КОМПЬЮТЕРНЫЕ ПРОЕКЦИИ ВМЕСТО ПАПЬЕ-МАШЕ

«Лебединое озеро» продолжило фестивальные показы международного фестиваля классического балета имени Рудольфа Нуриева. Мало какой театр не имеет в репертуаре этот шедевр Мариуса Петипа — Льва Иванова. Но мало иметь «Лебединое озеро» в репертуаре, спектаклю надо соответствовать: как никакой другой этот балет тестирует каждую труппу на академичность выучки и надежность хранимых в ней традиций. Нынешняя версия живет в репертуаре казанской оперы с 1993 года. Вполне традиционная постановка, базирующаяся на академической версии Мариинского театра в редакции Константина Сергеева с вкраплениями «гастрольных» вариантов вариаций для приезжих солистов и с некоторыми сокращениями (неизбежная чисто техническая дань не самой многочисленной труппы).

Казанский спектакль выдерживает главный экзамен — балет танцуется неравнодушно, с вниманием к деталям, с пиететом к танцевальной сущности «Лебединого озера» и даже с попыткой интерпретировать его с модернистской точки зрения. Художественное оформление Андрея Злобина и Анны Ипатьевой недвусмысленно отсылает к эпохе модерна: занавес спектакля явно вдохновлен графическими работами Обри Бердслея. Плещутся волоокие русалки, роковые длинноволосые красавицы завлекают путников в темные воды. Привольные изгибы их тел и льющихся волос задают зыбкое и тревожное настроение спектаклю, которое поддерживает дирижер Нуржан Байбусинов. Но открывшийся занавес эту иллюзорную зыбкость разрушает жизнерадостным золотым цветом, оттенки которого явно отсылают к знаменитой Янтарной комнате в Царском Селе. Только изобилие желтых и золотых цветов в оформлении первой картины больше напоминает пейзажные картинки, продающиеся в сувенирных магазинах, на которые в изобилии насыпают янтарную крошку и которые так нравятся туристам. Во второй, «лебединой», картине очень понравились компьютерные проекции лебедей, заменившие проплывающие по заднику Мариинского театра чучела из папье-маше, чьи механизмы временами заедают или издают неприличный скрип. Хотя порой технические накладки в спектакле значительно его «оживляют» и делают более душевным, что ли. Ну а в третьей картине обилие витражей, столиков и скамеек, инкрустированных цветными стеклышками, превратило зал готического замка в легкомысленное парижское кафе где-то на Елисейских полях.

ПОЯВЛЕНИЕ МАМАШИ С АРБАЛЕТОМ

Режиссерское решение первой картины несколько удивляет мгновенным, с первых же аккордов, появлением главных действующих лиц — Зифрида, Королевы, Шута и придворных. Все-таки эстетика классического балета спектакля предполагает постепенный выход на сцену всех персонажей, более того, их выходы всегда обставляются пантомимной прелюдией, которые в казанском спектакле купировали, что лишило спектакль его чуть архаической прелести, которая содержится в подобных эпизодах. В итоге мамаша с арбалетом практически сразу появляется на сцене, подарок вручается в какой-то спешке и суете (а в партитуре Чайковского этому посвящен отдельный музыкальный эпизод), и, не теряя времени даром, тут же начинают праздник, усадив Королеву в какое-то мозаичное кресло за какой-то металлический столик, словно в уличном кафе. Досадным недоразумением показалось изменение пантомимной роли наставника Зигфрида. В традиционном спектакле он предстает очаровательным недотепой-профессором, над которым друзья принца по-доброму подшучивают. В казанской версии «Лебединого озера» Наставник сделался «человеком в черном», его лишили характерных мимических эпизодов, и теперь он лишь уходит со сцены под руку с Королевой, что навевает греховные мысли: а уж не фаворит ли это зигфридовской мамаши?

Танцы первой картины были исполнены казанскими артистами весьма ответственно, с фестивальным задором. Да, кто-то из кордебалетных артистов переусердствовал с гримом, кто-то не очень старательно вытягивал подъем, у кого-то в арабеске неряшливо «висела» стопа. Чуть озадаченным выглядел Ильнур Гайфуллин в па-де-труа, испытывавший некоторые проблемы с приземлением после двойных туров. Зато не подвели солистки: отличные заноски в первой женской вариации продемонстрировала Александра Елагина, а Екатерина Набатова во второй сделала превосходные «бисерные» pas de bourree. Критический прицел биноклей оттянул на себя виртуозный Коя Акава в партии Шута, чьи обороты по семь пируэтов, свободные и ненатужные, дарили ощущение праздника.

Но все же высшая академическая аттестация дается именно по итогам «лебединых» сцен. Женский кордебалет казанского театра показал вполне достойный уровень — присутствовали и синхронность движений, и тщательная выверенность позиций. Не хватило пластичности рук, «лебединые» позы пока еще не столь изысканны, как в эталонном мариинском исполнении. Не радует глаз некоторая разнокалиберность артисток кордебалета: все-таки разница в росте в полголовы в шестерке танцовщиц, стоящих в первой линии классического кордебалета, в серьезном театре считается недопустимой. Но эта проблема легко решается в режиссерском управлении, занимающимся распределением кордебалетных мест.

Из характерных танцев второго акта особо выделю Неаполитанский, превосходно исполненный Натальей Мурзиной и Акжолом Мусахановым. Солисты идеально выдержали темп presto, ими блестяще проработана мелкая техника, у них отличная танцевальная «дикция» и чудесный южный темперамент. Другим характерным танцам не хватило шика и лоска. Венгерский чардаш, особенно в его быстрой части, казалось, танцуют парижские гризетки; аристократическую горделивую мазурку превратили в подобие перепляса кубанских казаков (хотя, возможно, артисты просто не справлялись с очень быстрым темпом).

ОДЕТТА И «ДУРНАЯ БЕСКОНЕЧНОСТЬ»

156.jpg
Екатерина Шипулина в партии Одетты-Одилии в постановке Большого театра

В центральных партиях выступили солисты Большого театра Екатерина Шипулина и Денис Родькин. Предложенная ими трактовка решительным образом не совпадала с традиционной историей заколдованной девушки-птицы и ее спасителя. Героиня Шипулиной ни в коем случае не напоминала зачарованную робкую деву, всецело доверившуюся Зигфриду. Эта Одетта существует в «дурной бесконечности» ротбартовского колдовства, она не ищет возвращения в человеческую сущность: еженощное превращение из лебедя в девушку для нее — мучительная пытка, единственный способ прекратить которую — умереть. Одетта Шипулиной не является нежной грезой Зигфрида, не убаюкивает жалобными стенаниями. Она вообще переворачивает историю этой встречи. Обычно «лебединую» картину интерпретируют как мир видений принца, и Одетта входит в его жизнь своеобразной «материализацией чувственных идей». Шипулина и Родькин рассказывают историю встречи от лица Одетты, которая уже видела бесчисленное количество молодых людей на этом озере, пропадавших после первой же стычки с Ротбартом (Антон Полодюк). Знаменитый «белый» дуэт воспринимается не доверчивой исповедью лебедя, в нем звучит требовательный призыв-побуждение Одетты. Она ищет не сочувствия от Зигфрида, но активных действий. А вариация госпожи Шипулиной становится рефлексирующим монологом: в нем нет ни тени нежности, но только страстное самоистязание — тот ли выбор она сделала, не создала ли она сама себе в мечтах несбыточный образ возможного спасителя?

Во втором акте Одиллия является, скорее, двойником Ротбарта, нежели Одетты: она полностью подчинена злому гению, эту гипертрофированную зависимость и пытается преодолеть своим бунтом девушка-лебедь. На этом противопоставлении и делает танцевальный акцент Шипулина в интерпретации Одиллии. Броскость и стервозность «черной» героини госпожи Шипулиной, действующей словно кукла-марионетка, оттеняют стремление Одетты покончить с подобным существованием любой ценой, пусть даже и ценой собственной жизни. Потому-то так захватывающе и смотрится финальный акт, в котором наивная победа добра над злом, с переламыванием рук-крыльев Ротбарта, не кажется столь легко доставшейся. Потому что перед этим членовредительством был прекрасно-печальный траурный марш Одетты, похоронившей мечты о прекращении этих еженощных трансформаций, отделившей себя от мира живых стеклянной стеною.

Впечатлениями о Казани Шипулина поделилась в Instagram (Денис Родькин слева)
Впечатлениями о Казани Шипулина поделилась в Instagram (Денис Родькин слева)

Шипулина нашла прекрасного партнера в лице Родькина. Его предупредительный Зигфрид, полностью подчинившийся требовательной Одетте и обретший иллюзию власти в дуэте с Одиллией-марионеткой, достойно провел свою авторскую линию в этом непростом и увлекательном спектакле. А его туры в безупречной позе a la seconde в коде второго акта вообще поразили редкостной высотой взлета и идеальным сохранением формы в каждое мгновение прыжка.

Ольга Федорченко

Читайте также: