«Я назвал шрифт «татарская скоропись», ведь в Татарстане любят стилизованные русские буквы»

Владислав Баранов: «Каллиграфия очень многогранна. Это один из самых сложных видов деятельности человека, поэтому он априори полезен» Фото: Оксана Король

«Часто во время работы понимаешь, какой ты бестолковый человек»

— Владислав, на этой неделе в галерее «Хазинэ» ГМИИ РТ открылась выставка, посвященная 300-летию Казанской духовной семинарии. Среди современных художников, представленных на ней, есть и вы. Как шел отбор работ для экспозиции, учитывая специфику заявленной темы?

— Кураторы проекта уже знали меня и видели мои работы на других выставочных проектах, поэтому с отбором проблем не возникло, и меня пригласили. Все-таки корни искусства растут из христианства, в моих работах, которые участвуют в этой выставке, например, есть высказывания известных святых отцов. Просто оформлены они в более современном ключе, и, в принципе, это может быть интересно зрителю.

На выставке представлены три моих работы. Это «Каллиграфический этюд №1», где обыгрывается тема любви. Там на заставке находятся две цапли, которые совершают брачные танцы. Вторая работа — «Свобода» — посвящена высказываниям святых отцов о свободе, тому, как они понимали это понятие. Третья работа — «Заповеди блаженства» — содержит 9 заповедей, которые на Нагорной проповеди говорил Иисус Христос: о том, что «Блаженны нищие духом…» и так далее (кстати, сейчас многие не понимают смысл этих слов). Можно, наверное, было показать и больше работ, но я заявил три, и их взяли.

«Каллиграфический этюд №1», где обыгрывается тема любви. Там на заставке находятся две цапли, которые совершают брачные танцы» Фото: «БИЗНЕС Online»

— При этом вы признаетесь, что считаете каллиграфию искусством, в котором нельзя достичь совершенства. Почти как тот преподаватель философии, ставящий на экзамене тройку студенту со словами: «Даже я знаю этот предмет только на четверку, а на отлично — только Всевышний». При этом вы утверждаете, что через каллиграфию можно воспитать в себе нового человека. Каким образом?

— Просто погрузившись в рабочий процесс. Сегодня много людей по всему миру занимаются каллиграфией. В России тоже есть интересные мастера, не буду говорить, кто из них лучше, кто хуже. Важно другое: каллиграфия очень многогранна. Это один из самых сложных видов деятельности человека, поэтому он априори полезен. Сергей Вячеславович Савельев (российский ученый-биолог — прим. ред.) говорил, что во время работы пером работает больше 10 полей коры головного мозга, так что каллиграфия — настоящая гимнастика для ума. Также она развивает художественный вкус, учит усидчивости и терпению, нормализует самооценку. Часто во время работы понимаешь, какой ты бестолковый человек (смеется).

Даже многие студенты-художники признаются, что чувствуют себя на моих уроках «как в первом классе». Зато уже через несколько месяцев начинают тщательнее разглядывать буквы и понимают, что на многие вещи мы просто не умеем правильно смотреть. Вместе с каллиграфией люди заново открывают для себя мир и делают это гораздо быстрее, чем во время занятий живописью. Некоторые ученики во время курса заглядываются на уличные деревья и сравнивают их ветви с буквами. Так что каллиграфия еще и учит нас любить природу, через нее познавать себя и совершенствовать свой внутренний мир. Это путь, на который всем нам желательно встать.

— А какого человека вы сами в себе воспитали за годы занятий каллиграфией?

— Признаюсь честно: я ленивый человек и воспитывать себя очень сложно. Это беспрестанный труд. Ручное письмо требует от мастера предельной точности и внимания, а чтобы достичь успеха, нужны годы работы. Думаю, я стал более организованным и приблизился к желаемому уровню мастерства. Но, к сожалению, больше преподаю, чем работаю как художник. У меня нет возможности посвящать каллиграфии по 6 часов в день, как это делает, к примеру, Александр Боярский. Да, я экспериментирую со шрифтами дома, что-то показываю студентам на уроках, но пишу очень медленно. Не так, как знаменитый мастер остроконечной кисти Петр Петрович Чобитько. У него в руках перо действительно порхает.

«Признаюсь честно: я ленивый человек и воспитывать себя очень сложно. Это беспрестанный труд. Ручное письмо требует от мастера предельной точности и внимания, а чтобы достичь успеха, нужны годы работы. Думаю, я стал более организованным и приблизился к желаемому уровню мастерства» Фото: Оксана Король

— На Руси каллиграфию называли средством от дураков. Почему, как вы думаете?

— Во-первых, она воспитывает усидчивость, терпение и вдумчивое отношение к делу. Человек с такими качествами не может быть глупым. Да и в целом, чтобы писать красиво, должна работать голова (после напряженной работы у меня порой «взрывается» мозг). Труд дурака никогда не вызовет эстетического наслаждения. Во-вторых, многие каллиграфы черпают мудрость из переписанных книг — Евангелия, деяний апостолов, святых отцов и других. Это серьезная литература, кардинально меняющая наше мировоззрение.

— Сейчас на фоне любви ко всему национальному поднимается ли интерес в России к древнерусской каллиграфии?

— Незначительно. Пик популярности каллиграфии, к сожалению, уже прошел. Он пришелся на время распада СССР, когда мы осваивали все, что ранее было недоступно. На рубеже 1990–2000-х в России появились первые профильные мастера. Многих из них подготовил тот самый Чобитько — основатель петербургской школы каллиграфии. Сейчас у нас много профессиональных каллиграфов, в частности молодых, но ожидать большего ажиотажа, чем 25 лет назад, сложно. Да и нужно ли? В этом плане каллиграфию можно сравнить с музыкальной классикой. Известный дирижер Бенджамин Цандер вспоминал: «Мне часто говорят о целях искусства. Мол, если сейчас в стране есть 3 процента любителей классической музыки, наша задача — достичь хотя бы 4 процентов. Это будет круто! Но ведь искусство совсем не в этом».

Я просто вижу, как развивается каллиграфия, и радуюсь. Одни мастера работают на бумаге, другие осваивают новые программы на айпадах (в дизайнерских шрифтах всегда есть какие-то недоработки и проблемы, а каллиграфия готова их решать). Но, из-за того что все это сложно, многие отсеиваются. Понимаете, одного желания красиво писать недостаточно. Для этого нужно приложить максимум усилий и не сдаться, даже если на первых порах получаются каракули.

«Я подхожу к шрифтам творчески, как и древнерусские мастера» Фото: Оксана Король

«Соединяю яркие детали из разных шрифтов и получаю интересные гибриды»

— Вы открыли для себя каллиграфию достаточно поздно, после 30 лет. Почему, будучи действующим живописцем, вы обратились к этому сложнейшему искусству?

— Я с юности хотел достичь мастерства. Поэтому и поехал поступать в Санкт-Петербургскую академию имени Репина на факультет графики. Увидел в книгах репродукции высокопрофессиональных студенческих работ академии и понял, что хочу уметь так же. В Казанском художественном училище мне дали необходимую базу, в академию же я приехал за мастерством. А потом познакомился с каллиграфией и понял, что это высшее мастерство. Хороший мастер должен виртуозно владеть линией, следить, чтобы каждый штрих был на месте. К этому стремятся не только каллиграфы, но и художники. Например, Валентин Серов переводил свои наброски, чтобы линия была живой и красивой. Я убежден, что каллиграфия очень полезна художникам: у тех, кто владеет скорописью, часто более мастеровитая живопись.

— Каллиграфией вы увлеклись, познакомившись с работами легендарного британского мастера Дениса Брауна.

— Да, и других каллиграфов тоже. Когда я учился в академии, интернет еще не был популярен и я не мог свободно изучать каллиграфию. К нам на занятия приходил председатель национального союза каллиграфов России Чобитько. Я почти не знал его работ, но с интересом слушал. А уже позже из интернета узнал, что каллиграфия — потрясающее искусство. Мне нравится, что каллиграф может быстро делать красивые вещи, сейчас это очень актуально.

— Древнерусская каллиграфия сейчас одна из самых интересных областей для творческого исследования мастеров. Какие авторские приемы вы используете в своей работе?

— Я интересуюсь не только древнерусской каллиграфией, но и ей тоже. Исторически древнерусская каллиграфия развивалась очень интенсивно и за очень короткий промежуток времени в тысячу лет (в других странах это шло гораздо дольше) совершила огромный скачок. Но с петровскими реформами она пошла другим путем и стала более европеоидной. Сейчас у современных мастеров есть возможность поднимать и переосмысливать древнерусские шрифты, открывать что-то новое. Европейские шрифты уже изучены от и до, а в наших до сих пор находят необычные формы. Они очень нравятся зарубежным каллиграфам.

Я подхожу к шрифтам творчески, как и древнерусские мастера (та же буслаевская вязь XV века с элементами арабской стилистики — смелый эксперимент в эпоху православия и самодержавия). В основном соединяю яркие детали из разных шрифтов и получаю интересные гибриды, эдакие «колоновидные яблони». Так работает большинство каллиграфов, лишь единицы изобретают что-то чисто свое. До этого нужно профессионально и духовно дорасти. Я пока еще не готов.

— Какие интересные гибриды вы уже успели найти?

— Например, соединил арабский насх и русскую скоропись. Это случилось в работе «Ода Державина „Бог“», которая путешествует по России уже несколько лет. Я назвал свой шрифт «татарская скоропись», ведь в Татарстане любят использовать стилизованные русские буквы. В моем гибриде пластика скорописи и графемы (скелеты) старописных букв остались, но внешне буквы преобразились из-за того, что я сменил наклон инструмента, увеличив толщину линий. Уверен, это не единственный возможный синтез русской и арабской вязи. Подобные эксперименты будут осуществлять еще не один десяток лет.

— Расскажите подробнее об этой работе.

— Меня вдохновила история города Мологи. Его затопили, когда строили Угличскую ГЭС, об этом даже сняли документальный фильм. Во время потопа монастыри и храмы ушли под воду. Я запечатлел часть города наверху (поэтому на картине есть лодка) и часть подводного пейзажа: покосившийся, упавший с колокольни колокол, фигуры святых Владислава и Алексея.

— Как вы выбираете шрифты для их последующего синтеза?

— Обычно ориентируюсь на свой вкус. Недавно соединил итальянский курсив с древнерусским полууставом, вышло интересно. Итальянский курсив — один из самых красивых и ходовых шрифтов, его часто используют в рекламе. Древнерусский полуустав, который я преподаю, не столь популярен, но тоже любопытен. Дело в том, что в итальянском курсиве штрихи и повороты пера получаются с талией (энтазисом). Если добавить их в полуустав, он станет более изящным. И таких вариантов может быть очень много. Просто этим надо заморачиваться, а древнерусским мастерам было некогда: они очень много писали.

«Недавно соединил итальянский курсив с древнерусским полууставом, вышло интересно» Фото: Оксана Король

«Истинное мастерство всегда будет в цене у богатых людей»

— Почему после Питера решили вернуться в Казань?

— Хороший вопрос. Почти все мои сокурсники хотели остаться в Петербурге, потому что приехали туда из разных уголков России. Но у меня были другие мечты. Я вырос в деревне и настолько ее полюбил, что хотел жить там, где тихо (а Петербург все же шумный густонаселенный мегаполис), там, где можно спокойно работать и созерцать красоту. В этом мы схожи с Эндрю Уайетом (один из самых известных американских живописцев и графиков XX века — прим. ред.). Он во время работы тоже целиком погружается в пейзаж и сливается с ним. Это особое состояние, и даже не все художники поймут, о чем я говорю. В городе есть своя красота, но я думаю, что природа — наш лучший учитель (и в этом солидарен с Цицероном и Леонардо да Винчи). В ней заложено совершенство, которое нас вдохновляет. Когда-то я мечтал перебраться в сибирскую деревню. Может, хорошо, что не уехал, но жить в городе мне не очень нравится. Приходится мириться из-за интересов семьи. Так что бытовуха съедает художника.

— В академии Репина вас учили преимущественно реалистической живописи и графике. Вы до сих пор придерживаетесь этого стиля, да и каллиграфия — это во многом искусство академическое. Насколько сегодня традиции в искусстве востребованы и почему остаются важными для вас?

— Академическое искусство сродни черному цвету в моде. Оба всегда будут в тренде. К тому же зритель охотнее тянется к тому, что ему понятно. А традиционная живопись и каллиграфия для большинства гораздо доступнее, чем абстрактное или цифровое искусство (их далеко не все готовы осваивать). На одной из конференций мы с экспертами обсуждали, какое место может занять каллиграфия в современном обществе, и пришли к выводу, что ручное письмо как истинное мастерство всегда будет в цене у богатых людей, а простые люди будут довольствоваться цифровыми экспериментами.

«Погружаясь на глубину» я создал для проекта «Человече». По условиям программы нужно было написать что-то на социальную тему» Фото предоставлено галереей «БИЗОN»

— В фонде галереи «БИЗОN», с которой вы сотрудничаете, есть ваши работы «Погружаясь на глубину» и «Дела плоти и плоды духа». Расскажите об их замысле и художественном воплощении.

— «Погружаясь на глубину» я создал для проекта «Человече». По условиям программы нужно было написать что-то на социальную тему. Я долго думал, что сделать, и в итоге обратился к жизненному опыту (это хороший способ для художника). Вспомнил, что когда-то смотрел классные программы Жака Ива Кусто, и взял его высказывания для своего полотна. Также на эту работу меня вдохновила дизайнерская бумага с особой поверхностью и печатная графика, которую сейчас мало кто использует, — изображение напечатано с пленки.

«Дела плоти и плоды духа» тоже создавались для какого-то проекта. Нужно было сделать интересный графический лист. Я задумал нечто эпическое — о борьбе добра и зла — и обратился к словам апостола Павла из Священного Писания, но, на мой взгляд, задумка не до конца удалась. Неплохо получились контраст черного и белого, фигуры бегущих людей, но каллиграфия оставляет желать лучшего. Из-за педагогической нагрузки у меня было мало времени, и пришлось импровизировать. А по-настоящему пытливый мастер должен продумать все этапы работы, от первых «почеркушек» до генерального эскиза. Хорошо, что рядовой зритель не разбирается в тонкостях каллиграфии. Профессионал бы сразу сказал: тут Баранов дал дрозда (смеется).

«Дела плоти и плоды духа» тоже создавались для какого-то проекта. Нужно было сделать интересный графический лист. Я задумал нечто эпическое — о борьбе добра и зла — и обратился к словам апостола Павла из Священного Писания, но, на мой взгляд, задумка не до конца удалась» Фото предоставлено галереей «БИЗОN»

— Ваша самая известная и масштабная работа — «Ночной Кремль» — стала лауреатом премии имени Фешина. Особенно впечатляет протекающая под башнями Кремля Казанка со стихотворениями Тютчева и Фета. Как родилась такая концепция?

— Наоборот, это одна из самых неизвестных моих работ. Она очень мало выставлялась. В «Ночном Кремле» я тоже объединил живописный пейзаж и каллиграфию. Зритель видит Казанский кремль и реку, где «плывут» стихи и высказывания известных поэтов. Это простой и одновременно выигрышный ход: течение реки похоже на человеческую речь. Я рассчитывал прежде всего на внешний эффект, хотя особо пытливые озаботятся и содержанием текста. Оно очень серьезное. Есть высказывания о природе, есть строки из стихотворения Фета «В осени первоначальной…». Есть знаменитые слова Ральфа Уолдо Эмерсона: «Человек странствует по миру в поисках красоты, но должен нести ее с собой, иначе его путешествие окажется бесполезным». Мне они очень близки.

— Какая связь между изображением ночного Кремля и поэтическими строками?

— Прямая, она объединяет нас и природу. Река — это экосистема, а меня всегда волновали вопросы взаимодействия человека и природы: то, как мы относимся к окружающей среде и что она нам дает. Это глубокая и неисчерпаемая тема, в том числе для искусства. Образцовый альянс человека и природы сохранился разве что в первобытных племенах. Забавно, что на дворе XXI век, а идеальные отношения с природой складываются не у цивилизованных людей, а у аборигенов.

«В «Ночном Кремле» я тоже объединил живописный пейзаж и каллиграфию. Зритель видит Казанский кремль и реку, где «плывут» стихи и высказывания известных поэтов. Это простой и одновременно выигрышный ход: течение реки похоже на человеческую речь» Фото: Оксана Король

«Студенты признаются, что каллиграфия меняет их жизнь в лучшую сторону»

— Вы говорили, что сейчас преподаете больше, чем пишете. Почему решили сделать акцент на педагогике?

— Все просто: художнику нужна зарплата, а куда еще податься? Продавать работы удавалось не так часто, хотя я реализовывал даже студенческие работы, например, в Финляндии. Сначала я преподавал в казанском филиале Академии имени Сурикова. Параллельно устроился работать в школу, где преподаю до сих пор. Только сейчас это инженерный лицей.

— В эпоху смартфонов и других гаджетов помогает ли каллиграфия детям сохранить навык письма и воспитать в себе достойную личность?

— Детям я преподаю живопись, но считаю, что ручное письмо для них полезнее, потому что через него действительно воспитывается личность. Каллиграфия хорошо вправляет мозги и вырабатывает характер, но российским детям не всегда легко погрузиться в рабочий процесс. Они хотят получить все и сразу (это особенность менталитета), а каллиграфию за пару недель не освоишь. Поэтому я радуюсь, когда вижу в соцсетях педагогов, подающих ребятам материал в игровой форме. Я пока так не умею, хотя уже давал детские мастер-классы в Казанском кремле и получал хорошую отдачу. Нам нужны не только специальные программы, но и люди, которые по-настоящему любят детей. Хочется видеть специалистов, работающих по завету Сухомлинского: «Свое сердце отдаю детям».

— Вы долго преподавали в филиале Академии имени Сурикова? Он закрылся. На государственном уровне каллиграфия сейчас менее востребована?

— Увы, да. Так складываются обстоятельства. Филиал академии перестали финансировать и закрыли. Жаль, я проводил там занятия по каллиграфии и, возможно, продолжил бы. С другой стороны, в вузах сейчас такие зарплаты, что можно и уйти спокойно. Молодые специалисты вообще получают копейки (но это отдельный разговор). Может быть, когда-то буду преподавать шрифт в Казанском федеральном университете. Правда, не очень хочется…

Давайте вернемся к творчеству. Я покажу вам одну из моих знаковых работ — «Молитву оптинских старцев». Это типичная древнерусская скоропись с вкраплением авторских подходов. «Молитва…» родилась благодаря моим ученикам. Я должен был показывать им на практике, как правильно работать, и записал молитву оптинских старцев. Это святые, которые жили в монастыре Оптина Пустынь около Козельска, недалеко от Москвы. Место известное и намоленное: верующие люди до сих пор совершают туда паломничество.

«Стараюсь использовать в работе все, что умею, и получаю интересные миксты» Фото: Оксана Король

— «Молитву» вы писали в этюднике. А мольберт для более крупных работ не используете?

— Нет, так как он занимает много места. Денег на трехкомнатную квартиру тоже пока нет. Поэтому пользуюсь этюдником, но большие холсты он не выдерживает. Кстати, вот еще одна моя работа — «Свияжская уха». Это полотно в виде двери, родившееся в рамках проекта «Свияжский дом». Здесь я соединил каллиграфию и живопись, получилось забавно. Вообще, стараюсь использовать в работе все, что умею, и получаю интересные миксты. Изображения и каллиграфию люди соединяли уже в древности в наскальных рисунках с надписями. Потом появились книги с иллюстрациями. Я применяю каллиграфию в станковой графике. Это не ново, но достаточно необычно.

— В начале разговора вы говорили, что каллиграфия очень полезна для человека. Расскажете о положительных примерах из вашей личной практики?

— Мои студенты признаются, что каллиграфия меняет их жизнь в лучшую сторону. Многим она помогла пережить чувства подавленности и одиночества во время карантина, кому-то — легче адаптироваться после возвращения из Европы. Суть в том, что во время занятий отвлекаешься от всех мыслей и как будто попадаешь в другой мир. В этом каллиграфия сходна с медитацией. Она умиротворяет и нормализует эмоциональный фон человека. В одном из каллиграфических центров опрашивали детей, и многие говорили, что приходили на уроки в плохом настроении, а уходили в хорошем.

Некоторые взрослые студенты рассказывают, что занятия помогли им быстрее восстановить здоровье после травм. Та же работа с остроконечной кистью требует отдачи всего тела. Есть даже специальная каллиграфическая гимнастика на пальцы, голову или спину. Я показываю на уроках специальные упражнения, помогающие правильно держать позвоночник. Для серьезных занятий каллиграфией нужно, чтобы он был подвижным, так как все движения идут от спины. Очень полезны разминочные упражнения — круги, гармонические кривые. Многим они помогали после перелома руки.

«Занятия для меня очень важны. Хороший каллиграф постоянно должен совершенствовать технику, иначе его уровень будет падать» Фото: Оксана Король

«Хороший каллиграф постоянно должен совершенствовать технику»

— Вы регулярно совершенствуете свое мастерство, обучаясь у известных российских каллиграфов. Что опытному мастеру дает этот опыт?

— Пару лет назад я обучался английскому курсиву у Сабины Алияровой и итальянскому курсиву у Елены Ройтенберг. Сейчас поучился бы у Чобитько, но для этого нужно ехать к нему в Петербург, онлайн Петр Петрович не занимается. Занятия для меня очень важны. Хороший каллиграф постоянно должен совершенствовать технику, иначе его уровень будет падать. А курсы помогают мастерам развиваться, видеть новые ходы и росчерки в шрифтах. Иногда на занятиях я тренирую простые движения, над которыми не успеваю поработать дома.

— Чтобы проводить онлайн-курсы, вам понадобились коммерческие навыки?

— Нет, я только преподаю, а организацией и набором студентов занимаются другие люди. У нас для этого есть целая команда — «Школа русских ремесел». Мне же интереснее учить людей красиво писать.

«Одна из моих любимых смешанных работ посвящена театру. Она была сделана специально для биеннале печатной графики «Всадник». Я использовал монопитию — технику, в которой можно работать дома. Изображение написано и отпечатано на пленке, из-за этого у него такая  интересная фактура» Фото: Оксана Король

— Вы не только каллиграф, но и действующий художник. К чему стремитесь в своих живописных полотнах?

— К символизму. Часто героями картин становятся мои близкие. Однажды я написал сон маленькой дочери, в котором плавают тунцы. Также мне нравится акварель, иногда использую темперу (краски, где используется порошковый пигмент и связующая масса на основе ПВА, — прим. ред.). Люблю рисовать пейзажи, хотя по сравнению с полотнами Эндрю Уайета это детский лепет. Уайет стремился к предельной детализации: к примеру, свой знаменитый полевой пейзаж «Мир Кристины» он писал пять месяцев. Я пока не располагаю таким временем, но при случае попробовал бы сделать нечто похожее.

Одна из моих любимых смешанных работ посвящена театру. Она была сделана специально для биеннале печатной графики «Всадник». Я использовал монопитию — технику, в которой можно работать дома. Изображение написано и отпечатано на пленке, из-за этого у него такая интересная фактура. Потом я распечатал каллиграфический текст и перенес его на пленку с помощью ацетона. Использовал высказывания о театре уважаемых людей, например Петра Ильича Чайковского. Он говорил: «Ни музыка, ни литература, ни какое бы то ни было искусство в настоящем смысле слова не существуют для простой забавы. Они отвечают более глубоким потребностям человеческого общества, нежели обыкновенной жажде развлечений и легких удовольствий».

— Чуть выше вы упомянули, что не занимаетесь продажей работ на регулярной основе, почему?

— Я в основном обучаю письму, поэтому у меня мало работ. О продажах сейчас даже не задумываюсь. Если удается поучаствовать в выставке — уже хорошо.