«Хочу посмотреть на того, кто считает, что ролью хана Берке я плюнул в лицо татарам»

Рамиль Сабитов: «Когда мне говорят, что все время играю плохие роли, то отвечаю: я для русских играю плохие роли, а для своих, для татар, играю хорошие»
Фото: Сергей Елагин

«ЗНАЮ, ЧТО ДЛЯ КАЗАНЦЕВ ТАТАРЫ, КОТОРЫЕ РАБОТАЮТ В МОСКВЕ, УЖЕ НЕ НАШИ»

— Рамиль, у вас богатая и непростая творческая биография — от учебы и работы с великим Анатолием Васильевым до режиссуры телепрограммы «Дежурная часть», от постановки сериала «Екатерина» до роли в «Золотой Орде». При этом на исторической родине о вас мало кто знает. Почему так получилось?

— Да, так вышло. Вы знаете, практически всю жизнь провел в России и в принципе жил один. Один в том смысле, что никакого общения с татарами не было, и я татарам неизвестен — в Москве они не очень сильно поддерживают друг друга. А еще знаю, что для казанцев татары, которые работают в Москве, уже не наши.

— На самом деле здесь очень внимательно и даже, можно сказать, ревностно за ними следят, будь-то вице-мэр Москвы Марат Хуснуллин или актриса Чулпан Хаматова.

— Хочу сказать, что с тех пор как уехал из Набережных Челнов, в душе своей выступаю за... У нас есть такой футбольный клуб КАМАЗ, я — болельщик, мои друзья там играют, многие играли в «Рубине», скажем, Володя Барышев, с которым вместе в шестом классе учились. В общем, несмотря на то, что нахожусь за границей, выступаю за свою команду. Не за футбольную, а болею за свой город, за свой народ, за своих родителей. Я — не разведчик, но для меня любая победа или какое-то участие, или когда что-то здесь хорошее происходит, то всегда горжусь и радуюсь, что я — татарин. А на чужой территории это не так просто.

«ПОНИМАЛ, ЧТО ВХОЖУ В КАКУЮ-ТО ЗОНУ, НЕ ЧУЖДУЮ МНЕ, ЗНАКОМУЮ С ДЕТСТВА, НО ПОТЕРЯННУЮ...»

— Вы приехали в Казань как участник проекта «Разговор с душой. За гранью» в постановке Марата Башарова. Как бы вы обозначили это действо, что это — спектакль, литературно-художественная композиция?

— Я думаю, это такое театральное представление, которое все-таки ближе не к драматическому спектаклю, а скорее к шоу. Потому что здесь используются зонги певцов, компьютерная графика. И сам материал написан не как драматическая пьеса, а как своего рода фэнтези на тему сакрального. То, что сейчас мусульман волнует, то, с чем они сейчас сталкиваются, когда для всех ислам, особенно в другой языковой среде, начинается ассоциироваться с ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ террористической группировки «ИГИЛ» — прим. ред.), и люди становятся заложниками этой тени. Этот проект — попытка показать ситуацию на примере героя, которого играет Марат Башаров: ему вскружили голову, он подумал, что там истина, а на самом деле он спонсирует терроризм...

— Но это продукт для театрального зрителя или скорее новый способ разговора с мусульманской умой, который санкционирован самими религиозными лидерами, учитывая, что «Разговор с душой» — проект ДУМ Москвы?  

— Наверное, вы правы, поскольку все это происходит под патронажем муфтията, духовенства. Когда у нас был первый спектакль в Казани, то во время ужина муфтий Ильдар хазрат Аляутдинов заострил внимание, что спектакль, особенно в начале, пошел немного в ироничную сторону из желания потрафить публике, заигрывать с ней. А он напомнил о том, что все сконцентрировано на определенных ценностях и мы должны следовать определенным канонам. Поэтому он и рассчитывает, что через этот спектакль мы, участники, могли бы измениться, а также смогли достучаться до кого-то. То есть такая у него цель, у этого проекта.

— Для вас это очередная актерская работа или есть ко всему здесь происходящему какое-то личное отношение?

— С одной стороны, это новая роль, довольно необычная: я и отца играю, и халифа — историческое лицо. В этом эпизоде, мифологическом, когда герой находится между жизнью и смертью, я ему являюсь в образе халифа Умара ибн Хаттаба. Когда мне предложили роль, я зашел в интернет, почитал об этом персонаже. Потом посмотрел турецкий исторический сериал и увидел, что это личность в истории ислама довольно серьезная. И актер, который играл в турецком сериале, такой здоровый был. Подумал: надо же, какую мне роль дали, я такой маленький, а он такой крупный, красавчик. Но когда пришел в московский культурный центр на репетицию, то ощутил особую атмосферу. Понимал, что вхожу в какую-то зону, не чуждую мне, знакомую с детства, но потерянную... И это было очень интересно.

«ПРИХОДИТ УЧИТЕЛЬ И НАЗЫВАЕТ ТЕБЕ, УСЛОВНО, СЕМЬ ИМЕН, КОТОРЫХ НАДО ВСЮ ЖИЗНЬ ЧИТАТЬ»

— Вы — ученик Анатолия Васильева, создателя «Школы драматического искусства». Это имя для театральных людей почти священно. И многие профессионалы называют его лучшим русским режиссером из ныне живущих. А нет ощущения, что многое из того, что вы делаете, покинув театр Васильева, — это такая игра на понижение для актера?

— Есть. И не только здесь, но и в других проектах, и в кино так же. Там была лаборатория, а здесь производство.

— И это неизбежно?

— Конечно. Анатолий Васильев — действительно мастер и учитель, человек, с которым меня свела судьба, и сама эта судьба изменилась кардинально. Я настолько полюбил этого человека, одно время даже не мог играть, потому что выходил — и у меня руки тряслись. У меня была настоящая любовь к учителю как к проводнику каких-то важных и правильных идей. Он нам подарил свою философию.

— В чем она заключается?

— Очень просто. Например, когда ты молодой, то думаешь: «Как много книг!» — и хватаешь то одну, то вторую, думая, что не успеешь прочитать все. А приходит учитель и называет тебе, условно, семь имен, которых надо всю жизнь читать. И ты понимаешь, что мир настолько прост и ясен. Мы начали с «Диалогов» Платона, потом Эразм Роттердамский, потом Оскар Уайльд, Достоевский, Пушкин. До Андрея Битова мы не дошли, но у Васильева в списке есть «Пушкинский дом», а они большие друзья. И я понял, что мир настолько прост и ясен. Этого почитал, углубился, потом поработал, потом этого... Васильев говорил, что каждый, на его взгляд, художник, должен выбрать для себя одну тему и всю жизнь ей следовать.

Потом он долго занимался психологической структурой, где важны взаимоотношения людей, затем перешел на другой уровень — мистериальный театр, где есть конфликт идей, мирозданий. Там нет людей. Там актеры-посредники, они сталкивают идеи. Это совершенно другой мир. Это не так легко, взять себя за волосы, поднять и оторваться от человеческого мира, бытия, в котором мы живем. Соответственно, и образ жизни: Васильев так старался сделать наш режим, чтобы мы максимально были оторваны от суеты. Это не был монастырь, хотя над нами посмеивались, мол, секта и т. д. Хотя, конечно, все ходили длинноволосые, как я сейчас.

— Как и ваш учитель.

— Да, под него. Наверное, как ученики Христа, хотя я не сравниваю, это невозможно. Но в каком-то смысле, как последователи Пифагора или еще кого-то, мы все были такие. Но потом круг распался.

— Наверное, это судьба любого театра-дома. Почему вы ушли?

— Кризис начался, когда мы в Японии играли спектакль «Иосиф и его братья», ушла самая наша прекрасная актриса Лариса Толмачева, и ансамбля не стало. Для Васильева очень важны даже не профессиональные качества, а что-то такое в человеке, что сильно отличает его от других, то, что, может быть, называется духовностью, какая-то избранность. И это была первая трещина, он сказал: «Значит так, я закрываю наш проект». А у нас уже были контракты на этот спектакль практически по всему миру. Потому что мы показали «Иосифа» в центре у Гротовского в Польше, в Японии. И продюсеры у Васильева были хорошие продюсеры, этот проект еще мог вырасти, тем более что «Школа драматического искусства» и сам режиссер уже были хорошо известны в театральном мире.

ВАСИЛЬЕВ: «ВЫ ЧТО — ШЛЮХИ, ЧТО ВЫ МНЕ ПОКАЗЫВАЕТЕ САМИХ СЕБЯ?»

— Почему Васильев чуть ли не единственный из больших российских театральных мастеров, не вписавшийся в нашу нынешнюю театральную жизнь? Ведь по большому счету все именитые режиссеры — при своих театрах (Додин, Фокин и т. д.)... А единичные показы, например последней васильевской премьеры «Старик и море» с Аллой Демидовой, нужно «ловить» — вот, в Екатеринбурге сейчас показали, потом на Платоновском фестивале в Воронеже. И это при том, что критика у спектакля восторженная.

— Во-первых, потому что он человек очень честный. Перед самим собой и перед тем предметом, который он исследует. И он личность драматическая, предъявляющая большой счет в первую очередь себе и людям. И чего греха таить, любой коллектив, как коллектив единомышленников, может собраться, как он нам говорил, на 15 лет, как при Станиславском. Тогда 15 лет большая группа людей могла сохранять какую-то тайну и сохраняться в этическом плане и в эстетическом, а сейчас срок — пять-шесть лет. Наш ансамбль как раз через пять-шесть лет и разрушился. Сейчас уже не таких сильных личностей. Поэтому его путь — путь одиночества. Наверное, надо спросить у него, насколько трудно таким людям уживаться. Но Васильев, как художник, жестокий, и он имеет на это право.

— А актеры предпочитают комфорт и уют?

— Да, люди любят тепло, комфорт, уют, я все понимаю, но спектакль же делается для зрителей, а не для актеров, это, во-первых. Во-вторых, у Васильева была учитель Мария Кнебель. Она сидела на Соловках, там на зоне у нее был маленький театр. Она рассказывала Васильеву, что лучше всех играли аферисты и мошенники, а хуже всех женщины легкого поведения. Почему? Потому что у афериста и мошенника личность скрыта, у него только легенда, миф. Мы не знаем, кто это, он обманывает, врет, а природа театра — это и есть обман, ложь, вымысел. А у проституток предметом любви было их тело. Он ненавидел, когда мы играли, он говорил: «Вы что — шлюхи, что вы мне показываете самих себя?» Он этого терпеть не мог. Говорил, что актер должен быть прозрачный, как трубочка, не должно быть ничего внутри. Тогда между автором и зрителем есть связь, а актер для этого и существует.

Он назвал свою школу «Школа драматического искусства». Потому что сама профессия это подразумевает. Мы хотя все были с образованием, но Васильев говорил, что надо начинать с азов, с чистоты, когда ты играешь только предмет, и ничего больше. И ты вступаешь на сцену как актер, не думая, что про тебя напишут, где ты еще снимешься, какое интервью дашь. Повторю, он очень жесток, это такая спартанская тема. Ну а как можно достичь высот — только ведь палкой, в хорошем смысле, требовательностью, но кто это выдержит? У него всегда были конфликты, особенно с актерами, которые считали себя звездами.

 «БЕЗ ВАСИЛЬЕВА ЭТО ОЗНАЧАЛО ВЕРНУТЬСЯ И ПРОЖИТЬ ЖИЗНЬ ТАКОГО СТАРОГО АКТЕРА НА ПОДАЧЕ В ЭТОМ ТЕАТРЕ»

— Вы ведь приезжали в Казань на фестиваль «Науруз» со спектаклем Васильева «Пушкинский утренник», его показывали на малой сцене театра им. Камала.

— Да. Я там на барабанах стучал в самом конце.

— Просто этот спектакль в Казани показывали лет пять-шесть назад — значит, вы не потеряли связи со «Школой драматического искусства» и после отъезда Васильева во Францию?

— Скажем так, когда я первый раз уходил из театра, он еще год меня не отпускал. А ушел потому, что круг наш распался, мне стало скучно. И получилось так, что мы работали над «Евгением Онегиным», а в итоге другая группа выпустила то, что практически придумали мы. И в афише было написано, что этот спектакль придуман такой-то группой актеров, а играли другие. И когда Васильев ушел из театра, уехал во Францию, меня пригласил в театр мой однокурсник Игорь Яцко, который возглавил ШДИ. Но Васильев долго не разрешал.

— То есть он сохранял влияние.

— Сохранял, да. Игорь с ним советовался. Но потом прошло время, Васильев дал добро. Я пришел на спектакль, половину которого мы придумали в этюдах, в нем я выносил стул, который, когда-то придумал импровизационно. А там уже несколько человек сыграли, и мне показывали, как его надо выносить, понимаете? Притча об актере, о блудном сыне, который ушел... А в «Пушкинском утреннике» я стучал на барабанах, то, что когда-то тоже мы придумали... Было непросто прийти в театр и делать две вещи: выносить стул и стучать на барабанах. Особенно когда молодые актеры, уже звезды этого театра, говорили: «Рамиль, вот вы рот открываете, когда стучите...» Или я выношу за задницей актрисы стул, а кто-то из новых актеров говорит, мол, что-то сегодня мало смеялись, когда вы его выносили.

То есть я практически весь спектакль придумал со своими однокурсниками, в котором играют молодые, а теперь выношу стул... Не то, что эгоизм как-то во мне говорил. Наверное, мне надо было уйти, потому что без Васильева это означало вернуться и прожить жизнь такого старого актера на подаче в этом театре... И  потом я окончательно ушел, когда предложили снимать сериал «Екатерина».

— То есть вы недавно окончательно ушли из «Школы драматического искусства»?

— Да, года три назад. Я не собирался уходить, мне Яцко предложил Фирса играть в «Вишневом саде». И когда собрался снимать «Екатерину», Игорь меня отпустил, поскольку у нас было два состава в «Вишневом саде». А директор театра сказала: «Нет, Рамиль, вы либо останетесь, либо должны уволиться». Я тогда уволился.

Не скажу, что у меня там были хорошие роли или что-то еще, почему-то меня даже однокурсники побаивались. А молодые были обо мне наслышаны, ждали какого-то чуда, но оно могло быть только там, в прошлом, когда мы были с мастером. На новом материале какое может быть чудо? Ты — никто. Поэтому биография была: стул выносил, песню пел и еще что-то.

— Как вам нынешняя «Школа драматического искусства»? Все-таки спектакли Дмитрия Крымова, в общем-то, хиты и получают хорошую прессу...

—  Как сейчас? Я смотрю, там играют мои друзья... Ну это не мое.

— Но вы субъективны, конечно.

— Совершенно верно. Я не могу говорить истину, потому что нахожусь в иллюзиях прошлой жизни и глазами прошлого человека смотрю на новое. Я как тот старик, который не может освободиться от своего прошлого и смотрит через очки прошлого.

— Слово «старик» слишком часто употребляете применительно к себе, вам не кажется?

— Может быть, не прав, но себя так чувствую.

 «У САБИТОВА ДОБРЫЕ ГЛАЗА, А НУЖЕН МОНСТР»

— Ваш хан Берке, кстати, не похож на старца.

— А на кого?

— Вполне себе брутальный персонаж. Вы играли брутальность? Какую задачу ставил перед вами режиссер в «Золотой Орде»?

— Со мной работала в основном креативный продюсер Елена Денисевич, она и редактор, много монтировала. Тимур Алпатов — режиссер, но в основном за внутреннюю работу отвечала Елена. Потому что у Тимура была колоссальная нагрузка — актеры, массовка, бои... Он физически на площадке не мог заниматься внутренней жизнью героев.

Пробовался в первый раз в сериал, и меня не утвердили, но за полгода так и не нашли никого на роль Берке. Я об этом узнал. И написал в соцсетях руководителю проекта Рубену Дишдишяну. Указал в письме, что узнал о главной причине, по которой меня не утвердили, — у Сабитова добрые глаза, а нужен монстр. Так и сказали. Но такой задачи не ставилось изначально, и я предложил прийти и сделать страшные глаза. Дишдишян дал добро, очень ему за это благодарен.

В итоге приехал в русскую деревню в семь утра, и весь день ждал, когда будут пробы. И это хорошо. Во-первых, посмотрел, как работают люди, Пускепалис и другие. Во-вторых, пробы были в храме. То есть просил ярлык на ханство в православной церкви, в этом, по-моему, тоже была своя метафизика, что одной частью моей души и сердца я в исламе, у меня татарская кровь, а другой — на русской территории и моя жизнь связана с Россией очень сильно. И во мне эти две стихии сталкиваются, расходятся, примиряются, и не могу понять — кто я...

Потому что, если честно, я родился в деревне, в семье председателя колхоза. И когда три месяца шел дождь в 1962 году, все гнило, мой отец тайно дал команду людям забрать все, что еще не сгнило. На него стуканули, было целое дело, его выгнали из партии, сняли с поста и выжили из деревни. Отец продал дом, и мы переехали в Ульяновск. И когда я туда приехал, то рос в русской среде, в садике и т. д. А там дети довольно жестоко относятся к нерусским. Если у тебя есть акцент, то тебя будут долбить, и я начал приспосабливаться к этой среде, чтобы легче стало жить.

— То есть, когда вы были совсем маленьким, говорили только по-татарски?

— Ну конечно. Затем мы перешли на русский язык, то есть родители говорили на татарском, а мы на русском. В школе было тоже самое, во дворе всегда были конфликты, драки, меня называли Железная Башка, потому что один мальчик сломал об мою голову руку во время драки. Мы бросались камнями, всегда ходил перемотанный, довольно грязный, как будто индеец или черный. Наш дом всегда был в осаде, со мной только двое человек дружили, и они были изгоями для всех. То есть эта среда в детстве была довольно военная, напряженная.

Но самое неприятное, что когда приезжал в свою родную деревню, мои вчерашние товарищи собирались и начинали меня бить, приставать в клубе, в темноте пинать. Наверное, потому что для них я был городским. У меня была белая рубашка, пиджак, я был чужой для них. В общем, в детстве не мог найти какого-то согласия ни в деревне, ни в городе. В деревне даже стал с девчонками дружить — не потому, что пацанов боялся, но девчонки ко мне хоть нормально относились. Ну и потом среди родственников было очень много женского пола.

— Потом ваша семья переехала в Набережные Челны.

— В Челнах было просто: идешь в школу и раз пять подерешься, это были 1970-е. Может, утрирую, но момент насилия, жестокости отложился. Может быть, поэтому у меня потом роли такие сложились. У меня спрашивали: почему ты все время бандитов, хулиганов играешь? Наверное, у меня печать такая, какой-то агрессии, криминала, не знаю... Наверное, еще и потому, что я не русский, а у нас в России почему-то считается, что если не русский, значит, носитель криминала.

В вашей газете кто-то оставил комментарий на мое предложение татарам снять свой фильм «Золотая Орда», если не нравится, как сняли русские. Говорили, что я продался за деньги, плюнул в лицо татарам, а сейчас еще хочу татарские деньги заработать... Хочу посмотреть на того, кто считает, что ролью хана Берке я плюнул в лицо татарам. С другой стороны, когда мне говорят, что все время играю плохие роли, то отвечаю: я для русских играю плохие роли, а для своих, для татар, играю хорошие.

«ЕСТЬ ДОСКА, НА КОТОРОЙ Я ЗАПИСЫВАЮ МЫСЛИ, И ВОТ О БЕРКЕ БЫЛО НАПИСАНО: «ОН ВСЕГДА НА ШАГ ВПЕРЕДИ»

— Как вы считаете, «Золотая Орда» — это успешный проект?

— Думаю, что да.

— Та же Елена Денисевич говорила в интервью «БИЗНЕС Online», что, возможно, будет его продолжение. Вы бы хотели в нем сняться?

— Мой герой умер, я не могу сниматься дальше. Про «Орду» в целом сказать не могу. Во-первых, потому что не смотрел сериал полностью, а сам отвечаю лишь за определенную линию. Могу сказать, что мне было очень тяжело, и Лена тут помогла. Она вытащила из меня вот этот внутренний протест, который должен был показать. Думал, что все будет гораздо проще, когда сидел, то были какие-то сцены, а она говорила, что это все не то, потому что я играю обычного человека, а не хана. А хан — это человек, который, условно говоря, тысячи, сотни тысяч человек может просто закопать, зарезать, и ничего ему не будет. Это человек, который никак не относится к людям, для него их нет. Для меня вот это самое страшное было — возвыситься. Тут мне помогла картина про Ивана Грозного. Есть такая картина, по-моему, Александра Корина, где Грозный стоит один, портрет — и как-будто смотрит на окружение, и в глазах его такая брезгливая ненависть ощущалась, вся ничтожность того, на кого он смотрит. Вот и уловил это чувство. Когда есть он, Берке и черви.

С другой стороны эту роль нельзя было играть без какого-то внутреннего надлома, страдания, которое Берке было дано нести. Он вел народ, обеспечивал золотом, — он был лидером. У меня на кухне есть доска, на которой я записываю мысли, и вот о Берке было написано: «Он всегда на шаг впереди». То есть это человек, который мыслит очень глобально.

 «Я, КОНЕЧНО, БЫЛ СЧАСТЛИВ, ЖЕНА НЕ ОЧЕНЬ, ПОТОМУ ЧТО ДЕНЕГ НЕТ, А ТЫ ТАМ...»

— Вы ведь у Васильева учились на режиссера.

— К этому моменту я имел актерский диплом Ярославского института. Поэтому не мог поступать к нему как актер, но и не было цели учиться режиссуре, просто хотел быть его актером. Я когда-то сделал с друзьями спектакль по стихам Саши Черного в ТЮЗе в Калинине, и у меня была такая мечта, что однажды он ночью заедет к нам, увидит меня и пригласит к себе, — вот так я мыслил. И потом, когда шел по Москве, встретил своего знакомого, с которым когда-то поступал, спросил: «Володь, ты чего здесь делаешь?» Он ответил, что здесь в подвале Васильев набирает курс...

— То есть это была такая случайная встреча...

— Да. И раз зашел, наврал всем, что опаздываю и у меня билет на поезд, прочитал, а меня бац — на второй тур. А я в это время жениться должен был в Калинине, у меня одновременно совпали и поступление, и свадьба. В общем, вот так проходил, проходил — и не добрал одного балла. Но мне позвонил Евгений Каменькович (нынешний художественный руководитель театра «Мастерская Петра Фоменко» — прим. ред.), он был у нас педагогом, и сказал, что Васильев хочет, чтобы я у него учился, но мест нет: готов ли ты год быть вольнослушателем? А это значит, что театр ничего тебе не оплачивает, ты живешь за свой счет, но ты погружен во все это. Я, конечно, был счастлив, жена не очень, потому что денег нет, а ты там... Ну я ее понимаю. А для меня это был шанс. И за год у нас очень многих уволили и мне предложили официально оформиться. А потом прошло четыре года, Васильев дал мне диплом своей «Школы драматического искусства» за номером 4 и с оценкой «отлично». Васильев очень хорошо относился ко мне, потому что у него был однокурсник Исрафилов, он даже на афише как-то написал: «Салям, Рамиль!»

— Вы получили «Золотого орла» в 2016 году как режиссер-постановщик «лучшего телевизионного сериала» «Екатерина». Почему этот сериал так успешен?

— Я думаю, его успех в том, что он был первым. Понимаете, это как Гагарин, который первым полетел в космос. Так вот, в этот период ничего не было подобного и интересного на историческую тему. Хотя работа над этим проектом, как и работа над другими, ничем не отличалась, — это был тяжелый труд. Но нас всех объединяла красота этого проекта. Это были не вечные бандитско-ментовские войны, разборки, дедовщина — скука вот эта. А вдруг мы попали в другой мир, у нас оператор был Максим Шинкоренко — блестящий, мой друг, и вот благодаря ему была такая картинка. Мы с ним договорились, что как на машине времени перелетим туда — и там люди, в принципе, такие же, как сейчас, и проблемы те же, просто само окружение, манеры, поведение, красота мира другие. Надо просто создать эту красоту, а в отношениях — эмоциональных, психологических — сохранить тот накал сегодняшний.

— Но у вас ведь и на «Екатерине» все было непросто...

— Да, сначала меня не хотели утверждать, потому что я неизвестный. Хотя снял сериал «Физика или химия», который имел определенный резонанс. Испанцы, кстати, назвали его лучшей адаптацией их оригинального продукта, который они продали 20 странам, включая США, Францию. Но это не является для наших продюсеров каким-то показателем... А потом мне пришлось по ряду причин покинуть «Екатерину», хотя я и отснял бóльшую часть материала.

— На «Золотого орла» вы были номинированы вдвоем с Александром Барановым, который сменил вас в режиссерском кресле. Ожидали получить приз?

— Вы знаете, тут было следующее. Как раз умирают мои родители, которые 63 года прожили вместе. И вскоре церемония «Золотого орла». Я звоню, мне говорят: «Рамиль, нет билетов». Понимаете, да? А у меня все-таки номинация. Но я достал билет через знакомых, прихожу туда без пиджака, без всего. И, когда объявляют «Рамиль Сабитов и Александр Баранов», понимаю, что нужно идти на сцену. Для меня было очень неожиданным, думал, что дадут «Родине». Прямо в зале взял пиджак у друга-продюсера, воротник у меня в итоге был даже не заправлен.

И я понял, что это сделали мои родители. У бога вымолили или как-то еще... Какую-то справедливость они в этом мире восстановили. И я встал и ничего не мог сказать, кроме «спасибо моим родителям за то, что они вместе прожили 63 года». И потом сказал спасибо всем людям, которые живут на этой земле, чтобы никого не обидеть.

О премии «Золотой орел»: «Я понял, что это сделали мои родители. У бога вымолили или как-то еще...»Фото: ©Екатерина Чеснокова, РИА «Новости»

 «Я ХОЧУ СДЕЛАТЬ ТАТАРСКИЙ «АМАРКОРД», И ОН БУДЕТ ПРО САМОЕ НАЧАЛО НАБЕРЕЖНЫХ ЧЕЛНОВ»

— О полном метре как режиссер мечтаете?

— Конечно. Я хочу сделать татарский «Амаркорд» (автобиографический фильм Федерико Феллини 1973 года — прим. ред.), и он будет про самое начало Набережных Челнов. Сама идея во мне живет уже лет 10, а сценарий сейчас пишется. Пишу его с несколькими людьми, практически как Феллини. У меня есть друг Сергей Крюков, он жил в Нижнекамске в это же время, поэтому Татарстан знает в принципе, он учился у Володарского...

— И что это будет?

— Знаете, как начинается фильм? Солнце светит, трава, птицы поют, бабочки летают, — такой, знаете, рай. И вдруг земля начинает трястись, и мы видим такие гусеницы железные. И вот эти все птицы, комары, червяки под землю уходят, и мы дальше видим огромный, падающий в землю ковш. Я хочу снять фильм про то, что человек врывается в экологию нашей планеты...И мы видим дальше, как машина везет вещи, семья переезжает из Ульяновска, условно говоря, въезжает в ночь, а там только вагончики. Долгое время не мог справиться с декорацией, потому что нет такого города уже, в который я въехал. А потом понял, что в поле надо вагончики поставить — и все. И вот хочу рассказать историю, связанную именно с экологией, с природой, что человек, который нарушает природу, рано или поздно как бы уничтожает самого себя.

— Недостаточно патриотично по нынешним временам, вам не кажется?

— Я никогда не был революционером, оппозиционером, но я слышу, к чему мы идем. Вижу, что чемпионат мира у нас, и у нас отстреливают собак, тратят огромные деньги, чтобы отстрелять их, а за эти деньги можно построить приюты. Я, например, хочу, когда буду старым, за городом поселиться и собрать собак, кошек и жить с ними. Тогда не будет одиночества. Я не могу, когда их травят. Не знаю, почему так, но это невыносимо.

— Чем занимаетесь в последнее время?

— Я оплакивал свою кошку. У меня была кошка, назвал ее Барса, привез ее из Анапы. И она выбросилась с восьмого этажа — как я понял, она прыгнула за птицей. Это была для меня настолько личная трагедия — после смерти родителей так был к ней привязан, настолько чувствую свою вину... Может быть, поэтому у меня сейчас ничего не происходит, у меня нет к космосу каких-то претензий... Я вдруг не смысл жизни потерял, а вдруг перестал двигаться. Не знаю, может быть, это момент подведения итогов, а может быть, это остановка, но считаю, что это тишина, которая возникла... Я стал учиться писать сценарии, мне легче стало писать, стал сам писать «Амаркорд».

 «ЕСТЬ ЛЮДИ НЕНАСЫТНЫЕ В ХОРОШЕМ СМЫСЛЕ, А Я, КАК МАЛЕНЬКИЙ ТАТАРИН, ВЫПИЛ РЮМКУ — И ДОВОЛЕН»

— Расскажите о вашей семье.

— Я в разводе, но у меня две прекрасные дочки — Кристина и Юлиана. Они закончили с красным дипломом университет как переводчики, но потом пошли на второе образование. Юлиана — актриса, режиссер и драматург, она в «Цыганском счастье» сыграла, в «Физике и химии» сыграла...

— Она в сериалах в основном работает?

— Она в основном работает у меня, сейчас в Питере снимается. Она татарка наполовину, не так просто с таким лицом восточным находить роли, она как бы и не русская, и не чистая татарка, как бы между находится.

— Но в театр не захотела?

— В театре надо образование получать. Она хотела к Васильеву поступить, но он ее не пропустил, видимо, у него все-таки остался осадок... Хотя я с ним все-таки встретился в метро, и мы обнялись. Не буду рассказывать, что он сказал, но у нас сохранились отношения, просто есть понятие ревности. Я его понимаю, когда он тебя обучил, выучил, а ты начинаешь смотреть на сторону... Педагогическая профессия — трагическая профессия, но ученики должны уходить. Знаете, я болельщик, за «Барселону» болею, Неймар ушел — очень сильно переживал.

— Может, вернется еще...

— Уже не вернется, и не надо ему. Это как из семьи уходит человек, понимаете? Вот я свою режиссерскую профессию строю от философии Гвардиолы, там есть один такой пункт номер 14, который говорит о том, что, если ваш партнер потерял мяч, вы не должны тратить время на критику, вы должны потратить все свои силы, чтобы вернуть мяч в команду и отдать ему. И я, когда запускаю проект как режиссер, прежде чем разбить тарелку, всегда напоминаю, что у кого-то будут косяки, но это не повод для того, чтобы показывать на него пальцем и за спиной его сливать.

— Про вторую дочь расскажите.

— Кристина, она была из Сабитовых, сейчас она Лунинская. Мы ее выдали замуж, она оператор, и муж у нее оператор. И у нее сейчас дебют будет, ее прибалты пригласили быть оператором-постановщиком, ей 27 лет, на сериале, впервые. У детей есть такой фильм, который я очень люблю и являюсь продюсером (просто денег дал, как отец), — Lovers & Fuckers («Любовь или секс»). Оно как бы по-английски совсем иначе звучит. Это общество сексоголиков, в которое приходит молодой человек, потому что он болен, там другие есть персонажи. А в этом обществе есть наставники, и ему дают девочку. Он в нее влюбляется, и она в него. И вот они все время борются с этим желанием, пока они не поняли, что это настоящая любовь, и освобождаются от этого. И когда Юлиана написала сценарий, она позвонила в общество, мы нашли их, рассказала, — они сказали, что, да, почитают сценарий, но потом исчезли. Потому что это очень скрытное общество, я их понимаю.

— Как любитель футбола, на ЧМ пойдете? В Казань приедете на какие-то матчи или в Москве посмотрите?

— Во-первых, начать надо с того, что билеты очень дорогие. Я не буду тратить, не имея денег, — лучше в приют отдам, чем сам пойду, по телевизору посмотрю. Я съездил в Барселону, посмотрел на живого Месси, мне на всю жизнь этого достаточно. Есть люди ненасытные в хорошем смысле, а я, как маленький татарин, выпил рюмку — и доволен. Посмотрел один матч с Месси — и счастлив. У Васильева поучился — хорошо, «Орла» получил — отлично.