ИСТОРИЯ ЗАКОЛЬЦЕВАЛАСЬ

Фестиваль классического балета имени Рудольфа Нуриева продолжен «Жизелью». Спектакль этот при внешней безыскусности и простоте далеко не так прост, а партию главной героини по праву приравнивают к роли Гамлета в драматическом театре. «Жизель» сыграла свою роль и в судьбе Нуриева, чье имя значится на праздничной афише. Это был его первый балет в Ленинградском театре оперы и балета имени Кирова, в котором он станцевал главную партию. Именно «Жизелью» в лондонском театре «Ковент Гарден» в 1962 году началась история самого знаменитого дуэта ХХ века Марго Фонтейн – Рудольф Нуриев. В 2015-м история неожиданно закольцевалась: танцевать «Жизель» на фестивале имени Нуриева приехали премьеры театра «Ковент Гарден» Итсиар Мендисабаль и Нехемия Киш.

Казанский спектакль идет в версии ленинградца–петербуржца, коллеги Нуриева по сцене Кировского театра Никиты Долгушина, скончавшегося несколько лет назад. Долгушин, выдающийся советский танцовщик и гениальный реставратор-стилист романтического балетного репертуара, поставил «Жизель» для Казани в 1990 году. И радостно было мне, балетному критику из Санкт-Петербурга, увидеть спектакль дорогого и любимого Учителя в заботливых руках казанских танцовщиков! Порадовало ответственное отношение к хореографическому тексту (репетитор спектакля Валентина Прокопова), осмысленность актерского включения, бережное внимание к мельчайшим деталям, к которым был чрезвычайно требователен Никита Александрович. До чего же милы и очаровательны флиртующие крестьяне, обнаруживающиеся на сцене при открытии занавеса. Сколько безыскусной прелести в архаически стилизованных позах и чуть «сдвинутых» от классической вертикали ракурсах корпуса в танцах шестерки подруг Жизели, в их радостном стаккато, когда точеные ножки идеально отбивают музыкальный ритм. Как органично вписана солирующая двойка виллис, начинающая финальную коду второго акта. Отмечу особую старательность кордебалета, будь то разудалые крестьянские пляски в первом действии или торжественно-грозный унисон танцев умерших девушек во втором акте. Хотя, конечно, не все показалось гладким. Чувствуется некоторая «заболтанность» иных пантомимных эпизодов, когда исполнители более полагаются на выработанные штампы, нежели следуют подробно расписанной партитуре конкретной сцены (например, в эпизоде «разговора» Альберта и Оруженосца или рассказ Берты о больном сердце Жизели).

«ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ» ОТЪЯВЛЕННОГО АНАРХИСТА

Казанские танцовщики в этом спектакле исполняли второстепенные партии, уступив, на правах хозяев, все три главные роли приезжим гастролерам. Тем замечательнее актерская работа «местного кадра» Максима Поцелуйко в роли безответно влюбленного в Жизель лесничего Ганса — именно она стала своеобразным камертоном, по которому определяется тональность казанского спектакля. Грубоватый крестьянин, предпочитающий практичность романтическим воздыханиям. Многого стоит «долгушинский» эпизод, когда Ганс приносит дичь к домику Жизели и, уже уходя, печально вздохнув и приложив руку к сердцу, обнаруживает, что забыл приложить к «гуманитарной помощи» собранный для любимой скромный букетик цветов. Сколько доводилось видеть на театральной сцене Гансов, которые практически ничем не уступали Альберту — ни в царственной стати, ни в повадках. Поцелуйко не боится представить своего героя чуть неуклюжим и простоватым (каким он и должен быть). А бурлящий и яростный темперамент его Ганса выдает в нем отъявленного анархиста.

Весьма мило станцевала пейзанское pas de deux «ориентальная» пара Казанского оперного театра Мидори Тэрада и Коя Окава. Солист, накануне в «Лебедином озере» поставивший несколько местных танцевальных рекордов, в пейзанском дуэте умерял изо всех сил рвущийся азарт, подчиняя себя стилистике старинного балета. Его вежливость и предупредительность в дуэтном танце позволили партнерше совершить нечасто исполняемый ныне трюк из архива технических подковырок XIX века — туры с остановкой после вращения на пальцах, схватив кавалера «под локоток».

Солистки в двойке виллис второго акта заставляют предположить крепкие тылы в корифеечной «прослойке» Казанской оперы. Особенно хороша была Екатерина Одаренко во второй вариации — у нее легкий прыжок и сильное уверенное ранверсе на пальцах.

На партию Мирты пригласили балерину «Кремлевского балета» Ирину Аблицову. Холодность и величавость главной виллисы она доказала ледяными па-де-бурре, мельчайшими и плавнейшими, казалось, словно туман стелется над планшетом сцены. Бесшумный прыжок Албицовой заставлял поверить в потусторонность ее героини. А ее яростное спокойствие прекрасно контрастировало с бессильным бунтом оказавшегося на кладбище Ганса Максима Поцелуйко.

СМЕРТЕЛЬНЫЙ ХОЛОД И «ХАВА НАГИЛА»

Главная пара, приехавшая в Казань из Лондона, — Итсиар Мендисабаль и Нехемия Киш, показали несколько иную интерпретацию этого старинного балета. Их «Жизель» — не самая романтическая история. В трактовке артистов много бытовизмов, идущих от «физиологического» театра. Альберт Нехемии Киша не влюблен ни капельки. Он, вполне в духе современных молодых людей, стремится жить мгновением и как можно быстрее срывать цветы удовольствия, не тратя времени даром на всякие устаревшие условности типа гадания на ромашке. Жизель же Итсиар Мендисабаль, напротив, с пугающей сосредоточенностью погружается в предлагаемые условия игры. Артисты разыгрывают не традиционную историю обмана и предательства, а поведение мужчины и женщины в момент крушения мира.

Сцену сумасшествия Жизели Мендисабаль представляет намеренно физиологичной и натуралистичной. Предсмертные судороги, искаженное лицо, агрессивное поведение — уход этой Жизели в мир призраков страшен и кошмарен. И Альберт отправляется на свидание к мертвой возлюбленной, словно Орфей в подземное царство, преодолевая не столько муки совести, сколько пытаясь забыть жуткие последние минуты ее жизни. В кладбищенском дуэте героям вновь приходится проживать смертельный холод и страх надвинувшейся тьмы. Который смогли рассеять только королевские entrechats sic Нехемии Киша в коде па-де-де и невесомые стелющиеся entrechats quatre – sissone simple балерины в быстрой части адажио, во время которых часть публики хлопала в такт, точно так же, как аплодировала в такт скрипачу, игравшему в антракте «Семь сорок» и «Хава нагилу».

Ольга Федорченко

Читайте также: