ВЕКОВАЯ ГОЛОВОЛОМКА

Предлагаю читателю отгадать головоломку на интуицию и смекалку. Ниже последуют две цитаты, которые были произнесены с разницей в сто лет. Попробуйте определить, какие слова относятся к нашему времени, а какие были сказаны более века тому назад, как говорится, еще при царе Горохе.

Цитата первая: «Коран — это цепочка из божественных слов. Каждое арабское слово в нем священно и имеет свой порядок написания. Святость и таинство этих слов сохраняются даже при произношении без понимания их значения. Если во время намаза читать суры Корана на русском, татарском или английском, пропадает божественное значение, вложенное в слова Всевышнего».

Цитата вторая: «Произношение заученных выражений, которых человек не понимает, хоть и является чтением благословенных слов и не лишено благодати, однако это в полной мере мольбой не является. Исходя из этого, тем, кто хорошо не знает и не понимает арабский язык, не только можно, но и нужно обращаться к Аллаху хоть на тюрки, хоть на фарси, хоть на русском языке, будь то в намазе или вне намаза».

Для нас, приученных к мысли о том, что история, нанизанная на ось прогресса, движется всегда вперед, в сторону нескончаемого демонтажа догматичности и очеловечивания всего, в том числе и религиозных постулатов, логичнее предположить, что первые слова, запрещающие читать намаз на родном понятном языке, — это привет из костного прошлого, а вторые — голос нашего времени, более гибкого и ориентированного на нужды простого человека. Но нет! Все как раз наоборот!

Интересно, что обе цитаты принадлежат руководителям мусульманских учебных заведений. Вторая, что за татарский язык в намазе, — Галимаджану хазрату Баруди, возглавлявшему знаменитое казанское медресе «Мухаммадия» (ж-л «Ад-дин валь-адаб», 1915. №1). Первая, что против молитвы на языке матери, — Рафику Мухаметшовичу Мухаметшину, ректору сразу двух вузов: Казанского исламского университета и Российского исламского института (для упрощения именуемых иногда названием-кентавром «Российский исламский университет»).

Кто прав в этом заочном споре двух вершителей судеб мусульманского образования — признанный исламский богослов Баруди или доктор политических наук Мухаметшин — судить не берусь. Отмечу лишь, что слова Баруди полностью совпадают с учением великого имама Абу-Ханифы, который не только разрешал, но и канонически обосновывал чтение намаза на фарси, родном языке своего народа.

Из стен «Мухаммадии» в свое время вышел цвет татарской нации: Галиаскар Камал, Салих Сайдашев, Карим Тинчурин, Баки Урманче, Фатих Амирхан, Наки Исанбет, Мажит Гафури, Хусаин Ямашев и многие-многие другие. У Российского исламского университета, ректор которого уже почти три десятилетия говорит о необходимости формирования прослойки мусульманской интеллигенции, тоже есть свои выпускники...

ГОД ИСТИННОГО ГЕРОЯ

В феврале этого года исполнилось 160 лет со дня рождения Галимджана хазрата Баруди. По инициативе муфтия РТ Камиля хазрата Самигуллина нынешний год посвящен этому великому сыну татарского народа. «Свою историю и своих истинных героев надо знать, поэтому не случайно 2017 год был объявлен духовным управлением мусульман РТ Годом Галимджана Баруди, — отметил муфтий на конференции, приуроченной к юбилею ученого. — Мы должны тщательно изучать наше богословское наследие, в нем кроется неиссякаемый источник знаний и культуры, необходимый всей российской умме». С этим трудно не согласиться. Поэтому мы так и поступим.

Обычно о Баруди судят по известным страницам его биографии: основатель и руководитель медресе «Мухаммадия», автор и издатель множества учебников, первый свободно избранный муфтий России... Однако о собственно религиозных взглядах Баруди широкой публике известно мало. И очень жаль: там есть много для нас поучительного, не зря же Камиль хазрат призывает видеть в наследии Баруди неиссякаемый источник знаний. Благодаря таким исследователям, как Руслан Хабибуллин, сегодня это сделать стало проще.

Итак, первый вопрос касательно взглядов Баруди мы уже выяснили: он разрешал чтение молитв намаза на родном языке, как, собственно, и хутбу, что для его времени было весьма революционно. Но это лишь начало. На самом деле Баруди исповедовал многое из того, что сегодня могло быть признано неприемлемым. Так, Галимджан хазрат почитал Ибн-Таймию, духовного отца ваххабитов, призывал не абсолютизировать следование мазхабу и сам показывал в этом пример, отказываясь от некоторых положений ханафитского толка, проповедовал трехсоставное определение веры, осуждал посещение Булгар, называя это «стопою дьявола»... Живи Баруди в наши дни, вряд ли хазрат с такими взглядами смог бы пройти аттестацию в ДУМ РТ на профпригодность.

Теперь обо всем по порядку.

ПРОТИВ АБСОЛЮТИЗАЦИИ МАЗХАБА

Начнем с Ибн-Таймии. Как известно, этот религиозный мыслитель ислама для ваххабизма играл ту же роль, что и Фридрих Ницше для фашизма: роль идейного вдохновителя. «Возможно, в прежние времена я был из России единственным обладателем хорошего мнения про Ибн-Таймию, — писал в 1911 году Галимджан хазрат Ризаэтдину Фахретдину. — Смею предположить, что в последнее время в этом моим товарищем являетесь и Вы. Путь Ибн-Таймии в своей сути прекрасен. С 1872 года я пользовался его трудами, вначале через произведения любимого мной Кануджи, а после и напрямую, из книг самого хазрата. По моему мнению, приведенные его противниками претензии к нему в большинстве своем не имеют основы. Он был человеком с сильным сердцем и знаниями и в каждом своем слове и направлении был храбр и смел».

Наверное, не без влияния Ибн-Таймии Баруди исповедовал взгляды, которые в наши дни многие назвали бы не иначе как ваххабитскими. В частности, он призывал отказаться от абсолютизации значимости следования мазхабу и национальным традициям. Он писал: «Если на какое-либо положение имеется довод и его верность очевидна, то надо с радостью принимать его всегда, даже если он против твоего мазхаба, твоих привычек, твоих обычаев, перенятых от отцов и дедов, и того, чему ты научился от своих преподавателей и учителей. В религии степень истины превыше отцов и дедов, учителей и преподавателей, даже имамов мазхаба. Ради религии и ее положений каждый должен пожертвовать собой и своим мнением и мазхабом. Если явно проявится положение религии в каком-либо разделе, то ничье слово и мазхаб никакого имама не может стоять против него, всем этим надо пожертвовать ради этого положения. Если ты очевидно доказанное положение будешь принимать со словами „Мой мазхаб не такой, или то, чему я научился и видел от своих учителей и отцов, иначе“, то окажется, что ты пожертвовал своей религией ради своего подражания и привычки, попал в великое заблуждение и станешь соответствовать людям, упомянутым в аяте [речь о 2:157 — прим. Б. Р.], упаси Аллах!» (ж-л. «Ад-дин валь-адаб», 1916. №13).

Сам Баруди неукоснительно следовал всем этим принципам при решении практических вопросов ислама. Например, он доказывал, что между двумя земными поклонами необходимо читать дополнительную молитву, текст которой приводится в одном из достоверных хадисов, хотя это и не принято было у ханафитов, в отличие от других толков ислама. «Когда есть подтвержденный хадис, — резюмировал он свои рассуждения на эту тему, — мнение мазхаба, даже если оно имеет место быть, необходимо оставить» (ж-л «Ад-дин валь-адаб», 1915. №2). А после смерти в Троицке его шейха, Зайнуллы Расулева, Галимжан хазрат также в нарушение норм ханафитского мазхаба, не допускающего проведение похоронного намаза в отсутствии тела, все-таки почтил память учителя. Выступая пред собравшимися в Казани, хазрат сказал по этому поводу: «Хоть это и не принято у нас в мазхабе, остальные мазхабы это признают. Конечно же, мазхабы не могут запретить то, что подтверждается Сунной. И за прежних ученых читали заупокойную молитву во многих регионах, например за шейхуль-ислам Ибн-Таймию».

В пользу мнения иных школ ислама Баруди отказался и от двухсоставного определения веры. «Вера, в соответствии с разъяснениями Корана и Сунны, — писал он, — становится полной через словесное признание, внутреннее убеждение и благочестивое деяние» (ж-л «Ад-дин валь-адаб», 1916. №16).

ОШИБКИ НАРОДНОГО ИСЛАМА

Одновременно с этим Баруди выступал против многих традиций народного ислама, прежде всего против культа святых (газизляр, хужалар), которые особо почитались среди простых людей и могилы которых становились объектом посещений верующих. «Посещение невежественными людьми города Булгар, могил Айшабики и других могил, — писал он, — и посвящение им обетов принести жертвы также относятся к упомянутым „стопам дьявола“ и нововведениям. Каждый верующий, если хочет сохранить свою веру и убеждение, должен остерегаться от подобных сомнительных обетов. Нововведение, неверие и многобожие заходят через очень тонкие пути, ведь сатана, обманывая, приукрашивает такие дела» (ж-л «Ад-дин валь-адаб», 1916. №14).

Хотя нужно отметить, что у татар подобные формы народного ислама не были слишком распространены. Соратник Баруди Ризаэтдин Фахретдин связывал это с позитивным влиянием дагестанского ученого Мухаммада б. Муса аль-Кудуки. «В том, что мусульмане нашего региона находятся относительно далеко от нововведений, — писал он, — связанных с покойниками и похоронами, распространенных во многих исламских странах, и их не постигли такие явления, как дервиши, обитающие возле могил и поедающие подаяния и обеты народа, думается, большая заслуга принадлежит Кудуки. Нововведения, связанные с могилами, начались у нас с тех пор, как прервалась связь с учеными Дагестана. Нет сомнения в том, что наши ученые, которые стараются устранить такие нововведения, как поминки третьего, седьмого, сорокового дня и годовщину, являются учениками учеников Мухаммада Кудуки» (ж-л «Шура», 1914. №1).

Баруди выступал не только против культа святых, но и других обычаев народного ислама, особенно распространенных среди суфиев, например, против практики чтения некоторых молитв. «Мольба, читаемая после намаза [„Аллахумма такаббал...“], является ошибочной, необоснованной и не переданной от Пророка, составленной некоторыми несведущими в арабском языке суфиями... Они назвали Аллаха „Файйад“, несмотря на то, что нельзя давать Аллаху имя, которое не пришло в Коране и Сунне» (ж-л «Ад-дин валь-адаб», 1914. №1).

Также Баруди выступал против громкого чтения аята аль-Курси и некоторых славословий после общего богослужения в мечетях, что считалось обязательным среди простонародья и что по сей день является предметом бурных дискуссий среди мусульман Татарстана. Он писал: «Намаз завершается с произнесением слов приветствия, и тот, у кого есть свободное время, может читать „Аят аль-Курси“, произносить восхваления Аллаху и заниматься другими поминаниями, и это будет отдельное соответствующее Сунне поклонение, за которое его ожидает большая награда. Если же кто-то один будет громко читать, путать других и мешать другим произносить вышеупомянутые слова поминания, то это не соответствует Сунне, и такого не было ни во времена Посланника Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, ни во времена сподвижников и имамов, живших после них. Что же касается тех слов восхваления или прославления, которые читаются между словами „Субханаллах“, „аль-Хамду лил-Ллях“ и „Аллаху акбар“, то в книгах по хадисам этого не передается» (ж-л «Ад-дин валь-адаб», 1913. №12).

Баруди выступал и против других форм народного ислама, например, против абсолютизации роли внешних атрибутов в сохранении веры человека. Сегодня подобное можно встретить в некоторых турецких джамаатах, представители которых носят шаровары и накидки времен Османовской эпохи. Про них мусульмане Турции говорят: «Из штанов сделали себе религию». Во времена Баруди аналогичное акцентирование на внешних формах встречалось и среди татар. Так, например, как отмечал официальный печатный орган Духовного Собрания «Маглюмат», некоторые имамы считали даже неверным того, кто отпускает волосы и бреет бороду (ж-л «Маглюмат», 1908. №12). «Реальное воздействие одежды на религию и веру человека, — возражал Баруди, — как, например, из-за какой-либо одежды кто-то может стать верующим, а кто-то неверным, по нашему мнению, неправильно» (ж-л «Ад-дин валь-адаб», 1916. №13).

ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ДИВЕРСИЯ?

Как же получилось так, что человек со взглядами, которые иные «ортодоксы» нашего времени сочли бы еретическими, сегодня провозглашается ориентиром, на который мы призваны равняться? Нет ли здесь идеологической диверсии против уммы Татарстана?

Возможно и так. Но лично мне ближе другое объяснение. Во-первых, великие личности сложно подогнать под какие бы то ни было общие шаблоны. Баруди, вне всяких сомнений, тот самый случай. Во-вторых, всегда надо помнить, что ислам есть религия единобожия. А это значит, что нельзя абсолютизировать ничто, кроме Одного Бога: ни наше понимание ортодоксии, ни исторические нормы ханафитского мазхаба, ни устаревшие национальные традиции. Мы должны молиться (во всех смыслах данного слова) только на Него. И Баруди это понимал как никто другой. Иначе говоря, каждое поколение богословов и мусульман вообще формулирует то осмысление ислама, которое больше всего подходит для решения задач именно их времени. Галимджан хазрат сформулировал свое видение. Мы формулируем свое.

Мы гордимся нашей историей. Мы чтим наших великих предшественников. Мы ориентируемся на них. Но только мы сами и никто другой сможем дать ответ на вопрос о том, как вечная истина ислама должна быть понята сегодня. И кроме как у нас самих этого ответа больше нет ни у кого.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции