В случае катаклизмов власть в России займут не правые и не левые, а люди с улицы...

Деградация политической мысли в стране — конец истории или конец либерализма? 

К концу ХХ века все три основных идеологии — консерватизм, либерализм и социализм — сошли с политической сцены и выродились в направления для узкого круга интеллектуалов. Запущенная на Западе доктрина либеральной демократии загоняет идеологию в очередной тупик. В России левые стали тенью коммунистов, правые растворились в экономике, а все остальные сгрудились вокруг «вертикали власти». В случае катаклизмов некому будет предложить политическую альтернативу хаосу.

В РОССИИ, НАРЯДУ С ПРОПАГАНДОЙ ЦАРЕЙ И ТИРАНОВ, АКТИВНО НАСАЖДАЕТСЯ ЛИБЕРАЛЬНАЯ ЭКОНОМИКА

Даруй, Творец, по смерти мир
Тому, кто длил существованье
Без крова и без пропитанья
В тряпье, заношенном до дыр.
Бедняге, что убог и сир,
Знал лишь пинки да осмеянье,
Даруй Творец, по смерти мир.
Ему, с кем был неласков мир,
Кого отправили в изгнанье,
Огрев по заду на прощанье,
Как прохиндеев и проныр,
Даруй, Творец, по смерти мир.

Франсуа Вийон. Рондо. 

Фрэнсис Фукуяма, объявляя «конец истории», имел в виду, что монархия, фашизм и коммунизм потерпели сокрушительное поражение в силу неисправимых дефектов и иррациональностей и отныне «либеральная демократия может представлять собой конечный пункт идеологической эволюции человечества и окончательную форму правления в человеческом обществе». По его представлению, либерализм — последнее прибежище истории и дальше человеческая мысль ничего не придумала и не придумает, поскольку «идеал либеральной демократии улучшить нельзя». Подобная заявка вызвала много споров, но отражает реалии американской политики не только в стране, но и по всему миру.

Не менее известный американский социолог Иммануэль Валлерстайн выступил с заявлением о том, что разрушение Берлинской стены и развал СССР стал не торжеством либерализма и концом истории, а «совсем наоборот, именно эти события еще в большей степени свидетельствовали о крахе либерализма и решительном вступлении мира в эпоху «после либерализма».

Два весьма авторитетных и популярных мыслителя современности говорят прямо противоположное. Кто же из них прав? Этот вопрос весьма важен, поскольку в России, наряду с пропагандой царей, тиранов и других сомнительных исторических фигур, активно насаждается либеральная экономика, т.е. с одной стороны проявилось чисто консервативное течение в духе ХIХ века, а с другой — практика либерализма, от которой все развитые страны отходят в виду экономических проблем, порожденных спекулятивным капиталом.

Так все же наступил конец истории в результате торжества либерализма или конец либерализма и История будет иметь продолжение в ХХI веке?

Представления об исторической перспективе, конце мира складывались под влиянием христианской идеи предопределения и исламского видения мира, как контролируемого Аллахом во всех деталях. В Коране сказано: «От того, кто знает все тайны, не скроется вес пылинки, ни в небесах, ни на земле, ни то, что менее этого, ни то, что более» [34:3]. Идея предопределения глубоко вошла в наше сознание и это мы связываем с всемогуществом Господа. Но можно поставить вопрос иначе: если мы верим во всемогущество Бога, тогда из этого логически следует, что мы не можем считать все предопределенным, так как такое предопределение ограничило бы всемогущество Всевышнего.

Мы историю связываем с текущими событиями, их сменой и течением времени, которое ощущаем в результате смены на сцене политических фигур. Но как говорил выдающийся историк Фернан Бродель, «события — это пыль», даже великие события. История обретает смысл, когда мы отвлекаемся от конъюнктуры и рассматриваем структурные изменения, смену ментальности, большую длительность — периоды не в качестве пятилеток, а эпох. При большой длительности на сцене Истории остаются всего несколько игроков, а политические силы выстраиваются вокруг двух-трех идеологий.

В Новое время на европейскую мысль в наибольшей степени повлияли взгляды Гегеля об Абсолютной Идее и марксистский тезис о коммунизме как конечной цели человечества. Маркс, как и Гегель, считал эволюцию человеческого общества конечной. Они оба постулировали наступление «конца истории», когда будут решены самые фундаментальные проблемы человечества. Для Гегеля «конец» наступал вместе с торжеством либерального государства, для Маркса — вместе с торжеством коммунизма.

На первый взгляд коммунистические и либеральные идеи несовместимы. Однако такое впечатление складывается исходя из практики социалистических и капиталистических стран, но в идеологическом плане между ними нет пропасти. Оба течения не только искали универсальные законы Истории, но и опирались на утверждение Канта о человеческом развитии как постоянном осознании идеи Свободы. Различие состояло в толковании свободы и роли государства в ее обеспечении.

Либерализм изначально связан со стремлением к расширению свободы. Это течение стало доминировать, начиная с Великой Французской революции, обозначившей конец европейского абсолютизма. Но сама революция и вслед за ней серия европейских революций, вплоть до Октябрьской, была подготовлена капиталистическими отношениями, зародившимися в Генуе в ХIV веке и ставшими доминантой в экономической жизни Европы в 1450 - 1500 годах. Если в экономическом плане Французская революция была концом длительной борьбы капитализма с феодализмом, то в идейном плане она стала началом борьбы за «Свободу. Равенство. Братство». А потому все последующие идеологические течения, так или иначе, определяли свое отношение к свободе и равенству.

Вокруг этой темы выстроились основные доктрины современности: (1) консерватизм, выступающий за сохранение традиций и прежних устоев (включая ограниченную монархию) с дозированной свободой; (2) либерализм как идеология свободы индивидуума и соблюдения прав человека, ограничения власти государства через разделение властей и свободный рынок; (3) социализм, как доктрина пролетарская, ориентированная на справедливое распределение общественных богатств. В каждой из этих доктрин существовал тезис о свободе и роли государства, справедливости и равенстве, хотя мотивы могли быть различными. Консерватизм понимал, что более справедливое общество нужно, чтобы не было более революций, а значит, недопустимо слишком большое число обездоленных. Либерализм ориентировался на благосостояние нации, как совокупности свободных граждан с равным избирательным правом, живущим при республиканском строе со свободной рыночной экономикой. Социализм предрекал конец несправедливости через равное распределение богатств руками народного государства, управляющего экономикой. Социалистическая мысль в своей крайней форме — коммунистической и анархической — прогнозировала в далеком будущем отмирание государства.

Несмотря на доктринальные различия и призыв к ограничению роли государства, на практике ни одно из этих течений реально не ущемляло его. Отличие заключалось в понимании того, до какой степени государство должно вмешиваться в частную жизнь и насколько оно должно управлять экономикой.

Все три политических течения сходились в том, что нации должны развиваться, будь то через рыночную экономику или государственное управление, все доктрины призывали к демократии (буржуазной, социал-демократической или социалистической) и устранению несправедливости в обществе. По мере роста реформаторских идей в противоположность революционным методам, идеи либерализма заимствовались всеми ведущими партиями, кроме радикальных. Консенсус на почве либерализма проявился в полной мере во время Первой мировой войны, когда патриотизм и шовинизм возобладали над классовыми интересами, и пролетарии различных наций ожесточенно убивали друг друга на полях сражений.

ГОВОРИТЬ О МОНАРХИЧЕСКИХ ТРАДИЦИЯХ В ХХI ВЕКЕ — ЭТО ИЗ ОБЛАСТИ ФАНТАЗИИ

Все революции кончались реакциями. Это неотвратимо. Это — закон. И чем неистовее и яростнее бывали революции, тем сильнее были реакции. В чередованиях революций и реакций есть какой-то магический круг.

Николай Бердяев

Сегодня консерваторы в чистом виде не имеют перспектив, они потеряли политический вес, и их место в кунсткамере, ибо говорить о монархических традициях в ХХI веке — это из области фантазии, как если бы стали оживать волшебные сказки в Диснейленде. Другая идейная опора консерваторов — христианские и исламские каноны — ведут к радикализации самой религии и политических партий, а значит, в конечном итоге — к разрушению государственности. Призывы к сохранению традиционной семьи разбиваются о движение феминисток, гей-парады и законы о сексуальных меньшинствах. Даже Маргарет Тэтчер не смогла вдохнуть жизнь в консерватизм, а такие неоконсерваторы, как Буш-младший, окончательно дискредитировали это течение, и теперь можно говорить о конце эры консерватизма или его перерождении в либерал-консерватизм.

Консерватизм остался как исторический символ, бренд, привлекающий туристов. Когда обсуждают положение королевской семьи в Великобритании, то параллельно подсчитывают прибыль от продажи сувениров туристам и зевакам, телеканалы транслируют реалити-шоу из жизни королевского двора в расчете на доходы от рекламы, все обсуждают версии гибели Дианы и пеленки новорожденного принца, точно также как новых голливудских звезд. Никакой политики, только бизнес. А в России и этого нет.

Социализм как практика в начале 60-х годов столкнулся с рядом экономических трудностей и пережил целую полосу политических выступлений в ГДР, Венгрии, Чехословакии, Польше, причем их пришлось подавлять силой. Критика реального социализма как слева, так и справа пошла на пользу Западу. Радикальный социализм в лице маоистов и троцкистов попытался взять реванш, обвинив социалистов и коммунистов в отступничестве от идеалов марксизма, но после бурных событий 1968 года маоизм выродился в террористические группы, а сам Китай — родина маоизма — взял курс на мягкое вхождение в капитализм. Сегодня троцкисты, маоисты и анархисты исчезли с политической арены.

После распада СССР и социалистического лагеря от мирового социалистического движения остались умеренные социал-демократы, весьма популярные в Европе. Их можно назвать социал-либералами. Участь социалистических идей более достойна, нежели консерватизма, ибо многие принципы социальной защиты оказались воспринятыми развитыми странами. Чисто буржуазных и чисто капиталистических стран уже не осталось.

Не лишне будет напомнить, что либерализм своим возникновением был обязан не только стремлению к свободе, но также потребностью обуздать опасные в политическом плане классы, что рассматривалось в качестве гарантии свободы. Либеральное решение проблемы состояло в том, чтобы предоставить им ограниченный доступ к политической власти и ограниченную долю экономической прибавочной стоимости, в тех пределах, которые бы не угрожали процессу постоянного накопления капитала или устоям государственной системы. Отсюда появление разумного реформизма, направляемого в первую очередь государством. Всеобщее избирательное право и государство всеобщего благоденствия стали путеводной звездой для Запада, хотя в действительности либерализм стал гарантом свободы для относительно небольшой группы людей — богатых и властных.

Таким образом, к концу ХХ века либерализм разобрали по кусочкам. Классические либералы в чистом виде остались не как политическое движение, а интеллектуальное направление. Иначе говоря, на практике можно говорить о конце либерализма.

В СЛУЧАЕ КАТАКЛИЗМОВ ВЛАСТЬ ЗАЙМУТ НЕ ПРАВЫЕ И НЕ ЛЕВЫЕ, А ЛЮДИ С УЛИЦЫ

Если душно тебе, если нет у тебя
В этом мире борьбы и наживы,
Никого, кто бы мог отозваться, любя,
На сомненья твои и порывы;
Если в сердце твоем оскорблен идеал,
Идеал человека и света,
Если честно скорбишь ты и честно устал, —
Отдохни над страницей поэта. 

В стройных звуках своих вдохновенных речей,
Чуткий к каждому слову мученья,
Он расскажет тебе о печали твоей,
Он расскажет, как брат, без глумленья;
Он поднимет угасшую веру в тебе,
Он разгонит сомненья и муку
И протянет тебе, в непосильной борьбе,
Бескорыстную братскую руку...

Семен Надсон. 1880 

Может показаться, что такой обзор мало касается российской ситуации. На самом деле в России в той или иной степени существовали все идейные течения, некоторые из которых воспроизводятся и сегодня.

Консерваторы в России были просто монархистами. Когда граф Уваров провозгласил национальную идею в формуле «Самодержавие. Православие. Народность», а Николай I подхватил этот лозунг, то тем самым обозначился кризис монархизма, ибо принцип народности заимствован у Французской революции и его ни в какой форме нельзя связывать с самодержавием. Именно поэтому на правом фланге российского политического истэблишмента оказались кадеты (конституционные демократы), а чистые монархисты выродились в черносотенцев. Уже к началу ХХ века проявилось банкротство российского консерватизма, а первая мировая война довершила разложение ее опоры — самодержавия и православия. Полный паралич правых проявился во время революции, когда за власть сражались только левые силы: левые эсеры, меньшевики и большевики. Пытаться сегодня в какой-либо форме возродить консерватизм не имеет никаких перспектив. Празднование дома Романовых не повлияет на политику и даже бизнесом его не назовешь.

Другая основа консерватизма — патриархальная семья существует только в фантазии. Сегодня распадаются не только большие, но даже нуклеарные семьи, в результате чего растет количество разводов и число матерей-одиночек. Более того, неполные семьи появляются не только после разводов, но и как сознательный выбор. А уж рост геев и лесбиянок и вовсе сводит призывы консерваторов к укреплению семьи к простым моральным сентенциям без каких-либо политических последствий.

Не лучше обстоит дело и с третьей составляющей консерватизма — религией. Несмотря на пропаганду православных устоев, их влияние более чем скромное. Оно мало связано с пониманием задач государства, экономики и даже морали, которая полностью оказалась во власти идеологии циничного зарабатывания денег. Православие остается этническим символом русских, этим и будет ограничена его последующая роль.

Российские коммунисты — продолжатели дела Ленина-Сталина — это как подстреленные птицы. Они еще живы, но уже не смогут взлететь в небо. Даже их справедливая критика официальной политики не воспринимается населением и не становится предметом обсуждения, а заигрывание с православием не прибавляет им очков. Они не стали социал-демократами, а потому представляют живой исторический экспонат.

Самая любопытная ситуация на правом фланге, где не осталось ни одной авторитетной фигуры. Недавние кумиры правых в лице Чубайса, Явлинского, Хакамады, Немцова стали восприниматься как седая старина, а для молодежи они просто неизвестные личности. Жириновский с Прохоровым разыгрывают шутовской спектакль. Можно сказать на правом фланге пусто.

Но... либеральная экономика, спекулятивный рынок торжествует. Причем он «либеральный» как нигде в западном мире, т.е. просто отдан на откуп сильным и наглым. Правые торжествуют на практике и никак не представлены в законодательных, да и исполнительных органах. Парадокс.

Если в западной политической мысли и политических движениях идет перекомпоновка правых, левых и центра, поиск нового мейнстрима, то в России левые стали тенью коммунистов, правые растворились в экономике, а все остальные сгрудились вокруг «вертикали власти». Это приводит к грустным выводам: в случае катаклизмов власть займут не правые и не левые, а люди с улицы...

ЛИБЕРАЛИЗМ НЕ ПРЕДОСТАВЛЯЕТ ПРИНЦИПОВ АДЕКВАТНОГО ВКЛЮЧЕНИЯ МЕНЬШИНСТВ В ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

Миром правят судьба и прихоть.

Франсуа де Ларошфуко

С тем, чтобы уйти от явно устаревающих принципов классического либерализма, на Западе в оборот пустили идею либеральной демократии, чем не столько решается проблема спасения либерализма, сколько идеология загоняется в очередной тупик. Дело в том, что понятия демократии и либерализма скорее противостоят, нежели взаимно поддерживают друг друга. Наибольшим камнем преткновения для обоих понятий оказался вопрос о меньшинствах. На фоне ослабления классовых различий, растворения рабочего класса в различных стратах, среднем классе, синих воротничках и расслоения самой буржуазии, меньшинства оказались настолько политически значимыми, что невозможно и далее ими пренебрегать. Решить вопросы прав меньшинств невозможно в рамках демократических процедур, поскольку демократия дает преимущество и саму государственную власть большинству или экономически влиятельным слоям. Меньшинства представляют коллективные интересы, они не имеют классовой принадлежности, их права нельзя свести к правам человека и конфликт с ними невозможно смягчить процедурой демократического голосования по принципу «один человек — один голос».

В свою очередь, либерализм, отстаивающий индивидуальные свободы и права человека в рамках общегражданской нации, не предоставляет принципов адекватного включения меньшинств в политические процессы. Во-первых, нации давно уже не единая и гомогенная этническая среда. В них возникают многообразные этнические и религиозные группы, чьи интересы невозможно игнорировать как статистически незначимые. Сегодня нации невозможно представить как совокупность индивидов, значит, исчезла важнейшая опорная точка либерализма — общегражданская гомогенная нация. Во-вторых, появляются меньшинства не только этнические, но также сексуальные, гендерные, расовые. В-третьих, растет влияние течений, не укладывающихся в понятия правых или левых сил. Например, «зеленые», имеющие структуры по всему миру и во многих странах участвующие в парламентских выборах. Либеральная демократия не имеет адекватных принципов учета интересов ни тех, ни других меньшинств, хотя принятие законов о нацменьшинствах, однополых браках и др. смягчает ситуацию.

Давно в груди моей молчит негодованье.
Как в юности, не рвусь безумно я на бой.
В заветный идеал поблекло упованье,
И, отдаленных гроз заслышав громыханье,
Я рад, когда они проходят стороной. 

Их много грудь о грудь я встретил, не бледнея.
Я прежде не искал, — я гордо ждал побед.
Но ближе мой закат — и сердце холоднее,
И встречному теперь я бросить рад скорее
Не дерзкий зов на бой, а ласковый привет. 

Я неба на земле искать устал... Сомненья
Затмили тучею мечты минувших дней.
Мне мира хочется, мне хочется забвенья.
Мой меч иззубрился, и голос примиренья
Уж говорит со мной в безмолвии ночей.

Семен Надсон. Весна. 1883

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции