил, что «если это марксизм, то я не марксист».

А главным догматиком в советском марксизме был Ленин.

Великий вождь пролетариата любые взгляды, отличающиеся от его собственных, без тени сомнения объявлял ревизионизмом, бернштейнианством, каутскианством, идеализмом, солипсизмом, догматизмом и т. п., совершенно не замечая, что при этом сам впадает в несовместимый с марксизмом догматизм. Так что у Суслова был перед глазами образец, которому он истово следовал.

А дискутировать-то было о чем.

Советский Союз находился на вершине могущества, и сформулированная еще Питиримом Сорокиным в 1944 году идея конвергенции двух систем просто витала в воздухе. В Советском Союзе ее главным адептом был академик Сахаров. Уж он-то отлично понимал, куда может завести не конвергенция, а дивергенция двух систем. Фактически Запад в то время уже прошел половину пути к Советскому Союзу, вводя мощные социальные программы и планирование и управление в рыночную экономику; и Советский Союз тоже прошел половину пути к Западу, фактически отказавшись от идеи мировой революции и объявив главной целью деятельности партии повышение благосостояния советских людей.

Знал ли Суслов, что любая революция заканчивается перераспределением собственности в пользу революционеров? Это закон. В Советском Союзе процесс несколько запоздал, только и всего. Только в этом вся разница с той же Францией. Если бы знал, то, может быть, это подвигло бы его опередить неизбежные события и перераспределить собственность без развала и распада страны, в рамках конвергенции.

Но для этого надо было думать, а начетчик и догматик Суслов более всего боялся свободной мысли. «Как бы чего не вышло…» Надо надеть калоши, пальто, закрыть окна, ехать со скоростью 60 км/ч и всего бояться. А то черт знает что получиться может…

И, будь на месте главного идеолога кто-нибудь менее догматичный, чем Человек-в-калошах, мы, может, жили бы в совершенно ином мире, где Советский Союз становился бы все более открытым и демократическим, а Запад — все более социалистическим. Это, конечно, безумное предположение, тем более что история сослагательного наклонения не знает, но в таком мире персонаж, подобный Клаусу Швабу, просто не смог бы появиться — его бы сбили на самом взлете, причем сразу с двух сторон. Как и любого другого, кто попытался бы нарушить всеобщий мир и спокойствие.

Но каждый раз, когда мы видим какое-нибудь деяние советского руководства, последствия которого были разрушительны для Советского Союза, сразу или в недалеком будущем, мы непременно натыкаемся на фамилию Суслова. Репрессии, военные вторжения, свертывание реформ, упорная, неостановимая борьба со всем новым и прогрессивным, ползучая сталинизация, гонения на лучших людей страны, всевозможные запреты и удушения — всегда за всеми этими гибельными для страны действиями мы видим длинную (190 см роста) фигуру товарища Суслова, главного идеолога, душителя и непущателя. Другие фигуры могут меняться, но Суслов есть всегда, это некая константа разрушения, которая обязательно присутствует в любом политическом уравнении с несколькими решениями и всегда своим весом преодолевает все остальные.  

Последними деяниями Суслова был ввод войск в Афганистан и выдвижение Михаила Горбачева на пост секретаря ЦК. Суслов как человек, отвечающий за международную политику партии, и как второй человек во власти мог бы остановить это безумное решение, которое продавливали Андропов, Устинов и Громыко. Но не остановил.

А Горбачев элементарно купил Суслова лестью. Михаил Андреевич иногда отдыхал в Ставрополе, вспоминая молодость. Тут-то Горбачев и продемонстрировал ему «Музей жизни и деятельности Суслова». Главный идеолог был растроган: такого еще никто не делал, и безо всякой подсказки со стороны! И поддержал Горбачева, хотя всем было известно, что это человек Андропова, которого Суслов недолюбливал.

Смерть Суслова, по мнению многих, была странной и чересчур своевременной. Александр Яковлев писал: «Суслов очень мешал Андропову, который рвался к власти. Суслов не любил его и никогда бы не допустил избрания Андропова Генеральным секретарем. Так что исключить того, что ему помогли умереть, нельзя».

­Другого мнения придерживался главный кремлевский врач Евгений Чазов. Суслов к своим 80 годам был очень болен, при этом не желал лечиться. У него была сильнейшая стенокардия, которую он упорно отказывался признавать, считая, что это болит сустав. Чазову пришлось изобрести мазь, якобы от боли в суставах, на самом деле включавшую в себя кардиологические средства. Ей Суслова и лечили. Поэтому его смерть никак нельзя назвать странной. А что до своевременности, так это всего лишь случайность. Очень вероятная, потому что средний возраст вождей был таков, что каждый мог умереть в любой момент, что и происходило на самом деле.

«Через месяц Беликов умер. Хоронили мы его все, то есть обе гимназии и семинария. Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Да, он достиг своего идеала!»

Судьба знатно подшутила над Сусловым. Все, что он делал для сохранения Советского Союза, оказалось деяниями по его разрушению; он сам, своими руками помог Горбачеву выбраться из Ставрополя в Москву, а на освободившуюся после его смерти должность секретаря ЦК был избран Андропов…