Данияр Соколов Данияр Соколов

«ОСНОВНАЯ И ИЗНАЧАЛЬНАЯ ЗАДАЧА ФОНДА — НИ С КЕМ НЕ КОНКУРИРОВАТЬ, НЕ ДЕЛАТЬ КАКИХ-ТО ВЫПАДОВ В ЧЬЮ-ТО СТОРОНУ...»

— Данияр, уходящий год стал для Sforzando по-настоящему успешным. С момента создания фонда некоторое время самым заметным для широкой публики вашим проектом были рояли в центре Казани, на которых можно было сыграть, в рамках фестиваля «Музыка вокруг нас». В 2017-м же горожанам наверняка запомнились оперные open air на «Черном озере» и не только. Ну а профессионалы далеко за пределами республики теперь знают фонд как организаторов крутой оперной лаборатории KazanOperaLab. В общем, ваше имя среди 10 самых ярких деятелей культуры этого года в Татарстане появилось отнюдь не случайно.

— Да, в этом году произошло и происходит очень много событий. Но, сразу скажу, что мы не претендуем ни на какие звания, что мы самые прогрессивные и прочее. Просто пытаемся заниматься своим любимым делом. Основная и изначальная задача фонда — ни с кем не конкурировать, не делать каких-то выпадов в чью-то сторону, а давать возможность молодым талантливым ребятам заниматься чем-то интересным. И чтобы они зарабатывали, что-то получали за эту работу.

И я думаю, что большим прорывом для нас стало получение гранта президента России на оркестр Sforzando. До этого мы зарабатывали от концерта к концерту, какими-то мероприятиями, материальной помощью от президента Татарстана, от нашего республиканского минкульта. Но сейчас это уже серьезная заявка.

Считаю, что это своеобразный прецедент, потому что обычно происходит немножко по-другому, если говорить о музыкальных коллективах. Они сначала попадают на государственное обеспечение в регионе, а потом бонусом из федерального центра приходят гранты. Так было со всеми нашими коллективами — и с ГСО РТ, и с оркестром La Primavera, и с оркестром «Новая музыка». Но идея нашей заявки на грант состояла в том, что мы не просто оркестр, а что мы занимаемся развитием экспериментального музыкального театра...

— Каков размер полученного вами гранта от Владимира Путина?

— 7,3 миллиона рублей на год. Эти деньги пойдут конкретно на зарплату ребятам плюс на закупку инструментов.

— Сколько человек в оркестре Sforzando?

— 33 человека. У нас малый симфонический оркестр, и на каждого будет приходиться не бог весть какая зарплата — по 10-13 тысяч рублей в месяц. Но они будут ее стабильно получать независимо от того, будут у нас концерты или нет. Правда, это пока на год. И в 2018-м нам будет еще сложнее, потому что полученный грант надо подкрепить делами, и моя задача как руководителя — добиться того, чтобы это стало на постоянной основе. Первое испытание у нас уже 3 января — сольный концерт в Москве в концертном зале имени Чайковского.

«ЭТО БОЛЬШОЕ СОБЫТИЕ, ЧТО НЕГОСУДАРСТВЕННЫЙ ОРКЕСТР ИЗ ТАТАРСТАНА ВЫСТУПАЕТ В ТАКОМ ЗАЛЕ»

— Не слишком рано замахиваться на такие площадки, если откровенно? Как удалось организовать это выступление?

— Это проект продюсерской студии Ильдара Бакеева «Новый год в консерватории». Нас просто позвали, спросили, что мы можем, на что я ответил: «Все». Я уверен в своих ребятах, уверен, что они действительно могут все, если им поставить задачу. Ведь выступить на такой сцене ты стремишься всю жизнь, хочешь попасть именно туда. Единственная проблема, которая есть сейчас, — музыканты, кто помоложе, у них уже нет такого трепета к подобным залам, честно вам скажу. Есть разные коллективы, есть какие-то другие мероприятия... Я все время буду возвращаться к больной теме: сейчас музыканту очень легко заработать — и это плохо.

— Почему?

— Чем они зарабатывают? Очень просто пойти в ресторан и заработать. Для этого тебе не нужно учиться в консерватории, для чего тогда это? Говоришь такому человеку: зал Чайковского, БКЗ имени Сайдашева, а ощущение, будто ему все равно. Не знаю из-за чего это, — наверное, такое время, но тенденция налицо.

И мы с ней пытаемся бороться, у нас сложные программы. Да, скажу честно, не всегда они получаются, но мы стараемся. Да, мы не ГСО РТ и не оркестр оперного театра, но молодые ребята должны развиваться, в этом я вижу свою задачу. Когда учился в консерватории, мне не давали в бирюльки играть, давали сложные произведения, на которых ты учишься.

— Программа концерта в зале Чайковского уже есть?

— Да, программа у нас сыграна. Это «Бастьен и Бастьенна» Моцарта, «Телефон» Менотти...

— Значит, будут ваши фирменные одноактные оперы.

— Да, с оперными солистами. Эту программу мы обкатывали здесь не раз. Так что программа сделана, и сделана качественно. У нас будет и несколько солистов из Москвы, своих мы немножко поменяли по разным причинам.

— То есть вы усилились легионерами перед таким важным выступлением?

— Во-первых, концерт ответственный. Во-вторых, я был за то, чтобы поехали только наши, но кто-то уже устроился на другую работу, кого-то не отпускают. Повторю, это большое событие, что негосударственный оркестр из Татарстана выступает в таком зале. Я думаю, все будет хорошо. Надеюсь, все сложится.

Мы не размениваемся на какие-то корпоративные дела, занимаемся сложными, классическими и современными вещами. Например, этим летом играли музыку Николая Попова, играли оперу «Дневник Анны Франк» Григория Фрида, хотя думали, что никогда это не поднимем, но подняли. И было здорово! Это тоже важно, чтобы развивалась современная композиция.

— 33 оркестранта Sforzando — это выпускники Казанской консерватории?

— Самое главное, что мы собирали людей не просто талантливых, а идейных. То есть все, кто сейчас с нами, прошли жесткий отбор именно в плане собственного ощущения мира, я бы так сказал. Потому что, когда ты играешь Моцарта, Бетховена, Рахманинова или какие-то сложные современные вещи, то не всегда получается сразу заработать, но ты тратишь на это время. А чтобы понимать такие вещи, нужны репетиции, и они должны быть постоянными, на них надо постоянно ходить. В итоге произошел естественный отбор. Те, кто хотел быстро сыграться за одну репетицию, ушли в другие места, они с нами не остались.

На самом деле настоящих музыкантов не так много. Это три года назад я думал, что их много и все хотят играть, видимо, потому что сам этого хотел. К сожалению (или к счастью), это не так. Но сейчас я вижу в своих ребятах именно тех людей, на которых можно положиться. Директор музея-заповедника «Казанский Кремль» Зиля Рахимьяновна Валеева спросила недавно, сколько человек у меня осталось из первоначального состава? Отвечаю: 7– 8 человек. Она сказала, что это много. И я с ней согласен.

— Это с какого периода?

— По-моему, с 2014 года, — открытия Лядского сада.


«У НАС ЕСТЬ ДЕФИЦИТ ПРОФЕССИОНАЛОВ, КОТОРЫЕ МОГУТ ПОДСКАЗАТЬ, КАК, НАПРИМЕР, ПРОЧИТАТЬ ТУ ИЛИ ИНУЮ СОВРЕМЕННУЮ ПАРТИТУРУ»

— С вашими идейными музыкантами все понятно. А как дело обстоит с вокалистами? Вот главную звездочку ваших оперных проектов Айсылу Нуруллину позвали в театр им. Джалиля петь в «Волшебной флейте». Получается, что сотрудничество со Sforzando помогает их карьерному росту?

— Не берусь ответить на этот вопрос. Думаю, когда ты выходишь на публику и делаешь честно свое дело, при этом показываешь свой неординарный талант, как у Айсылу Нуруллиной, этого просто невозможно не заметить. Вообще, таких людей, как Айсылу, надо носить на руках.

— Ваши певцы — тоже идейные люди?

— Здесь то же самое. У нас с вокалистами, на самом деле, даже получше. Костяк, который был с самого начала, сохранился до сих пор. Надеюсь, в связи с лабораторией KazanOperaLab будет кастинг в марте, будут еще отдельные мастер-классы для вокалистов, именно по современной музыке. Потому что это очень трудно. И у нас есть дефицит профессионалов, которые могут подсказать, как, например, прочитать ту или иную современную партитуру.

— То есть в Казани даже педагогов нет соответствующих?

— Есть, у нас замечательные педагоги в Казанской консерватории, но все равно какой-то богатый опыт, который есть в Москве и Санкт-Петербурге, стоит сюда привезти, показать. Например, привезти какой-то ансамбль современной музыки, чтобы поработали с нашими ребятами. Флейтистка Эдита Фил приезжала к нам на «Музыку вокруг нас», знаменитый исполнитель на ударных инструментах Марк Пекарский приезжал. Даже их небольшой мастер-класс — это неоценимый опыт. За три-четыре часа беседы с Эдитой наши музыканты узнавали, что? оказывается, из этой маленькой трубочки можно такие звуки издавать, такие делать вещи, которые при этом используются в сугубо современной музыке. Поэтому это очень важно.

— А почему вы в своей работе остановились именно на современной академической музыке?

— Дело в том, что на 2018 год у нас намечена целая серия концертов в БКЗ, это февраль – апрель. И программа будет разнообразная: там будет и классическая, и неклассическая музыка. Например, на 16 февраля у нас запланирован концерт, приезжает японская пианистка, с которой мы играем Второй концерт Рахманинова. Второе отделение будет посвящено японским произведениям из мультиков, такие анимешные истории. Потрясающие композиции, здорово слушаются. Концерт будет посвящен Году Японии в России. Планируем его сделать интересным, большим, красочным.

Очень хотим подключить к нашей работе молодежный симфонический оркестр. Объединиться, сделать такую коллаборацию, потому что это тоже важно. Тут еще такой момент, что наш дирижер Евгений Сакмаров также работает с молодежным симфоническим оркестром. Вообще, история с созданием большого молодежного оркестра, в котором будут поэтапно развиваться и студенты, и совсем юные ученики, чтобы все это звучало, мне кажется будущим этапом развития...

— Говорят, что вы затеяли и организацию электрического оркестра? О чем идет речь?

— Вообще, в заявке на президентский грант так и было написано: электроакустический оркестр. Потому что, когда ты играешь на улице, подзвучка — страшное дело и очень дорогое, если делать суперкачественно. Поэтому мы решились на эксперимент, этого тоже пока никто не делал: мы решили создать электронный оркестр. То есть для игры на улице у нас полностью будут электронные инструменты — скрипки, альты, виолончели, контрабасы, духовые оркестры. Медь оставим медь, ее ничем не заменишь, но, если брать деревянные инструменты, они будут из другого материала.

Для чего это делается? Во-первых, мы уходим от того, чтобы играть на деревянных инструментах на улице. Их жалко, они дорогие и для этого не предназначены. Из-за любых капризов погоды дерево звучит не так. Другое дело — военные оркестры, которые играют на меди. Во-вторых, это, опять же, качественное улучшение звучания. Если у нас получится приобрести те инструменты, которые мы хотим, профессиональные японские инструменты, которые не имеют аналогов по звучанию, то мы маленьким своим составом сможем звучать как большой симфонический оркестр. Я считаю, что это новая ступень в развитии флешмобов, open air и так далее. Нужно подключать существующие современные технологии. Естественно, тем самым мы также хотим продолжать пропагандировать классическую музыку, потому что классику мы будем играть в любую погоду.


«МЫ ГОТОВЫ УЖЕ СОЗДАТЬ СВОЮ РЕЗИДЕНЦИЮ ИЛИ КАК ТАМ ЕЕ НИ НАЗОВИ»

— Где располагается ваша репетиционная база?

— Это больной вопрос. С самого начала мы базируемся в музее-заповеднике «Казанский Кремль». У нас есть время, в которое мы репетируем, но так как у нас появляется много проектов, мы вынуждены проситься сюда в Манеж, в разные места. Но закрыть выставочный зал Кремля, чтобы сидеть и готовить свои проекты, мы не можем. А ведь надо еще и солистам где-то репетировать, ставить свои постановки, держать декорации, которых накопилось немало, проводить мастер-классы. У нас есть свои фестивали, конкурсы для детей, мы же должны где-то искать этих талантливых детей...

— Как сейчас выходите из положения?

— Что-то здесь храним на территории «Казанского Кремля», что-то в другом месте. Конечно, нам помогают, и министерство культуры дает какие-то позиции, и управление культуры Казани, в ГБКЗ имени Сайдашева у нас есть небольшая комнатка, мы там что-то храним.

В начале интервью вы правильно сказали, что за этот год было столько сделано и продолжает делаться, поэтому мы уже ждем, я хожу и спрашиваю у всех, чтобы нам дали какое-то пространство... Мы готовы уже создать свою резиденцию или как там ее ни назови. Пускай это будет KazanOperaLab, музыкальный или экспериментальный театр, потому что уклон в эту сторону чувствуется, и мы его хотим продвигать. Опять же, для того, чтобы не наступать ни на чьи ноги.

Мы выбрали свою нишу: камерными операми в таком объеме, в современном, экспериментальном формате, здесь в Казани никто не занимался. Это правда. И самое крутое и классное, что это востребовано, и мы это видим. Видим на примере того, как летом к нам начали ходить люди, кажется, на «Черном озере» на оперный open air собрались три тысячи человек. Это говорит о многом. Также о многом говорит то, что, когда мы проводили фестиваль «Музыка вокруг нас», который прошел в Свияжске и на том же «Черном озере», у нас всегда были люди. Я считаю, это самый главный показатель.

— А готов ли зритель платить за это?

— Я думаю, что готов. Это вопрос продвижения, маркетинга и всего прочего. Но что значит «платить»? Вот этот год, который нам подарили, мы сейчас имеем возможность проверить это. Повторюсь, что моя основная головная и сердечная боль — чтобы ребята не работали вхолостую. Из-за этого надо продавать, надо что-то делать. В ГБКЗ, в Доме актеров мы брали залы в аренду, что-то пытались продать, как-то заплатить. Сейчас мы имеем возможность все проверить, так как у ребят будет зарплата. И именно сейчас стационарное место необходимо. Потому что уже и репертуар есть — восемь спектаклей, есть что показывать. И, я думаю, в связи с тем, что камерная опера — настолько богатый жанр, есть большой пласт классических произведений, интересных, барочных, с минимумом солистов, минимумом декораций...

— Но если говорить именно о современной музыке, то она зачастую вызывает отторжение у нашего зрителя и слушателя.

— Вопрос ведь такой, если говорить о современной музыке, что ее нельзя слушать неподготовленному человеку... Даже если ты не слушал Моцарта, не ходил на концерты, где его исполняют, надо, чтобы тебе еще про него рассказали и пояснили, — это же тоже задача... Иначе ты придешь на «Аркаим» Николая Попова, скажешь: «Вот обкурились! В вашу оперу я больше не приду». Поэтому в репертуаре любого современного малого театра, камерного театра есть и классика, и современные постановки, и местные композиторы. Пример екатеринбургского музыкального театра, там три афиши: местные композиторы — расписание, классические постановки и современные. И люди уже выбирают, куда им идти. И у нас тоже так, не в таком большом объеме, но есть постановки классические, есть ХХ век, инструментальные какие-то произведения. В марте мы будем ставить камерную оперу Пьяццоллы «Мария де Буэнос-Айрес». Это такой настоящий хит, но ее пока тут никто не играл.

— Какими еще проектами занимаетесь, о которых, возможно, неизвестно широкой аудитории?

— У нас сейчас с нашим министерством культуры идет потрясающий проект «От сердца к сердцу». До этого мы подобным не занимались, когда дети с ограниченными возможностями не просто приходят, слушают концерты или мы к ним приходим, а они сами играют с оркестром. Я был настолько поражен девочкой без пальцев, которая вышла играть на рояле. Я как пианист слушал со стороны и не мог понять, как это. Да, несложное произведение она исполняла, но пока не увидел, не мог поверить, что она без пальцев. Я был в шоке. Там раскрываются такие вещи...

«МЕНЯ ПАПА ВСЕГДА ВОСПИТЫВАЛ ТАК, ЧТО НУЖНО БРАТЬСЯ ЗА САМЫЕ МЕЖГАЛАКТИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ»

— Давайте теперь про амбициозную лабораторию KazanOperaLab. Какова все-таки сверхзадача проекта и как обстоят дела с финансированием?

— Насчет финансирования есть договоренности, так что все должно у нас получиться. Сверхзадача — создать профессионалов здесь, именно своих молодых. Из чего это выросло? Мы приглашали Александра Маноцкова, Николая Попова, других композиторов, и они готовы с нами работать. Едва ли не каждую неделю они звонят, предлагают что-то написать, приехать и поставить. А где наши-то? У нас каждый год выпускается куча народу с композиторского, с режиссерских факультетов — где вы, ребята? И я задумался. У нас бы разговор с главным режиссером Челябинской оперы Екатериной Василёвой — она сделала лабораторию в Москве в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко «Кооперация», где участвовал и наш Эльмир Низамов. Мы полтора года назад собрались вместе с директором фонда «Живой город» Инной Ярковой, решили замутить... Тогда что-то не срослось...

Но я следил за ними, приехал на итоговую «Кооперацию». Мы переговорили там и решили, что в Казани все-таки надо похожую историю делать, с уклоном на наших ребят. И чтобы у нас участвовали и режиссеры, и художники, и композиторы, и драматурги в одной единой команде, и чтобы на выходе нам эти команды что-то могли дать. Не знаю, что они нам покажут, это неизвестно. Потому что в наших четверках оперой занимались только композиторы — Ляйсан Абдуллина, Ильдар Камалов, Ильяс Камалов. У Ильяса есть опыт работы в мюзикле, в консерватории какие-то оперные вещи, у Ильдара тоже. Они выпускники консерватории, они знают, с чем это есть. Все остальные, кто-то немножко, кто-то не немножко, но далеки от этого. И вот экстренный курс мастер-классов, на который они ходят, им очень интересен. Он будет такой школой, которую не факт, что они смогли бы где-то получить, на самом деле, потому что приехать по отдельности к каждому из наших педагогов, попасть к ним... А тут мы их всех привели, и, надеюсь, не в последний раз их привозим. У нас есть договоренность, что они как эксперты приедут на другие этапы. 

— То есть можно считать, что условно режиссер Василий Бархатов или композиторы Александр Маноцков и Владимир Раннев будут если не худруками, то кураторами проекта?

— Мы договорились о том, что они по мере возможности (а они все очень занятые люди) будут приезжать как эксперты. Будем подгонять под график, приглашать, чтобы показать, что получилось у нас.

— Итог ожидается ближе к концу следующего года?

— Да, осенью, в октябре. Насчет итогов — тоже хорошая штука. Если у нас все получится, то мы бы хотели это показать в Москве. Разговаривали с полпредством Татарстана в столице, там эту идею всецело поддержали, и с Рашидом Калимуллиным мы говорили, то есть союз композиторов России поддерживает это, все им нравится. Я считаю, что это может быть национальным достоянием, — то, что они сделают. Потому что это новое, классное, это двигает участок культуры, за который мы взялись. И если мы это покажем в Москве, для ребят это будет большой плюс, дорога вперед и большое счастье.

У нас приезжает критик Лариса Барыкина из Екатеринбурга, она эксперт «Золотой маски». Наполеоновские планы... Но меня папа так всегда воспитывал, что нужно браться за самые межгалактические задачи, и, может, на две ступени ты к этому приблизишься.

«У МЕНЯ ПОЧТИ ПОЛКУРСА УЕХАЛИ ЗА ГРАНИЦУ, КТО В АМЕРИКУ...»

— Как из пианиста с консерваторским образованием появился директор фонда поддержки исполнительского искусства? Ваш отец — известный певец и педагог Мнир Соколов — к этому тоже причастен?

— Родители здесь абсолютно ни при чем. Они вообще были в шоке, что все пошло так. Здесь — как, наверное, и во всем — сыграл случай. Я как пианист развивался, ездил на зарубежные конкурсы, все дела, со стороны министерства культуры была поддержка, играли на различных концертах, приемах. И в один прекрасный летний день позвонили из минкульта, пригласили — тогда еще Дина Гарипова выиграла «Голос» — и вот нас вдвоем пригласили в Париж в ЮНЕСКО... Вместе с Минтимером Шариповичем Шаймиевым была серьезная такая делегация, которая презентовала Свияжск и Болгар. А мы играли концерт, выступали с Диной по отдельности, потом вместе.

Тогда как раз только-только Свияжск во всей красе предстал после реставрации. Мы там познакомились с Артемом Силкиным, с Минтимером Шариповичем было знакомство. И в такой неформальной обстановке, как, наверное, к молодым, обратились: мол, красивое место, и что бы там придумать? Я за это зацепился, точнее, мне стало интересно, что действительно там придумать. Потом был большой опыт поездок по фестивалям различным, как раз в формате open air. А до первой «Музыки вокруг нас» у нас не было такого опыта, чтобы классические музыканты вынесли на улицу инструменты и начали играть. Вот такой случай, и я с энтузиазмом взялся за фестиваль. А чтобы решать финансовые дела, сначала мы открыли организацию. В то время я учился в аспирантуре и были внутренние сомнения... Мои однокурсники, одногруппники, все уезжали за границу...

— Даже не в Москву.

— У меня почти полкурса уехали за границу, кто в Америку...

— Ну они востребованы там как профессиональные музыканты или в «Макдоналдсе» работают?

— Не знаю, честно говоря. Кто-то нашел себя в профессии. Но все они... Мы созваниваемся, встречаемся, и у меня такое же было, что после долго пребывания там хочется домой. Читаешь воспоминания Рахманинова «Белая сирень» и то, как он хочет домой, и понимаешь, что это у всех. Когда уезжаешь за границу, всю свою жизнь там ты — гость, это однозначно. Даже когда тебя берут на работу. Мне запало это в голову, я подумал, что можно попытаться сделать что-то здесь, сделать так, чтобы ребята наши оставались, дать им какие-то возможности. Почему у нас, действительно, не проводятся такие фестивали на открытом воздухе, мало конкурсов? И до сих пор я, честно говоря, не видел мероприятия уровня конкурса имени Чайковского, хотя для этого у нас в Казани есть все возможности.

— Инициативы нет?

— Инициатив очень много, но я, откровенно говоря, не знаю, по каким причинам не срастается, чтобы сюда приезжали много людей. Хотя приглашают, потрясающее жюри на конкурсах имени Губайдуллиной, имени Егорова...

«ВОТ ЭТО НАПРЯЖЕНИЕ, КОТОРОЕ МЫ ВСЕ ВМЕСТЕ СОЗДАЕМ, ДОЛЖНО КУДА-ТО ВЫЛИТЬСЯ»

— Вам сейчас помогают родители, отец занимается режиссурой оперных спектаклей Sforzando. Никто за спиной не шушукается про «семейный подряд»?

— Естественно, мне родители помогают. Я этого не скрываю. И это счастье большое, когда тебе помогают, потому что платить большие гонорары приглашенным режиссерам возможности нет. Для этого и родилась, кстати, оперная лаборатория, для этого мы ее развиваем, чтобы у нас появились молодые ребята, которые могут это делать, и чтобы у них появился опыт. А ревности какой-то я не ощущаю, все нормально.

— Идея камерного музыкального театра в Казани витает в воздухе...

— Не жду, что возьмут и построят мраморное здание с колоннами или переформатируют какой-то театр под музыкальный, кого-то выгонят или что-то в этом духе. Я не сторонник таких мер. Но я сторонник того, что делаем мы. Мы должны сами показать, что есть в этом потребность, что мы можем делать. Сейчас KazanOperaLab показала, что у нас есть профессионалы, которые могут это делать. Конечно, есть прецеденты, есть Эльмир Низамов, сделавший мюзикл «Кара пулат», я не понимаю, почему его не показывают. Столько потрачено сил, шикарная музыка, либретто на татарском языке... Ребята, любой театр — берите, декорации сделаны...

Я думаю, что вот это напряжение, которое мы все вместе создаем, должно куда-то вылиться. Дайте нам 100—200 квадратных метров, ангар, мы там потихоньку начнем работать. Технически оснастим, найдем возможности, есть люди, которые смогут поддержать. Думаю, мы добьем этот вопрос. Меня вдохновляют такие вещи, как, например, «Угол», который, дай бог, вот-вот вырастет еще во что-то новое, еще более крупное. А театр «Сдвиг» — была комнатушка, а сейчас у них шикарный камерный театр в центре города, пространство «АРТХАБ».

— А не хотите в АРТХАБ резидентами?

— Мы открыты всем предложениям. Тут ведь тоже момент такой: у нас оркестр, надо куда-то их посадить, и звук нужен. Мы пробуем это делать в Манеже и делаем успешно. Всю жизнь буду благодарить Зилю Рахимьяновну, которая нас как детей бездомных приютила, дала возможность репетировать и жить тут, сколько можно. Но все-таки это выставочный зал со своими проектами. А нам нужна уже своя резиденция...

— Есть у вас какая-то профессиональная мечта, но реальная и осязаемая?

— Я думаю, что вполне нормальная и осязаемая мечта, чтобы те ребята, которых я подви́г на это все, смогли спокойно стоять на ногах. У всех ведь помимо того, что есть какие-то сумасшедшие творческие планы, есть желание завести семью. Я взял на себя ответственность, и за них отвечаю.