«В Татарстане национальная власть, думающая о сохранении своей культуры. Мне это нравится»

Алексей Федорченко: «Я снимаю фильмы не одного уик-энда, а которые смотрят долго» Фото предоставлено фондом «Живой город»

«У МЕНЯ ЗРИТЕЛЯ БОЛЬШЕ ВО ФРАНЦИИ, ИТАЛИИ, АМЕРИКЕ, ЧЕМ В РОССИИ»

— Алексей, вы тот редчайший случай отечественного кинорежиссера с серьезным багажом из призов на больших западных фестивалях, который предпочитает жить и работать в провинции, в Екатеринбурге. Почему вы так и не переехали в столицу? Ведь считается, что Россия — такая страна, где место жительства и твои профессиональные, социальные возможности очень сильно коррелируют между собой.

— Это совсем не так. Я не человек тусовки, и мне Москва не нужна абсолютно. Она мне не нравится, и я не вижу плюсов кроме того, что там много друзей. Я приезжаю в Москву только для того, чтобы повидаться и какие-то дела поделать, которые можно сделать за день, за два. Город не мой совершенно, для меня очень большой. Меня Екатеринбург устраивает совершенно.

— Может, в том числе и по этой причине профессионалы от кино знают и ценят ваше творчество гораздо больше, чем массовый российский зритель? При том, что у вас за плечами и стоячая овация от Квентина Тарантино в Венеции после «Овсянок», и слова знаменитого продюсера Марко Мюллера после показа «Ангелов революции» в Риме о том, что Федорченко создает новые стиль в киноповествовании...

— ...и поцелуй Умы Турман есть (смеется).

— Но мне запомнилась фраза в одном из ваших интервью, что нашего зрителя не научили смотреть такое кино.

— Разучили смотреть, конечно. И делают это специально, в последние 10 - 15 лет планомерно вымывается этот сектор зрителя. Потому что он мал, проще же работать шаблонами большими, лекалами и захватывать максимальное количество зрителя такими развлекательными фильмами. С этим никак бороться нельзя, и я не борюсь. Не вижу себя борцом. То есть я снимаю фильмы не одного уик-энда, а которые смотрят долго.

К моему большому удивлению и удовольствию по фильму «Первые на Луне» идет преподавание в нескольких университетах мира, в Америке и Европе как по образцу жанра мокьюментари (псевдодокументальный фильм, кинематографический и телевизионный жанр, которому присущи претензия на документальность, фальсификация и мистификация — прим. ред.). И «Железная дорога», и «Овсянки» — есть целые лекции по этим фильмам. Ну, может, и дойдет до нашего зрителя. Я не тороплюсь.

— У западной публики в этом смысле дело со вкусом обстоит лучше? В России же привыкли считать, что мы самые интеллектуальные, духовные и так далее.

— Да, это наше заблуждение большое. Во Франции половина показов в кино — это арт-фильмы. Эти показы субсидируются государством. Есть целые кинотеатры, которые показывают только арт-кино и получают очень неплохие деньги за это от государства. И у меня зрителя больше во Франции, Италии, Америке, чем в России, потому что там фильмы прокатываются достаточно хорошо.

— Это тем удивительнее, что, посмотрев ваши картины, режиссера Федорченко никак не назовешь «западником».

— Абсолютно, они общечеловеческие. Но любовь там на первом месте, конечно. И эту любовь считывают и другие страны, и другие народы. Например, мои любимые кинопризы за «Овсянки» — это, с одной стороны, приз за самый духовный фильм года католических священников и, с другой стороны, Гран-при фестиваля в Абу-Даби.

Хотя, когда начался фильм в Абу-Даби, там весь зал сидел в этих традиционных белых одеяниях, а потом половина зала вышла, когда появилось голое тело. Они не могут смотреть. Но тихо вышли. Не так, как выходят зрители в Доме кино, когда, плюясь и матерясь, старушки выходят с криками «Расстрелять надо этого режиссера!». Тихо-тихо, чтобы никого не потревожить, вышли.

Дали Гран-при и 100 тысяч евро. И председателем жюри была как раз Ума Турман. Фестиваль вели американцы, у них была задача сделать светский фестиваль, его, кстати, сейчас закрыли. Видимо, светские силы немного сдали позиции.

«СКОНСТРУИРОВАННОЕ КИНО НА ФЕСТИВАЛЯХ НЕ ПОБЕЖДАЕТ»

— При этом по поводу «Овсянок» в России были большие споры. Вас чуть ли не обвиняли в том, что «Овсянки» — это такой абсолютно сконструированный фильм с псевдоэтнической основой, запрограммированный для успеха на западном фестивале.

— Да.

— Вы в этих баталиях участвовали?

— Так, а смысл какой? Люди если так считают, то их не переубедить. Пусть попробуют сконструировать кино и победить на фестивале. Это невозможно совершенно. Сконструированное кино на фестивалях не побеждает. На фестивалях побеждает кино, которое отличается от мейнстрима, от общего потока фильмов. Это им очень интересно. А если наши фильмы копируют арт-кино европейское или американское, это неинтересно, это вторично. Надо какое-то свое искать слово.

— Вы его нашли в этой этнической линии: меря, марийцы, ханты...

— У меня нет этнической линии, так получилось, что несколько фильмов мы сняли с вашим земляком Денисом Осокиным, а он занимается этим профессионально, и эти истории были этнические, псевдоэтнические, то есть на фоне какой-то этники. Но это не самоцель. Сейчас я снял фильм о войне про 1941 год, написал сценарий по Зощенко, написал сценарий по «Малышу» Стругацких, то есть это не важно, на самом деле, этника — не этника. Но мне кажется, что этника получается всем интересной.

— И все-таки получается, что у вас полнометражные картины почти всегда основаны на этой теме.

— Половина. То есть у меня первые фильмы совсем не этнические. Сначала «Первые на Луне», «Железная дорога». И только потом «Овсянки», «Небесные жены» и «Шошо» — три фильма этнических. «Ангелы революции» — я бы не сказал, что это этнический фильм.

«ТАРАНТИНО НАМ, КОНЕЧНО, ХЛОПАЛ, НО ОН НАС ОПУСТИЛ ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНО»

— В вашей международной карьере особую роль сыграл Венецианский фестиваль. Там вы победили в программе «Горизонты» со своим дебютом «Первые на Луне», получили сразу несколько призов за «Овсянки». Каково это, когда российский режиссер из провинции вдруг попадает на один из главных кинофестивалей мира?

— В Венеции очень уютный фестиваль, хотя тоже там поток некий существует, и конвейер такой. И я приехал в первый раз, конечно, уже победителем, это для меня уже была победа — приехать на Венецианский фестиваль со своим дебютом. Я ни на что не рассчитывал вообще. Но потом посмотрел в своей программе фильм Вернера Херцога, фильм с участием Бьорк. Смотрю: так у меня «Первые на Луне» не хуже. И уже ближе к концу понял, что могу соревноваться на равных, оказывается. И победил. То есть более уверенно себя в финале чувствовал, потому что посмотрел программу.

А «Овсянки» вообще шли первыми во всех рейтингах. Мы показали картину в первые дни. И до конца мы были первые среди всех рейтингов. Тарантино нам, конечно, хлопал, но он нас опустил очень серьезно. Если бы не Тарантино, мы бы победили. Он как председатель жюри предпочел отдать главный приз своей девушке Софии Копполе, хотя ее фильм («Где-то» — прим. ред.) выше седьмого места в рейтингах не поднимался. И, конечно, это был его подарок, такой реверанс. Так что аплодисменты аплодисментами, но там свои расклады.

— Но при этом в России «Овсянки» не получили больших призов...

— У меня вообще нет «Орлов» и «Ник». Но перестал об этом думать, мне неинтересно об этом размышлять. Я являюсь членом киноакадемий: европейской, азиатской, тихоокеанской. Но не являюсь в России членом киноакадемии. Вот так случилось. Я думаю, что дадут за вклад лет через 20 (смеется).

— А как ваши отношения с союзом кинематографистов Никиты Михалкова и альтернативным киносоюзом?

— Я даже был членом правления и того и другого. Но я пассивный член союза кинематографистов. А в киносоюзе — там все мои друзья, я не мог туда не пойти, мне там приятно общаться. В союзе неприятно общаться, а в киносоюзе все люди замечательные.

— Многие активные члены киносоюза — это режиссеры, которых в свое время называли «новой волной» российского кинематографа и возлагали на них большие надежды: Борис Хлебников, Алексей Попогребский, Илья Хржановский, Алексей Герман-младший. Вас включали в этот список. Но, кажется, «волны», так и не получилось, почему?

— Модным в кино является каждый год разное: то румыны, то иранцы, то китайцы, то корейцы. И мы не можем быть все время интересными как некое направление. Это и не нужно, зачем? Мы все очень разные.

— Но многие из ваших коллег ушли в тень...

— Ну как в тень. Хлебников снимает сериалы, зарабатывает деньги. Хржановский снимает своего «Дау» уже 10 лет и близок к финишу. Попогребский все время готовится, я знаю, что он задумал очень сложный фильм — новое прочтение 3D, хочет использовать этот технический прием идеологически и творчески, а это, наверное, денег стоит. Герман успешно снимает.

Мы — товарищи, у нас хорошие отношения со всеми этими ребятами: Волошин, Сигарев, Хомерики. Или, например, Наталия Мещанинова, это уже более молодое поколение. С творческими людьми же интересно общаться.

— То есть вы не считаете, что в России есть проблемы с авторским кино?

— Проблема есть, и она всегда одна и та же — хороших фильмов всегда мало. И это число зависит от общего количества арт-кино. Я все-таки разделяю коммерческий продукт и кино как искусство. Так что об этом думать год от года не очень интересно.

— Но разве не обидно, что провинциальная, даже по меркам Восточной Европы, Румыния гораздо ярче представлена на мировых кинофестивалях, чем Россия?

— Это никак не зависит от географического расположения. Я, например, очень жду «новую волну», какие-то новые открытия из Африки. Мне кажется, что там должно выстрелить что-то очень серьезное из этого примитивизма и огромного объема треш-кино. Должны там появиться какие-то огромные художники, пусть даже примитивисты.

«Зритель имеет право смотреть или не смотреть, я с уважением отношусь и к тем и к другим. Мне, честно говоря, все равно» Фото: Ирина Ерохина

«ЕСЛИ И ЕСТЬ У ЕКАТЕРИНБУРГА КАКОЙ-ТО СЕКРЕТ, ТО ЛУЧШЕ ЕГО НЕ ОТКРЫВАТЬ»

— Как обстоят дела с культурной жизнью в нынешнем Екатеринбурге?

— В Екатеринбурге все кипит. Театральная жизнь очень богатая, постоянно получают призы разные спектакли. И не только «Коляда-театр» известен, но и оперный театр сейчас очень поднялся, пригласив американских, немецких дирижеров, режиссеров, художников. Опера «Сатьяграха» — это было, бесспорно, событие, они еще сделали четыре-пять постановок такого крепкого мирового уровня. Это видно даже по картинке.

— В чем же феномен этого города, в чем его секрет, почему в нем всегда что-то придумывают, кто-то творит...

— ...А вы еще спрашиваете, почему я не уезжаю в Москву. Вот и ответ. Это очень энергетически заряженный город, где каждое пятилетие что-то выстреливает: театр, кино, рок-музыка или танцы какие-нибудь. Писатели получают большие призы. Действительно, Екатеринбург отличается от всех нестоличных городов, такого, наверное, нигде нет.

Ну есть города совсем мертвые. Например, Нижний Новгород — такой огромный монстр, там ничего не происходит. В Новосибирске почти ничего нет. А у нас все время что-то появляется, и мне это очень нравится. Так что если и есть у Екатеринбурга какой-то секрет, то лучше его не открывать (смеется).

— Есть у вас какие-то отношения с классиками свердловского рока?

— Нет, я вообще прошел мимо рока. Хотя я должен был попасть в эту тусовку, но почему-то не попал. Наверное, мне было это не очень интересно, к тому же у меня были Высоцкий, Окуджава, Дольский. Это была та музыка, на которой я вырос, и ничуть об этом не жалею.

Сейчас там, где у нас офис, рядом «Смысловые галлюцинации», «Чайф», Александр Новиков (смеется). Они до сих пор там играют, и мы с ними иногда работаем. «Смысловые галлюцинации» с нами делали музыку для одного фильма. Сейчас мы работаем над мультфильмом по Бажову, и Владимир Шахрин за два дня написал сразу восемь отличных песен к нему, попадание 100-процентное. Мы знаем друг друга, уважаем.

— У вас своя продюсерская кинокомпания «29 февраля», чем она занимается?

— В основном мы занимаемся режиссером Федорченко, так сложилось. Компания маленькая, и у нас есть один большой фильм в два года. Несколько «документалок», и еще иногда мы делаем авторскую анимацию. Думаем о полнометражной анимации, хотим создать качественную анимационную базу, потому что у нас много хороших художников. Пытались делать сериалы, но перестали, это не мое совсем. В общем, все заняты, все при деле.

— Эта работа позволяет быть финансово независимым?

— Мы независимы, да.

— Попробовать всерьез свои возможности на ниве коммерческого кино — такого желания у вас не возникает?

— Я считаю, что это другая профессия, и я ее не умею делать. Я делал нормальный сериал «Похищение воробья» по заказу правительства Москвы, они его приняли. Но такие темпы и объемы — это не мой размер. У меня есть много подобных предложений, но я отказываюсь, даже не рассматриваю.

— А предложения поработать на Западе?

— Контактов много, но таких серьезных предложений не было. У меня был интересный опыт работы с американскими продюсерами в 2012 году — игровой альманах «Четвертое измерение (новелла «Хроноглаз»). Еще был опыт венецианского альманаха «Кино будущего» (новелла «Атавизм»). И все, наверное.

«Театр меня интересует, и я к нему подхожу постепенно, и напрашиваюсь к Олегу Лоевскому [на фото] на лабораторию» Фото: Ирина Ерохина

«ВПРЕДЬ О МАРИЙСКОЙ КУЛЬТУРЕ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ БУДУТ СУДИТЬ ПО ФИЛЬМУ «НЕБЕСНЫЕ ЖЕНЫ ЛУГОВЫХ МАРИ»

— Вы приехали в Казань на театральную лабораторию «Город АРТ-подготовка». Насколько вам интересен театр, не хотели бы себя попробовать в театральной режиссуре?

— В последнее время достаточно часто бываю на таких мероприятиях, потому что театр меня интересует, и я к нему подхожу постепенно, и напрашиваюсь к Олегу Лоевскому (руководителю лаборатории «Город АРТ-подготовка» — прим. ред.) уже на четвертую, если не на пятую лабораторию. Если у меня есть возможность приехать в город, то я приезжаю, мне это очень нравится.

Я сам написал пьесу и думаю о ее постановке сейчас. Это большая пьеса, по библейским мотивам — по Второй книге Царств.

— Это будет тоже «театр не для всех»? Или вы не согласны с определением «кино не для всех» применительно к вашим картинам?

— Это надо зрителя спрашивать: «А вы считаете себя «недозрителем»?» Зритель имеет право смотреть или не смотреть, я с уважением отношусь и к тем и к другим. Мне, честно говоря, все равно. Мне больше нравится делать, чем показывать. Потому что когда я показываю свое кино, то сразу вижу множество недочетов. У меня сразу возникает желание все перемонтировать. Поэтому я не смотрю свои фильмы.

— А критику читаете?

— Про нас больше хвалебных статей, чем критики. Поэтому когда я читаю критику, то делаю это свысока: ладно, позлобствуйте (смеется). А иногда бывает даже интересно. Например, когда вышел фильм «Небесные жены луговых мари», то на одном марийском сайте его уже обсуждают года четыре. И картина разделила марийское общество на два равных по величине лагеря: одни хвалят и боготворят, другие ненавидят и проклинают. Я даже хочу книжку издать этих отзывов, и тех и других, потому что так интересно написано. Такие неожиданные отзывы, суждения и даже термины в отношении картины.

— Можно сказать, что этой картиной вы разбудили самосознание марийского народа.

— Я считаю, что этот фильм — энциклопедия марийской жизни. И впредь о марийской культуре в первую очередь будут судить по фильму «Небесные жены» — это данность, потому что в мире об этом никто не знал. Да что там в мире, в России никто не знал, кто такие марийцы, а луговые марийцы тем более.

Мне еще нравится, что мы возвращаем в обиход какие-то слова. Например, никто не знал, что такое «овсянки». Раньше считали, что овсянка — это каша, а теперь все знают, что овсянка — это птица. Также и с марийцами, теперь знают, что это народ с богатейшей историей, философией, религией. Мне кажется, что мы много сделали для марийского народа.

«ПОКА ЕСТЬ ГЛАВНЫЕ ОРУДИЯ ГЛОБАЛИЗМА — САМОЛЕТЫ, ИНТЕРНЕТ, ТЕЛЕВИЗОР, ЯЗЫКИ БУДУТ ИСЧЕЗАТЬ»

— О ваших фильмах часто говорят, что все они о том, как исчезают под напором глобализации разные культуры, языки и скоро исчезнут совсем. Для Татарстана это довольно болезненная тема...

— Так это мои слова. Так и есть. Ареал каждого языка сокращается с каждым днем. Все новые слова, которые появляются, заимствуются из других языков. Исконные, патриархальные предметы уходят из обихода, а вместе с ними исчезают и слова. Допустим, марийский язык используется в пределах забора и двора в деревне. Пока есть главные орудия глобализма — самолеты, интернет, телевизор, языки будут исчезать. С этим ничего не поделаешь. Хотя мы и стараемся этому противостоять и немного удлинить их век. А в Йошкар-Оле молодежь уже не знает родного языка и его не преподают в школе. Но там есть газеты, театр, телепередачи, то есть это нормальный рабочий язык. Но в Казани, я думаю, что с этим дела лучше обстоят.

— Почему вы так считаете?

— Потому что здесь власть национальная, а там — русская. Главе Марий Эл Леониду Маркелову нравится строить церкви, как делали все государевы наместники в этом краю. И Йошкар-Ола, он же Царевококшайск, всегда была русским городом, там раньше марийцам нельзя было селиться в пределах 40 километров. А в Татарстане национальная власть, думающая о сохранении своей культуры. Это правильно. Мне это нравится.