Анатолий Собчак Анатолий Собчак Фото: ©Дмитрий Донской, РИА «Новости»

ОТЕЦ ПРАВОВОГО ГОСУДАРСТВА И БАБУШКА РУССКОГО ГЛАМУРА

Трагедия профессора Собчака — это трагедия человека, вынужденного ради спасения собственной жизни согласиться изменить тем принципам, ради которых он жил и которые сделал своим кредо. Это история про то, как к политику, который продвигал идеи правового государства для всех граждан, его враги применили закон в качестве выборочной, репрессивной меры. А спасение, организованное его лучшим и любимым учеником Путиным, состояло в том, чтобы преступить этот самый закон, сбежав из-под следствия за границу. Воспользовавшись для этого феодальной привилегией — связями в кругах высших руководителей страны и за рубежом. То есть опять же доступной лишь избранным возможностью быть выше закона.

Понятно, почему Нарусова в фильме говорит, что разговор с Собчаком по поводу отъезда был самым тяжелым за всю их совместную жизнь; и почему, смирившись с этим решением Путина и Нарусовой, Собчак был внутренне с ним категорически не согласен. И даже понятно, почему он так мало прожил после этого бегства — могу себе представить, как любая мысль об этом рушила его личность.

Ксения в фильме очень хочет быть и выглядеть как папина дочка. Но и в фильме, и в жизни остаётся дочкой скорее маминой — обычной советской тетки, которая искренне не понимает, «что такого» в том, чтобы, будучи в кругу сильных мира сего, покупать квартиры/яхты/платья и жить дорого-богато, если «средства позволяют». Нарусова образца начала 90-х — бабушка «русского гламура», всех этих татлер-фотосессий министерских жён и депутатских дочек; как сформулировано в фильме — «взятых в примы из кордебалета». Жизненная траектория самой Ксении — вертеться в роли своеобразной «принцессы» в путинской России среди тех, кто сумел подняться над законом, имея «крышу» от него как феодальную привилегию. И вечно воевать — под видом «режима» — с теми самыми следователями, которые пришли в 97-м арестовывать ее папу, которого арестовывать нельзя, потому что он вам не абы кто. «Свобода для свободных» (и «закон» для всех остальных) как политическое кредо.

ЗАКОН ДЛЯ ВСЕХ И ЗАКОН ДЛЯ ИЗБРАННЫХ

Гораздо интереснее с Путиным. Пара Собчак-Путин в чем-то похожа на пару Ленин-Сталин — юрист-основоположник и профессиональный нарушитель закона в роли любимого ученика. Разница между Сталиным и Путиным в том, что Сталин вырос из уголовника, а Путин — из шпиона. Во втором случае допустимые рамки нарушения законов страны пребывания определяются внутренними правилами корпорации и инструкциями центра. Иначе говоря: вот есть закон, он «для всех», открыт, известен и т. д. Мы, разведчики, ставим себя выше него, для нас он не догма; но у нас есть собственный, внутренний закон, который тайна за семью печатями — и вот если ты ещё и его нарушил — тогда ты уже «настоящий» преступник.

Иначе говоря: это нормально, что существует какой-то круг особых людей, не соблюдающих «основной закон». Но для них есть свой отдельный, тайный закон, и своя отдельная механика наказания за преступления. И эта механика состоит по преимуществу в том, что к ним — в виде репрессии — применяют тот самый закон «для всех». Как, собственно, и было в деле ЮКОСа, и во множестве других случаев.

Но, разумеется, те, кто хочет, чтобы закон был публичным и единым для всех без исключения — наивные мечтатели. Потому что есть целый ряд видов деятельности — и публичная политика, кстати, к ним относится, — где буквальное применение «обычного» закона автоматически делает потенциальным преступником каждого, просто в силу профессии. Доказательством чему как раз и выступает история отца Ксении и учителя Владимира.

АНДРОПОВ-ТО ВЕДЬ ПРАВ…

Немного личного в постскриптуме. Нынешний уже более чем двухлетний опыт близкого знакомства с нашей российской машиной по производству законов имеет для меня побочный эффект. Я тоже становлюсь «правовым нигилистом». Видя, как и из чего законы делаются, как трактуются, как применяются, я перестаю понимать, как вообще возможно по ним жить. Даже наша Конституция 1993 года — весьма странная, противоречивая, отдающая в своей архитектуре безумием перестроечных «дискуссионных клубов» и «съездов», где такие вот божьи одуванчики вроде профессора Собчака спорили друг с другом о том, «как должно быть», ничего не зная о том, «как оно есть на самом деле».

Потому что — Андропов был прав и тогда, и сейчас — «мы не знаем страны, в которой живем». И покуда пребываем в этом незнании, любые написанные нами законы будут таковы, что применять их к реальной жизни можно разве что в порядке репрессии.

Алексей Чадаев, 18.11.2018