Сегодня в России отмечается День науки, однако поводов для радости нет, считает известный футуролог и писатель Максим Калашников. «Как только РФ превратилась в обломок Советского Союза и произошла деиндустриализация — наука стала приходить в упадок. Доля расходов в нее — 1,1 процента — в два с лишним раза ниже, чем в США», — считает Калашников. В своем материале для «БИЗНЕС Online» он объясняет, что именно происходит.
«В Советском Союзе развивался великий роботостроительный проект. Развивались еще и умное станкостроение, кораблестроение, своя микроэлектроника, строительство отечественных суперкомпьютеров...»
СССР БЫЛ НА ВТОРОМ МЕСТЕ В МИРЕ ПОСЛЕ ЯПОНИИ ПО ПРОИЗВОДСТВУ ПРОМЫШЛЕННЫХ РОБОТОВ
Что происходит с российской наукой? Вам не кажется — развития действительно нет. Остановилось оно в 1991-м, точнее, даже в 1989–1991 годах. Хотя я хочу напомнить, что наука и образование являются частью одной «экосистемы» — промышленности, т. е. реального сектора производства. Как только Российская Федерация превратилась в обломок Советского Союза и произошла деиндустриализация (экономика РФ сейчас — сырьевая, плюс немножко ОПК), собственно, и наука стала приходить в упадок. Доля расходов на НИОКР в ВВП страны — 1,1% — в два с лишним раза ниже, чем в США. Я уже не беру Южную Корею или Израиль.
Для науки исчезла питательная почва, потому что пропали великие проекты, которые были порождены индустриализацией страны и питали науку. Обычно называют космический и ядерный мегапроекты, но до последнего в СССР работали и другие программы, пускай подчас и меньшие по размаху, но тоже жадно требовавшие новых технологий, исследователей, конструкторов и инженеров. Например, погиб русско-советский авиационный проект — и РФ больше не является великой авиастроительной державой. Была огромная программа развития ядерной энергетики, включавшая в себя не только АЭС, но и атомные теплоцентрали, которые должны были строиться и отапливать целые города.
В Советском Союзе развивался великий роботостроительный проект, СССР был на втором месте в мире после Японии по производству промышленных роботов, у нас проектировались роботы-шахтеры и роботы-пекари или, например, роботы-дояры. У меня дома лежит журнал «Техника-молодежи» 1979 года, который рассказывал о планах развития национального роботостроения, а ведь в советский период развивались еще и умное станкостроение, кораблестроение, своя микроэлектроника, строительство отечественных суперкомпьютеров типа «Эльбрус», двигателестроение. Нынешние россияне плохо знают, сколько всего делалось в великом производительном СССР. В общем, проектов, больших и малых, где наука находила применение, насчитывалось много. Действовал некий конвейер: сперва добывались новые фундаментальные знания, а на их основе создавалась прикладная наука с новыми технологиями. Сейчас в РФ выбита не только промышленность, но и прикладная наука. То есть фундаментальная наука повисла в воздухе. Задач для нее нет. Наука в России выступает лишь как некий бантик на боку огромной и тупой сырьевой туши.
«Вводить протекционизм (покровительственную политику), как Трамп, и начинать новую индустриализацию страны, создавать ту самую благодатную почву для науки. Тогда и РАН обретет новую жизнь»
ЧТО ДЕЛАТЬ С АКАДЕМИЕЙ НАУК РФ?
Я был в начале недели в Новосибирске в командировке: здесь тоже беда. Город в страшной деиндустриализации, рожки да ножки остались от его промышленности. А сибирское отделение Академии наук… ну нет для нее питательной почвы.
А что вообще делать с Академией наук? Как заставить этот неработающий орган работать? Вводить протекционизм (покровительственную политику), как Дональд Трамп, и начинать новую индустриализацию страны, создавать ту самую благодатную почву для науки. Тогда РАН обретет новую жизнь, у нее возникнет сильная прикладная секция. Прикладная наука воскреснет.
Вспомните, как в СССР в 1930-м государство поставило задачу: нужно найти искусственную замену дорогому импортному каучуку! Наука нашла два выхода: агроном Трофим Лысенко (тот самый) отыскал в СССР свой каучуконос — кок-сагыз, а химик Сергей Лебедев открыл синтез искусственного каучука. Ставит ли подобные задачи перед русской наукой нынешнее постсоветское государство, глупое, скаредное и сырьевое? Нет, конечно. Оно же больше футболом занято.
Понимаете, при Борисе Ельцине и Владимире Путине была закреплена сырьевизация российской экономики. При этом обратите внимание, что даже военно-промышленные проекты, которые представил Путин в 2018-м, — это перелицованные программы 1950–1960 годов. Скажем, «Кинжал» — переиначенный проект противоспутниковой ракеты на «МиГ-31», которую переделали в противокорабельный комплекс, заменив собственно ракету (отчего вышел сущий позор: носитель с ничтожно малым радиусом действия; ставить-то аэробаллистический «Кинжал» нужно было как минимум на стратегический ракетоносец Ту-160). То есть просто наспех трансформировали старые советские наработки. Военно-промышленный комплекс не превратился при Владимире Владимировиче в локомотив развития науки.
«Нынешнее «Сколково» висит в воздухе. В Москве же нет своих инноваций, нынешняя столица не является промышленным центром, это центр бюрократии, производства бумаг, бредовых распоряжений и недвижимости»
СКОЛКОВО? УВЫ, ЛИШЬ ИМИТАЦИЯ
В 2013 году власть вроде бы начала реформу российской Академии наук, но это было лишь признанием того, что наука сырьевой экономике не нужна. Вспомним недавний скандал, когда агентство «Дом.РФ» переселило федеральные ведомства (минспорт и т. д.) в центр «Москва-Сити», вот в эти стеклянные высотки (широко известный скандал, не считаю нужным углубляться в него). Это лучше всего говорит о том, что наука в России превратилась в падчерицу, в Золушку. Ну зачем она нужна? По сути, мы вернулись в новое Средневековье. Раньше, после развала СССР, науку еще содержали: вроде как должна быть, положено иметь. А новая власть сказала: мол, на фига она вообще нужна? Я, конечно, тут говорю не про заявления, а про действия властей.
Возникнет новая индустриализация — будет новый шанс для науки. Но обратите внимание: среди 12 нацпроектов Путина нет не единого со словом «индустриализация». В данных проектах нет четкой задачи, что нужно реиндустриализовать страну. Почему? Потому что индустриализация РФ приведет к потере властью сырьевой, бюрократической и ростовщической «илитки». Вот та ее и не проводит. Предпочитает говорить о «цифровизации». А какая цифровизация может быть без новой промышленности? Только полицейская и бюрократическая. Потому нынешнее упадническое состояние российской науки вполне легко объясняется.
«Сколково», Иннополис? Увы, лишь имитация. Почему? Посмотрите на Кремниевую долину, с которой пытались слизать «Сколково». Данный проект рождался среди высокоразвитой калифорнийской промышленности, в США — в ведущей промышленной державе мира.
У нас эти инновационные центры — «Иннополисы», «Кванториумы» — развиваться не могут. Они могли бы это делать только в том случае, если бы у нас развивалась очень наукоемкая, передовая промышленность с высокой добавленной стоимостью. С большими шансами «Сколково» могло бы жить в советской Москве, которая по своему промышленному развитию не уступала среднеевропейской стране.
И еще хочу напомнить, что каждый четвертый робот до 90-х годов выпускался в Москве. Первопрестольная с 1970-х развивалась как мощный центр производства в области электроники, электротехники. Там строились самолеты, речные суда, выпускалась сложная инновационная техника — то был центр инновационного производства. До 1991 года.
Тогда и Иннополис, и «Сколково» были бы востребованы. Нынешнее «Сколково» висит в воздухе. В Москве же нет своих инноваций, сейчас столица не является промышленным центром, это центр бюрократии, производства бумаг, бредовых распоряжений и недвижимости. Что делать с данными проектами? Проводить — на условиях протекционизма — реиндустриализацию России. Тогда и «Сколково» работа найдется.
«У нас нет биотеха. Это Советский Союз имел вторую биотехническую промышленность мира, а в России ее нет»
Все крутится и танцует вокруг нефтегазовой задвижки
Что касается того оттока молодых специалистов IT-сферы в Силиконовую долину, который наблюдался несколько лет назад, то в целом эта тенденция сохранилась. Например, судьба моих некоторых детей связана с высокими биологическими технологиями, биоинформатикой и генной инженерией. И их уже фактически готовят к выезду за рубеж, потому что здесь нет применения такой квалификации. Преподаватели им говорят, что надо осваивать профессиональный английский язык, потому что, скорее всего, придется искать работу в Западной Европе или США, потому что у нас нет биотеха.
Это Советский Союз имел вторую биотехническую промышленность мира, а в России ее нет. Все крутится и танцует вокруг нефтегазовой задвижки. Хотя, напомню, только половина добываемой у нас нефти перерабатывается, а скажем, в «неразвитой» Саудовской Аравии природный газ перерабатывается в полимеры. На месте. А говорили, мол, дурные арабы и т. д. Так вот этот народ додумался поставить условия перед покупателями его углеводородов: «Хотите стабильных поставок от нас? Пожалуйста, вкладываете в переработку сырья у нас». И сегодня Саудовская Аравия имеет очень неплохие нефте- и газоперерабатывающие мощности. Россия же никогда не ставила условия покупателям своего углеводородного сырья. А если нет переработки — нет спроса на кадры.
У меня всегда будет перед глазами пример Новосибирского НИИ катализа им. Борескова. Там еще 16–17 лет назад разработали технологию одностадийного нефтеперерабатывающего завода, который намного дешевле традиционных технологий и с которым можно модулями набирать нефтеперерабатывающие предприятия практически любой мощности, но этот проект не пошел — не нужен оказался. Как это можно назвать? Потому я очень сочувствую российским ученым: они сейчас остались в окружении новых и не очень сырьевых феодалов. Не надо ждать у нас Илонов Масков.
«Наука — это сложно и непонятно, тут надо годами возиться, а не тупо качать сырье и вырывать казенные подряды»
НАШИ МИЛЛИАРДЕРЫ — СЫРЬЕВИКИ ПО СОЗНАНИЮ СВОЕМУ
Этих надежд все меньше, причины названы выше. Знаете, сейчас вышла книга «Взлеты и падения государств» известного индийского инвестора, экономиста Ручира Шарма (глава отдела развивающихся рынков Morgan Stanley — прим. ред.). В ней говорится, что среди признаков развитого государства важно учитывать, какие в нем преобладают миллиардеры — хорошие или плохие. Хорошие — это те, кто сделал миллиарды на высоких технологиях: авиастроители, автомобилестроители, роботостроители, IT. Плохие — это все те, кто связан с природной рентой, рынком недвижимости и государственными заказами. В Российской Федерации, безусловно, преобладают так называемые плохие миллиардеры. Более того, и они не способны привести к развитию свою отрасль. Например, наши металлурги не могут закрыть потребности отечественных машиностроителей. Они покупают все сложные конструкции у импортеров, у китайцев, у турок.
А почему наши миллиардеры не хотят вкладываться в науку? Да потому что они сырьевики по сознанию своему и обыватели, лишенные воображения. Со вкусами и устремлениями обывателей. Наука — это сложно и непонятно, тут надо годами возиться, а не тупо качать сырье и вырывать казенные подряды, чтобы проще и прибыльнее.
Я очень желаю русской науке продержаться, выжить. До того времени, пока в стране не начнется новый курс. Выражусь максимально осторожно: на новую индустриализацию. Даже если вы уехали, страна (если не развалится) обязательно начнет новый курс. И мы попросим вас вернуться. Вам найдется применение на родине. Хочется в это верить.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 53
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.