«Почему мы молчим все время?» — обратился Константин Райкин к деятелям искусства на прошедшем накануне всероссийском театральном форуме. Он призвал коллег к цеховой солидарности и объединению против цензуры под прикрытием «высокой нравственности». «БИЗНЕС Online» публикует полный текст его речи, которую сам режиссер приурочил к 105-летию со дня рождения своего отца Аркадия Райкина и которая многим напомнила о перестроечном V съезде союза кинематографистов 1986 года.
Константин Райкин
«МЫ ЧЕГО, НЕ МОЖЕМ КАК-ТО ВЫСКАЗАТЬСЯ ВСЕ ВМЕСТЕ?..»
Накануне руководитель театра «Сатирикон» Константин Райкин в ходе VII съезда союза театральных деятелей России выступил с речью против цензуры, раскритиковав борьбу государства «за нравственность в искусстве». Газета «БИЗНЕС Online» публикует полную расшифровку выступления Райкина, которое уже вызвало массовый резонанс и бурную дискуссию. Аудиозапись была опубликована на странице российских театральных критиков в «Фейсбуке»:
«Сейчас я буду говорить немножко взбалмошно, я с репетиции, у меня еще вечерний спектакль, и я немножко стучу ножками, так как привык заранее приходить в театр и готовиться к спектаклю, который сыграю. И еще как-то мне довольно сложно говорить спокойно на тему, которую я хочу затронуть. Во-первых, сегодня 24 октября и 105 лет со дня рождения Аркадия Райкина. Я вас всех поздравляю с этим событием. И, вы знаете, я вам так скажу: папа, когда понял, что я стану артистом, вложил в мое сознание важную вещь, он называл это «цеховая солидарность». То есть это этика по отношению к коллегам, занимающимся одним делом. И, мне кажется, нам сейчас самое время про это вспомнить.
Потому что меня очень тревожат, как и вас всех, те явления, которые происходят в нашей жизни. Эти, так сказать, «наезды» на искусство, на театр в частности. Эти совершенно беззаконные, экстремистские, наглые, агрессивные, прикрывающиеся словами о нравственности, о морали и вообще всяческими благими и высокими словами: «патриотизм», «родина» и «высокая нравственность». Вот эти группки оскорбленных якобы людей, которые закрывают спектакли, закрывают выставки, нагло себя ведут, к которым как-то странно власть нейтральна, дистанцируется... Мне кажется, это безобразные посягательства на свободу творчества, на запрет цензуры. А запрет цензуры (я не знаю, как кто к этому относится) — это величайшее событие векового значения в нашей жизни — художественной, духовной жизни нашей страны... У нас эти проклятие и позор нашей культуры, нашего искусства, наконец, были запрещены.
Я вижу, как у кого-то явно чешутся руки все изменить и вернуть обратно. Причем вернуть обратно не просто во времена застоя, а в еще в более давние времена — в сталинские. Потому что с нами разговаривают наши непосредственные начальники таким лексиконом сталинским, такими сталинскими установками, что просто ушам своим не веришь! Это говорят представители власти, мои непосредственные начальники, господин Аристархов (Владимир Аристархов — первый заместитель министра культуры РФ — прим. ред.) так разговаривает. Хотя его вообще нужно переводить с аристархского на русский, потому что он говорит таким языком... Просто стыдно, что от имени министерства культуры так человек разговаривает.
Мы сидим и слушаем это. Мы чего, не можем как-то высказаться все вместе? Я понимаю, у нас довольно разные традиции. Мы очень разобщены, мне кажется. Мы мало интересуемся друг другом. Но это полбеды.
Главное, что есть такая мерзкая манера — клепать и ябедничать друг на друга. Мне кажется, это просто сейчас недопустимо. Цеховая солидарность, как меня папа учил, обязует каждого из нас, работника театра (артиста ли, режиссера ли), не говорить плохо в средствах массовой информации друг о друге и в инстанциях, от которых мы зависим. Ты можешь сколько угодно быть не согласным творчески с каким-то режиссером, артистом — напиши ему эсэмэску злобную, напиши ему письмо, подожди его у подъезда, скажи ему. Но не надо в это вмешивать средства массовой информации и делать это достоянием всех! Потому что наши распри, которые обязательно будут, творческое несогласие, возмущение — это нормально. Но когда мы заполняем этим газеты, журналы и телевидение — это на руку только нашим врагам. То есть тем, кто хочет прогнуть искусство под интересы власти. Маленькие конкретные идеологические интересы. Мы, слава богу, от этого освободились.
«НУ НЕ ВЕРЮ Я ЭТИМ ЛЮДЯМ, У КОТОРЫХ, ВИДИТЕ ЛИ, РЕЛИГИОЗНЫЕ ЧУВСТВА ОСКОРБЛЕНЫ!»
Я помню, мы все родом из советской власти. Я помню этот позорный идиотизм! Это причина, единственная, по которой я не хочу быть молодым и не хочу вернуться туда опять, в эту мерзкую книжку, опять ее читать. А меня заставляют читать эту книжку опять. Потому что словами о нравственности, Родине, народе и патриотизме прикрываются, как правило, очень низкие цели. Ну не верю я этим группам возмущенных и обиженных людей, у которых, видите ли, их религиозные чувства оскорблены. Не верю! Верю, что они проплачены. Потому что это группки мерзких людей, которые борются незаконными мерзкими путями за нравственность, видите ли.
Когда мочой обливают фотографии — это что, борьба за нравственность, что ли? Вообще не надо общественным организациям бороться за нравственность в искусстве. Искусство само в себе имеет достаточно фильтров из режиссеров, художественных руководителей, критиков, зрителей, души самого художника. Это носители нравственности! Не надо делать вид, что власть — это единственный носитель нравственности и морали. Это не так!
Вообще, у власти столько соблазнов! Вокруг нее столько искушений, что умная власть платит искусству за то, что искусство перед ней держит зеркало и показывает в это зеркало ошибки, просчеты и пороки этой власти. Вот умная власть за это ему платит. Не за то платит власть, как говорят нам наши руководители: «А вы тогда и делайте. Мы вам платим деньги, вы и делайте, что надо». А кто знает? Они будут знать, что надо? Я сейчас слышу: «Это чуждые нам ценности. Вредно для народа». Это кто решает? Это они будут решать? Они вообще не должны вмешиваться! Они должны помогать искусству, культуре.
Я считаю, что нам надо объединиться. Нам надо плюнуть и на время забыть о наших художественных тонких рефлексиях по отношению друг к другу. Мне может сколько угодно не нравиться какой-то режиссер, но я костьми лягу, чтоб ему дали высказаться. Это я повторяю слова Вольтера вообще. Практически. Ну потому что такие качества высокие человеческие у меня. А вообще, на самом деле, если не шутить, то, мне кажется, это все поймут. Это нормально: будут несогласные, будут возмущенные.
В кои-то веки наши деятели театра встречаются с президентом. Это встречи нечастые, декоративные. Но все-таки они происходят. И там можно решить какие-то серьезные вопросы. Нет. Почему-то и здесь начинаются предложения установить возможную границу трактовки классики. Ну зачем президенту-то устанавливать эту границу? Ну зачем вообще его в эти дела... Он не должен этого понимать. И не нужно ему понимать. И вообще, зачем устанавливать эту границу? Кто на ней будет пограничником? Аристархов... Ну не надо это... Пусть ее трактуют... Кто-то будет возмущен — замечательно.
У нас вообще в театре происходит масса интереснейших вещей, масса интересных спектаклей. Ну масса — я называю, когда много. Я считаю, это хорошо. Разных, спорных, прекрасных! Нет, мы опять почему-то хотим... Мы друг на друга клевещем, доносим иногда — ябедничаем. И опять хотим в клетку! В клетку-то зачем опять? «Чтоб цензура, давайте!» Не надо, не надо! Что же мы утрачиваем и сами отказываемся от завоеваний? Что же мы иллюстрируем Федора Михайловича Достоевского, который говорил: «Только лиши нас опеки, только лиши, мы тут же попросимся обратно в опеку», — ну что же мы? Ну неужели он такой гений, что и на нас настучал на тысячу лет вперед? Про наше, так сказать, раболепство.
Я предлагаю: ребята, нам нужно внятно высказаться по этому поводу. По поводу этих закрытий, а то мы молчим. Почему мы молчим все время? Закрывают спектакли, запретили «Иисус Христос — суперстар». Господи! Нет, кого-то это оскорбило! Да, оскорбит кого-то — и что? И что?
И церковь наша несчастная, которая забыла, как ее травили, уничтожали священников, срывали кресты и делали овощехранилища в наших церквях, начинает действовать такими же методами. Значит, прав был Лев Николаевич Толстой, который говорил, что не надо соединяться власти с церковью, иначе она начинает не Богу служить, а власть обслуживать, что мы в большой степени и наблюдаем.
И не надо бояться, что церковь будет возмущаться. Ну ничего! Ничего! Не надо сразу закрывать все. Или, если закрывают, надо реагировать на это. Нам вместе. Вот попытались там что-то сделать с Борей Мильграмом в Перми (коллеги утверждали, что пермского режиссера уволили из-за личных неприязненных отношений с местным министром культуры Игорем Гладневым, — прим. ред.). Ну вот как-то мы встали дыбом и вернули его на место. Наша власть сделала шаг назад. Совершая глупость, сделала шаг назад и исправила эту глупость. Это потрясающе. Это так редко и нетипично. Мы сделали это! В этом мы тоже вместе поучаствовали — вместе собрались и вдруг высказались.
Мне кажется, сейчас, в очень трудные времена, очень опасные, очень страшные... Очень это похоже... Не буду говорить, на что... Но сами понимаете. Нам надо вместе соединиться и очень внятно давать отпор этому.
Все. Еще раз с днем рождения Аркадия Райкина!»
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 78
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.