Четвертый год афишу Шаляпинского фестиваля в Казани украшает опера «Турандот». Шедевр, который Джакомо Пуччини так и не успел завершить, давно стал показателем благосостояния театра, так как требует колоссальных ресурсов: творческих (блестящие солисты, мощный хор, сильный оркестр) и материальных (сюжет диктует впечатляющее, а значит, дорогое оформление). В том, что красота казанской «Турандот» с годами не померкла, но страстей в ней поубавилось, убедилась московский критик Наталия Сурнина.
ВО ВСЕМ ВИНОВАТЫ ТАТАРЫ
Фантастически красивая опера Джакомо Пуччини рассказывает о жестокой китайской принцессе. Она решила отомстить всей мужской части человечества за поруганную честь своей прапрабабки и отправила на казнь несколько десятков ищущих ее любви принцев, пока принц Калаф не разгадал три заветные загадки и не прервал череду бессмысленных смертей. Пикантность этой истории придает тот факт, что в сюжете важную роль играют татары, пусть и мифологические. И хотя путь от сказки, записанной в XII веке персидским поэтом Низами, к опере лежал через фьябу Гоцци и пьесу Шиллера, главный герой именуется сыном низверженного татарского хана. И именно татарам приписывается разрушение древней китайской империи, роковой жертвой которого стала прародительница Турандот. Но в постановке Михаила Панджавидзе этот мотив не выходит за рамки текста либретто, разве что самый искренний персонаж спектакля — служанка Лиу, полюбившая Калафа и принесшая себя в жертву его счастью, — внешним видом напоминает скромную татарскую девушку.
ЛЕД И ПЛАМЕНЬ
Обязательное требование к театру, желающему иметь в репертуаре «Турандот», — наличие двух блестящих певцов: партии Турандот и Калафа ставят исполнителям сверхзадачи, но они же (если повезет) приносят подлинный триумф. Триумфаторами казанской постановки уже на премьере стали солистка Национальной оперы Украины Оксана Крамарева и солист Мариинского театра Ахмед Агади, в расчете на которых создавался спектакль. Нынче к ним присоединилась еще одна киевлянка — Лилия Гревцова, чье лирическое сопрано прекрасно подошло образу несчастной Лиу. Она очаровала не только нежным и чистым тембром голоса, но и замечательным итальянским произношением. Жаль только, что в спектакле она предоставлена самой себе: хотя критика на премьере отмечала, что Панджавидзе сделал Лиу одним из смысловых центров действия, это не читается. Может, сказывается недостаточное количество времени, отведенного репетициям, в плотном фестивальном графике, а может, что-то в этом спектакле уже безнадежно утеряно.
Так, от любовной лихорадки Калафа, о которой восторженно писали рецензенты тремя годами раньше, остался бледный след. Лишь к концу второго акта герой начинает верить в то, о чем поет, и, увлекаясь сам, увлекает зрителя. К счастью, остыть за антракт солист не успел, знаменитая ария Nessun Dorma, открывающая третий акт, прозвучала впечатляюще. Голос Агади, которого можно считать ветераном фестиваля, по-прежнему крепок и красив (небольшие проблемы с атакой не в счет), а сам он статен и загадочно прекрасен, как и полагается восточному принцу.
Крамарева музыкально почти безупречна. Ее сильное сопрано, богатое оттенками, неизменно возвышается над всем звуковым ландшафтом и заставляет безоговорочно верить в абсолютную власть Турандот. Совсем не похожая на легендарных исполнительниц титульной партии — Марию Каллас, Джоан Сазерленд или Биргит Нильсон — по воле художника она предстает перед нами воительницей, почти Брунгильдой. Лишь на короткое мгновение, когда служанки снимают с нее доспехи и оставляют в тонкой белой рубашке, она выглядит беспомощной перед лицом Калафа-победителя и являет девичью трепетность.
Но в целом противоречивые чувства Калафа и Турандот, которые должны пульсировать подобно оголенному нерву, тонут в статике оперного действа. Даже в кульминационной сцене второго акта, когда градус напряжения достигает наивысшей точки, а пылающего любовью принца и ледяно-холодную принцессу разделяет меньше метра, воздух между ними не искрит. Это досадно, потому что в финале компенсировать недостаток чувственности герои уже не смогут: Панджавидзе останавливает действие на том месте, где оборвалась рукопись Пуччини, и оставляет историю недосказанной. Ясно одно — хэппи-энда не будет.
ХОЗЯЙСКИЙ ГЛАЗ
Вообще, с первых сцен создается ощущение, что спектаклю не хватает хозяйского глаза. Отсюда ряд ляпов, совершенно не критичных, но придирчивому зрителю они заметны и заставляют не раз шептать: «Не верю!» Лиу бросает упавшего в толпе старого хана Тимура и зачем-то мечется по сцене, Тимур, не успев взглянуть на Калафа, узнает в нем своего сына, Калаф возглавляет процессию с обреченным на казнь персидским принцем... Сама фигура хана Тимура выглядит нелепо, рисунок его роли напоминает сборник театральных штампов. Тем удивительнее финал, когда потрясенный смертью Лиу Тимур жаждет мщенья — в исполнении солиста Национального Большого театра Беларуси Андрея Валентия образ неожиданно обретает драматический пафос, заставляющий вспомнить проклятье графа Монтероне из «Риголетто».
Режиссерской заботы не достает и хору, чей сценический рисунок мог бы быть выразительнее, а манера — свободнее. Зато стараниями хормейстера (Любовь Дразнина) он прекрасно звучит.
Своей, но очень симпатичной жизнью живут в спектакле три министра: Пинг, Панг и Понг. Их прообразами в опере были маски итальянской комедии, введенные Гоцци, и эту игровую сущность замечательное трио (Юрий Ившин, Олег Мачин и Юрий Петров) сохраняет и приумножает, чудесно импровизируя.
Джакомо Пуччини
ЛЕСТНИЦА В НЕБО
Любой театр, обращающийся к последней опере Пуччини, волей-неволей вступает в состязание сценографов. Постановка дает художникам карт-бланш, ведь впечатляющее оформление в «Турандот» всегда составляло львиную долю успеха — музыкальную роскошь этой оперы просто невозможно представить без роскоши визуальной. Великолепная сценография казанского спектакля остается живым памятником безвременно ушедшему из жизни художнику Игорю Гриневичу: она по-прежнему поражает, а лестница во втором акте, не раз удостоенная восторгов, задает размах и пафос легендарной сцене загадывания загадок.
Это удачный пример того, как декорация подсказывает мизансцену, идеально вписавшуюся в музыкальный и пространственный контекст. Чуть скромнее сценография в крайних актах, но и она сделана со вкусом, работает на идею и дает простор для визуальных эффектов.
А У НАС ДРУГАЯ МУЗЫКА
Завсегдатаи фестиваля привыкли, а вот новички не перестанут удивляться струнному квартету, который играет в фойе в антракте. Когда в ушах еще звучат последние аккорды, когда ты еще полностью погружен в тот мир, когда, выходя из зала, ты несешь за собой шлейф звуков и эмоций... И вдруг — свиридовский «Вальс»... Есть в репертуаре квартета и другая музыка: в первом антракте играли «Очи черные», «Хава Нагила» и даже «Семь сорок» под робкие аплодисменты собравшихся слушателей. Можно ли после этого, как ни в чем не бывало, продолжать слушать Пуччини? Честно говоря, не раз хотелось написать обращение к московским властям с просьбой запретить уличным музыкантам играть в переходах рядом с залом Чайковского и Домом музыки: а то сколько раз случалось, что после превосходного концерта несешь в себе отзвуки Баха, Моцарта или Дебюсси... а тут тебе — «Мой ласковый и нежный зверь». И прощай, чудо.
Впрочем, если традиция музицирования в антракте полюбилась местной публике, то не стоит лишать ее возможности послушать любимые мелодии под бокал шампанского. Тем более что в фойе сейчас можно не только выпить, но и посмотреть замечательную выставку, рассказывающую о ключевых событиях и персонах фестиваля, то есть провести время с максимальной пользой.
Ренат Салаватов |
ДЫМ БЕЗ ОГНЯ
«Турандот» — одна из самых роскошных партитур в истории мировой оперы, это не графика китайских каллиграфов, а брызжущее всеми красками палитры полотно европейца, влюбленного в восточные сказки. Пуччини умел писать музыку, способную заставить любое сердце замирать от восторга, но, чтобы волшебство сработало, исполнители должны высечь из собственной души ту искру, от которой пламя займется и перекинется на солистов и — в идеале — на весь зал.
Многоопытный Ренат Салаватов вел оркестр как строгий кормчий, безупречно руководил солистами и хором, отточенным и мудрым жестом упорядочивая мириады звуков, рассыпанных щедрой рукой композитора. Но в этот раз дирижер оказался скуп на чувства и неохотно делился звуковыми сокровищами этого выдуманного Востока. По-настоящему зажечь огонь ему удалось лишь в финале второго акта, когда не только металл торжественных одежд пылал в свете софитов, но и весь огромный состав исполнителей слился в кульминационном экстазе.
Наталия Сурнина
Фото: vk.com/kazan_opera
Наталия Сурнина окончила историко-теоретический факультет Московской государственной консерватории им. Чайковского (2007) и там же аспирантуру (2010). С 2006 по 2010 год — научный сотрудник просветительского отдела Центрального театрального музея им. Бахрушина. В 2007 - 2008 годах — корреспондент и автор сюжетов программы «Блокнот», с 2009 по 2015 года — автор сценариев, в 2010 - 2011 годах — автор сценариев и музыкальный редактор телепрограммы «Абсолютный слух» на ТК «Культура». С 2011 года по настоящее время — заведующая литературной частью Московского Камерного музыкального театра им. Покровского.
Член музыковедческой секции молодежного отделения союза композиторов. С 2007 года — лектор и ведущая концертов классической музыки, выступала в Большом и Малом залах Московской консерватории, Кафедральном соборе святых апостолов Петра и Павла, музее музыкальной культуры им. Глинки, Московском международном доме музыки, в различных музеях и концертных залах Москвы, сотрудничала с фестивалями «Московская осень» и «Органные вечера в Кусково».
Музыкальный журналист, печаталась в газете «Известия», журналах «Театральный мир», «Музыкальный журнал»; сотрудничает с журналом «Музыкальная жизнь», газетами «Независимая газета», «Мариинский театр», «Музыкальный клондайк», порталами Colta.ru, OperaNews.ru и Belcanto.ru.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 19
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.