Евгений Минченко: «Медведев – это политический сын Путина, а Сечин – оруженосец»

Евгений Минченко: «На мой взгляд, 2020-й будет очень неспокойным и в мире, и в России. Кто-то считает, что РФ стала островком стабильности и у нас уже все нормально, а у них там все бурлит»Фото: Алексей Белкин

«НЕФОРМАЛЬНЫЙ АРЕОПАГ ВОКРУГ ПУТИНА ОСТАЕТСЯ ЗНАЧИМЫМ ИСТОЧНИКОМ ВЫРАБОТКИ И ПРИНЯТИЯ ВАЖНЫХ РЕШЕНИЙ»

— Евгений Николаевич, сначала подведем итоги 2019 года. Чем он запомнился, какие события и явления, на ваш взгляд, были самыми важными?

— 2019-й оказался годом перехода к большой турбулентности. На мой взгляд, 2020-й будет очень неспокойным и в мире, и в России. Кто-то считает, что РФ стала островком стабильности и у нас уже все нормально, а у них там все бурлит. Во Франции «желтые жилеты», в Ливане четверть населения выходит на улицы, в Чили громят метро... И только в России хоть и есть протесты, но небольшие. С одной стороны, это так, но с другой — антиистеблишные настроения никуда не делись. Нас ждут новые и новые волны в рамках большого антиистеблишного цунами.

То, что в 2019 году удалось более-менее спокойно провести губернаторские кампании, несомненно, заслуга политического блока администрации президента. Но это не значит, что надо почивать на лаврах и считать, что самые сложные проблемы решены и впереди нас ждет спокойствие. Это не так. Помимо успешных губернаторских кампаний, надо обратить внимание, например, на Усть-Илимск, где выборы мэра выиграла 30-летняя домохозяйка, нигде и никогда не работавшая, на Хабаровский край, где «Единая Россия» заняла только третье место по партийным спискам на выборах в Заксобрание.

Следует выделить еще несколько важных моментов 2019 года. Первое — сохранилось «Политбюро 2.0». Многие говорили, что в нем произойдут какие-то изменения. Да, в этом топе несколько обновился пул людей, но некритично, а модель осталась прежней. Неформальный ареопаг вокруг Владимира Путина остается значимым источником выработки и принятия важных решений. Второе — происходит серьезный передел ресурсов от кандидатов в члены «Политбюро» и членов ЦК в пользу членов «Политбюро», то есть консолидация разнообразных ресурсов: властного, административного, финансового, организационного, медийного и так далее.

Еще одна важная тенденция — экспансия федеральных групп влияния в регионы. Она продолжается с такими темами, как «мусорная» реформа, ЖКХ, строительство. Все новые виды бизнеса и поляны в регионах захватываются федеральными игроками. Они так же активно идут в ретейл, как это было с поглощением «Магнита».

Из интересного я бы отметил еще изменение структуры информационного потребления. Стремительно растет роль интернет-сервисов, причем не только социальных сетей, но и мессенджеров. Очень активно развиваются визуальные платформы, такие как YouTube, «Инстаграм». Это тоже очень серьезный вызов, потому что власть, на мой взгляд, пока не научилась работать с визуальным контентом. Его производство является: а) авторским; б) неофициозным, требует особого уровня искренности, а ее очень сложно имитировать. Эксперименты с поддержкой тех или иных провластных политиков или инициатив со стороны звезд «Инстаграма» оказались скорее неудачными. Когда между рекламой трусиков и косметики нам рассказывают о том, как прекрасен тот или иной региональный лидер, убедительность от подобного несколько снижается.

«Во Франции «желтые жилеты», в Ливане четверть населения выходит на улицы, в Чили громят метро... И только в России хоть и есть протесты, но небольшие» Фото: «БИЗНЕС Online»

«не надо думать, что вы все сделаете тяп-ляп и этоГО никто не заметит»

— В 2019 году было отмечено рекордное количество протестов по всей стране…

— Это не так.

— Но ведь было исследование, согласно которому по стране произошло около 1,5 тысячи протестов.

— Я видел это исследование. А вот, например, с точки зрения ЭИСИ (Экспертный институт социальных исследований — прим. ред.), а это ключевой кремлевский институт, наоборот, число протестов по сравнению с предыдущим годом снизилось в 2 раза. Эксперты ЭИСИ объясняют эту разницу тем, что исследование, на которые ссылаетесь вы, было сделано на основе медийной информации, а они ориентировались на официальные данные, которые фиксировали протестные акции.

— То есть о протестах просто стали больше писать, поэтому создалось ощущение, что их больше?

— Да, а реально их стало меньше. Я исследований на данную тему не проводил, но, по моему субъективному ощущению, уровень протестности в 2019-м оказался, несомненно, ниже, чем годом ранее, когда имелся такой мощный триггер, как изменение пенсионного законодательства, который охватывал всю страну. В 2019-м протесты были более локальные, точечные и разноплановые. Более того, где-то удавалось не доводить ситуацию до митингов. Это вопрос грамотной коммуникации. Могу привести пример. В Подмосковье, где я живу, нам удалось разрешить конфликтную ситуацию между жителями нескольких деревень и одним предприятием. Там были экологические претензии, но их удалось достаточно быстро снять за счет переговорного процесса, в который очень конструктивно вовлекли администрацию губернатора Московской области и администрацию Истринского района. В итоге предприятие решило проблему, конфликт был исчерпан в зародыше, никаких уличных акций не возникло. Только небольшой шум в социальных сетях.

— Но ведь бывают и обратные ситуация, когда действия региональных властей являются триггером протестов, которые порой приобретают федеральное значение, вынуждая вмешиваться администрацию президента. Тот же скандал со строительством храма в Екатеринбурге.

— Да, конечно. Там на первом этапе была провалена информационная работа, пришлось подключаться федералам. Выводы из этого такие: не надо думать, что вы все сделаете тяп-ляп и этого никто не заметит. Очень сложно сейчас что-то делать втихую, без общественного резонанса, поэтому одна из ключевых задач региональных властей — постоянный мониторинг рисков, анализ проблемных точек и разъяснительная работа, а если есть понимание, что какая-то ситуация может быть взрывоопасна, то ее надо заранее нейтрализовать.

Вот у нас была реальная история с экспертизой одного из проектов. Не могу назвать конкретно, так как это был закрытый заказ. Крупная компания собиралась строить объект, который приносил бы очень серьезные налоговые поступления в бюджет региона и муниципалитета, однако проект мог стать и источником протестов, так как новая строительная площадка, тем более большая, создает неудобства людям. Мы провели исследование и сказали заказчику, что возводить можно, но для этого нужна серьезная кампания для разъяснения жителям того, почему подобное необходимо. Также шла речь о том, что придется делать какие-то уступки в социальной сфере. Посчитали примерную цену вопроса. В итоге заказчики решили, учитывая набор рисков и потенциального дополнительного финансового обременения, построить объект в другом месте — менее людном. Да, они потратятся на логистику, но зато не придется вести информационную войну и выяснять отношения.

«Очень часто протесты становятся более осмысленными. Люди стараются не доводить ситуацию до противоправных действий и пытаются донести свою позицию. В этом большая заслуга социальных сетей» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ВЗРЫВООПАСНЫХ ТЕМ ДОСТАТОЧНО МНОГО: ЭКОЛОГИЯ, МУСОР, ТОЧЕЧНАЯ ЗАСТРОЙКА»

— И все-таки можно ли говорить о том, что в сознании людей происходят перемены и протесты стали качественно другими?

— Очень часто протесты становятся более осмысленными. Люди стараются не доводить ситуацию до противоправных действий и пытаются донести свою позицию. В этом большая заслуга социальных сетей, которые позволяют достаточно быстро демонстрировать высокий уровень поддержки той или иной идеи, привлекать внимание к проблематике и объяснять власти, что на это надо каким-то образом реагировать. Нередко возникают ситуации, когда главы регионов, или мэры, или депутаты быстро приезжают на проблемные площадки и разговаривают с людьми, потому что очень часто надо, чтобы с людьми просто поговорили.

— Между тем многие эксперты предсказывают (и вы тоже об этом говорили в интервью «БИЗНЕС Online»), что протесты продолжатся. Согласны ли вы с прогнозами, что на первый план выйдут не политические протесты, а те же экологические типа Шиеса?

— На самом деле взрывоопасных тем достаточно много: экология, мусор, хотя это та же самая экология, точечная застройка, социальные вопросы, сокращения.

— Кстати, в Татарстане недовольство строящимся МСЗ обретает реальные формы — вспомним декабрьский палаточный городок. Да и проблема Шиеса решена, но теперь могут возникнуть митинги в областях, куда решили вывозить московские отходы.

— Ну их же надо куда-то везти.

— Способна ли оппозиция грамотно разыграть эту карту?

— Уже разыгрывает.

— Что может сделать власть, чтобы не дать недовольству граждан снова разрастись до общероссийских масштабов?

— Нужна нормальная экспертиза этих проектов. Если они наносят реальный ущерб интересам людей, то не делать такие проекты. Необходимо более тщательно думать над экологической составляющей, логистикой, местами размещения. Это первое. Второе — надо работать с элитными рисками, потому что очень часто за протестными акциями стоят какие-то игроки. Нужна превентивная работа с группами, которые могут выступать спонсорами протестов. Также необходимо взаимодействовать с населением, местными активистами, экспертами. Без этого уже нельзя. И сегодня очень многие мои коллеги (политконсультанты) переквалифицируются в данную сферу и осуществляют сопровождение потенциально проблемных проектов с точки зрения общественного мнения.

— А как вы оцениваете итоги «московского дела»? Вы, например, писали, что речь Егора Жукова в суде — это заявка на политическую карьеру, однако символом свободы его признают только либералы. Консерваторы, напротив, считают, что парень настроен экстремистски. А у вас какая точка зрения?

— В 1968 году в Европе была волна студенческих протестов, очень многие в то время студенты – леваки-экстремисты потом были инкорпорированы в систему. Сегодня они входят в число столпов европейской политики абсолютно истеблишментных. Есть же известная поговорка: «Кто в юности не был революционером, у того нет сердца, а кто в зрелом возрасте не стал консерватором, у того нет мозгов». Сегодня у этих молодых энергичных ребят играют эмоции. Если говорить про Егора Жукова, то с точки зрения содержания я не в восторге от его речи в суде. Но вопрос не в том, каково содержание, а в том, на сколько оно откликается у определенной аудитории. Как у Пелевина. Выступает Чапаев. Не Василий Иванович из анекдотов, а специфический пелевинский Чапаев-буддист. Вот он говорит собравшимся солдатам: «И на это вам моя командирская зарука». Подходит Петька и спрашивает: «А что такое зарука?». «Я не знаю, — отвечает Чапаев, — им понравилось, у них и спроси, они расскажут». В этом смысле здесь тоже неважно, что говорил Жуков, значимо, что какая-то группа видит в нем если не героя, то как минимум перспективного политика. И это нормально. Если мы посмотрим на Грету Тунберг, то уровень ее осмысленности вызывает вопросы. Тем не менее она человек года в Time. У нас она была одним из претендентов на политическую премию РАСО «Гамбургский счет» в категории «Зарубежный политик года». И, кстати, чуть не выиграла. У нее небольшой отрыв от Трампа и Макрона.

«Идет серьезная конкуренция между силовыми кланами. Это не орден меченосцев, а отряды кондотьеров»

— Вы согласны с тем, что протесты 2019 года еще больше усилили корпорацию силовиков?

— Я бы сказал, что они усилили корпорацию силовиков, если бы была корпорация силовиков.

— Она разрозненная и неоднородная, но все же есть.

— У всех членов «Политбюро» в той или иной степени есть доступ к силовому ресурсу. Последний реально разрознен. Идет очень серьезная конкуренция между силовыми кланами, которая выплескивается в том числе в очень громкие посадки. Это не орден меченосцев, а отряды кондотьеров, к сожалению.

— А за что идет вражда между кланами силовиков — за экономические интересы?

— Конечно.

— А политическое влияние?

— В меньшей степени. Лидерство Путина никто не оспаривает, а вот влияние тех или иных групп на какие-то секторы экономики (энергетика, банковская сфера, рынок обнала и прочее) — это то, за что идет серьезная конкуренция, в том числе и между силовиками.

— А стремятся ли они добиться каких-то целей во внутренней политике и могли бы они в связи с этим объединиться?

— Честно говоря, я не вижу, чтобы у силовых групп были какие-то идеологические претензии. Это не поощряется. Есть претензия на особое место силовиков в плане привилегий с точки зрения того, что их сословие у нас крутое. Но в то же время мы видим, что у сословия журналистов, хоть оно и послабее силовиков, тоже есть свой ресурс, а, например, сословие политконсультантов и политтехнологов послабее. Журналистам чаще удается отбивать своих в условиях неправомерного уголовного преследования.

Тем не менее в рамках цеховой солидарности и у политтехнологов получается решать некоторые задачи. Удалось поменять меру наказания нашему коллеге Николаю Сандакову, который осужден по очень странному обвинению. Привлекли внимание общественности и правоохранителей к факту угроз родным и близким депутата Екатеринбургской гордумы Константина Киселева.

— Какая фракция силовиков сегодня берет верх? Какие конкретно люди в нее входят? Эти силовики во многом самостоятельны или за ними стоит кто-то в Кремле?

— Я думаю, что из силовиков сегодня номер один — это [Николай] Патрушев. Если брать по структурам, то, конечно же, ФСБ. Но опять же ФСБ — это не единый монолит. Там тоже есть группы влияния и разные крылья. Относительно того, кто за кем стоит, я бы не стал вдаваться в подробности в публичном поле.

— Отразилась на раскладах в «Политбюро 2.0» протестная активность? Каков сегодня градус внутриэлитной борьбы?

— В условиях антиистеблишментной волны становятся более значимыми ресурсы, которые раньше считались вторичными. Например, имиджевый (наличие узнаваемости, фанатов). Здесь более выигрышные позиции у тех членов «Политбюро», которые обладают своим имиджевым ресурсом. Например, [Сергей] Шойгу. Неслучайно принципиально непубличные люди вдруг начали идти в публичность и делать политические заявления.

— Сергей Чемезов.

— Да. СВЧ. Мы видим усиленные попытки апгрейда имиджа Дмитрия Анатольевича Медведева. Наблюдаем, что ранее теневые игроки (семья Ротенбергов, Ковальчуки, Тимченко) тоже начинают, хотя, может быть, и не очень активно, заниматься отстаиванием своего имиджа: либо находят идеологические ниши, как Ковальчуки, либо продвигают какие-то крупные проекты, как Ротенберги с Крымским мостом или Тимченко с его благотворительными проектами. Так или иначе, эти группы начинают все больше и больше задумываться над имиджем.

«Лидерство Путина никто не оспаривает, а вот влияние тех или иных групп на какие-то секторы экономики (энергетика, банковская сфера, рынок обнала и прочее) — это то, за что идет серьезная конкуренция, в том числе и между силовиками» Фото: kremlin.ru

«МЕДВЕДЕВ И СЕЧИН ВЫРОСЛИ КАК ПОДЧИНЕННЫЕ. МЕДВЕДЕВ — ПОЛИТИЧЕСКИЙ СЫН ПУТИНА, А СЕЧИН — ОРУЖЕНОСЕЦ»

— А на карьерные перспективы Собянина московские протесты повлияли? Есть ли трения между мэром и премьером, который раскритиковал практику самовыдвижения, очевидно, имея в виду и выборы в Мосгордуму?

— Послушайте, Собянин был главой администрации президента, когда Медведев баллотировался в президенты. Эти люди достаточно долго знакомы и давно взаимодействуют. Нельзя сказать, что они близкие союзники, но разговоры о наличии каких-то конфликтов между ними сильно преувеличены. Там скорее есть ментальная разница, управленческие подходы иные, политический стиль немного отличается. Но давайте так. В прошлом году Собянин, на мой взгляд, блестяще провел свою избирательную кампанию по выборам мэра. Ни у кого не было вопросов по поводу прозрачности и легитимности. И мы не зря дали ему приз «Гамбургский счет» за лучшую губернаторскую кампанию — это было очевидно. В 2019 году, конечно же, политический менеджмент на выборах в Мосгордуму оказался не на высоте, в том числе, может быть, потому, что Анастасия Ракова перешла на другую позицию, а люди, которые ее сменили, оказались не готовы к решению поставленных задач. Но сказать, что это катастрофически ударило по имиджу Собянина, нельзя. Да, подобное создало ему определенные имиджевые проблемы, но некритичные. Тем более что большинство в Мосгордуме они так или иначе получили. Понятно, со скандалами, проблемами, тем не менее.

А Собянин по-прежнему входит в число наиболее доверенных людей Путина. По степени человеческой близости. В этот круг входит он, Шойгу, Тимченко, Юрий Ковальчук, Аркадий Ротенберг. Ну и Чемезов. Сегодня это самые близкие к Путину люди.

— А как же Медведев с Сечиным?

— С ними немного другая история, насколько я могу судить. Говорю о моей реконструкции. Те, кого я перечислил, — друзья, а Медведев и Сечин выросли как подчиненные. Медведев — политический сын Путина, а Сечин — оруженосец. Это немного другое. И еще неизвестно, что лучше в политическом плане.

— Медведев в последнее время был очень активен в медийном поле — его опять стали называть главным кандидатом в преемники. Конечно, времени еще много, ситуация может 10 раз измениться. Тем не менее каковы его шансы вернуться в Кремль?

— Тут история такая — решение по следующему президенту принимается в три этапа. На первом один выборщик — Владимир Путин. На втором происходит согласование внутри «Политбюро». Хотя я думаю, что оно будет готово принять любого человека, которого предложит Владимир Владимирович. Разве только первый по каким-то причинам будет для них совсем неприемлем, но Путин такого и не предложит. И третий этап — голосование избирателей. В некоторых странах, если взять, например, Украину или Грузию, второй этап — согласование в вашингтонском обкоме.

Какими критериями руководствуется Путин? Первое — лояльность, причем желательно доказанная. А кто еще так доказал Владимиру Владимировичу свою лояльность, как Медведев? Наверное, никто. Второе — готовность брать на себя неблагодарную работу. Дмитрий Анатольевич это делает. Он умеет играть не самую выигрышную роль. Третье — договороспособность. Мы видим, что Медведев особо ни с кем не поссорился. Он и Лужкова-то уволил после того, как тот ему фактически публично нахамил. Была ситуация публичной фронды, как с Кудриным в свое время, но в целом Дмитрий Анатольевич — неконфликтный человек. И данным критерием руководствуется уже «Политбюро». Что касается избирателей, то тут вопрос грамотной подготовки управления составом кандидатов, имиджевого апгрейда самого Дмитрия Анатольевича. Причем не нынешнего, а того, который понадобится на тот момент. Поэтому я считаю, что это не единственный, но вполне реальный сценарий.

— Вы говорите, что Медведев — человек неконфликтный, но, судя по нападкам в его адрес, одним из которых стало расследование про самолет жены, есть группы, которые не заинтересованы в усилении премьера.

— Да, конечно. У всех есть оппоненты. Другое дело, что это война не на уничтожение, а на ослабление. Да, есть люди, которые играют на ослабление Медведева. Имеются группы, у которых есть свои кандидаты на пост премьер-министра, но они же не сошлись в каком-то жестком клинче. Играют в свою игру, получают ответные удары, а ключевые этапы — получить доверие Путина и минимизировать конфликтный потенциал внутри «Политбюро».

«Единая Россия» у нас занимается выработкой стратегического курса? Можно предположить, что нет. Этим делает президент, а партия выступает в роли поддерживающей инфраструктуры» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЕДИНАЯ РОССИЯ» СЕГОДНЯ — ЭТО «КАМАЗ», АСФАЛЬТОУКЛАДОЧНАЯ МАШИНА. ВЫ ИЗ НЕе ГОНОЧНЫЙ АВТОМОБИЛЬ НЕ СДЕЛАЕТЕ»

— После съезда «Единой России» вы отмечали, что Путин, призывая партийцев слышать запросы людей, провозгласил курс на коррекцию стиля ЕР. Можно предположить, как и насколько это будет реализовано?

— Давайте так. «Единая Россия» у нас занимается выработкой стратегического курса? Можно предположить, что нет. Это делает президент, а партия выступает в роли поддерживающей инфраструктуры. Дальше. «Единая Россия» занимается кадровой политикой? Вот, скажем, свеженазначенный и. о. губернатора Иркутской области Кобзев — член ЕР? Я не знаю. По крайней мере, он не являлся ее активным участником, не входил в руководящие органы. Тем не менее человек был назначен врио губернатора. Видимо, он двигался по каким-то другим коридорам. И не через школу губернаторов. Так что кадровая политика тоже не прерогатива партии. Источник кадрового резерва у нас — декларируемый и рекламируемый конкурс «Лидеры России». Это не партийная история. Да, есть кадровый резерв и у «Единой России», но здесь другая тема. Из подобного возникает вопрос: а каким образом вы можете поменять стиль? «Единая Россия» сегодня — это КАМАЗ, асфальтоукладочная машина. Вы из нее гоночный автомобиль не сделаете, как ни старайтесь, потому что другой функционал.

— А то, что начали привлекать губернаторов в качестве руководителей региональный отделений ЕР…

— Они это уже тысячу раз практиковали…

— Да, губернаторы были уже паровозами, но потом от этого отказались, теперь опять.

— Когда губернаторы были паровозами, партия обладала субъектностью? Сама по себе роль «Единой России» как политической машины Путина никуда не денется, а стилистические изменения не меняют сути.

— И все-таки поможет ли такая практика увеличить рейтинг партии или подобное делается главным образом для концентрации административного ресурса на местах?

— Как будто раньше административный ресурс не использовался. Я думаю, это символическая история. Типа не надо бегать от партии и играть в самовыдвиженцев. Лично я считаю, что здесь должна быть гибкость. Где-то можно идти в качестве самовыдвиженца, где-то — от партии. Надо действовать без догматизма. Если брать выборы в Мосгордуму, то там решение двигать кандидатов как самовыдвиженцев, на мой взгляд, было ошибкой. Тем более что в бюллетене все равно было написано: «Член „Единой России“». Зачем тогда это все? А то, что Собянин пошел как самовыдвиженец на пост главы региона, — это, я считаю, было правильно, учитывая, что он мэр всех москвичей.

— Как думаете, «Единая Россия» будет самостоятельно добиваться конституционного большинства в Госдуме, о чем говорил Турчак, или ей придется использовать потенциал других политических сил — объединений, малых партий?

— Готового решения сегодня нет, пока тестируются разные варианты. Мое мнение такое: нужно сохранять существующую систему выборов в Госдуму, но за одним исключением — разрешить избирательные блоки. Возможно, с увеличением проходного барьера для них. Например, не 5, а 7 [процентов]. На мой взгляд, это позволило бы переконфигурировать политическое пространство. В отличие от ряда моих коллег, которые считают, что нынешнее партийно-политическое пространство идеальное и в нем ничего не надо менять, я уверен, что у нас оно не отражает в полной мере весь спектр мнений. Быстро вырастить новые партии не получится, потому идея с блоками, на мой взгляд, была бы вполне перспективна.

«Можно как угодно относиться к Жириновскому, но это человек, который показал высокий политический профессионализм» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЛЮДИ, КОТОРЫЕ НАЗЫВАЮТ СЕБЯ ЛИБЕРАЛАМИ, ИМИ НЕ ЯВЛЯЮТСЯ. ЭТО КАКИЕ-ТО СЕКТАНТЫ»

— Судя по всему, до следующих думских выборов решено не менять лидеров КПРФ и ЛДПР…

— Нет никакого решения.

— А нет ощущения, что системная оппозиция решила самоустраниться до поры до времени от греха подальше?

— Жириновский бодр и весел. Я был на праздновании 30-летия ЛДПР. Вообще, подобное политическое долголетие внушает уважение. А кто у нас еще такой? Можно как угодно относиться к Жириновскому, но это человек, который показал высокий политический профессионализм.

— Ну а есть ли хоть какие-то перспективы у несистемной оппозиции, например праволиберальной партии, войти в следующий состав нижней палаты?

— Никаких. У нас не имеется такой ниши. Нет настоящей либеральной политической силы. Для меня как человека либеральных убеждений на сегодня партии, которая отражала бы мои взгляды, не существует. И я такой не один. Те люди, которые называют себя либералами, ими на самом деле не являются. На мой взгляд, это какие-то сектанты.

— Это вы кого имеете в виду?

— То же самое «Яблоко». На мой взгляд, это сектантская, вождистская партия — и не правая, а скорее леволиберальная. Проблема в том, что на самом деле запрос на партию рассерженных горожан сегодня есть. К сожалению, в свое время похоронили проект Прохорова «Гражданская платформа». Формально сей призрак еще ходит по земле, но реальной политической силой не является. Если бы Прохоров оставался во главе партии, то сейчас у них были бы рейтинги процентов 15–20. Также я считаю, что в интересах системы было бы правильнее пустить на выборы в каком-то виде Навального. Может быть, не лично, а его политический проект. Я в подобном ничего страшного не вижу. Ну участвовал он в выборах мэра Москвы — и ничего. Агитировал за партийный список «Парнаса» на госканале в Костромской области — и они там не прошли 5-процентный барьер. Небо не упало на землю от такого. Чем больше этих ребят пускать в системную плоскость, тем менее привлекательными они будут для избирателя.

— А что власть может противопоставить «Умному голосованию» Навального, обкатанному этим летом?

— Эффективность «Умного голосования» неочевидна. В отдельных округах Москвы оно дало результаты, где-то, наоборот, помогло выиграть кандидатам от власти. Такие случаи тоже были. Вообще, по итогам экспертного опроса членов комитета по политтехнологиям РАСО (российская ассоциация по связям с общественностью — прим. ред.) фактор номер один, влияющий на исход выборов, — это антирейтинг кандидата. Не выставляйте кандидата с высоким антирейтингом, не накапливайте высокий антирейтинг партии власти в регионе в целом, не делайте очевидно глупых шагов, которые будут злить население, — и перспективы протестного голосования резко снизятся. Работайте с составом кандидатов, с их личными коммуникативными умениями. Вот пример [Александра] Осипова в Забайкальском крае: в самом протестном регионе страны получил почти 90 процентов.

«Эффективность «Умного голосования» неочевидна. В отдельных округах Москвы оно дало результаты, где-то, наоборот, помогло выиграть кандидатам от власти. Такие случаи тоже были»Фото: Алексей Белкин

— Видимо, потому что вы им занимались.

— Я подобного не утверждал.

— Я это просто знаю.

— Без комментариев.

— Вы давно говорите о мировом росте популярности антиистеблишных настроений, что актуально и для России. Как думаете, насколько широко во время трансфера будет использоваться антиэлитная популистская риторика, кто ее возьмет на вооружение и против кого направит?

— Все. И власть тоже.

— Можно ли под данной вывеской запустить реформы, в том числе по межрегиональным отношениям? Какие контуры могут быть у этих реформ?

— Можно и реформы проводить. Но, по-моему, людей не очень впечатляет, например, идея укрупнения регионов. Я не могу назвать ни одного региона, где удалось это долговременно продать: вот, мол, мы укрупнились — и как же теперь стало круче. Ни одного такого региона. Есть фишка про развитие агломераций, но она тоже слишком наукообразная. С одной стороны, по делу, с другой — вряд ли станет иметь какой-то электоральный эффект. Реформы могут быть. Например, сейчас активно обсуждается прогрессивная шкала налогообложения — то, что богатые должны перераспределить свои доходы в нашу с вами пользу.

«2020-й окажется годом генеральной репетиции, когда также станут тестироваться в формате вбрасывания те или иные типажи политиков, общественных деятелей и так далее» Фото: «БИЗНЕС Online»

«РАНЬШЕ БЫЛ ЗАПРОС НА КРЕПКОГО ХОЗЯЙСТВЕННИКА, СЕЙЧАС ВЫБОРЫ НАЧАЛИ ВЫИГРЫВАТЬ ПРОСТОДУШНЫЕ БОРЦЫ»

— Очевидно, что на региональных выборах в 2020 году будут обкатываться практики, которые станут использоваться в 2021 году на выборах в Госдуму. Чего ожидать?

— Думаю, что выборы в заксобрания окажутся полями эксперимента. Будут двигать разные партии и конфигурации, чтобы тестировать новые проекты с целью посмотреть, взлетают они или нет, есть ли на них спрос. Можно потестировать левопопулистскую силу, экологов, партию рассерженных горожан.

— А когда, на ваш взгляд, решится судьба большого трансфера и его модели?

— С такими решениями можно тянуть очень долго. Но считаю, что в начале 2021 года базовая стратегия должна быть придумана. И собственно, 2020-й окажется годом генеральной репетиции, когда также станут тестироваться в формате вбрасывания те или иные типажи политиков, общественных деятелей и так далее. И это все будет происходить на фоне продолжающегося передела ресурсов, собственности и влияния.

Кстати, мы в конце года подготовили доклад о запросах на образы правителей. Раньше на федеральном уровне был герой-защитник Путин, а на региональном имелся запрос на крепкого хозяйственника, надежного управдома. Сейчас выборы начали выигрывать простодушные борцы, но проблема в том, что они не всегда бывают эффективны, как мы видим на примере Сипягина во Владимирской области и Коновалова в Хакасии. Возникает запрос на новые типажи. Было бы интересно это потестировать. Мне кажется, что может быть запрос на типаж мага, чудотворца, человека, которой обладает каким-то уникальным умением. Во всяком случае у меня в телеграм-канале «Политбюро 2.0» в голосовании о том, на кого должен быть похож президент 2024 года, самое большое число голосов получил «Железный человек» Тони Старк. То есть это должен быть героический человек с очень сильной самоиронией, технически продвинутый. Вот такого персонажа сегодня в России нет. Ну разве что Павел Дуров.

«Если Минниханов пойдет на выборы, у него есть все шансы переизбраться, но и вариант с федеральной карьерой я бы тоже не сбрасывал со счетов» Фото: president.tatarstan.ru

— Путин за 20 лет у власти не пытался стать чудотворцем?

— Пытался в 2007 году. Тогда имелся план Путина — и он должен был как премьер-министр осуществить новые экономические реформы. Но грянул мировой экономический кризис — и Владимиру Владимировичу пришлось становиться антикризисным менеджером, спасателем, то есть возвращаться в свой базовый образ. Сейчас в типаж чудотворца Путин тоже не переходит. Кстати, в 2017 году мы предсказали, что на президентских выборах 2018-го он будет использовать образ мудрого лидера молодой команды. Собственно, Владимир Владимирович по этому позиционированию и идет. Вопрос только в том, насколько команда губернаторов окажется звездной.

— Есть сомнения по поводу компетентности?

— Нет. Но кто из региональных лидеров сегодня звезды? Кобылкин ушел в Москву, Якушев — тоже. До этого были Собянин, Трутнев, но и они работают в других местах. А из нынешних региональщиков… Ну Минниханов, кстати, Артамонов в Калужской области. Вот почему по поводу и одного, и другого регулярно возникают утечки: говорят, что они могут перейти на федеральный уровень.

— Кстати, в 2020 году в Татарстане пройдут выборы президента. Каковы перспективы Минниханова? И каков ваш прогноз: останется в республике должность президента или появится глава региона?

— Что касается должности, мое мнение простое: между «шашечки» и «ехать» надо выбирать второе, а не первое. Рустам Нургалиевич, как я уже сказал, сейчас на хорошем счету. Учитывая кризисные явления в стране, создавать в крупнейшем национальном регионе еще какую-то точку напряжения, думаю, никому не нужно. Если Минниханов пойдет на выборы, у него есть все шансы переизбраться. Но и вариант с федеральной карьерой я бы тоже не сбрасывал со счетов.