УЧАСТНИКИ КРУГЛОГО СТОЛА

  • Руслан Айсин — политолог.
  • Рустам Курчаков — экономист.
  • Фарид Насыбуллин — экономист, доцент Института социальных и гуманитарных знаний.
  • Андрей Тузиков — профессор КНИТУ, руководитель отделения Изборского клуба в Татарстане.
  • Мидхат Фарукшин — политолог, профессор КФУ.
  • Максим Шевченко — журналист, руководитель фракции КПРФ во Владимирской облдуме.

Модератор — Рашид Галямов, издатель «БИЗНЕС Online».

В редакции газеты «БИЗНЕС Online» прошел круглый стол «Политическая осень. Губернаторский листопад и новая реальность»

«СОКРАЩЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ РАСХОДОВ ПРЕВРАЩАЕТ НАСЕЛЕНИЕ В НИЩУЮ МАССУ И СОЗДАЕТ КОМПРАДОРСКУЮ ЭЛИТУ»

Модератор: После президентских выборов в марте этого года страна, казалось бы, прошла реперную точку и должна бы двигаться вперед, но попала в некую новую турбулентность. Вспомним страшный пожар в Кемерове, потом неожиданно на наши головы упала пенсионная реформа… И страна забурлила. Осенью мы уже начали пожинать плоды — в единый день голосования, 9 сентября, в регионах посыпались кандидаты от «Единой России», губернаторы, назначенные лично президентом РФ. Складывается ощущение, что то ли система поплыла, то ли мы находимся в стадии некоего перехода. Что же происходит в стране?

Максим Шевченко: Итоги прошедших в регионах выборов говорят о том, что ситуация социально-экономическая для большей части населения дошла до такой степени, когда воздействие средств массовой информации и пропаганды, силовые угрозы со стороны МВД или криминала, который зачастую в некоторых регионах играет роль силового регулятора, больше не работают. Народ доведен до такого отчаяния и до такого уровня безысходности… Зарплаты в 12, 13, 14 тысяч при работе в 8, 9, 10 часов... Пенсии в 7–8 тысяч... Уничтожение традиционных видов хозяйствования. Уничтожение социальной базы в первую очередь русского народа… Я думаю, что власть просто во многом потеряла контроль над сознанием людей, особенно в городах, то есть в тех местах, где есть интеллигенция, хоть какая-то. Даже минимальные группы интеллигенции уже оказываются катализаторами для серьезных протестных настроений. Даже самые невероятные, фантастические взгляды, конспирологические какие-то, феноменальные, оказываются ядром объединения против власти, которая воспринимается совершенно чужой…

— Особенно после пенсионной реформы.

Максим Шевченко: Да. Пенсионная реформа, думаю, была не ключевым фактором. Я считаю, что, как ни странно, первый шаг системы — зимнее уничтожение Грудинина (Павел Грудинин был кандидатом в президенты России от КПРФ на выборах 18 марта 2018 года — прим. ред.), потому что, на самом деле, его появление было возможностью большого консенсуса, большой коалиции. Но тут система совершила страшную ошибку. Люди восприняли появление Грудинина как дозволенное появление иного мнения, которое выражает, пусть на очень абстрактном уровне, какие-то социальные интересы народа: Павел Николаевич говорил, в принципе, о тех проблемах, о которых все знают. И вдруг не союз заключают с ним, а начинают его просто уничтожать, мочить по-страшному. Это мочилово понятно на фоне 76 процентов Путина, которые, естественно, фальсифицированы — просто была задача нарисовать такой процент. Ничего подобного там даже рядом не было

— Но 51 процент все-таки был, согласны?

Максим Шевченко: Думаю, около 50 или меньше, 49. Я знаю, например, что в Дагестане явка была 11 процентов, написали 90 с лишним. Электоральная процедура не имеет значения в этой ситуации. Просто власть совершила ошибку — она публично показала народу, что готова снова и снова любой ценой добиваться нужных результатов. Но это происходило не на фоне крымского консенсуса или подъема начала 2000-х, а на фоне неуклонно развивающегося экономического кризиса и ухудшения положения людей.

Это стало первым провалом власти. Второй провал — пенсионная реформа. Это достаточно давно заготовленный проект, причем его вытащили не из-за внутренней экономической ситуации. Я уверен, что пенсионная реформа — требование внешних финансовых организаций. Власть скрывает от нас свою зависимость от Всемирного банка и международного валютного фонда. Сокращение социальных дотаций, социальных гарантий населения — это традиционный пакет, который прекрасно описал Джон Перкинс в своей книге «Исповедь экономического убийцы». Напомню, он был экспертом Всемирного банка и описал, как захватывается экономика той или иной суверенной страны, особенно там, где есть полезные ископаемые. И сокращение социальных расходов является одним из важнейших факторов превращения населения в нищую массу и создания компрадорской элиты. Эта элита будет зависеть от внешних хозяев, которые дают ей с помощью финансового перекредитования возможность очень высокого уровня благосостояния. И одновременно Всемирный банк совершенно не заинтересован в том, чтобы существовало социальное государство хоть в какой-то мере.

— То есть в России внутренней потребности в пенсионной реформе не было?

Максим Шевченко: Вообще не было, естественно. Но власть сделала этот шаг, который показал, что она на стороне крупного капитала. Никаких попыток трясти олигархов — Дерипаску ли, Абрамовича, Вексельберга — нет, хотят трясти нищих учителей, бедных рабочих. И это на фоне естественным образом проявившегося недовольства по поводу уничтожения Грудинина, хотя он просто явился катализатором, на фоне череды скандалов, арестов, которые идут по всей стране, членов ЕР — губернаторов и высшего руководства. Очевидный внутренний конфликт между ЕР и администрацией президента, между Кириенко и Володиным совпал с тем, что, как и всегда в России, государство слабеет. «Волки от испуга кушают друг друга», они пожирают друг друга. Точно так же было с Романовской империей. Постоянно воспроизводится один и тот же сюжет: наверху Царское село конфликтует с московским капиталом, с Петербургом… Как известно, даже террористическую организацию, даже боевую организацию эсеров тогда курировали два жандармских управления, организуя взаимные покушения на высших чиновников. Вот эта игра заканчивается.

Я не говорю о пробуждении народа, пробуждения еще нет, люди живут в полутьме, во сне. Но на фоне этого есть еще одна тема, особенно актуальная для Татарстана, для национальных республик. Параллельно с пенсионной реформой стали продвигать закон о языках, который внезапно вызвал ожесточенное сопротивление, культурное, политическое. Причем впервые национальная элита негласно блокировалась с интеллигенцией и оппозицией, поддерживала их. Понимая, что речь идет не просто о языке — это вопрос общеполитического, культурного и социального наступления на права огромного количества людей — как находящихся внизу, на нижних стратах общества, так и тех, которые контролируют капитал, брендируя его татарским, башкирским, чеченским… Я думаю, что власть в целом по каким-то причинам, которые мы, может, сегодня обсудим, попытаемся понять, сама стала разрушать ту систему, которую создала. Вопрос: почему власть это стала делать? Потому что стратегии развития полностью отсутствует. Крупный капитал, который де-факто является хозяином России, де-факто крупный международный капитал, исчерпал пиар-концепции, которые можно было продавать населению для создания у него иллюзии, что находящиеся внизу и наверху — это одно целое. Результатом этого лета, этой осени является ясное понимание, что мы и они — это совершенно разные страты, два совершенно разных народа. А это та ситуация, которая привела к 1917 году.

— Все происходит на фоне санкций, давления Запада…

Максим Шевченко: Я считаю, что давление Запада — это абсолютная мистификация, никакого давления Запада по большому счету нет. Давление Запада идет на узкую группу людей при абсолютно лояльном отношении Запада к части российской элиты. Знаете, миллиардера Фридмана никто не трогает. Он и на Украине работает, и здесь работает, где ему угодно, там и работает. А часть элиты как-то придушивают и давят.

— Только часть все-таки?

Максим Шевченко: Это как бы хозяева и старшие партнеры пытаются младших партнеров прижать к ногтю и каким-то образом привести в некоторое состояние контроля. Текущим летом мы поняли, что наша страна — это просто оккупированная, колониальная система, задача которой — уничтожение национального самосознания всех народов, всех видов социального, политического, культурного сопротивления и превращение территории бывшей РСФСР просто в сырьевой придаток мировой экономики, западной, китайской, какой угодно. И это крайне важно. Я думаю, что результаты сентябрьских выборов — первые глухие, инстинктивные, рефлекторные, но признаки пробуждения хоть в какой-то мере национального самосознания.

«КАК СФОРМИРОВАТЬ ТО, ЧТО НАЗЫВАЮТ МЕТАФОРИЧНО «РУССКОЙ МЕЧТОЙ», — ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ БУДУЩЕГО?»

— Хорошо, спасибо. Андрей Римович, вам слово.

Андрей Тузиков: Вопрос «Что происходит?» настолько многомерный, что легче легкого уйти в какие-то политические дебри. Я бы так сказал, что происходит усложнение жизни огромной массы населения. В частности, идет сокращение ставок в вузах, идет сокращение штатов в различных других бюджетных организациях. С точки зрения малого бизнеса мы видим проблемы доступности кредитных ресурсов, нехватки оборотного капитала. Много чего происходит, в зависимости от того фокуса зрения, который мы хотим сосредоточить на той или иной стороне социально-экономической жизни. Насколько я понимаю, больше всего интересует то, что мы называем политикой. Скорее даже речь идет о неких ощущениях, о восприятии того, что называют политикой. Я бы одним предложением охарактеризовал эти ощущения, а именно: происходит возвращение публичной политики. Мы долгое время не обращали внимания на то, что политика существует не только в подковерном варианте, но и в публичном пространстве — как состязание различных проектов, как обозначение каких-то животрепещущих проблем и предложение рецептов, как с этими проблемами справляться. Естественно, эти предложения рецептов связаны как с какими-то личностями тех, кто играет в политику, так и с различными партийными машинами, которые являются такими коллективными субъектами этой публичной политики. Почему я на этом хочу заострить внимание? Дело в том, что, на мой взгляд, в начале нулевых был заключен своеобразный социальный контракт. Примерно так: с одной стороны, постоянное улучшение социально-экономического положения технократическими средствами было обязательством того, что мы называем властью, с другой стороны, этот пакт был молчаливо подписан так называемыми народными массами таким образом, что мы не лезем в политику публичную. Да, мы можем поднимать вопросы, связанные с плохим ремонтом дорог, с недостатками долевого строительства, — ради бога, но не выше.

— Здесь присутствующие, думаю, не подписывали такого контракта…

Андрей Тузиков: Это ничего не значит. Дело в том, что политическая тусовка, назовем ее так, и некое молчаливое большинство — это разные вещи. Политическая тусовка живет своей жизнью, у нее профессиональная черта — рассуждать о политике, а публичная политика — это когда требуется мобилизация голосов или явной поддержки тех или иных позиций, которые озвучиваются в СМИ, причем желательно в том числе и в официальных, не только в соцсетях, где, так сказать, всегда винегрет мнений, в том числе и фейковых. Эта публичная политика вернулась. Кто постарше, помнит ее в 90-е годы. На мой взгляд, тут никакой сенсационности-то нет. Мне говорят: это надо же, какая революция произошла, где-то там кандидат от КПРФ попал в губернаторы! И что? В 90-е годы у нас был целый «красный пояс», были губернаторы от КПРФ, большинство в Госдуме было от КПРФ в 90-е годы. Если я не ошибаюсь, по-моему, в 1997 году Борис Николаевич даже заготовил указ о роспуске Госдумы, потому что его не устраивало, что она целиком контролируется КПРФ. То есть произошла некая реинкарнация публичной политики. Хорошо это или плохо — отдельный вопрос, зависит от точки отсчета, которая здесь применяется. Максим Леонардович очень эмоционально и правильно озвучил зону рискованности, что нарушается некий консенсус или то, что я назвал социальным контрактом. То есть появляется интерес к политике как к инструменту решения вопросов повседневной повестки дня. До этого она молчаливо отдавалась технократам. Пришел условный Сидоров, не справился — значит, поставят условного Хабибуллина, который удачно сумеет распорядиться ресурсами, и дорога Казань – Челны окажется отремонтированной. Все прекрасно.

Но сегодня мы видим, что нет — возникает кризис технократизма, потому что в повестку дня начинают вбрасываться вопросы более, назовем так, общего, системного характера, целеполагания. Опять в ходу фраза, которую приписывают Сенеке, что для корабля, который не знает, в какую гавань ему идти, ни один ветер не будет попутным.

— И куда же мы плывем?

Андрей Тузиков: Это как раз вопрос целеполагания, большая проектная идея, которая становится востребованной. Я здесь представляю Изборский клуб. Прошлое наше заседание было посвящено проблеме того, как сформировать эту целеполагательную повестку дня или то, что называют метафорично «русской мечтой», то есть привлекательный образ будущего, в котором бы основные массы населения, основные слои увидели для себя какую-то привлекательную перспективу. Я всегда считал, что успех того, что называлось расширенным строительством социализма в СССР в 30-е годы, при Сталине, базировался не только на страхе перед НКВД и на уникальных свойствах Иосифа Виссарионовича как политика, но и на том, что был выдан привлекательный для многих проект будущего. В нем даже для тех, кто назывался социальными низами, предполагалась возможность каких-то социальных лифтов, которые увязывались в контекст развития страны. И постоянно демонстрировалось приближение к этой цели: вот 100 заводов построили, вот авиация появилась, вот ДнепроГЭС возвели — это вехи на пути к светлому будущему. Сейчас, мне кажется, в этом есть определенный дефицит. Все нулевые прошли у нас под флагом так называемого консьюмеризма, идеологии потребительства: скажи мне, где и что ты покупаешь, и я скажу тебе, кто ты. У людей возникало ощущение, что количество потребляемых товаров и услуг должно с каждым годом увеличиваться. Как только ветры социально-экономических кризисов стали несколько влиять на объем потребляемых товаров и услуг в негативную сторону, недовольство людей резко возросло, потому что они себя почувствовали как бы обманутыми в этом смысле: обещали много и каждый год, а оказалось меньше и далеко не каждый год. Это очень серьезная проблема. Подытоживая, я хотел бы сказать, что ни в коем случае России нельзя, поминая февраль 1917 года, рассматривать те события как успех — это был срыв в обвал государственности. А обвал государственности и гражданская война, на мой взгляд, не тот образ будущего, который сегодня желателен.

— Наверное, в 1917-м это стало закономерным итогом общественных процессов, которые тогда шли.

Андрей Тузиков: Знаете, закономерность в истории — это не те же закономерности, что в физике. Тут иное понимание объективности.

— Мы с Максимом Леонардовичем обсуждали книгу Сергея Кара-Мурзы «Гражданская война в России»…

Андрей Тузиков: Он химик по образованию!

— Но не только. Он выдающийся политолог, написавший блестящие работы.

Андрей Тузиков: Я понимаю. Но менталитет химика довлеет, толкает на поиск объективных закономерностей, которые можно в виде формулы вывести. Но в истории, в общественных процессах формул, однозначно применимых к любой стране, к любому народу, не существует.

— Хорошо, ваша позиция понятна, что в принципе все в целом нормально.

Андрей Тузиков: Я не сказал, что все нормально. Я говорил о том, что происходит, а сегодня происходит возврат публичной политики на фоне кризиса ожиданий. А кризис ожиданий всегда чреват революционными настроениями.

— Это даже очень позитивная оценка ситуации, например, лично для меня.

«НА ПРОТЯЖЕНИИ МНОГИХ ЛЕТ ШЛО СОКРАЩЕНИЕ КОМПЕТЕНЦИИ РЕГИОНОВ И УСИЛЕНИЕ ЖЕЛЕЗНОЙ ИЕРАРХИЧЕСКОЙ ДИСЦИПЛИНЫ»

— Мидхат Хабибович, профессор Казанского университета. Пожалуйста, ваша оценка ситуации, происходящих событий. Вам не кажется, что система поплыла?

Мидхат Фарукшин: Мне не кажется, что она поплыла. Система еще достаточно прочна. Какую-то слабость она проявила. Провалы на выборах губернаторских и в законодательные органы некоторых субъектов Федерации показали, что народ недоволен. Но я не думаю, что он сейчас настолько организован, что может предпринять какие-то действия. Думаю, осознания того, что надо менять систему, у народа все-таки нет. Мне кажется, в ближайшее время, конечно, будут предприняты властью какие-то усилия для того, чтобы укрепиться. Какие-то, может, частичные изменения будут вноситься в политические институты. Возможно, что-то поменяется в пропаганде, потому что она стала слишком, я бы сказал, примитивной. Однако вся система в этом смысле останется. Ожидать, что в ближайшей перспективе будут какие-то кардинальные изменения в обществе, сейчас не стоит. Основная масса народа молчит и будет молчать.

— Пенсионную реформу как вы оцениваете?

Мидхат Фарукшин: Все успокоится. Ну были протестные выступления, но не было массовых протестных выступлений, как, допустим, в период монетизации льгот. И дальше не будет. Народ успокоится.

— Соцопрос «БИЗНЕС Online» показал, что в Казани, например, 85 процентов населения против пенсионной реформы. Максим Леонардович не случайно сказал, что власть потеряла контроль над сознанием населения.

Максим Шевченко: Дело в том, что люди не понимают сути пенсионной реформы, но осознают на уровне ощущений, что о них вытерли ноги.

Мидхат Фарукшин: Вот именно, что на уровне ощущений…

Максим Шевченко: Первое — Грудинин, второе — пенсионная реформа, третье — национальный вопрос. Главный вопрос: почему это произошло так? Это задумка какой-то части властей или просто их оборзение, когда уже все равно, что делать?

Мидхат Фарукшин: Большинство молчит, народ не организован. Я не вижу сил, которые могли бы его организовать. В моем представлении, каких-то кардинальных изменений сейчас власть не будет предпринимать, будут какие-то точечные изменения. У меня возник вопрос… Причина отставки глав субъектов Федерации у каждого индивидуальная. Нельзя, допустим, считать, что причина отставки Хамитова в Башкортостане такая же, как и Ждановой в Забайкалье. Отсюда вопрос: есть ли общая причина? И она имеется. В связи с этим у меня еще есть другой вопрос: новые лица, которые приходят сейчас к власти в ряде регионов, смогут изменить ситуацию, придать динамизм территориям, на которых они властвуют? Я думаю, что они ничего кардинального не смогут сделать. Во-первых, я не согласен, что у нас открытое публичное пространство... наоборот, оно зачищенное. На нем есть лишь один игрок — центральная власть. Даже руководители регионов перестали быть политиками, а превратились в технократов, и то не всегда удачных. Народ же по большому счету в политике не участвует. Он отчужден от власти, как и власть от него. Во-вторых, на протяжении многих лет шло сокращение компетенции регионов и, наоборот, усиление железной иерархической дисциплины, единодержавия. В-третьих, безденежье регионов не позволяет осуществлять значимые проекты. В-четвертых, я бы все-таки не принижал значение санкций. Здесь я, пожалуй, соглашусь с не последним политическим деятелем Кудриным, который сказал, что планируемый Путиным прорыв не состоится, если не будут сняты санкции, что критерием успешности внешней политики должно быть улучшение отношений с другими странами и снижение санкционного режима.

«РОССИЙСКИЙ НАРОД КРИЗИС ПЕРЕЖИВАЕТ ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛО, ЧЕРЕЗ БУНТ, ЧЕРЕЗ ВЫБРОС НЕГАТИВНОЙ ЭНЕРГИИ»

— Слово Руслану Айсину…

Руслан Айсин: Я думаю, что состоялся некий серьезный надлом общественный. Это социологи фиксируют. После пенсионной реформы в сознании людей произошел сдвиг колоссальный. Мы видим, что рейтинги доверия власти стремительно падают, каждый месяц новые нижние точки преодолеваются. Это первое. Второе, что очень важно: холодильник стал побеждать телевизор — рейтинг доверия к телевизору также падает. Когда говорят, что нет достаточных сил, которые могут структурировать протест, я с этим не совсем согласен, потому что есть такое понятие, как нетократия, власть сетей. Это не только интернет-сеть, это и сети сообществ, гражданских коллективов и так далее. То, что активно использует, например, тот же Навальный. Такая известная западная технология, и она достаточно действенная. То есть люди понимают, что вертикали можно противопоставить горизонталь. Как бы стрела вертикальная ни била, горизонталь всегда будет проминаться и все равно выпрямляться. Это тоже отчетливо видно на основе анализа действий городской молодежи, это мы видим в национальных республиках, где есть потенциал у национальных элит и у национальной гражданской общественности, — возьмем Ингушетию, Татарстан. Мы это видели, когда люди самого молодого поколения организовываются стихийно, решают проблемы и рассыпаются — так называемая скифская тактика ведения войны. Это тоже нельзя скидывать со счетов, потому что мы все до сих пор рассуждаем в таких модерновых концептах: вот сила, а должна быть контрсила мощная. Но это необязательно.

И еще один момент надо учитывать — внутриэлитные конфликты, которые на самом деле подтачивают очень серьезно фундамент власти. То есть не давление снизу идет, а внутри самой элиты происходят очень серьезные подвижки — аресты ведущих политических и экономических субъектов, «губернаторский листопад», дискредитация власти… Хорошо, мы меняем технократов. Но тогда встает вопрос: технократ, условно говоря, против политика…

— Хамитов, кстати, и был технократом.

Руслан Айсин: Да, номенклатурщики и технократы — одно и то же. У технократа окно возможностей меньше, потому что политик, как бы он ни действовал, мобилизует волю и действует в кризисной ситуации, ошибки совершает, но действует. Технократ так действовать не может, он сужает свой маневр. Таким образом, эффективность вертикали падает уже на этом уровне, потому что технократ — это человек, который действует в условиях заданного алгоритма, а кризис — это незаданный алгоритм, поэтому идет массовая смена губернаторского корпуса, что еще более, на мой взгляд, утяжеляет ситуацию и вообще загоняет ее в тупик. Посмотрим простую статистику. Сегодня наткнулся, читая одну книгу, что Сибирь дает 76–78 процентов всех налоговых отчислений, а проживает там менее 20 процентов населения. Идет мощный отток капитала — в этом году, еще не закончившемся, он впервые превысил 55 миллиардов долларов. То есть мы видим дисбаланс на всех уровнях: и власти, и общественного бытия, и экономического бытия. К чему это может привести? Когда ситуация на всех уровнях приходит в разнос, то так или иначе, выражаясь вашей терминологией, система начинает плыть. Этого не видно, все вроде на местах: Кириенко сидит, Володин вещает… Но…

— Турбулентное состояние.

Руслан Айсин: Но происходит турбулентность — ее не все могут почувствовать, но она есть. Бесспорно, и пенсионная реформа, и реформа системы ЖКХ, и повышение ставки налоговой, НДС, бензин — это все дает эффект домино. Анализировать все это, я согласен с Андреем Римовичем, очень тяжело, потому что это многокомплексный аспект. Но видно, что что-то сдвинулось очень серьезно. На этом фоне, я думаю, Зорькин выступил не зря: давайте мы сейчас укрепим данный фундамент, сплотимся. Но, когда фундамент подгнивший, что его укреплять? Понятно, что власть, чтобы менять что-то кардинально, должна идти на кардинальные меры. Но там сейчас сидят люди, которые по 20–30 лет у власти, естественно, они к этому психологически просто не способны, даже если понимают. Никто не пойдет менять что-то, когда сидит в достаточно уютном кресле, поэтому, думаю, ситуация будет ухудшаться. К сожалению, не только с социально-экономической точки зрения, но и в целом будет активное негативное воздействие психологического фактора. Наш российский народ кризис переживает очень тяжело, через бунт, через выброс негативной энергии — от этого никуда не денешься. Отсюда и рост преступности, закоренелых конфликтов, которые были по периметру РФ: Ингушетия, Чечня, Кабардино-Балкария, Осетия. Мы не можем спрогнозировать другие разломы конфликтов, которые существуют. Поэтому, думаю, «губернаторский листопад» — это просто попытка центральной власти глобальную проблему решить через оштукатуривание падающей стены. Вроде внешне все выглядит красиво, но фундамент это уже не спасает.

«ВЫ НАМ В КОРЫТО ПОДКИДЫВАЕТЕ ПОНЕМНОЖКУ, А МЫ БУДЕМ ТЕРПЕТЬ ТО, ЧТО ВЫ НАСИЛУЕТЕ СТРАНУ, ЕЕ РЕСУРСЫ»

— Рустам Султанович, вам слово. Наш известный экономист, разработчик республиканских программ в 90-е годы, социальный философ. Ваша оценка текущей ситуации. Не чувствуется ли какого-то абсурда, когда смотришь на выступления Золотова, допустим, или на этих двух агентов — Руслана Боширова и Александра Петрова, которые добавляют какое-то кафкианское ощущение в этой жизни? Может, они даже лучшие индикаторы, чем повышение НДС?

Рустам Курчаков: Здесь много таких знаков, потому что, когда идет перелом (он скрыт пока), в атмосферу выбрасываются знаки перемен. Кто-то на днях в «Фейсбуке» обратил внимание на эти гоголевские персонажи, на удвоение фамилий: Мамаев, Кокорин... по схеме: Чичиков, Бобчинский-Добчинский, Акакий Акакиевич… До конца умом такие вещи не понять, это ловят через ощущения, интуицию. Вот вы задали вопрос про ощущения. Я выслушал коллег, и у меня сложилось такое впечатление: зачем эту тему вынесли, подумаешь… Сейчас СМИ пишут больше про Кокорина с Мамаевым, чем про выборы. Только какое-то чутье и проницательность могли предложить такую тему, это комплимент в адрес организаторов (смеется).

— Еще не было Кокорина и Мамаева, когда мы замыслили этот круглый стол.

Рустам Курчаков: Ну и сейчас бы вы не поменяли тему. Что-то тут есть, но выразить это мы пока не можем.

— Ощущение перелома осенью началось, поэтому мы решили собрать умы и посоветоваться.

Рустам Курчаков: Социальный организм сложный, поэтому перелом не один, их несколько. Я попробую позже три перелома обозначить. Пока на уровне ощущений… Строго говоря, вообще ничего не случилось. Это на уровне песенки — «Переворот случился в городе Каховке». Жителям Каховки это интересно. А так… Ничего же принципиально нового нет.

— Рейтинги власти посыпались! Извините, но за год у Путина минус 21 процент в Казани — это огромная цифра.

Рустам Курчаков: У Путина докрымский рейтинг. Это мы проходили. Ничего не случилось — просто вернулись в 2012–2013 год. Если по существу брать, выборы… А что такое выборы в нашей политической системе? Это шайтанские игры с властью, в которые втягиваются социально озабоченные люди, социально озабоченное меньшинство, потому что молчаливое большинство в этом не участвует. Да, делает вид, но не участвует.

— Как в Дагестане — не ходят на выборы…

Рустам Курчаков: Что касается Дагестана и других национальных республик — там другое, к выборам пока отношения не имеет. Это скорее реакция на то, что усиление централизации подавляет остатки федерализма, с этим вертикаль еще столкнется позже. Насколько я могу судить по тому, что за Уралом, в национальных республиках, где у меня есть друзья, там даже по языковой проблеме гораздо больше шума, чем в Татарстане. В РТ поворчали, кое-что осознали — и, слава богу, пошло низовое культурное движение. То есть люди, невзирая на оппортунизм начальства, установленные сверху регламенты образования и все прочее, потянулись к родному языку. Но не буду отвлекаться…

Поскольку в шайтанские игры с властью втягивается вольно-невольно социально озабоченное меньшинство, там действительно что-то происходит, но для большинства — ничего абсолютно нового. Что касается народа в целом, подвижки какие-то пошли, пока на уровне массового сознания, что и отразилось в рейтингах. Но не будем их переоценивать: внутренний протест, с которым мы живем уже четверть века, не всегда переходит в протестные акции. Вы же знаете, народ наш отягощен тяжелой кармой... как народ, предавший свою Родину — СССР — и тот образ жизни, по которому сейчас ностальгируют. Причем ни осознания этого, ни покаяния — не в религиозном, а в позитивном смысле — пока не произошло. А в нулевые годы на волне роста нефтяных цен народ втянулся в мелкобуржуазное потребительство. И, как здесь правильно говорили, на этой основе образовалась временная смычка власти и общества. Но, когда говорят «социальный договор», «социальный контракт», это просто благозвучное название для того похабного союза потребителя с властью, который образовался у нас в начале нулевых. Да, вы нам в корыто подкидываете понемножку, а мы будем терпеть то, что вы насилуете страну, ее ресурсы. Это осознание не пришло еще. Оно идет каким-то кривым путем через протесты по всяким мелочам. Это как в Китае: говорят, там полстраны постоянно бунтует против власти, но поскольку это раздроблено по регионам, то не выходит за местные рамки. И ничего, Китай стоит, как и Китайская стена.

Конкретно по регионам. Я же не политолог, я просто читаю и слушаю людей, которым доверяю. В отличие от Максима Леонардовича я же не участвую непосредственно в процессе, в стороне стою уже 25 лет. Рашид Замирович знает, у меня за 25 лет накопились избирательные бюллетени — музей можно организовать. И люди из молчаливого, но думающего большинства знают, что эта позиция, то есть невовлеченность в поток социально озабоченных, политически озадаченных и ангажированных, позволяет видеть всю систему в целом, поэтому не строить иллюзий и не поддаваться на провокации.

Что касается системы… По итогам первого тура видно, что катастрофа действительно произошла в Приморском крае. Почему? Потому что весь мир, вся глобальная экономика, да и политика поворачиваются на Восток, в сторону Тихоокеанского региона. На уровне президента делаются стратегические программы, выделяются огромные инвестиции, владивостокский форум, приехали пять глав государств и так далее. Это не в первый раз, вертикаль упорно гонит волну в ту сторону. А там, получается, регионом руководить-то некому, там, оказывается, раздрай полный! Вот в «БИЗНЕС Online» был на эту тему материал Чадаева, пожалуй, лучший по анализу выборов, ему за это премию можно дать, но никто, конечно, не даст.

— А, политолог Алексей Чадаев, статья «Хватит уже технократов и эффективных управленцев!».

Рустам Курчаков: Да, но оригинальное название точнее. Он там показал три разрыва в существующей системе управления, совершенно нетерпимых. На примере Приморского края это очень хорошо видно. В других регионах не так сильно, но они тоже есть. На Дальнем Востоке это проявилось, и если это перелом, то как бы Дальневосточная республика потом не отвалилась от РФ. Другой пример — Владимирская область, где губернатором была Светлана Орлова, которая 8 октября проиграла во втором туре кандидату ЛДПР Владимиру Сипягину…

— В сакральном месте российской государственности, да?

Рустам Курчаков: Покров на Нерли — это вообще жемчужина, обозначающая «место силы». И не только для православных. А владимирские храмы, говорят, построены из белого камня из Великих Булгар… Ну казалось бы — проиграла и проиграла, наплевать и забыть… Но, во-первых, победивший на выборах Сипягин сразу же оказывается в плену местной партии власти, причем не факт, что выберется. А главное — надо видеть корешки и грядки, на которых выросла экс-губернатор Орлова, она же лет 10 сидела в вице-спикерах Совета Федерации — вот о чем надо говорить. И тут действительно выборы обнажили что-то очень нехорошее, на уровне гоголевского Вия… Эти трещины как будто никто не видит, они никого не волнуют. Я тут больше с Мидхатом Хабибовичем соглашусь…

— Что народ безмолвствует — как у Пушкина?

Рустам Курчаков: Да. И правильно делает!

Максим Шевченко: Народ всегда безмолвствует до момента крушения. Не было ситуации, кроме пугачевщины, когда народ не молчал…

— Всегда 3–5 процентов активных, не больше.

Максим Шевченко: В Гражданскую войну участвовали во всех белых, красных, зеленых, черных армиях около 2 миллионов человек. Остальные 138 миллионов сидели тихо, от тифа умирали, как доктор Живаго, ждали, кто город займет.

Андрей Тузиков: Еще служили удобрением, что называется, для построения новых отношений. Белые пришли — грабят, красные — тоже. Незавидная была доля тех крестьянских хозяйств, через которые прокатывались эти волны.

Максим Шевченко: Гражданская война была для крестьян очень выгодна. Это проанализировали тщательно, потому что в Гражданскую войну все армии так или иначе базировались не на экспроприации, а на выстраивании отношений с крестьянами, тем более что деревня вооружилась. Есть очень интересные исследования на эту тему, как бы «деревня в Гражданскую войну». Деревня вооружилась и фактически выступила третьей силой, которая стала субъектом экономического пространства. Красные и белые должны были кормиться, где-то силой, но в целом нет. Поэтому крестьяне — это как раз единственный слой, который к 1921 году вышел из Гражданской войны, несмотря на все восстания, сильно улучшив свое положение по отношению к 1916, 1913 году.

Рустам Курчаков: В связи с тем, что коллеги здесь добавили, ясно видно, что нынешняя политика, нынешние выборы не вышли за рамки того, как эффективно, по-маркетинговому побороться за это молчаливое «тупое» большинство. А это разве политика? Это как раз игры и «разговоры в пользу бедных».

«ПО ОПРОСАМ У ГРУДИНИНА БЫЛО 34 ПРОЦЕНТА — ЭТО ОЧЕНЬ МНОГО. ЭТО ВЫЗВАЛО В КРЕМЛЕ ПАНИКУ»

— Передаю слово еще одному нашему спикеру: Фарид Шайхуллович Насыбуллин — ученый из ИСГЗ и с опытом практического бизнеса.

Фарид Насыбуллин: Здесь две диаметрально противоположные точки зрения были высказаны. Максимом Леонардовичем — такая пессимистическая, Мидхатом Хабибовичем — ничего страшного, все в норме. Я думаю, истина, как всегда, где-то посередине. Переоценивать, конечно, нельзя нынешнюю ситуацию. С другой стороны, недооценивать тоже нельзя, протестное настроение действительно существует. Даже недавний опрос «Левада-Центра» показал, что если год назад только 47 процентов нашего населения жаждали перемен, то сейчас — 57 процентов. «Левада», конечно, иностранный агент, но тем не менее… Только оговорочку надо сделать, а так они работали и работают в целом неплохо, старались давать объективные данные. «Левада-Центр» не участвовал непосредственно в выборном пиаре, запретили. Поэтому наши ВЦИОМ и ФОМ давали весьма приблизительно, мягко говоря, данные о явке, итогах голосования… Сейчас уже есть неофициальные данные по процентам, кто сколько набрал.

Так что не стоит недооценивать нынешнюю сложную ситуацию. В сознании наших граждан, даже обеспеченных и деловых людей, тревога присутствует — такого не было, а сейчас есть. В России с 2013 года экономика стагнирует, доходы падали, они и сейчас падают, но, поскольку Росстат на данной момент под Орешкина перешел, даже Путину такие данные подсунули, что на 7 процентов зарплаты выросли. Откуда они могли такое взять? В сетях полно возмущенных комментариев. Странно то, что эту инфу выдал ЦБ, а не Росстат, который, кстати, зафиксировал в октябре очередное падение номинальных и реальных доходов населения. За 5 лет рубль девальвировался более чем в два с лишним раза. И теперь нужно лет 15 такими темпами, чтоб достигнуть хотя бы уровня жизни 2013 года. Тем более что правительство в планах видит повышение реальных доходов до 2021 года на уровне 1–2 процента. А это значит никакого прорыва, жизнь в нищете большинству граждан страны гарантирована. Это огромный протестный потенциал, а впереди важные выборы в Госдуму и в ряде регионов, в том числе в Татарстане, где выборы в Госсовет и президента. Что самое смешное, от беспрецедентного роста цен на нефть и подешевевшего рубля бюджет и счета ряда компаний буквально распухли от наплыва денег. Даже возник профицит текущего счета платежного баланса страны, а у бизнеса Белоусов увидел незаработанные деньги, но народу ничего с барского стола не перепало и не перепадет. Более того, повышение НДС, цен на бензин, тарифов ЖКХ и все новые налоги грозят окончательно погрузить народ в отчаяние.

Вот Мидхат Хабибович говорит, что нет такой силы, которая могла бы оседлать протест. Есть такая сила: коллективный Запад и организации, те же «наши» вражеские голоса вроде «Эха Москвы», многочисленные НКО и огромный пул русофобов, засевших в том числе во властных кабинетах.… Что касается выборов, которые прошли в сентябре, они показали, что народ недоволен. Даже в тех регионах, где ЕР победила, сработала внедренная позорная схема: основной кандидат и технический, подбирают таких удобных кандидатов, с которыми выборная конкуренция превращена в фарс.

— В четырех регионах, где ЕР проиграла, тоже были технические кандидаты, но почему-то прорвало…

Фарид Насыбуллин: Да, Сипягин, Владимирская область, например, анекдот вообще. Говорят, что он даже не хотел выигрывать. Делал все, чтобы проиграть Орловой, но победил. А Шорт от ЕР в Хабаровском крае проиграл Фургалу от ЛДПР, которого Жириновский сразу даже не вспомнил.

Максим Шевченко: Сипягин обзывал наблюдателей в ходе выборного процесса…

Фарид Насыбуллин: Когда у народа спрашивали, я читал стенограмму опроса, люди говорили: любого, кого угодно, кроме Орловой. Она, кстати, каким образом продвинулась? Ее в Госдуме называли хлопальщицей: Путин еще не успеет закончить речь, она уже хлопает. И еще у нас одна такая дама есть — не буду называть фамилию. Она в каждом предложении «Наш президент…», «Уважаемый…».

Мидхат Фарукшин: Ирина Яровая.

Фарид Насыбуллин: Это к тому, как у нас губернаторские кадры подбираются. Посмотрите, чуть ли не 27 новых назначенцев — варяги. И даже там, где были новые главы регионов, те, у которых вроде бы все возможности были проявить себя, явка составила 25–27 процентов избирателей. А ведь это уже новое поколение глав. Это о чем говорит? О том, что кадровая политика Кремля осталась прежней: то однокурсник Медведева, то с Путиным служил в КГБ, то его охранник. Ну что это такое?

Мидхат Фарукшин: Или в секции по дзюдо с ним занимался.

Фарид Насыбуллин Фарид Насыбуллин: «Повышение НДС, цен на бензин, тарифов ЖКХ и все новые налоги грозят окончательно погрузить народ в отчаяние»

Фарид Насыбуллин: Да-да. Вот это подбор кадров. Отсюда такой катастрофический результат. Эти четыре региона — Владивосток, Приморский край, Хабаровский край и Хакасия — оказались слабым звеном. Даже все новейшие предвыборные технологии и солидный десант из администрации президента не помогли. Народ прокатил провластных кандидатов. В Хакасии, кстати, губернатор тоже чем проявился? Он друг Шойгу или, так сказать, его протеже, организовывал в тундре отдых Путина и Шойгу. А вся республика в долгах, введено прямое финансовое управление из Москвы. И тоже пролетел на выборах. Два слова о пенсионной реформе. Максим Леонардович, вот вы говорите, что пенсионная реформа проводится по настоянию международного валютного фонда…

Максим Шевченко: Я думаю, это государственная тайна номер один!

Фарид Насыбуллин: Думаю, никакой тайны нет. Здесь просто заблуждения, ошибка про международный валютный фонд, Всемирный банк и так далее. Вы правильно привели слова американца Джона Перкинса, написавшего «Исповедь экономического убийцы». Но Россия ничего не должна Западу, мы не нуждаемся в кредитах МВФ. Когда мы бы сейчас, как Украина, полностью подсели на иглу международного валютного фонда, тогда действительно полностью вынуждены были бы по указанию МВФ проводить пенсионную и другие реформы, как в 90-х. Просто сейчас у нас тупик, экономический тупик, Максим Леонардович.

Максим Шевченко: Тут есть нюанс. Когда вы говорите, что Россия не нуждается, вы представляете, что есть какое-то государство Россия с какой-то экономикой, которая опирается на какие-то социальные запросы разных слоев. Но на самом деле нет никакого государства, это мистификация. В частности, современный кризис — это на самом деле ветер, который стал эту иллюзию рассеивать, видите, как она заколебалась. Не государство, которое формальное закрыло долги, а олигархия в МВФ перекредитовывается: Абрамович перекредитовывается, Вексельберг, Дерипаска…

Фарид Насыбуллин: Сейчас уже не перекредитовываются в связи с санкциями, вы знаете.

Максим Шевченко: Не знаю.

— То, что наши олигархи на подсосе сидят, — это да.

Фарид Насыбуллин: Даже в 2002 году, когда я занимался этим вопросом, была рекомендация международного валютного фонда, что России, чтобы быстро развиваться экономически, надо заниматься переработкой сырья. Но эту рекомендацию мы разве выполнили? Нет. То же самое и здесь. Они рекомендуют и не более, пока МВФ на нас не накинет долговую удавку. А пенсионная реформа… Это экономическая политика Гайдара привела к тому, что в 2013 году мы зашли в тупик. Закономерно в России сложился олигархический капитализм, а потом и политическая надстройка плавно перетекла к авторитарным методам правления. Это самое главное и самое печальное. Не было тогда ни санкций, ни Крыма, ничего такого не было, а экономика уже росла меньше 1 процента. Падение с 8 процентов в пиковый период. Потом мы практически начали падать. Санкций вообще могло бы не быть, если бы Россия в 90-е взяла другой вектор реформ — развитие действительно рыночной экономики и подлинного демократизма. Даже с Крымом.

— Но США и против Китая, который экономическим монстром стал, тем не менее применяют санкции…

Фарид Насыбуллин: Против Китая США используют другой инструмент — повышение пошлин, причем, главное, по другому поводу. А это две, как говорится, большие разницы. Вместе с тем даже в такой ситуации нужно, наоборот, отдать должное нашему правительству, что оно 10 лет как-то поддерживает на плаву экономическую стабильность. Но доходы и экономика не растут, это отражается на настроении народа, отсюда — итоги выборов… Я согласен с Максимом Леонардовичем насчет Грудинина. Есть на него запрос общества. Это запрос на перемены. Когда Грудинин стал кандидатом, то по всем опросам — и открытым, и закрытым — он, как кандидат от КПРФ, набирал больше 50 процентов! Опережал Путина почти везде.

— Не было таких опросов.

Максим Шевченко: Были. Я сам видел. Из-за чего власти и спохватились в январе. По опросам у Грудинина было 34 процента — это очень много. Это вызвало в Кремле панику. Затем началась травля.

Фарид Насыбуллин: Даже после того как закончили эту травлю, есть неофициальные данные, он набрал везде не меньше 20 процентов, хотя ВЦИОМ показывает 11 процентов. Другими словами, Грудинин — это символ перемен. Но его мало того что не пригласили в правительство, еще и всячески гнобят, стремясь окончательно отжать его бизнес, а значит, уничтожить любую надежду на перемены.

Продолжение следует.