Сначала был ковер: казанский «Дөр» в поисках почетного места в тувинской юрте

«Дөр» — результат работы творческого объединения «Алиф» и театральной площадки MOÑ. В этом году на «Золотой маске» эта постановка претендует на то, чтобы стать лучшим спектаклем года в области современного танца

«Мы стремимся обратиться внутрь себя»

«Дөр» — результат работы творческого объединения «Алиф» и театральной площадки MOÑ. В этом году на «Золотой маске» эта постановка претендует на то, чтобы стать лучшим спектаклем года в области современного танца. Также Марсель и Мария Нуриевы (как авторы и исполнители проекта) претендуют на награды за лучшую работу хореографа в contemporary dance и за лучшую мужскую / женскую роль в балете — современном танце. А их коллеги по спектаклю Сугдэр Лудуп, Эрик Марковский и Мелас Спиридон представлены в номинации «Лучшая работа композитора в музыкальном театре».

«Участие в „Золотой маске“ для нас очень ценно. Если честно, даже не ожидали, что будем номинированы на эту премию, — признался нашему корреспонденту перед показом Нуриев. — Я очень рад, что мы можем поговорить со зрителем через нашу хореографию и музыку, которую вместе с музыкантами искали в процессе импровизации. Отправной точкой спектакля послужил ковер, на котором мы с Машей танцуем дома, а теперь и на сцене. „Дөр“ в переводе с тувинского языка означает „почетное место в юрте“. Вот и в перформансе мы стремимся обратиться внутрь себя, понять, кто мы и зачем находимся здесь. Это сложный процесс, через который формировалось и звучание „Дөр“, и его pas (танцевальный шаг — прим. ред.), и форма».

Свой духовно-телесный поиск авторы начали еще до старта спектакля, расположившись на ковре в позе лотоса и не замечая рассаживающуюся по кругу публику. А ее было много: малая сцена театра им. Маяковского оба вечера московских показов едва вместила всех, включая гендиректора «Золотой маски» Марию Ревякину, желающих посмотреть на уже зарекомендовавших себя мастеров казанского танцмодерна. Впрочем, Нуриевы уже давно не ограничивают себя географическими и национальными привязками. Они беседуют со зрителем на универсальном языке тела, который каждый понимает по-своему в силу возраста, жизненного опыта и профессионального бэкграунда. Сюжеты и аллюзии, возникающие у балетоманов по ходу «Дөр», могут разниться, но очевидно одно — все, кто мало-мальски разбирается в современном танце, получают эстетическое и интеллектуальное удовольствие.

Малая сцена театра им. Маяковского оба вечера московских показов едва вместила всех, включая гендиректора «Золотой маски» Марию Ревякину, желающих посмотреть на уже зарекомендовавших себя мастеров казанского танцмодерна

Жизнь как структурированная импровизация

Поклонники нарратива увидят в 50-минутном перформансе яркую историю мужчины и женщины: случайное знакомство, сильные чувства, бурные ссоры и примирения, взросление, смерть или новый вызов в финале. Чтобы представить ее, Нуриевым даже не нужно играть: они оба живут на сцене. И дело не только в их семейном статусе и крепкой выучке (изначально артисты обучались искусству драмы и теории театра), но и в природной пластике — особом движении, где каждый жест говорит, а поза дышит. Этим Нуриевы владеют в совершенстве, а значит, могут высказываться и дискутировать на любые темы.

Адепты чистого искусства насладятся ажурными узорами музыки, танца, света, и, разумеется, ковра. Мягкий бордовый гигант с цветами, прямоугольниками и овалами — полноправный и едва ли не главный участник действия. Для солистов это сцена, дом и вся планета. Именно ковер побуждает героев начать поиск самоидентичности (в пантомимном entrée они благоговейно прикасаются к нему кончиками пальцев). Палас одновременно сдерживает и раскрепощает героев, окрыляет и притягивает к земле; ему же артисты поклоняются и аплодируют в финале вечера.

Ковер в драматургии спектакля — это и «лобное место» для священного ритуала. Именно его проводят солисты для себя и отрешившихся от конкретики балетоманов

Ковер в драматургии спектакля — это и «лобное место» для священного ритуала. Именно его проводят солисты для себя и отрешившихся от конкретики балетоманов. «Дөр» — своеобразный гимн телу, скрупулезное исследование и демонстрация его возможностей. Экспериментируя, Нуриевы пошли по пути классика танцевального постмодерна Уильяма Форсайта и буквально «разобрали» себя на части. Их головы, стопы, локти, кисти, пальцы живут отдельно от корпуса и движутся как на шарнирах (лишь изредка авторы себя «проверяют», нащупывая классическую ось). Но, в отличие от звездного предшественника-американца, всю эквилибристику Нуриевы выполняют в условиях контактной импровизации, где па одного солиста дает импульс к па другого.

«В перформансе есть закрепленные куски текста, — отмечает Нуриев, — но многое рождается на ходу, поэтому действие можно назвать структурированной импровизацией. Музыка, танец, свет, пространство — все здесь одинаково важно. А также важен зритель, который включается или не включается в наш диалог».

Чтобы присоединиться к театральному ритуалу, публике нужно подстроиться под рваный темп спектакля, а также связать пластический рисунок с музыкальным

Игра видимого и слышимого

Чтобы присоединиться к театральному ритуалу, публике нужно подстроиться под рваный темп спектакля (авторы выстраивают его по принципу contraction and release (сжатия и расслабления времени), популярном в танце модерн), а также связать пластический рисунок с музыкальным. В тон причудливых узоров танца композиторы прямо в зале творят свой восточный ковер — многослойную интернациональную партитуру, смело переплетая в ней ритмы, звуки, мотивы и тембры.

Спиридон на турецкой флейте изысканно играет греческие квазипсалмы, Марковский гулко отбивает ритм на персидском бубне и звенит индийскими гунгру, а Лудуп расписывает музыкальную ткань горловым пением и виртуозной игрой на тувинском игиле (традиционный музыкальный струнный смычковый инструмент Сибири — прим. ред.). Под мерцание света музыка и движение то сливаются друг с другом, то контрапунктируют, выстраивая свои отношения и перипетии сюжета. А это даже в формате современного танца вечная классика.