Михаил Вырин: «Наша музыка существует вопреки законам шоу-бизнеса»

Михаил Вырин

«МЕДВЕЖИЙ УГОЛ» — ЭТО ДЕЛО МОЕЙ ЖИЗНИ

— Михаил, недавно в Казани с большим успехом состоялся ваш традиционный осенний концерт. Почему «Медвежий угол» так редко выступает у нас в городе?

— В Казани мы доступные, свои, родные, поэтому стараемся не надоедать и делать так, чтобы интерес к нам не угасал. На самом деле, с половиной людей, которые приходят на наши концерты, мы общаемся и встречаемся в повседневной жизни. Так что получается, концерт мы устраиваем для второй половины (смеется). Конечно, это шутка. Мы выступаем для всех. На нас приходят те, кто хочет послушать именно нас. Процент случайных людей очень невелик, поэтому и организаторы, которые нас приглашают, и люди, которые приходят на наши концерты, всегда очень тепло нас встречают. Грех жаловаться.

Выступаем же мы редко потому, что у нас практически у каждого есть еще какая-то работа, с которой все нужно согласовывать. Кто-то из нас занимается музыкой профессионально, кто-то совмещает. Так что большие концертные туры для нас сейчас нереальны. Мы не можем связать это с семьями, с работой. Так что если у нас и случаются туры, то дня на три, не больше.

— Получается, не для всех участников вашего коллектива «Медвежий угол» является основным видом деятельности?

— Основная она только для меня. Это дело моей жизни. Хотя все равно периодически у меня всплывают какие-то работы, которые надо делать, и они отнимают большую часть времени и сил. Но как бы то ни было, «Углом» я занимаюсь практически 20 лет, это важнее.

— А чем вы и другие участники занимаетесь помимо группы?

— Да кто чем. Например, Андрей Сидоров — наш аккордеонист, профессиональный музыкант, виртуоз. Он занимается исключительно музыкой, задействован в разных проектах. У Линара Ризатдинова, бас-гитариста, работа также связана с музыкой — он звукорежиссер. Александр Батраков — наш перкуссионист, флейтист и автор части песен — профессиональный художник. Это любимое занятие занимает у него большую часть времени. У меня тоже периодически возникают дела. Когда в Казани, когда в другом городе. Это совершенно разная работа, но она связана с музыкой.

«ДЕВОЧКА ДАВНЫМ-ДАВНО ПОТЕРЯЛАСЬ, А ГИТАРА ДО СИХ ПОР СО МНОЙ»

— С чего вообще началось ваше увлечение музыкой?

— Сколько себя помню, музыка всегда притягивала. Ставили меня на стул — я исполнял «Что тебе сниться, крейсер Аврора». Пел в хоре «Подснежник» замечательного человека и педагога Александра Николаевича Додосова.

— Во сколько лет впервые взяли гитару в руки?

— Мне было лет 13 - 14. Девочка понравилась — захотелось произвести впечатление. Стал учиться играть на гитаре. Девочка давным-давно потерялась, а гитара до сих пор со мной. К тому же, наверное, гитара, особенно в то время, в середине 80-х годов, была символом воли и молодости. Не только у рок-героев, но и у цыган, испанцев с их фламенко и огненными танцами. Наверное, хотелось им подражать.

— Научившись играть, какую песню подобрали первой? Кому ее сыграли?

— Их было несколько, они были дворовые. Сейчас не помню даже, о чем (улыбается). Что-то про любовь, мальчишек и девчонок. Собирались с друзьями-приятелями вечерами на лавочках и в подъездах — пели друг другу, перенимали друг у друга новые аккорды и всякие премудрости.

— Как известно, в начале и середине 90-х годов был всплеск уличной преступности, тем более на окраинах Казани. Тяжело было музыкантам?

— Там, где я жил, в Юдино, мы все знакомые, все росли вместе. Меня не трогали. Потом на меня даже смотрели как на достопримечательность, я же играл на гитаре (улыбается). Я, сколько ходил, все время был с гитарой, играл, выступал, так что мне даже покровительствовали.

Хотя стоп! Вспомнил: мне два раза очень крепко доставалось. Оба раза в больнице лежал — было довольно сильное сотрясение мозга.

— За что?

— Да я и не помню. Может, сказал что-то не так, может, посмотрел не так. Если хочется докопаться, то нашли бы до чего. Странно, что я об этом забыл (смеется).

«ТОГДА МУЗЫКА БЫЛА ЖЕСТЧЕ»

— С чего начался «Медвежий угол»?

— Все началось с того, что в 18 лет я взял в руки электрогитару и пропал. Я заболел этим. Я «подпольно» занимался музыкой в каких-то подвалах, потом пришел в студию в ДК Железнодорожников. А там уже завертелось. У нас был круг друзей — кто-то уже играл на чем-то, кто-то научился постепенно. Сначала это были дружеские отношения, потом они дополнились еще и музыкальными. А профессионально я занимаюсь музыкой с 2000 года, у меня это приоритетное направление. Так что я ничем другим не занимаюсь уже 13 лет.

— Насколько я знаю, вы закончили мединститут и некоторое время работали санитарным врачом.

— Да, все верно.

— Не было ли момента, когда пожалели, чтобы бросили медицину и занялись музыкой?

— Медицина и музыка на самом деле очень здорово соприкасаются. Есть немало примеров, когда люди медицины в дальнейшем проявили себя в творчестве: в музыке, в писательстве. Например, Булгаков, Чехов, из современников Розенбаум. Да таких много.

— Вы сказали, что медицина и музыка соприкасаются. Чем же?

— И там и там решения подчас принимаются не после долгих размышлений и выстраивания логических цепочек, а по наитию, по некоему откровению. Творчески. Талантливые врачи — большие авантюристы и многие, невидимые глазу и аппаратуре изменения в человеческом организме чувствуют интуитивно.

— Какая была реакция родителей на то, что вы бросили медицину и занялись музыкой?

— Знаете, если музыка приносит больше денег, то почему бы не заниматься ею? Я тогда совмещал работу с игрой в ресторанах. С 2000 по 2003 годы я прошел, наверное, все круги становления. Так я познакомился с нашим замечательным аккордеонистом, а он затем познакомил меня с нашим басистом. Тогда мы и собрали полноценный состав «Угла».

— Кстати, а почему группу назвали «Медвежий угол»?

— ДК Железнодорожников расположен в поселке Юдино, и туда в 90-е годы добираться было непросто. Только на 23 автобусе, который ходил раз в два часа от остановки «Первое мая». И когда друзья приезжали туда, называли это место «Медвежий угол». Отсюда и повелось название группы.

— Когда создавалась группа, у вас было понимание, какой музыкой надо заниматься?

— У каждого из участников группы были свои предпочтения. Просто я, как человек, который писал на тот момент весь материал, повлиял на стиль группы. Я тогда предпочитал иностранную музыку, из наших слушал разве что Бориса Гребенщикова. Впрочем, его я и сейчас слушаю, из отечественных исполнителей это мой любимейший музыкант. А из буржуев я слушал и слушаю до сих пор Led Zeppelin, Jethro Tull, King Crimson, практически всю классику хард-рока — Deep Purple, Black Sabbath и прочих.

— Вы сразу знали, что хотите играть фолк?

— Пожалуй, да. Как-то в этом духе писались песни, а аранжировки делались разные. Правда, тогда музыка была пожестче. Сейчас мы исполняем классический фолк. Мы даже играем без барабанов. Я думаю, что все не случайно. Просто какие-то внутренние запросы так реализовываются. Хочется играть такую музыку, и все складывается именно для этого. Если захочется играть другую музыку, то все сложится по-другому. На данный момент меня все устраивает. Прекрасные музыканты, хорошие отношения в коллективе. И репетируем нечасто, чтобы друг друга не утомлять (смеется).

«БОРИС ГРЕБЕЩИКОВ МНОГОЕ ДЕЛАЕТ ДЛЯ МЕНЯ ТОЛЬКО ТЕМ, ЧТО ЖИВЕТ»

— Давайте поговорим о ваших альбомах. Последний вышел в 2011 году. Можно сказать, довольно давно. Планируется ли новый релиз?

— У меня, знаете, как бывает: могу сидеть и заставлять себя что-то придумывать, но ничего не придумается. А потом в один прекрасный день могу проснуться утром или буду чинить машину в гараже, или идти куда-то, и просто сразу, буквально за минуту, в голове в виде условной распечатки появляется то, что мне нужно делать. Вся концепция по поводу альбома, вся работа. Это может быть скачок, и в один момент все становится ясным.

Пока такого скачка не произошло. Есть материал, но пока все это не готово вылиться в альбом. Должно быть настроение. Придет время, и все будет. Я не тороплюсь. Я знаю прекрасных людей, которые вращаются в шоу-бизнесе и вынуждены издавать по одному альбому в год, чтобы содержать коллективы. Они этим живут.

— А у вас такой потребности нет?

— У нас все по-другому: пусть реже, но лучше. У меня все выкристаллизовывается, отсеиваются ненужные песни. Бывает, что люди бесспорно талантливые и одаренные выдают альбом, и вроде бы он неплох. Но если бы материалы у них немного отлежались, они бы видоизменились и были бы лучше. А им приходится выкладывать сырые неготовые вещи, потому что надо выпустить альбом к определенному сроку.

Законы шоу-бизнеса жесткие: если ты не выстрелишь альбомом или каким-нибудь хитом, где-то не засветишься, то тебя попросту начнут забывать. Хотя сейчас есть интернет, и для таких, как мы, в принципе, это выход. Не было бы интернета, не было бы возможности о себе напоминать. А так мы выкладываем записи, если у нас происходят какие-то события, мы оповещаем людей в сети, и вот так по ней идет молва.

— Вы до сих пор являетесь единственным человеком в группе, который пишет весь материал?

— Нет, материл у нас пишут несколько человек. Вообще, писать могли бы все, что и делают. Просто они делают это для своих проектов. В основном весь наш материал мы готовим с Александром Батраковым. Есть песни мои, есть Сашины. Какие-то песни мы берем у знакомых, друзей, у близких по духу людей.

— Какой из четырех своих альбомов вы бы выделили? Могли бы про какой-то сказать, что он особенный или лучший?

— Если говорить о звуке, работе, качестве, то мне очень нравится наш третий альбом («Степи среди», 2008 год — прим. ред.). Мы его записывали в студии на Таганке в Москве. Там записываются очень серьезные люди, такие как Андрей Макаревич и другие.

— И как вам удалось записать там альбом?

— Просто нам повезло. Наши друзья нам помогли и деньгами, и слово замолвили. Вообще, насколько я знаю, наши известные рокеры, включая Бориса Гребенщикова, Дмитрия Ревякина и прочих, на деньги, которые они отбивают с концертов, не смогли бы издавать и выпускать альбомы, потому что это очень дорого. И в принципе, они сами говорят, что им помогают друзья. Так как это музыка не коммерческая, это музыка честная, не в угоду кому-либо. Они делают свою музыку потому, что не писать они не могут. И я за это их очень люблю.

Если говорить о каких-то ориентирах, человеческих и музыкальных, то вот эти два музыканта очень много значат для меня. С Димой Ревякиным мы лично знакомы, поддерживаем отношения. С Борисом Гребенщиковым я не знаком, но мне хватает того, что он говорит в своих песнях, в своих интервью. Я его очень уважаю, и он многое делает для меня только тем, что живет.

«ЕСТЬ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ НИКОГДА НЕ СМОГУТ ПРИОБЩИТЬСЯ К ВЕЧНЫМ ЦЕННОСТЯМ»

— Михаил, при таком многообразии музыкальных стилей, жанров, который сейчас существует, сохраняется ли у публики интерес к фолк-музыке?

— Да, некоторые говорят, что спрос на фолк падает, причем говорят люди, которые на этом зарабатывают. Да, возможно, процент людей, слушающих фолк, и будет уменьшаться, это вполне вероятно. Но мне кажется, у фолк-музыки всегда будет свои слушатели, которые чтят традиции, тянутся к корням. И такой успешный проект, как «Мельница», тому подтверждение.

— Кто ваши слушатели?

— Это по большей части люди, которые посещают летние фестивали живой музыки на природе. Сейчас появилось такое движение. У нас, например, есть фестиваль «Баранка» (музыкальный фестивали имени Андрея Баранова). Фестивалей очень много. Их посещает очень много людей.

Эта музыка существует вопреки всему, то есть вопреки шоу-бизнесу. Лидер этого движения, я бы таковым его назвал, Андрей Козловский, он вышел из бардовской музыки, и не в упрек этой музыке, он очень хороший музыкант, он блюзмен. И как-то он ввел какие-то ансамбли, какие-то группы, и все это смешалось.

— То есть народное творчество он разбавил профессионалами?

— Да, примерно так. Вот эту тягу к слову «бардовскому» он оставил, и к этому всему присоединились профессиональные музыканты, которые его поддерживали. Бардовское движение ведь получилось не от хорошей жизни. Люди в 60 - 70-е годы сидели на кухнях, играли на разломанных гитарах, потому что не было возможности играть на нормальных. Гитар не было в стране, а если и были, то за страшные деньги у небожителей. Не было возможности содержать группу, репетировать.

А сейчас практически у любого автора-исполнителя есть уже какой-то аккомпанирующий состав, и они ездят на фестивали. Отличительная черта этих фестивалей — это, как правило, хороший текст, над которым надо подумать, который надо прочувствовать, а не набор слов, который мы слышим по радио. Это хорошая музыка, и она хорошего качества, но она не вписывается в формат радио.

Наблюдая то, что происходит в мире, логичнее предположить, что количество слушателей такой музыки будет уменьшаться. Людей затягивает в рутину дел. Они понятие отдых и хорошая музыка понимаю по-другому. Они никогда не смогут приобщиться к вечным ценностям, к классической музыке, они слушают другую музыку, в других местах.

— Есть свежая кровь в фолк-музыке, или это все старые команды, которые давно знакомы между собой и колесят по фестивалям?

— Есть, есть. Например, в Казани есть такая группа «Ледокол Пушкин», они новая команда. Есть и другие. Это не мертвое течение. Так что, поживем еще, дай Бог (смеется).

— А вам не хотелось бы выпустить нечто новое, отличающееся от того, что вы сейчас делаете?

— В электронной музыке? Гм... Я не чувствую ее. Если найдется человек, который сможет подружить фольклор с электронщиной, хорошо. Но внутренний конфликт электронной музыки, высоких технологий и каких-то корневых вещей — он во всем присутствует. Диссонанс между искусственными звуками и настоящими, старыми мелодиями, какими-то песнями, особенно народными, ломает меня.

Конечно, есть очень хорошие эксперименты. Например, наша казанская исполнительница Тина Кузнецова, которая поет в коллективе ZventaSventana и сейчас успешно участвует в телепроекте «Голос». Она очень талантливая, интересная певица. Ее проект как раз на стыке фолка и электроники. Но для меня это неблизко. Я перепробовал многое, и единственное, к чему бы я хотел вернуться, это к музыке потяжелее. Как электрогитарист я в свое время переиграл очень много суровой музыки.

— Суровой? Это какой же?

— Дальше группы Metallica по тяжести я не пошел. Иногда переслушиваю группу Pantera. А так мне очень нравится AC/DC, Iron Maiden. Но как электрогитарист я не могу найти себя в проекте «Медвежий угол». Здесь я играю на акустической гитаре.

— Не планируете взять в руки электрогитару?

— Я бы хотел, но мне очень нравится, как мы сейчас звучим. Причем все, кто нас слышит, друзья-москвичи, музыканты, отмечают, что мы нашли свой звук. У нас все по-настоящему и честно — акустический аккордеон, безладовый бас, слайд-бас, перкуссия и гитара. И на всем этом мы как-то умудряемся играть, чтобы нравиться слушателям и себе (улыбается). Так что, возможно, с электрогитарой будет просто какое-то ответвление, отдельный проектик, где я бы играл тяжелую музыку.

«У МЕНЯ НЕТ КОММЕРЧЕСКОЙ ЖИЛКИ»

— Можно ли стать популярными музыкантом в Татарстане, играющим фолк?

— Хотя наши песни и на русском языке, но в мелодиях и аранжировках очень много татарских моментов. Как мы потом поняли, это даже наша фишка. Когда играешь где-то в России, в глубинке, зрители слушают наши песни с особым кайфом и восторгом. У нас есть композиция, сделанная по мотивам татарских преданий, легенд. Ее перевел Илфак Шигапов, а поет известная татарская певица Ильсия Бадретдинова. И честно говоря, я очень рад, что мы с ними так продуктивно поработали. Илфак даже спрашивал у меня, мол, как же ты понял нас, нашу татарскую душу? Ну как? Я же здесь родился!

Бывает такое, что день-два и вставляешь татарские слова в свою речь, а потом уже и вовсе начинаешь говорить на татарском языке. Это происходит непроизвольно. Лучше всех татарский язык у нас в коллективе знает басист Линар. Он с нами разговаривает, мы ему отвечаем, поддакиваем, что-то переспрашиваем. Особенно забавно бывает в московском метро людей пугать (смеется). Как заговоришь на татарском, все начинают оборачиваться. Очень забавно.

— А на зарубежные фолк-фесты ездили?

— Нет. Я вообще дальше Абхазии никуда не выезжал. У нас ребята по отдельности ездили все — кто в Финляндию, кто во Францию, кто в Германию. А вот с «Углом» мы никогда не гастролировали в буржуйских землях.

— Так получилось, или это принципиальная позиция?

— Так складывается. Либо в данный момент все заняты какими-то проектами, либо денег нет на поездку. Например, я бы хотел съездить в Шотландию, но денег жалко (смеется). И здесь есть их на что тратить. Было бы нас два-три человека, то еще может, а пять-шесть — это уже в копейку влетает.

— «Медвежий угол» — это коммерчески успешный проект?

— Знаете, у нас была возможность заняться этим, поставить все на коммерческие рельсы, но на тот момент это как-то не задалось

— Не задалось, потому что вы не хотели, или не получилось?

— Наверное, я был не готов. Лично я. Возможно, у меня нет коммерческой жилки, то есть тех качеств, которые нужны, чтобы все это замутить. А человека, который бы взял на себя функции администрирования и прочих дел, у нас тогда не было. То есть просто я не дал ход этому делу. Хотя надо было, наверное, пробовать. Но как случилось, так случилось.

Однако, чтобы у вас не сложилось превратного мнения, скажу, что мы выступаем не бесплатно. Как ни удивительно, наше время стоит денег. Время каждого из нас. И если мы играем, это стоит столько-то в рублях. Эту цифру мы берем не с потолка. Это наш труд, мы его адекватно оцениваем. Я уже 20 лет работаю на «Медвежий угол», и за это время этот проект уже стал брендом. Никто с этим спорить не будет, поэтому это стоит денег. «Угол» — это очень много моих сил, пота, крови и слез. И не только моего, но и всех участников нашего коллектива. Поэтому мы выставляем адекватную цену.

— И какова цена «Медвежьего угла»?

— Эти моменты я предпочитаю не комментировать.

«СЕЙЧАС ВСЕ РАЗМЫТО, ВСЕ МОЖНО ДОКАЗАТЬ, ПЕРЕДОКАЗАТЬ, ВСЕ УСЛОВНО»

— В следующем году группе «Медвежий угол» исполняется 20 лет. Это немалый срок. Планируется ли какой-то юбилейный концерт?

— Концерт планируется. Пока это все в моих задумках, надо будет их реализовать. Вообще, хочется собрать всех людей, которые когда-то играли в группе «Медвежий угол». У нас было три состава, с 1994 по 1997 годы, с 1998 по 2000 годы. И вот с 2003 по сию пору. Очень хотелось бы собрать всех этих людей. Их было очень много, слава Богу, все живы. Я очень надеюсь, что никто не откажет, что каждый найдет время порепетировать и сыграть хотя бы одну песню. Так что, если этот концерт будет, он будет в каком-нибудь большом казанском зале. Чувствую, что все это будет длиться часа четыре (смеется).

— «Медвежий угол» сейчас и тогда, в середине 90-х, есть ли разница?

— Не думаю, что есть большая разница. «Медвежий угол» — это круг людей, друзей, близких по духу, причем они необязательно должны играть на каких-то инструментах. В свое время я послужил его инициатором, вокруг меня все собралось. Просто так получилось. В жизни это настоящие человеческие ценности, в музыке нас сплотил фолк, какие-то музыкальные моменты. Почему фолк? Сейчас не очень много вещей, на которые можно опереться. Сейчас все размыто, все можно доказать, передоказать, все условно. А фолк — это вещь незыблемая, уходящая корнями в прошлое, в историю. Так что не думаю, что МУ сильно изменился. Впрочем, за все это время у нас много чего было. Была, флейтистка, скрипачка. И знаете, я не думаю, что это что-то запланированное. Скорее, это преподносится как дар судьбы, и потом я понимал, что на тот момент именно так и нужно было.

— А за эти годы удалось осуществить все то, что вы планировали?

— Нет, не удалось. Много чего не удалось.

— Будете пытаться реализовать дальше, или все, время прошло?

— Ну, что-то само собой отвалилось, что-то уже не буду. Что-то пытаюсь. Посмотрим...

— А какие планы у вас на ближайшее будущее?

— В следующем году юбилейный концерт, альбом. Хотя альбом может и через год. Все может быть. Как звезды лягут (улыбается). А так, планы жить. Планировать жить, конечно, смешно звучит, но тем не менее. Я бы хотел еще жить, писать, общаться со своими друзьями музыкантам, радовать поклонников, давать концерты. Как это будет выражаться, в каких-то событиях, которые имеют даты, вехи, я не знаю и особо не заморачиваюсь. Сейчас есть концерты — и это главное. Хотя я могу сказать, что ощущение каких-то глобальных перемен, конечно, присутствует. Думаю, что это будет что-то интересное.

«ОДНУ ПЕСНЮ Я ПИСАЛ 14 ЛЕТ»

— Что вдохновляет вас на написание песен?

— Какая-то закодированная энергия, которая материализована в каком-то произведении, в картине, в хорошем кино, книге, песне. Или эмоция, которая возникает у меня в связи с тем, что я попал какое-то потрясающе красивое место. Собственно, как у всех. Я в этом не отличаюсь.

— А что рождается у вас в первую очередь, музыка или текст?

— Обычно сначала появляется идея, импульс, несколько слов, несколько строчек, нот, а потому уже остальное. Хотя чаще бывает несколько слов.

— А долго пишете?

— По-разному. Могу и год писать. Напишешь, посмотришь, не нравится — оставишь. Потом через месяц или два вернешься, посмотришь — опять не нравится. А иногда могу за пять минут песню написать. Кстати, год — это не самый долгий срок, за который писались песни. Одну песню я писал 14 лет. Забыл про нее, потом вернулся и дописал. Поучилась хорошая песня, а поначалу все было плохо. Но по правде говоря, лучшие песни больше двух-трех месяцев не пишутся. Максимум год. «Солнце Красное», например, год писалось.

— А если не нравится песня, то почему возвращаетесь к ней?

— Что-то держит, какое-то зерно. А обрамление не могу правильно найти.

— Есть ли в вашем репертуаре песня, которая посвящена кому-то конкретному?

— Да, я посвящал песни друзьям. Их много, не одна и не две.

— Это были какие-то поводы или просто нашло?

— Просто так. Иногда напишешь песню, а потом думаешь «ой, а вот она ему или ей подойдет». Скорее всего, это бывает, когда ты думаешь о человеке, и он тебя ввергает в какое-то состояние, в хорошее или плохое, все равно, этим ты ему обязан. Даже если ты о нем не вспоминаешь в процессе, то потом все равно понимаешь, что если бы не он, ты бы этого не сделал. Такой вот помощник.

«У НАС ВСЕ ПО-ДРУГОМУ, У НАС НЕ ШОУ-БИЗНЕС»

— Вы рассказали, что записали песню с Ильсией Бадретдиновой. Хотели бы записать песню в дуэте еще с кем-то?

— Обычно я не люблю дуэты. Они же делаются, как правило, для того, чтобы менее известный исполнитель был подтянут до уровня более знаменитого. И для того, чтобы пропиарться лишний раз. Равных практически не бывает.

Что касается Ильсии, то у нас совсем другой случай. Просто встретились люди, интересные и интересующиеся культурой и историей. Мы много говорили, пели друг другу. И Илфак мне помогал, делал несколько переводов. То есть мы как-то взаимодействуем, поддерживаем друг друга.

— А дуэт с одной из экс-вокалисткой группы «Мельница» Алевтиной?

— Это был не дуэт. Просто мы ей подарили песню. Она была знакомой директора группы «Калинов мост», которая в то время занималась и нашей группой в Москве. И какие-то песни она мне дала послушать, мол, может, себе что-нибудь возьмешь. У нее есть авторы, которые уже давно перестали писать и песни которых она отдает. Например, песня «Ниточка родниковая» — это песня была записана с подачи Елены Овсянниковой. Эту песню написал уральский парень Дмитрий Одиноких.

— Это бесплатно?

— Да. У нас такие отношения. «Нравится? — Нравится! — Все, забирай!» Потом она помогала Алевтине, которая на тот момент ушла из «Мельницы». И вот Овсянникова обратилась ко мне, мол, есть подходящие песня для Алевтины. А у меня была композиция, написанная для девочки, которая на тот момент была у нас в группе. Песня называется «Солнце красное». Она посмотрела, показала Алевтине и все.

У нас все по-другому, у нас не шоу-бизнес.

«МОЯ ЛЕКСИКА ВСЕГДА НОРМАТИВНАЯ»

— Какие у вас взаимоотношения в группе, бывают ли разногласия или может, какие-то забавные случаи, казусы?

— Бывают, но все реже и реже. Мы вместе многое прошли, многое обсудили, много копий преломили. Спорили, ругались. Всякое бывало, конечно. Хотя сейчас вот так навскидку я не могу что-то вспомнить. Вы бы хоть заранее сказали, я бы покопался у себя в памяти (смеется). Что-то происходит. Спустя много лет уже и перестаешь обращать на них внимание.

— Были ли такие серьезные испытания, которые вы вместе прошли?

— Мы по две недели жили в однокомнатной квартире вчетвером. Это испытание очень серьезное. Очень непросто, когда четыре взрослых мужчины живут под одной крышей, и каждый со своими привычками, мелочами, которые два-три дня терпишь, а потом это начинает раздражать. Но все равно ищешь общий язык, что-то прощаешь. На самом деле, когда людьми дорожишь, то, конечно, им многое прощаешь. Я действительно ценю этих людей и благодарен судьбе, что они оказались рядом со мной, прошли этот временной фильтр и человеческий. Со столькими людьми жизнь сталкивала, столько всего видел, в общем, достаточно, чтобы делать какие-то выводы и говорить, что с этим людьми мне очень хорошо и в человечком плане, и в музыкальном.

— А какие у вас взаимоотношения с властями?

— С властями мы никак не пересекаемся. Наверняка нас отслеживают какие-то спецслужбы, они же сейчас всех отслеживают (смеется). Нас очень редко зовут на городские и республиканские праздники, не знаю, с чем это связано. Возможно, одна из причин — это то, что на заре творчества у нас были всякие песни, в которых, так скажем, присутствовали спорные моменты. Но я никогда не переступаю грань — моя лексика всегда нормативная. Я категорически не приемлю нецензурные выражения. Сейчас я, конечно, те песни не пою.

— Что изменилось?

— Наверное, повзрослел. Сейчас бы я их не написал. Впрочем, у всех, кто пишет песни, есть подобные «хулиганства». Вспомните хотя бы «Гаврилиаду» Пушкина. Разговор с вами натолкнул меня на воспоминания, и я решил, что нужно покаяться. Мне не стыдно, просто я был таким юношей.

«ДЕЛАЙ, ЧТО ДОЛЖЕН, И БУДЬ, ЧТО БУДЕТ»

— Как вы отдыхаете в свободное время?

— Просто езжу куда-нибудь на природу.

— А какая природа вам нравится, средняя полоса, дальний Восток, Турция?

— Турция не нравится. Туда я ежегодно отправляю жену с дочерью. Сам ни разу там не был. Не хочу. Мне здесь нравится. Есть несколько точек на земном шаре, которые я хотел посетить.

— Это какие?

— Я бы хотел попасть в Ирландию и поездить по Англии. Хотел бы побывать на Балканах — в Сербии и Черногории, послушать мною очень любимую балканскую музыку. Там теплое море, там вообще все классно. В России хотел бы попасть в два места: на Байкал и на Камчатку. Вот эти четыре места. Только вот слетать на Камчатку — это дороже, чем съездить в Черногорию раза в два.

— Вы религиозный человек? Какое у вас отношение к религии?

— Меня слова «религия» и «религиозность» пугают. Я ,как и всякий, наверное, человек, ищу Бога, иду к нему, стремлюсь вступить с Ним в диалог, услышать его и быть услышанным. Я принимаю учение Христа. Мне оно близко. Что-то, конечно, не понимаю и чего-то не вижу, но ищу и нахожу ответы на свои вопросы. Я ищу.

Я крещен в православную веру. Давно уже, еще во времена СССР пошел сам и крестился. Так, по наитию. Ни разу не пожалел. Еще, помню, в последние годы узаконенного безбожия, в 1990 году, лежал в больнице с бронхитом, и врач, к тому же еще и заведующий отделением, как-то осматривая меня, увидев крестик на груди, спросил тоном психиатра: «А ты что, в Бога веришь?» Я до сих пор, вспоминая этот эпизод, за него испытываю чувство неловкости и жалости. И сразу почему-то в голову лезет, что прекрасные врачи Чехов и Булгаков были людьми верующими.

— Какой ваш любимый фильм?

— Любимый фильм «Андрей Рублев» Андрея Тарковского. Потрясающе талантливая работа. Такое человеку снять не под силу. Только под диктовку Всевышнего.

— Что для вас главное в жизни? Есть ли какой-то девиз по жизни?

— Главное быть честным. «Делай, что должен, и будь, что будет». Со временем смысл этих слов для меня становится все более близок.