Армия хирургов по фамилии Сигал

Основатель казанской школы хирургов-онкологов, Мойша Сигал гениально проявил себя во всех ипостасях врачевания — как ученый-изобретатель, практикующий хирург, руководитель-организатор Фото: Василий Иванов

«МЫ ДОЛЖНЫ ВЫПИТЬ КОНЬЯКУ ЗА ВАШИ ЗНАНИЯ!»

Всемирно известный анатом Дмитрий Иванович Довгялло в начале 1930-х годов принимал экзамен в Донецком медицинском институте (ныне Донецкий государственный медицинский университет им. Горького – прим. ред.). Внимательно выслушал 17-летнего юношу, не сделал ни одного замечания и сказал: «Вы так хорошо подготовлены, у меня еще таких студентов не было. Мы по этому поводу должны выпить коньяку!» В зачетке, которую хранят в семье до сих пор, напротив экзамена по анатомии рукой профессора написано: «Особо одаренному студенту». Звали студента Мойше Сигал.

Не знать сегодня фамилию, династию врачей Сигал в медицинском мире Казани, республики, да и кое-где в стране и даже за ее пределами — вроде как не знать алфавит или таблицу умножения. Началась династия в 1930-х годах с четырех братьев-медиков, которые еще в детстве обладали способностями недюжинными. Достаточно сказать, что ни один из них не учился в 10-м классе, сдав за него экзамены экстерном, чтобы пораньше поступить в вуз. Каждый из них добился впоследствии значительных успехов. И все же главой династии считается Мойше Залманович (Михаил Семенович) Сигал, хотя по возрасту он не был старшим. Старшинство определили его заслуги. Основатель казанской школы хирургов-онкологов, он гениально проявил себя во всех ипостасях врачевания — как ученый-изобретатель, практикующий хирург, руководитель-организатор и, наконец, Учитель с большой буквы, основатель знаменитой сегодня казанской школы хирургов-онкологов. О нем немало написано, снят фильм, но наиболее обстоятельным и интересным источником является документальная книга-летопись одного из учеников Мойше Сигала, Игоря Федорова, доктора медицинских наук, профессора Казанской государственной медицинской академии. Она так и называется: «Врачебная династия Сигал» (Казань, 2007 год — прим. ред.).

В беседе с корреспондентом «БИЗНЕС Online» Альберт Сигал, сын Мойше Залмановича, сообщил, что в мире — в России, США, Израиле — работают 17 врачей по фамилии Сигал, которые являются ближайшими родственниками знаменитого хирурга.

Альберт Сигал рассказал, что в мире — в России, США, Израиле — работают 17 врачей по фамилии Сигал, которые являются ближайшими родственниками знаменитого хирурга Фото: Василий Иванов

ГУЛЯЛИ НА УЛИЦЕ ПО ОЧЕРЕДИ — НА ВСЕХ БЫЛИ ОДНИ ШТАНЫ

Каменец-Подольск, один из древнейших городов Украины, — место необычное и замечательное во многих отношениях. В годы революции и Гражданской войны он неоднократно переходил из рук в руки враждующих армий Деникина, Врангеля, Пилсудского, Петлюры и большевиков. Именно в эти трагические годы здесь в семье Зельмана и Адели Сигал один за другим родились дочь и четыре сына: Гитель (1917), Хаим (1919), Мойше (1920), Иосиф (1923) и Меер (1927). Это время никак нельзя было назвать подходящим для создания семьи и рождения пятерых ребятишек. Жили очень бедно. Даже штаны у детей были общие — ходили гулять на улицу по очереди.

По воспоминаниям младшего брата Меера, о Каменце времен Гражданской войны отец никогда никому не рассказывал. После окончания НЭПа Зельман хотел увезти семью в Америку, уже были готовы документы. В последний момент Адель испугалась, заплакала и сказала, что никогда никуда не поедет.

Зельман Сигал в 1920-е годы работал на заводе, выпускавшем газированную воду. Однажды во время аварии на предприятии потерял глаз. На полученную компенсацию детям купили велосипед, на котором они катались по очереди. Отцу пришлось поменять профессию и стать бухгалтером: он был силен в алгебре и арифметике. Мать имела прекрасное по тем временам образование: окончила гимназию, хорошо знала идиш и работала воспитателем в детском саду. Отец очень хотел, чтобы Хаим, старший из братьев, играл на скрипке, а тот не желал и прятал инструмент. Родители сердились. Сестра, самая старшая, хорошо играла на пианино. Однажды на извозчике приехала домой после занятий на фортепиано и получила страшный нагоняй за растраты. Как всегда в еврейских семьях, мать была главной, ее авторитет был непререкаем.

«Я СНАЧАЛА ВЛЮБИЛАСЬ В ОТЦА, А ПОТОМ — В МОЙШУ»

В 1933 году в семье произошла трагедия, определившая в дальнейшем выбор профессии и судьбу всех четырех сыновей: у Адели Мойшевны обнаружили опухоль молочной железы, почти через два года она умерла. Мойше не отходил от больной матери ни на шаг. Он расчесывал ей волосы, готовил завтраки, обеды, когда та уже не вставала. Адель говорила:

— Иди, сынок, поиграй маленько.

— Нет, мама, вдруг тебе что понадобится.

— Ты стань врачом, сынок, чтобы мог лечить таких, как я…

Шоколадку, которую она подарила перед смертью, он хранил 12 лет.

После гибели жены Зельман решил увезти детей в другой город. В Каменце тогда начался голодомор, люди падали на улицах, теряя сознание от голода, а в Донбассе голода не было — угольный район имел стратегическое значение для страны, там было все, поэтому отец перевез семью в Кадиевку, в Донецкую область. Там же дети познакомились с женщиной, которая стала о них заботиться. Софья Абрамовна их вырастила и только потом, после войны, вернулась на Украину. Ребята никогда не называли ее мачехой: до самого конца ее жизни — не менее 10 лет после войны — они регулярно посылали ей деньги, делая это по очереди: полгода один, полгода второй и т. д.

В Донбассе, как и во всей последующей жизни, братья крепко держались вместе. Во всяком случае, местные хулиганы старались обходить их стороной.

Отец семейства хотел, чтобы все его дети получили высшее образование, причем обязательно медицинское. Это было его решение. Но они не всегда и не сразу соглашались с папой. Так, например, Мойше окончил школу с золотой медалью и хотел заниматься физикой, которую знал великолепно. Он подал документы и прошел на физфак, но приехал отец и потребовал, чтобы тот немедленно «перепоступил» в медицинский. Для учебы выбрали Донецк, который в ту пору назывался город Сталино.

Несмотря на первоначальные протесты, Мойше, что называется, втянулся, стал дополнительно, по совету отца, заниматься в библиотеке и так потом увлекся, что стал лучшим учеником курса.

В свободное время Сигал преподавал рабфаковцам физику, чтобы как-то заработать на жизнь. Вместе с Мойше на первый курс поступила его будущая жена — Нина Яхонтова, родители которой также бежали в Донбасс от голода. Оба были сталинскими стипендиатами. Этих стипендий всегда не хватало, но студенты знали, что если на вуз будет выделена хотя бы одна, то достанется непременно Сигалу, т. к. он был лучший из лучших. Его отец был бухгалтером в медицинском техникуме, где до института училась Нина. Она говорила: «Я сначала влюбилась в отца, а только потом — в Мойшу». Техникум был в восторге от своего бухгалтера: он добывал стипендии, организовывал питание, много беседовал со студентами.

Отец Нины — в противоположность — был кулаковатым, у него и в мыслях не было дочь отдавать за еврея. Когда дело пошло к свадьбе, то старший Яхонтов бегал за Мойшей с ружьем по всему Донецку. Потом они подружились — и тесть называл его Профессором.

Мойше уже в институте начал заниматься наукой. Они с профессором Николаем Довгялло, сыном того самого экзаменатора, который предлагал отметить коньяком уровень сигаловских знаний, изучали механизм травмы при падении с высоты в шахте. Будучи студентом, юноша занимался научной работой и на кафедре патофизиологии, а также составил таблицу органических соединений, которая решением аттестационной комиссии института была рекомендована как учебное пособие для студентов.

Поженились молодые в институте, когда началась война, и последний курс оканчивали экстерном. Немцы приближались стремительно, эвакуация города на восток больше напоминала бегство. Поезда и дороги бомбили. 21 октября 1941 года Донецк был оккупирован. Мойше и его жена, оказавшись в Казахстане, получили врачебное распределение на станцию Печера, в систему медслужбы ГУЛАГа МВД Коми АССР. Сразу после окончания института Сигал прошел курсы усовершенствования врачей по хирургии в Курске. На фронт его не взяли из-за проблем со слухом.

Из характеристики на Мойше Залмановича: «Сигал хорошо владеет хирургической техникой самых сложных операций… Он привлекается к руководству операциями. С ответственной ролью преподавателя справляется как нельзя лучше» (1980-е годы)Фото из семейного архива семьи Сигалов

НЕПРЕРЫВНОЕ САМООБРАЗОВАНИЕ

Работа в ГУЛАГе врачом была непростой. Учиться молодому доктору было не у кого, Мойше всего достигал сам. Он даже и не собирался становиться хирургом, однако именно таких специалистов катастрофически не хватало — все опытные врачи были на фронте. Первоначально, в возрасте 21 года, стал главным хирургом Печерского округа, а затем, через год, — главным врачом госпиталя на 1 тыс. коек.

Смертность среди заключенных Печлага была чрезвычайно высока, а Сигала поставили главным хирургом округа без всякого практического опыта. С собой были всего две-три книги на немецком языке, которые Мойше предусмотрительно привез из Донецка. Молодой врач по вечерам работал в морге, вскрывал трупы и выяснял, почему люди умирают. Непрерывное самообразование присутствовало в жизни Мойши Зельмановича всегда: начиная с первых лет работы на станции Печера и вплоть до 1980-х годов, когда Сигал два десятилетия руководил крупнейшей онкологической клиникой Поволжья. Среди заключенных ГУЛАГа многие кончали жизнь самоубийством. Пережил молодой врач очень много. Постоянно оперировал, стараясь спасти жизнь и уменьшить страдания людей. Мойше делал в госпитале разнообразные операции: резецировал органы, останавливал кровотечения, оперировал различные травмы, извлекал проглоченные гвозди. Приходилось выполнять не только хирургические, но и другие операции. Делал даже то, что было тогда категорически запрещено в СССР, — аборты. Население и заключенные страдали от цинги, голода, истощения. Мойше лично стал контролировать рацион пациентов госпиталя. Для больных находили одеяла, стали широко применять против цинги отвар из хвои.

Жили они с Ниной впроголодь, на всю семью было всего два пайка, а рядом были младший брат Миня, Софья Абрамовна и отец, у которого диагностировали запущенный рак желудка.

Зельман умирал тяжело, ему отдавали лучшее. Мойше переживал, что не может достать для отца творог и мясо. Потом все появилось, но поздно — тот не мог уже есть. Через несколько месяцев старшего Сигала не стало. Умирая, Зельман завещал сыновьям: «Вы все между собой должны быть ровней. Никто не должен задирать нос или считать себя выше другого». В 1944 году сам Мойше Зельманович заболел туберкулезом, долго лечился в московском госпитале. По возвращении начальник всех медсанчастей ГУЛАГов организовал на Печере совещание и учинил персоналу разнос: «Как вы можете давать пищу больным, которую не попробовал главврач?» Вопрос с питанием Сигала решился таким необычным образом — только так можно было его заставить подумать о себе самом.

Нина Николаевна стала хлопотать о переводе на юг. В управлении предложили Уфу и Казань. Выбрали второе — ближе к Москве. По дороге Элла впервые увидела помидор и заплакала — так испугалась. В августе 1944 года Сигал был переведен на работу в Казань в качестве врача-хирурга и главного врача областной больницы УИТЛК МВД ТАССР. В этот трудный период он продолжал заниматься научными исследованиями. Его работы «Об алиментарной дистрофии и «О переливании асцитической жидкости как заменителя крови» были доложены на конференциях врачей системы МВД.

Перед экзаменом. В центре — Юрий Ратнер, слева — Мойше СигалФото из семейного архива семьи Сигалов

ЕСЛИ ЧТО — БЕЖАЛИ К СИГАЛАМ ЗА ПОМОЩЬЮ

Поселилась семья около горбольницы №5, рядом с колонией. В их распоряжении была одна комната и кухня. В доме обитало множество семей. Если что случалось, бежали к Сигалам за помощью. Имелись няньки, приходящие домработницы. Нина Николаевна была очень занята — работала в колонии терапевтом. Дети часто болели, времени на все не хватало, мать всегда говорила, что муж — ее третий ребенок. Михаил Семенович был человеком науки, домашние дела его интересовали мало. Также немного времени оставалось и на воспитание детей. Однажды торопились уезжать на дачу в гости, уже пришла машина, мама перепутала: сына в платье одела, а дочь — в его штаны. Сама Элла частенько нянчилась с братом Славой, который был совсем еще мал. Отец работал целыми днями, а ночью занимался наукой. Когда он позволял себе немного отдохнуть, мама отправляла детей на кухню — и не дай бог пошалить или пошуметь. Сон отца — святое, Нина Николаевна его очень берегла. В редкие свободные минуты Мойше Зельманович рассказывал детям свою любимую сказку о Снежной Королеве, лежа на кровати. Вокруг стояли полки с книгами — все по медицине. Из художественных — совсем мало: «Воскресенье», которое мама еще не разрешала читать, «Овод». Однажды Элла с братом играли в скакалки, баловались — и железная ручка ударила девочке по голове, пошла кровь. Отец немедленно увез дочь в больницу и сам накладывал швы. Было немного больно, но не страшно. Потом Мойше Зельманович укутал ее своим меховым жилетом, на санках повез на «Красный Восток», купил ситро и пирожное. Жили трудно, денег постоянно не хватало, но Иося помогал: присылал из Германии аттестаты — специальные заменители денег. Братья всегда поддерживали друг друга материально.

1 октября 1945 года Мойше Сигал был зачислен на должность и. о. ассистента на кафедру хирургии и онкологии Казанского ГИДУВа, которой руководил заслуженный деятель науки РСФСР, профессор Юрий Ратнер. В его характеристике говорится: «Доктор Сигал является образованным врачом с выраженным стремлением к научно-исследовательской работе. Как хирург он свободно владеет техникой основных операций во всех областях человеческого тела и, в частности, хорошо знает принципы оказания неотложной хирургической помощи…» Приставка и. о. к должности ассистента означала, что кандидатская диссертация еще не защищена. С этого времени вся его дальнейшая научная и преподавательская деятельность, как и судьба многих других врачей династии Сигал вплоть до последних поколений, была тесно связана с Казанским ГИДУВом (государственный институт для усовершенствования врачей).

Многолетняя история последипломного образования врачей берет свое начало в XIX веке, когда бурное развитие биологии и медицины потребовали специальной подготовки медиков. По инициативе прогрессивных ученых университетов Москвы, Казани, Киева уже в 1830-е годы проводилось обучение врачей с целью повышения их квалификации. С 1841-го началось усовершенствование данных специалистов в Петербургской медико-хирургической академии, а в 1885-м в столице России открылся первый в мире клинический институт для усовершенствования врачей, ныне Санкт-Петербургская медицинская академия последипломного образования. Естественно, для такой огромной страны, как Россия, этого было мало, на повестку дня встал вопрос о создании целой сети подобного рода институтов. Вторым в России центром повышения квалификации стал Казанский ГИДУВ. Столица Татарстана для этой цели была выбрана не случайно. Так, Салтыков-Щедрин еще в 1877 году писал: «Казань лежит при озере Кабане. В этом городе при помощи разных учебных заведений уровень любезности вообще стоит довольно высоко».

Идея организации института была поддержана правительством молодой Татарской Республики. Проект учреждения института получил одобрение на торжественном заседании Казанского губернского исполкома, состоявшемся 22 апреля 1920 года, посвященном 50-летию Владимира Ильича Ленина. Председатель Казанского губисполкома товарищ Ходоровский сказал, что новое учреждение получает наименование «Казанский Клинический институт». Одновременно решено вновь созданному учебному заведению присвоить имя вождя революции, которое у вуза и сохранилось вплоть до 1991-го. Казанский ГИДУВ — единственное учебное заведение страны, которое при жизни Ленина носило его имя. В период с 1920 по 1922 годы Клинический институт получил ряд прекрасных зданий, занятых до этого времени военными госпиталями. Создание учреждения поддержал нарком здравоохранения Семашко. В своих воспоминаниях он назвал Казанский клинический институт детищем Октября. Семашко писал: «Ленин по обычной своей скромности ничем не отмечал своего 50-летия. Когда я на одном из докладов рассказал ему, что в Казани организован новый институт, которому присвоено имя Ленина, он живо заинтересовался: „Как? В Казани новый институт для усовершенствования врачей? Справятся ли?“ Я объяснил Владимиру Ильичу, что организация института на стыке европейской и азиатской частей Страны Советов будет иметь такое же значение, какое имело в свое время основание университета в Казани, который обслуживал громадный, совершенно нетронутый район».

В жизни Клинического института бывали такие периоды, когда казалось, что новое заведение прекратит свое существование, особенно в 1921–1922 годы, когда экономическое положение в стране было крайне тяжелым и в Поволжье разразился голод. Одно за другим закрывались научные и учебные учреждения, такая участь ждала и Клинический институт. В октябре 1921-го народный комиссар здравоохранения Семашко, посещая Казань, советовал директору института: «Свернуться, сколько возможно, но крепко держать в руках это учреждение. Держите до лучших времен, когда можно будет развернуть».

В 1950-м году Сигал был утвержден в должности ассистента по кафедре хирургии и онкологии, с увлечением занимался научной и преподавательской работой (1950-е годы)Фото из семейного архива семьи Сигалов

В годы Великой Отечественной войны большинство врачей ушли на фронт

Другая серьезная опасность исходила от медицинского факультета Казанского университета, пребывавшего в этот период в состоянии упадка. Молодой институт, имея прекрасную материальную базу и колоссальный научный потенциал, занимал все более приоритетное положение по сравнению с факультетом университета. Профессор кафедры психиатрии Григорий Трошин, бывший в тот период деканом медицинского факультета, не скрывал своей ненависти к революционной власти. Используя все средства, Григорий Яковлевич сумел настроить определенную часть врачей и студентов против советского учреждения. В феврале 1922 года под председательством Трошина состоялось историческое заседание медицинского факультета, на котором была принята резолюция о ликвидации Клинического института, базы которого следовало передать университету. Кроме того, факультет собирался взять на себя задачу усовершенствования врачей со стажем, запретив своим профессорам совмещать в институте. Дальнейший ход событий складывался не в пользу молодого учреждения. Подчиняясь факультетской дисциплине, профессора и научные сотрудники стали подавать заявления об освобождении их от обязанностей в институте. Единственный документ иного характера принадлежал перу профессора Александра Вишневского: «Должность заведующего хирургическим отделением и преподавателя Клинического института за собою сохранить желаю». Для разрешения конфликта потребовалось вмешательство Совнаркома Татарской Республики, Наркомздрава и Наркомпроса РСФСР, которые предложили ректору университета призвать медицинский факультет к порядку, указывая на то, что решение о закрытии Клинического института не входит в его компетенцию. Профессорам и научным сотрудникам разрешили свободное преподавание — и к осени жизнь Клинического института вошла в нормальную колею.

Основное ядро преподавателей нового института оформилось к 1924 году. Заведующим кафедрой хирургии в 1934-м был избран профессор Юрий Ратнер. С его приходом удалось расширить клинику до 75 коек, открыть диагностические кабинеты, обновить лабораторию, переоборудовать операционный блок. Клиника первой в Казани открыла свои двери для туберкулезных легочных больных. Постепенно расширился круг оперативных вмешательств на легких, желудке, кишечнике. Именно Юрий Александрович является основателем онкологии в Казани и Татарии. Еще в предвоенный период им были выполнены первые радикальные операции при опухолях органов брюшной и грудной полостей. Ратнер был очень ответственным хирургом. Он не приходил домой, пока больной не раздышится после операции, не проснется, пока не появится возможность с ним поговорить и убедиться, что все в порядке.

К концу 1930-х годов жизнь стала труднее и жестче. Это было отвратительное время, когда, казалось бы, близкие люди запросто могли написать донос друг на друга или «стукануть» в органы. Так, в 1937 году на ученом совете ГИДУВа выступил один из профессоров, заведующий кафедрой института, вроде бы приятель Юрия Александровича, с такой ремаркой: «А мне сообщили, что у профессора Ю.А. Ратнера вчера в клинике запоносили четверо больных. Мне кажется, это неспроста, надо бы разобраться…»

В годы Великой Отечественной войны большинство врачей клиники хирургии, как и сотрудников ГИДУВа, ушли на фронт. Профессор Ратнер был назначен ведущим консультантом ряда госпиталей и главным хирургом ВЦСПС по Татарии и Удмуртии. После подготовки на кафедре хирургии врачей направляли непосредственно на фронт или в местные госпитали. Занятия велись на трехмесячных курсах по программе военно-полевой хирургии. После окончания войны, в 1947 году, профессор Ратнер на базе горбольницы №5 организовал кафедру онкологии ГИДУВа, в этот период Юрий Александрович заведовал обеими кафедрами. С 1947-го занятия велись с двумя циклами врачей: усовершенствования по хирургии, специализации по онкологии. В том же году в его коллективе на должности и. о. ассистента появился Михаил Семенович Сигал, который впоследствии своими учителями называл профессоров Ратнера и Соколова. Портрет Юрия Александровича многие годы висел в кабинете Сигала, в железнодорожной больнице и в Республиканской онкологии. Кроме Михаила Семеновича, из своих воспитанников Ратнер очень ценил Романа Константиновича Харитонова и Бориса Леонидовича Еляшевича, последнего называл чрезвычайно дерзким хирургом. Когда в 1972 году Юрий Александрович закончил свою трудовую деятельность и в клинике Вишневского на обществе хирургов состоялось чествование, с благодарственной речью от имени нескольких поколений хирургов выступал именно Мойше Залманович. 

В 1949-м Сигал представил в ученый совет Казанского медицинского института диссертацию на соискание ученой степени кандидата медицинских наук на тему «Материалы к вопросу об аутоаллергии». Это была фундаментальная работа, проблема аутоаллергии имела непосредственное отношение к хирургии, к исходу операций, например, при пересадке внутренних органов. Защитить кандидатскую диссертацию по клинической хирургии в те годы было практически невозможно.

Сигал разбирает клинический случай Фото: Василий Иванов

Из характеристики на Мойше Залмановича тех времен: «Несмотря на свою молодость, М.З. Сигал уже хорошо владеет хирургической техникой самых сложных операций… Он привлекается к руководству операциями прикомандированных врачей, к разбору стационарных больных и в диспансере. С ответственной ролью преподавателя справляется как нельзя лучше. Отзывы слушателей о занятиях Сигала очень хорошие. Его успехам способствует и богатая эрудиция в вопросах онкологии… Им закончена экспериментальная работа на тему о реактивности организма по отношению к собственным распадающимся белкам… Он подает большие надежды на будущее».

24 апреля 1950 года диссертация была успешно защищена. Выводы автора представляли большой теоретический и практический интерес. Ему принадлежат первые в нашей стране публикации по проблеме аутоаллергии. Указанная работа цитируется в литературе, в частности, при обсуждении вероятности вирусной теории происхождения злокачественных образований. В том же году он был утвержден в должности ассистента по кафедре хирургии и онкологии, с увлечением занимался научной и преподавательской работой. В этот период молодой ассистент многократно выезжал в районы Татарии для оказания как консультативной, так и практической помощи населению. Решением ВАК от 2 апреля 1951 года Сигалу была присуждена ученая степень кандидата медицинских наук.

А в 1949-м Мойше Залмановичу объявили… выговор! Вот выписка из приказа №48 по управлению Казанского ГИДУВа от 7 апреля 1949 года: «За систематическое непредставление в срок месячных отчетов о движении опытных животных и расходования фуража хозяйственному ассистенту кафедры хирургии тов. М.С. Сигалу объявить выговор».

Тем не менее жизнь продолжалась.

Окончание следует.