Парад штампов из Венеции: за что итальянскому режиссеру в Казани заплатили 100 тысяч евро

Хан-цирюльник и циник-романтик, испанский самокат и русская Барби, а также пыльные парики, балконы и сеточки — так открывали 41-й международный оперный фестиваль им. Шаляпина

«Пролились миллионы слезинок сострадания к оперным героям»

Шаляпинский юбилей для Казани действительно знаковое событие. Его масштаб в приветствии перед первым премьерным спектаклем обозначили Ирада Аюпова и ведущий мероприятия Эдуард Трескин. Но если министр культуры РТ лаконично поздравила всех с открытием фестиваля, то экс-баритон ТГАТОиБ им. Джалиля долго расхваливал этот «нерукотворный памятник Шаляпину» и зал, где «пролились миллионы слезинок сострадания к оперным героям, вспыхнули тысячи радостных улыбок и аплодисментов». Все это затягивало и без того обещавший стать продолжительным вечер.

А вот открыть праздничный форум итальянской оперой — решение логичное. Мировая слава русского баса из Казани началась в Ла Скала, где он триумфально спел партию Мефистофеля в одноименной опере Арриго Бойто. Также Федор Иванович сотрудничал с известным итальянским импресарио Виктором Форкатти и был женат на приме-балерине Ла Скала Иоле Ло-Прести. «Севильский цирюльник» в жизни Шаляпина тоже занимает особое место. В 21 год он впервые вышел в нем Доном Базилио (впоследствии эта партия станет его коронной), а в 1913-м поставил «Цирюльника» в ГАБТе.

Маэстро из Рима Марко Боэми (справа) и Дмитрий Никаноров (слева)

Интерпретаторы Фигаро: татарин перепел казаха

Несомненно, юбиляр был бы доволен музыкальной частью спектакля в Казани. Особенно оркестром, за который отвечал маэстро из Рима Марко Боэми. Стремительные темпы, невымученная легкость, четкая артикуляция, «говорящие» интонации, идеальный синхрон — все, чем славится итальянская школа, музыканты ТГАТоБ им. Джалиля пока демонстрируют на радость меломанам. Искрометная оркестровая звукопись брызжет так же, как шампанское, которое в финале открывают герои оперы. А довольный Боэми учтиво кланяется публике после каждого соло оркестра.

Достойной Шаляпина премьеру сделали солисты из Москвы и Петербурга — это тот случай, когда отсутствие оперной труппы сыграло театру на руку. В первый день Ярослав Абаимов (Альмавива) продемонстрировал распевное бельканто в ариях и экспрессивную интонацию в речитативах. К тому же артист «Новой оперы» необычайно статен и хорош собой. Дмитрий Скориков из «Геликон-оперы», вероятно, лучший наш Бартоло прямо сейчас: не только из-за филигранной вокальной скороговорки, но и благодаря искусным перевоплощениям из циника в скрытого романтика. Однако царствовала на премьере Светлана Москаленко (Розина) из Михайловского театра. Ее полетным фиоритурам, актерской харизме и кукольной красоте позавидует любая итальянская прима.

Антонина Весенина из Мариинского театра была скромнее Москаленко в речитативах, но показала подвижное лирическое сопрано в ариях

Во второй день Альмавиву пел Дмитрий Никаноров. Солист МАМТа зацепил пару фальшивых нот в каватине, зато порадовал фирменным итальянским произношением. Антонина Весенина из Мариинского театра была скромнее Москаленко в речитативах, но показала подвижное лирическое сопрано в ариях. Казанский Бартоло Ирек Фаттахов грубоват, как и положено буффонному злодею. Однако в технике почти не уступает своему коллеге Скорикову.

Отдельного разговора заслуживают интерпретаторы Фигаро. Открывший премьерный спектакль Эмиль Сакавов нарушил его звуковую идиллию. В выходной арии казахскому баритону не хватило темпа, дикции и вокальной техники: знаменитые колоратуры он произносил говорком. Впрочем, дело не только в этом (провальную каватину спишем на волнение), но и в спорном подборе типажа. Сакавов в «Цирюльнике» напоминает скорее сурового восточного хана, чем испанского пройдоху. Особенно когда орудует тростью на манер смертоносной шпаги.

А вот казанский Фигаро Артур Исламов во второй вечер удивил артикуляцией и певческой культурой, любовно пестуя каждый звук, в очередной раз заставляя удивляться, почему местные артисты с таким трудом пробивают себе дорогу в родной театр им. Джалиля. Также штатный солист ТГАТОиБ отлично вжился в роль и вовсю кокетничал с публикой. Гости-экстраверты встречали его бурными овациями. А интроверты с чистой совестью могли последовать завету Джорджа Баланчина — закрыть глаза и слушать музыку.

Казанский Фигаро Артур Исламов во второй вечер удивил артикуляцией и певческой культурой, любовно пестуя каждый звук, в очередной раз заставляя удивляться, почему местные артисты с таким трудом пробивают себе дорогу в родной театр им. Джалиля

Страшный самокат и полезный антракт

Исламов действительно достойный партнер самому Шаляпину. Однако сама постановка итальянца Бепи Морасси вряд ли бы впечатлила виновника торжества (да и любого насмотренного зрителя). Да, в сравнении с венецианским спектаклем итальянца 15-летней давности (того «Севильского цирюльника» можно увидеть на YouTube) «картинка» оптимистичная. Солнечные желтые дома, апельсиновое дерево передают жаркий испанский колорит и корреспондируют с реальной Севильей XVIII века. Однако, по сути, мы видим те же нафталиновые балконы, парики, сеточки на волосах (от них веет пылью так же, как от старых фолиантов Бартоло). А в придачу — семафорную пантомиму и бесплодные перемещения героев справа налево и обратно. Очевидно, так Морасси преодолевает пресловутую оперную статику, но в погоне за живыми мизансценами часто нарушает логику драматургии. Например, в признании Альмавивы — после томных взглядов на балкон Розины граф поет ей серенаду, стоя лицом к зрителю.

В стремлении к историческим реалиям режиссер (он же сценограф и автор костюмов) порой забывает о россиниевской партитуре. Массивные колонны и решетки на доме Бартоло, многослойные туалеты хора «заглушают» беспечную легкость музыки. А также лишают спектакль духа времени: не совсем понятно, когда он поставлен — сейчас или в XIX веке (об этом грехе морассиевских «Цирюльников» «БИЗНЕС Online» рассказывал оперный критик «Коммерсанта» Сергей Ходнев). Если Бепи сохранил время действия, то почему Фигаро въезжает в спектакль из зала на самокате? (Попутно чуть не сбив нашего корреспондента.) Перед премьерой Морасси объяснял, что первые велоустройства появились в Европе еще в 1761 году. Но самокат цирюльника, хоть и обтянут старой тканью, выглядит вполне современно.

Казанский «цирюльник» за 100 тысяч евро: праздник от дона Джузеппе из Венеции

Диссонанс видимого и слышимого снимает финал первой картины, где герои действуют на авансцене. Пока Альмавива и Фигаро думают, как проникнуть в дом Бартоло, за внутренним занавесом меняются декорации. Однако интригу прерывает внеплановый антракт. Пресс-служба ТГАТоБ объяснила его технической необходимостью, добавив, что пауза вошла в «Казанского цирюльника» на постоянной основе. Но, по правде, это решение обескураживает. Времени сменить декорации вроде бы достаточно, а устать за 45 минут профессиональные артисты не могут.

Возможно, «техническая необходимость» действительно существует, хотя казанские коллеги напоминают, что в театре им. Джалиля с необычайным трепетом относятся к антрактам, которые дают возможность дополнительного заработка на эчпочмаках и шампанском. И, кажется, это именно тот случай.

Между тем это большой риск зрительским вниманием, во второй классической для «Цирюльника» паузе часть публики отправилась домой, видимо, решив, что четыре часа итальянской комической оперы посреди рабочей недели — это перебор.

Если в Казани хотели удивить размахом проведения юбилея Шаляпина (только кого?) или показать миру, что дирижер и режиссер из Западной Европы готовы работать в России и сейчас, то все получилось

Парад штампов от «режиссера третьего ряда»

Но не будем во всем винить антракт. Среди меломанов наверняка были те, кто ушел сознательно, не выдержав нафталина от постановщика из Венеции. И не потому что Морасси — убежденный классик, который не отправляет героев XVIII века в Голливуд или на митинги антиглобалистов. Большого режиссера слышно даже на пустой сцене, а голос итальянца, средней руки профессионала, затерялся среди симпатичных клише. Да, переодевания, передразнивания, имитация выпившего франта до сих пор нравятся публике. Но это не повод превращать спектакль в парад штампов.

Справедливо отметим пару актуальных режиссерских решений — например финал первого акта, где солдаты меняют ружья на музыкальные инструменты. Или комичный жест Бартоло, передающего маэстро Боэми листок с нотами своей арии. Но эти удачные находки явно не стоят беспрецедентного для оперной Казани гонорара в 100 тыс. евро, который «отвалили» Морасси.

В общем, если в Казани хотели удивить размахом проведения юбилея Шаляпина (только кого?) или показать миру, что дирижер и режиссер из Западной Европы готовы работать в России и сейчас, то все получилось. А вот создать спектакль, который стал бы событием в оперной жизни страны, — нет. Судьба нового «Цирюльника» предсказуема, как и прочих постановок в ТГАТОиБ, — три-четыре показа в первый год, а дальше один-два за сезон по мере надобности. А таковая у публики будет прослеживаться не очень активно, все-таки и постановка не шедевр, да и само название не такое хитовое для нашего зрителя, в отличие от «Травиаты» или «Евгения Онегина». Так что память о гонораре дона Морасси грозит пережить саму его работу в столице Татарстана.