Солнце татарской поэзии и полумесяц татарской души

Памятник Тукаю возле театра оперы и балета им. Мусы Джалиля (фото: kstu.ru)

Саз мой нежный и печальный, слишком мало ты звучал...

Габдулла Тукай

ТУКАЙ СО ВРЕМЕНЕМ НЕ БРОНЗОВЕЕТ, НО ТОЛЬКО ПОЛНЕЕ ОТКРЫВАЕТСЯ СЕРДЦУ

Вот уже почти полвека всем семейством вольно или невольно мы становимся участниками праздника, который ежегодно в конце апреля проходит под окнами нашего дома, у правого крыла оперного театра, где в полукруглой нише стоит памятник Габдулле Тукаю. В советские времена это была шумная татарская ярмарка: очереди становились за дефицитной тогда книжной продукцией, звучали песни и стихи, шныряла веселая детвора...

Праздник сохранился, теперь он отмечается не только в Казани, но также в Москве и Санкт-Петербурге, с неизбежными поправками в духе времени — больше материальных возможностей, меньше поэтов, больше начальства и соответствующего пафоса в духе татар пиар... Вряд ли он стал менее народным, ведь незримая, духовная часть культуры не поддается приватизации, а Тукай со временем не бронзовеет, но только полнее открывается сердцу.

ПУШКИН И ТУКАЙ

Сходство Тукая с Пушкиным лежит на поверхности: основоположник национального литературного языка, многочисленные переводы с персидского, арабского, русского, турецкого языков, обработка народных сказок, поэтические памфлеты и т. д. Но гораздо глубже их внутреннее родство — высокий поэтический дар, выражаемый на татарском языке словами Сер-Сурэт-Сюрэ (Тайна-Образ-Откровение), который, насколько это в человеческих силах, приближает поэта к пророческому состоянию.

Это объясняет, почему Пушкин так легко открыл свое сердце Корану в то время, когда в просвещенной Европе Коран еще воспринимался как «собрание сказок и небылиц». Многим из тех, для кого и сегодня ислам или православие — это отдельные религии, полезно перечитать у Пушкина его «Подражание Корану». В 5-й части этого цикла поэт с потрясающей глубиной раскрывает образ «Сияющего Корана», касаясь сокровенной тайны восприятия откровения, ниспосланного пророку Мухаммаду, — «ан-Нур», «свет на свет» (сура «ан-Нур», 35-й айат). А через год после этого рождается пушкинское стихотворение «Пророк».

Памятник Пушкину возле театра оперы и балета им. Мусы Джалиля (фото: art16.ru)

Тукай же впитал этот свет Корана с детства, с молоком матери. Поэтому он сразу же увидел в Пушкине поэтического брата по духу. Не случайно Тукай сознательно вбирает в себя глубину и мощь пушкинской поэзии, он просто следует по стопам соратника и предшественника на пути откровения:

«Идти повсюду за тобой — мой долг, мое стремление,

А то, что веры ты другой, имеет ли значение?»

На самом деле они оба были и есть одной веры, у каждого из них помимо поэтических стихов есть стихи-молитвы. Достаточно прочесть пушкинское «Отцы пустынники и жены непорочны...» или вспомнить самое народное стихотворение Тукая, положенное на народную музыку, — «Туган тель».

ТУГАН ЭЛЬ

Эту песню иногда называют неофициальным гимном татарской нации, но это, конечно, не так. Просто казанские татары еще не всегда четко различают понятия государства, нации и народа.

Дэулэт — это не просто государство, а держава (слово алтайского корня), что предполагает ответственность за огромный кусок Евразии как минимум в границах Российской империи, которая сложилась усилиями и сотрудничеством тюрко-славянских народов. Об этих корневых смыслах полезно вспомнить сегодня, на пороге глобальной геополитической перезагрузки.

Понятие «миллэт» также двойственно по смыслу. Важно отметить, что изначально в Коране термином «миллэт» называлась общность людей, связанных общей верой, религией. В современном же понимании миллэт — это нация, т. е. общность, характерная для периода зарождения и развития буржуазно-капиталистических отношений. Конец XIX - начало XX веков — высшая точка расцвета татарской нации. Однако таким интегративным фигурам евразийского масштаба, как Муса Бигиев, Гаяз Исхаки, Габдулла Тукай и другим, стоявшим рядом с ними, не суждено было соединиться, чтобы завершить процесс взращивания национального организма и высокой культуры.

В условиях же нынешнего «второго издания» криминально-олигархического капитализма идея «миллэт» «приватизирована» в виде «национальных капиталов» и чиновных полномочий, как и другие материальные и идеологические активы, и используется для манипулирования «национально» разделенной инкорпорированной массой по схеме «разделяй и властвуй». А идеологи национального движения 90-х едва приблизились к наследию национальных лидеров вековой давности... и не смогли взять эту историческую планку.

Как говорится, неформат — сегодняшние и завтрашние общности и уклады складываются на другой основе. Они не отрицают национального компонента, но вбирают его и надстраивают над ним постиндустриальное качество наднациональной и надконфессиональной гибкости и коммуникативности. Молодежь пока придется учить за пределами Татарстана, за рубежом, не столько на Западе, сколько на Востоке (ну это отдельная тема, не будем в праздник сыпать соль на раны школьного образования и КФУ).

Памятник в сквере Тукая (фото: tatarstan.ru)

Наконец, глубинный смысл понятия «народ» оказался и вовсе забытым. Современное понятие «халык» («народ») на самом деле обозначает население, организуемое, мобилизуемое и разделяемое по воле начальства. Корневое алтайское «эль» сохранилось в именах (Илнур, Илдар, Илсур), в словах «ил», «ил-ана», «ил-су» (родина, село, родина-мать и т. п.). Это ключевые смыслы поэзии Тукая.

А главное — этот корень сохранился в названии Волги — Идель. Прежде это благословенное место и народ, по одной из версий еще не вышедшей на ясный свет истории, назывался Семиречьем и союзом семи племен: Jиде иль. Кара Идель (Волга), Ак Идель (Белая), Чулман Идель (Кама), Нукрат Идель (Вятка), Ака или Саин Идель (Ока), Сура Идель (Сура), Джаик Идель (Яик, Урал).

Это иной взгляд на привычную со школы историю, как и на устоявшийся стереотип типа «Волга впадает в Каспийское море». Гидрологи объясняют, что то, какая из этих рек в данный момент является притоком, зависит от мощи водостока, а их соотношение у Волги и Камы может меняться не только по годам, но и в пределах одного года.

Итак, песня на стихи Тукая — это скорее молитва неизбывной поволжско-татарской души. И понятно, чем молитва отличается от гимна, Она не только о родном языке — обратите внимание на последние строки:

«Родной язык, с тобой вдвоем я в первый раз молил творца:

— О боже, мать мою прости, прости меня, прости отца».

Понятно, что перевод не способен в полной мере передать молитвенный строй стихотворения.

РОДНОЙ ЯЗЫК — ВЕЛИКИЙ И МОГУЧИЙ

Поэзия Тукая изначально родилась и развивалась в пространстве тюрко-славянской «языковой плазмы» (термин арабиста Николая Вашкевича), в месте слияния живой русской и татарской речи. В этом смысле он опережал свое время, как и многие другие двуязычные и многоязычные граждане Российской империи.

Великий и могучий — так принято говорить о русском языке. Татарский же язык даже многими татарами воспринимается как язык национальный, заведомо ограниченный по сфере применения, который надо искусственно поддерживать, культивировать, защищать от русифицирующего воздействия «великого и могучего».

Памятник Тукаю в Москве

Такая позиция — мескеннэнеп утыру (сидеть, прибедняться и жаловаться в расчете на подачки начальства) — характерна для местечковых защитников татарского языка. По сути, это не защитники языка (живой язык дан свыше и не нуждается в защитниках, он сам является надежной защитой народного самосознания), а охранители своих административных привилегий и льгот или бытовых предрассудков. Один из таких казенных охранителей недавно, собрав массу журналистов на официальное мероприятие, не предоставил им перевода на русский язык. А в ответ на недоуменные вопросы бросил: мол, за 20 лет можно было и подучить язык. Журналисты живо обсудили конфуз в соцсетях и решили, что за 20 лет можно было набраться какой-никакой культуры общения, политкорректности или хотя бы пресловутой толерантности. Между тем административный наезд по части национального дресс-кода и языка набирает обороты и уже, по некоторым признакам, привлек внимание федеральных структур, где тоже хватает своих охранителей. К чему это отступление? К тому, что политизация языков и конфессий в нынешней российской ситуации легко превращается в оружие массового раскола и поражения. Тут и пояса шахидов не нужны. А синдром административного идиотизма на фоне растущей неуправляемости, как правило, генерирует проблемы на пустом месте. Кстати сказать, симптоматично и то, что подобные аппаратные промашки с началом предвыборного сезона стали проявляться в окружении президента РТ и в дальнем окружении главы Чечни. Аппаратчики разучились работать или потеряли ориентиры?

А между тем русский и татарский (точнее, группа тюркских языков) — это два великих и могучих языка, выросших из общего алтайского корня. Только питая друг друга, они могут развиваться как великие, могучие и конкурентоспособные в глобальном мире. Выработка стратегии современного тюрко-славянского двуязычия — один из приоритетных ресурсов сбережения и развития страны. Способна ли власть хотя бы приблизиться к решению этой задачи?

Рустам Курчаков

«ЯСНЫЙ ЛИК НА НЕБЕ КАЖЕТ ЛУЧЕЗАРНАЯ ЛУНА» (МОЛИТВА МАТЕРИ)

Тукай (тук ай) с татарского переводится как «полная луна», «полнолуние».

Тукаю не суждено было достичь полноты жизни и поэтического света. Тонкий серп молодого месяца рано оборвал нить его жизни. Даже памятники Тукая передают эту хрупкость натянутой струны...

Судьба поэта невольно воспринимается как предвосхищение надлома или разрыва в поступательном развитии народной души.

Тукая не вернешь, но он по-прежнему с нами, а надлом может быть преодолен, когда явится равный по силе и глубине поэт. Такого на горизонте пока не видно или суета сует мешает его увидеть?

К родственному по духу поэту относишься как к другу и брату. Человеческий образ реального Габдуллы Тукая, всплывающий за строчками его стихов, одновременно мучительный и очищающий для сердца. В четыре года оставшийся полным сиротой, мыкавшийся всю жизнь по чужим углам, сгоревший от чахотки в неполные 27 лет... Такой ценой и такими уроками взращивал Господь одно из самых ярких воплощений народной души. Надо полагать, готовил и готовит народ к серьезным испытаниям и высоким задачам, к беззаветной стойкости духа.

Тукай оставил нам вопросы, на которые сегодня предстоит найти ответы.

Умерла ли наша нация или только уснула? («Безнең милләт үлгәнме, әллә йоклаган гынамы?»)

Его известное стихотворение «Китмибез!» («Не уйдем!»), ставшее ответом на черносотенную реакцию, требует современного прочтения.

Поможет ли наследие и опыт Пушкина и Тукая встать на путь «ан-Нур», «светского ислама», объединяющего правоверных и православных?

Нынче — 130-я годовщина со дня рождения Тукая. 13 — число перемен. Это один из первых праздников нового года, наступившего после Науруза. Достаточно взглянуть на ленту новостей и перечень значимых событий, чтобы понять, что на сей раз годовой цикл начался не по грегорианскому, а по восточному календарю. И не под знаком Обезьяны, а под знаком созвездия Плеяд (Ак кыстар — Стожары, Волосожары) алтайского гороскопа. И у нас всегда есть право выбора.

И в заключение — скромный букет к подножию...

Сафар дар Ватан

(Путешествие по Родине, или Круг памяти)

Земля родная, ты не безымянна...

Травы седая прядь под коркой снежной...

Идель-Илем, корнями прорастаешь

на берегах двух рек твоих безбрежных.

Туган телем... Скажи спасибо Роду —

и с воздухом впитай, как вдох и выдох,

трель соловья и песнь реки у брода,

и звон степей, кюк-синевой покрытых.

Шаман — Чулман... Тут чуткий конь споткнется...

Сдержав удар, здесь пали часовые.

А в синем небе черный ворон вьется,

он помнит те отряды верховые.

Биляр-Болгар... Белеют камни в поле...

О чем молчишь народ мой, что скрываешь?

И только в песне чистой, родниковой,

смахнув слезу, ты душу расправляешь.

Познавший мудрость прежде младших братьев,

не в тьму веков ты обратился ликом,

а с тихою усмешкой подставляешь

свое лицо веселым волжским бликам.

В кругу берез мы все друг другу братья —

и кедр, и дуб, и липа вековая.

За кругом круг,

За шагом шаг,

по свету —

рябины красной гроздья оставляя...

...И правнук мой пытливою рукой

Седую тронет прядь земли родной.

Рустам Курчаков, обозреватель
31 октября 1985 - 23 апреля 2005.
Алтай — Чистай/Чистополь — Ямаш — ЯнгаЧишма/Новошешминск — Сарман — Сююндек/Сюндюково — Телянче — Югары Ослан/Верхний Услон — Раифа — ХасанТау.