На этой неделе ровно 20 лет исполнилось дефолту 1998 года На этой неделе ровно 20 лет исполнилось дефолту 1998 года Фото: ©Юрий Сомов, РИА «Новости»

«НЕ БЫЛО У НАС ЗА ДУШОЙ НИ ГРОША, ЖИЛИ НА СЪЕМНОЙ КВАРТИРКЕ, ПОЭТОМУ ТЕРЯТЬ БЫЛО НЕЧЕГО»

Фоат Комаров — советник генерального директора АО «СМП-Нефтегаз»:

— Конечно, я помню тот период — мы были практически банкротами тогда. Хотя эмоционально мы тогда не сразу поняли, что это было так. Просто потом подсчитали, и финансисты нам сказали, что компания — банкрот. Денег действительно не было, за все лето мы выдали людям зарплату два раза – небольшую сумму на Сабантуй, и потом мне товарищ помог, дал доллары, и я 100-долларовыми купюрами на День строителя выдал людям заработные платы. Это был самый-самый финансово необеспеченный период. Как выходили тогда из ситуации? Не останавливали производство и выполняли работы на 10 процентов выше себестоимости, а если бы стояли, было бы минус 18 процентов. Ну а так мы посчитали, что с рентабельностью ниже 10 процентов еще можно работать, к тому же нам нужно было сохранить коллектив. И мы работали.  

Знаете, хочешь рассмешить Всевышнего — расскажи ему о своих планах. Но если откровенно, то морально, технологически мы к кризису готовы. То есть я давно уже жду серьезного упадка, по моим расчетам он неизбежен, просто не могу назвать дату. И кризис, который разразится через какое-то время, через месяц, через три года, будет жесточайшим. Потому что в мире скопилось около 50 триллионов финансовых средств, которые сидят в офшорах, еще где-то. Горячие деньги в любой момент могут выйти на рынок, но там нет столько товара, чтобы их обеспечить. Эти деньги должны сгореть. Поэтому в какой-то степени вот этот кризис необходим для оздоровления мировой финансовой системы.    

Павел Медведев — финансовый омбудсмен:

— Я тогда был, что называется, в гуще событий. Честно сказать, лично я не очень сильно потерял. Ну что-то потерял, конечно, у меня небольшие накопления в рублях были, но совсем маленькие. Какая у меня тогда была должность? Наверное, заместитель председателя комитета по бюджету Госдумы, и я отвечал за банковское законодательство. А по советскому менталитету если кто-то за что-то отвечает, он уже отвечает за все полностью. И конечно, граждане были уверены, что я должен им вернуть их деньги. А многие тогда держали в банках депозиты в долларах. И, конечно же, они хотели эти доллары получить в долларах. Но практически ни у одного банка возможности выплатить эти вклады в долларах не было.

Даже к Сбербанку, который не отказывался от этих долгов, выстроилась очередь, в нее надо было записываться. Но Сбербанку надо отдать должное: он эту очередь, которая хотя и затянулась, выдержал и доллары выплатил. А другие-то не выплачивали! И тогда Геращенко, который после дефолта стал председателем ЦБ, устроил такую хитрость: он передал долларовые обязательства других банков в Сбербанк, правда, зафиксировал курс. А курс уже рос, и люди, естественно, хотели получить свои доллары по выросшему курсу, а Геращенко зафиксировал определенный уровень. Но я, честно говоря, Геращенко и за это был благодарен, потому что боялся, что гражданам вообще ничего не заплатят. Но они, конечно, сердились.

Были ли в связи с дефолтом трагедии у моих знакомых? Были, да. Я помню одного человека, который был еще народным депутатом РСФСР, когда я с ним познакомился. Он тяжело заболел и в одном банке копил деньги на операцию, которую договорился делать где-то за границей. Он хранил в рублях, но банк разорился, и он ничего не получил. История эта кончилась очень плохо – он умер. Человек был просто убит тем, что его надежда не оправдалась. Может быть, эта надежда и была ложной, но она была. А то, что операцию стало невозможно сделать, его практически в прямом смысле убило.

Возможно ли повторение дефолта 1998 года в наше время? К счастью, придумать такую конструкцию, чтобы Россия попала в аналогичное положение, просто невозможно. Ведь эта конструкция с 1996 года по 17 августа 1998 года представляла собой настоящую пирамиду мавродиевского типа. И надо сказать, что Мавроди и меня упрекал несколько раз, что я про настоящего Мавроди говорю, что он строитель пирамиды, а про родное государство этого не говорю. Но я, если честно, говорил, даже на уровне минфина заявлял, что дело плохо кончится. И минфиновские начальники это прекрасно понимали, только публично этого сказать не могли. Потому что ровно в тот момент, когда бы они это сказали, это именно так и кончилось бы. Так что тогда это была пирамида, а сейчас-то никаких похожих пирамид нет. Сейчас бюджет не наполняется, как тогда, за счет интенсивных заимствований на рынке. На данный момент Силуанов заимствования устраивает, ГКО то есть, но в таком ничтожном объеме, что по сравнению с его расходами это просто капля в море. 

Виктор Дьячков — генеральный директор АО «ICL-КПО ВС»:

— Конечно, время стерло остроту тех событий, но тем не менее: счета в упавших банках были, но денег на них не было, компания была небольшая. Что касается контрактов, в то время мы создавали систему учета для «Межрегионгаза» по всей стране, то есть был большой проект, востребованный платежеспособным заказчиком. Поэтому пережили и не упали. А сказать, что готов к повторению ситуации, не могу, да и, по-моему, нет предпосылок к этому в масштабах государства. Есть другие тревоги – это и подобные ТФБ риски, и сложности, и риски с экспортно-импортными операциями, и превалирование госкомпаний на внутреннем рынке.

Евгений Гольдфайн — в 1998 году главный бухгалтер ОАО «КАМАЗ»:

— Я всегда говорил, что дуракам везет. КАМАЗ в августе 1998 года только-только начал выходить из кризиса. До этого завод полгода вообще стоял, не выпустив ни одного автомобиля, а в августе было сделано всего около 100 автомобилей. И тут на счастье случился этот дефолт, который помог конкурентов КАМАЗа в виде иномарок сильно принизить. Покупатели, которые хотели за рубли купить хоть что-нибудь, пока они еще имели покупательскую способность, побежали к нам. Полагаю, что если бы не дефолт, то КАМАЗ не смог бы продавать большие партии автомобилей за такие деньги. Для КАМАЗа тогда резко улучшились показатели рыночной конъюнктуры. В сентябре было сделано уже 500 автомобилей, в октябре — 1000, в ноябре — 1200.  Мы имели возможность по хорошим рублевым ценам продавать эти автомобили, потому что иномарки были просто очень дороги. Если бы не дефолт, то КАМАЗу в тот период пришлось бы конечно еще тяжелее.  Конечно, он бы вышел из кризиса, но не с такими результатами и темпами.

Думаю, что если сейчас случись какой-то дефолт, то, боюсь, для КАМАЗа он уже не будет таким же результативным, как тогда. КАМАЗ сегодня — часть мирового автопрома, он напичкан импортными комплектующими. Плюс партнерство с «Даймлером» и погоня за требованиями экологических стандартов... Здесь будет большое негативное влияние импортных комплектующих. Импортозамещение на заводе двигается не в той мере, как хотелось бы. Конкурентные преимущества у завода конечно будут, но, в отличие от 1998 года, все будет не так все быстро и красиво. Плюс ко всему дефолт ведь тогда привел к смене правительства, премьер-министром был назначен Евгений Максимович Примаков. Тогда действительно пошла волна на улучшение всей экономики страны и пошел спрос, но, к сожалению, такого я сейчас не ожидаю.

Айгуль Мирзаянова — PR-директор ГК «Нэфис»:

— Да, я прекрасно помню это время! В момент, когда в России рухнул рубль, мы находились на съемках в Ницце вместе с Тимуром Акуловым и Ларисой Фоминой. Тогда модель из Татарстана впервые участвовала в международном  конкурсе, организованном известным агентством «Элит Модел Лук». И  это был мой первый выезд во Францию... Новость о дефолте настигла нас на пляже, на берегу Средиземного моря из англоязычных газет. Я помню, как сокрушалась Лариса, произнося раз пять это страшное слово «дефолт». Мне же терять было нечего. Вот уже с весны 1998 года  мы с мужем жили на мою скромную эфировскую зарплату, так как мужу-предпринимателю не оплачивали выполненные работы. «Эфир» же платил исправно, пусть и немного. Занимали деньги, в общем, не было у нас за душой ни гроша, жили на съемной квартирке, поэтому терять было нечего. Наоборот, в сентябре мужу стали выплачивать обесцененные деньги – уже хорошо!       

Но все же необходимо сделать все, чтобы предотвратить подобные события. Хотя бизнес, ориентированный на внутренний спрос, пострадает меньше, товары массового потребления, изготовленные в России, подорожают в меньшей степени, нежели импортные. Да, люди перестанут пользоваться дорогими стиральными порошками, но стирать никогда не перестанут. Катастрофичной, на мой взгляд, будет ситуация, если страна вновь придет к  постоянной ползучей инфляции, как это было в начале 90-х годов.  

«МНЕ НЕЧЕГО ДЕВАЛЬВИРОВАТЬ, НЕЧЕГО ТЕРЯТЬ — С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ДЕНЕГ»

Талгат Абдуллин — председатель ГЖФ при президенте РТ:

— У меня на эту тему был такой случай: мамадышская сессия, и, понятно, многие были обеспокоены дефолтом, кризисом, тем, как быть. Тогда я сказал, что кризис – лучшая стартовая площадка, чтобы начать новую жизнь. Вообще, кризис случается у тех, у кого он в голове изначально. А у кого все нормально, кризис только помогает. Поэтому дефолт мы пережили замечательно: нарастили объемы, увеличили объемы работы, в общем, все нормально. Деньги – это условная вещь. Реальная работа всегда поможет. Если дефолт повторится? Я буду готов и к нему. Мне нечего девальвировать, нечего терять —  с точки зрения денег. Мешками они у меня не лежат. Дефолт – это ерунда. Если кто-то теряет деньги, которые лежат, а он с ними ничего не делает, они не в деле, тогда это потеря перспектив. Сам человек ничего не теряет – только перспективы.   

 Евгений Богачев — экс-председатель Нацбанка РТ, президент БК УНИКС:

— Помню, да. Тревожный был период, но мы его пережили и банки не потеряли. Мы вели сдержанную политику, банки работали слаженно, на Западе много не занимали, умеренно все было. Я имею в виду долги, которые могли быть в долларах, а за курс надо было бы отдавать в два раза больше. Плюс капитальнаяподдержка Центрального банка. Нам давали огромные суммы, под большие, правда, проценты, но все это было вовремя возвращено. Поэтому паники удалось избежать. Да и ЦБ тогда не был заинтересован в закрытии банков. В последнее же время, в ситуации со «Спуртом», Татфондбанком, было много паники. Стоит появиться информации о том, что проходит проверка, причем регулярная, пресса начинает подогревать, где-то звучит, что появились убытки, и все...  

Владимир Иванов — директор ООО «Бизнес Центр» (Набережные Челны):

— Сказать по правде, у  российского предпринимателя уже выработался иммунитет к разного рода дефолтам и кризисам, поэтому то, что было 20 лет назад, забывается. У нас кризис и дефолт каждые пять лет повторяются, поэтому к ним уже относишься по-философски. Я на предпринимательскую стезю встал в 1991 году, и каждые пять лет государство раздевает меня полностью. 1991 год, черный вторник 1994-го, дефолт 1998-го, глобальный финансово-экономический кризис 2008-го, черный декабрь 2014 года... Все эти кризисы привели к тому, что у нас уже выработался иммунитет, и, по крайней мере психологически, мы готовы к тому, что государство в очередной раз может тебя раздеть. Российскому предпринимателю, видимо, предназначено Богом и судьбой постоянно находиться в ожидании какого-то подвоха со стороны государства. Все те люди, которые организовали дефолт 1998 года, сегодня находятся у власти, поэтому я не ожидаю, что в этом смысле что-то может измениться. Свои ошибки они будут, как и раньше, исправлять за счет населения. Олигархи будут дальше богатеть, а мелкий бизнес и население продолжат беднеть. Что касается того, готов ли бизнес к каким-то новым кризисным явлениям, не знаю как у других, но я надеюсь только на себя, как русский крестьянин в период лихолетья — лишь бы «красные не пришли и не ограбили и лишь бы „белые“ не пришли и не ограбили». Так и живем и так и будет дальше, я более чем уверен в  этом.

Шамиль Агеев — председатель ТПП РТ:

— Я почему запомнил этот день, потому что в этот день мы начали реставрировать здание нашей Торгово-промышленной палаты. Приплыли, называется. Ощущение было такое — растерянности, какого-то внутреннего недовольства и беспомощности. Потом все более-менее... И сложности были с фондом поддержки предпринимательства, потому что дали в валюте кредит под 5 процентов, потом очень долго выходили. Ощущение осталось какое-то неприятное, тягостное, но в то же время оптимистичное, что преодолели это дело. Не так страшен черт, как его малюют! Были и драматические события, когда речь идет о том, когда от тебя ничего не зависит, нет единства действий тех людей, которые отвечали за экономику, и тех, которые об этом знали. Такое ощущение, будто тебя предали, примерно так. Но самое страшное не доверие, а ощущение того, что кто-то на этом заработал за счет других. Когда вместе — это одно дело, а когда кто-то на этом спекулирует и те, которые имеют доступ к информации, — это уже хуже. Август вообще такой любопытный месяц для нашей страны, но я думаю, что люди сейчас научены, никаких дефолтов, я думаю, не будет. Надеемся только, что инициатива Белоусова не пройдет. К дефолту никогда нельзя быть готовым, я думаю, сейчас больше нужно надеяться на собственные силы. Те дурацкие инициативы, как у Белоусова, показывают, что нельзя такими преложениями отнять и разделить. Стабильность должна быть.

Венера Иванова — председатель финансового комитета при ТПП Набережных Челнов, в 1998-м — председатель правления ЗАО «Автоградбанк»:

— Кризисы часто называют временем возможностей, но, как ни крути, это разрушительное явление. Дефолт окончательно, во второй раз подорвал доверие к государству, банкротом стало именно оно. Падение крупных банков не могло не иметь последствий для всего делового сообщества, такие проблемы расходятся кругами. Организации теряли деньги в банках, не могли проплатить контрагентам, те — своим, и далее по цепочке. В то же время непосредственно дефолт мало повлиял на небольшие региональные банки, такие как наш. Автоградбанк вкладывал деньги только в реальный сектор: мы почти не работали на рынке ценных бумаг, и обвал ГКО нас не коснулся; мы избегали спекуляций на валютном рынке, и девальвация тоже нас не задела. Основой нашей клиентуры был малый бизнес, также практически не обремененный валютными контрактами, которые пришлось бы оплачивать после дефолта. Наши дебиторы таким образом сохранили устойчивость и ресурсы для обслуживания кредитов.

Кроме того, мы практически не пользовались межбанковскими кредитами, работали с собственными средствами. Дефолт закрыл этот рынок, ударив по банкам, которые зависели от привлеченных средств — в основном опять же по крупным, спекулирующим на межбанковском рынке. На них ведь и зарубежные валютные кредиты висели, которые нужно было отдавать по новому курсу. Если дефолт повторится сейчас, его деструктивное влияние на экономику будет мощнее, чем 20 лет назад. Сегодня, генерируя выручку в рублях, бизнес заключает очень много валютных контрактов и не переживет новой девальвации. Надеюсь, такого не произойдет. Правда, надеяться снова остается только на государство.

«БЫЛИ ЛИ СВЯЗАННЫЕ С ДЕФОЛТОМ ТРАГЕДИИ У МОИХ ДРУЗЕЙ? У МЕНЯ НЕТ ТАКИХ ДРУЗЕЙ»

Эдуард Лимонов — писатель, политик:

— У меня ничего нет, я, можно сказать, живу на зарплату. Поэтому дефолт на мне никак не отразился. Я даже не помню ничего такого, что бы напоминало трагедию. Я, во всяком случае, не голодал. Как все было, так все более или менее и осталось. Были ли связанные с дефолтом трагедии у моих друзей? У меня нет таких друзей. Все это люди бедные, ничего у них нет, поэтому на этом уровне мы ничего не заметили. Даже если такие события в России и повторятся, то мне, честно говоря, наплевать. Я и в тюрьме жил на каше и выжил, как-нибудь и с чем-то подобным справлюсь. Я вот смотрю на все это как на такой... Даже не знаю, как сказать. Это у кого большие состояния – им есть что терять. На каждом падении на полпроцента они теряют миллионы и миллиарды. А что я? Я ничего не теряю.

Флун Гумеров — президент ювелирной компании «Алмаз-Холдинг»:

— Я тот дефолт встретил на отдыхе. Я тогда был на Черном море в санатории «Белая Русь». Тогда я срочно прервал отпуск и вылетел в Москву, потому что наша ювелирная отрасль работает как экспортер, то есть мы покупаем сырье за доллары, а продаем изделия за рубли. И, конечно, когда одновременно с дефолтом рухнул рубль, это существенно вымывало оборотные средства в виде сырья. Но, слава богу, мы это пережили. Во-первых, нам повезло потому, что у нас собственные магазины – мы компания, которая сама производит продукцию и сама ее продает. Это позволило очень быстро переоценить товар и продавать его по новой цене – в четыре раза дороже. А в такие периоды, как мы знаем, народ бежит в обменные пункты или в магазин за товаром и скупает его, не глядя на цены. Во-вторых, мы быстро закрыли те позиции, которые были привязаны к валюте. В первую очередь, кроме золота, мы покупаем ювелирные вставки. Собственно, это нам и помогло. Конечно, большую часть оборотных средств мы потеряли – почти 75 процентов. Тем не менее удалось сохранить завод, коллектив, поэтому предприятие сегодня работает стабильно.

Рафгат Алтынбаев — экс-мэр Набережных Челнов:

— Я сам лично никак не пережил дефолт, потому что у меня никогда не было много денег. От этого страдают люди, у которых много денег, и, конечно, рядовые в том числе, которые не так много получают. Они тоже почувствовали. Понятно, что все страдают – и ты страдаешь из-за того, что некому нормально управлять экономикой. И тогда, и если сейчас что-то случится – это будет результатом неэффективного управления экономикой. Другого варианта нет. Как пережили мои друзья и знакомые? Эту темы мы никогда не обсуждали, она как-то прошла. Все переживают, и ты тоже. Уровень переживания только разный. Настроения какие были... Когда дефолт – и ситуация меняется, и цены меняются. Само собой, никому не нравится, что 10 рублей становятся 1 рублем, грубо говоря. Ты мог пойти и купить буханку хлеба, и вдруг стало не хватать.

Приходилось ли принимать сложные решения как мэру? Там не примешь сложные решения, потому что одно решение было принято – это и с дефолтом было связано, и с пожаром на КАМАЗе. Пожар – это такой же дефолт, когда теряешь заработную плату. Можно по-разному это называть. Мы с командой больше занимались тем, что снижали себестоимость продукции, и за счет этого мы продавали в Челнах дешевле именно те продукты питания, которые выпускались в Челнах. Мы делали все для того, чтобы оптимизировать расходы на производство, за счет этого челнинцы могли покупать продукты по более низкой цене, чем в других городах и районах. Мы этим занимались до дефолта, а он этому помог. Мы исключили практически все излишества и те расходные статьи, которые были у предприятий – молокозавода, хлебозавода, мясокомбината и так далее. Это в какой-то степени облегчило переживания. У нас был самый дешевый хлеб, молоко, колбасные изделия. Мы провели реструктуризацию с точки зрения возможностей. Например, мы не делали сервелат, зато мы производили достаточно докторской колбасы. Таким образом мы регулировали цену. Понятно, что на импортные товары мы повлиять не могли. А на все то, что у нас производилось, мы всегда влияли. В этом была сила той команды, которая работала в Набережных Челнах.

Бизнес в дефолт за помощью ко мне не обращался. В те годы мы чем были сильны – в самой системе поддержки бизнеса болтовней не занимались, как это делают иногда. Я тогда говорил бизнесу: я создаю регистрационный центр – вы будете регистрироваться максимум через 15 минут, получаете удостоверения. Мы освобождали на три года от всех налогов, кроме подоходного. Были малые предприятия, которые будут вот-вот на вершине Эвереста – их тоже поддерживали. И таким образом мы дали возможность бизнесу крепко укорениться. К сожалению, сейчас этого нет. Если нет терпения, а хочется что-то быстро сделать, то это все равно истощает любой организм.

Александр Павлов — в 1998 году владелец компании «Парфюм Центр»:

— Кризис на нас в 1998 году очень сильно сказался. Мы занимались продажей косметики и парфюмерии. Часть товара была отдана нам в рассрочку платежа. Товар был импортный, все расчеты в валюте. Курс в считанные дни скакнул с 4 до 25 рублей за доллар, и рассчитываться тогда с внезапно образовавшимися долгами нам было конечно очень тяжело. Кому-то долги мы закрывали транспортными услугами, с кем-то рассчитывались товаром. Единственное — могу сказать, что мы тогда никого не бросили, никого не кинули, всем все заплатили. Расхлебывать все это нам пришлось не меньше года. Многие компании тогда просто перестали работать и стали ждать, когда все, как говорится, устаканится, тогда, мол, и будем решать, что дальше делать. А мы работали, коллектив не сократили, заработную плату выплачивали полностью. Единственное — тогда все подорожало, и наши работники стали говорить, что на эту зарплату уже невозможно было купить то, что на эти же деньги можно было купить до кризиса. Вместе с нами тогда обеднел и наш персонал. Сегодня у меня другой бизнес — медицинские услуги,  и в случае какого-то кризиса есть риск только того, что какие-то услуги, связанные с обслуживанием дорогостоящего импортного оборудования, могут подорожать. И если мы соберемся закупать какое-то новое оборудование, то, естественно, нам придется закупать уже по другой цене. А мои клиенты от валютных рисков никак  не зависят.

Яков Геллер — генеральный директор ГУП «Агентство по государственному заказу РТ»:

— Очень плохо я пережил дефолт в августе 98-го года, категорически плохо. Я всем дал совет купить доллары на все деньги, а сам доллары не купил и очень от этого до сих пор страдаю. Что может быть более драматичным, когда все вокруг меня купили доллары, а я не купил? Что может быть драматичнее, чем чувство зависти к тем, кто купил доллары? Если серьезно, в 98-м году была совершенно другая жизнь, другой уровень потребления, нельзя проецировать то, что произошло тогда, на то, что сейчас. Сегодня дефолта не должно быть по моим представлениям, но если бы дефолт случился такой, как в 98-м году, сейчас, то было бы очень страшно. Тогда был совершенно другой  уровень жизни и уровень потребления, намного ниже. За эти 20 лет потребление и уровень жизни стал на порядок выше. Молодые не знают, что это такое было тогда. А сейчас мы привыкли все — и те, кто помоложе, и те, кто постарше, — к полкам, забитым импортной продукцией, все есть! Но все стоит импортных денег. Если, как тогда, в 6 раз упадет рубль, это будет страшно, этого не надо допускать и не надо даже об этом говорить. А тогда — ну было и было. Люди еще не привыкли в то время, они еле-еле вышли из коммунистического светлого прошлого, и это был другой уровень.

Ну был дефолт, у кого были какие-то деньги, купили доллары, у большинства народа денег не было и запасов не было. Ну пережили и пережили, как всегда: огород, картошка, огурцы — вот и все, ничего особенного. Шахтеры стучали касками на Горбатом мосту, Немцов с Кириенко выходили их утешать, по телевизору говорили «дефолт», никто не понимал, что это такое. Знали только, что все, что было, стало дороже. Это была совершенно другая жизнь. Вот я сейчас стою с вами разговариваю, смотрю через окошко на продуктовый магазин, полки вижу — чего только нет! Все есть! Мы сейчас привыкли к тому, что есть все.