Альберт Закиров: «Картина была готова в тот момент, когда горела»

Альберт Закиров: «На моей одноименной картине изображены два ящера, но, по сути, он один — поедает свое отражение, при этом поглощает не только себя, но и других» Фото: Алексей Белкин

«ПОЛУЧИЛОСЬ СОТВОРЧЕСТВО С ЖУКОМ-КОРОЕДОМ»

— Альберт, ваша выставка в галерее «БИЗON» называется «Уроборос» в честь древнейшего символа, который традиционно изображается в виде змеи, кусающей себя за хвост. Что он означает для вас?

— На моей одноименной картине изображены два ящера, но, по сути, он один — поедает свое отражение, при этом поглощает не только себя, но и других. Такое часто можно встретить в современном обществе — человека что-то не устраивает, и, вместо того чтобы измениться самому, он влезает в общество, пытается что-то менять. Это история о том, кто, вместо того чтобы преобразить себя, хочет изменить других.

— Как проходил отбор экспонатов для выставки?

— Я старался, чтобы выставка была цельной и выдержана в одной цветовой гамме. В экспозиции работы разных годов, в том числе и совсем свежие. Зрители увидят абстракцию, немного символизма — картины «Уроборос», «Сон куколки в период коронавируса». Есть и работа, которая написана слоями: я создал один, сразу замазал его, наложил другой, третий, четвертый. Мне нравится эта эфемерность — вроде уже есть картина, но я, не жалея, замазываю ее рукой, сверху делаю вторую, четвертую, пятую. Я бы мог добавить в экспозицию виды старой Казани или импрессионистские картины, но они бы не подошли.

Также на выставке представлена одна инсталляция — кусок дерева весом в 20 килограммов, который я подобрал на берегу реки. На нем есть следы от короеда, похожие на рисунки — словно их сделал жук-художник. На самом деле это ходы, места для спаривания, откладывания яиц, но данные следы выполнены в стиле моих рисунков. Я не стал их портить, а добавил свои. Мне хотелось снова сотрудничать с природой, и получилось сотворчество с жуком-короедом. Я как художник обращаю внимание на рисунки природы.

Когда человек еще не разговаривал и был почти животным, однажды после охоты и ужина он сел и стал наблюдать закат солнца, тени, удивленно смотрел на них. И в этот момент в нем родился художник. Он захотел поделиться увиденным и начал давать названия окружающим его предметам, растениям, ощущениям. То есть художник — не тот, кто рисует, а тот, кто начинает видеть действительность другими глазами.

У меня была мысль описать жизнь этого жука, дать ему имя, рассказать о его жизни и творчестве. Например, что его не признают другие короеды, потому что он неправильно, не канонически делает проходы. И жук выбивается из общества, как художник-изгой. Я случайно нашел на берегу реки дерево этого художника-изгоя и представляю его зрителям.

— А вы не хотели выставить это дерево как реди-мейд, не добавляя свои рисунки?

— Мне это кажется простоватым. В современном искусстве есть тенденция — закрасить холст синей краской и придумать многостраничное объяснение к нему. Редко бывает, когда действительно есть смысл, например, как в «Черном квадрате» Малевича. Сейчас пытаются отсутствие мысли скрыть огромным текстом с умными, правильными словами и подавать это как арт-объект.

«Я старался, чтобы выставка была цельной и выдержана в одной цветовой гамме. В экспозиции работы разных годов, в том числе и совсем свежие» Фото: Алексей Белкин

«ХУДОЖНИКИ И СКУЛЬПТОРЫ МОГЛИ БЫ СОЗДАТЬ ПАМЯТНИКИ ДЛЯ ГОРОДА БЕСПЛАТНО»

— Для вас как художника важнее творчество или выставочная деятельность? Либо симбиоз этих явлений?

— Было бы идеально совмещать творчество и выставочную деятельность. В любом случае это вдохновляет и придает сил. Конечно, ты в первую очередь творишь для себя, но потом нужно и делиться. Может, потому я периодически делаю перформансы.

Чтобы проводить выставочную деятельность, нужна должная поддержка художников, которой нет. Чиновников можно понять — откуда они знают, какое искусство актуально, какой мастер лучше? Они не могут этого оценить, поэтому идут в союз, а там им говорят: «Мы самые правильные, все остальные ничего не умеют!» Чиновники слушают их, поддерживают, они что-то организуют. Но если человек умный, то поймет, что по итогам этих мероприятий ничего интересного не произошло. Однажды у меня была экспозиция в частной галерее, и ко мне подошли с предложением провести выставку в Голландии. Если бы какой-нибудь чиновник увидел и понял, что это стало толчком к дальнейшему развитию… А другие художники после выставок разбирают свои работы и опять ставят в мастерскую, где те пылятся. Показали картинки и разошлись.

Нужно ценить все виды искусства, делать разные выставки разных художников, тогда будет интересно.

— А какие меры поддержки помогли бы художникам в Татарстане?

— Нужны хорошие мастерские и помощь в организации экспозиций по всей России и за границей. В той же Голландии одна норвежская галерея хочет сделать мою выставку — они базируются в Амстердаме, но сами норвежцы. В Норвегии они не смогли найти спонсоров, потому что там не поддерживают иностранцев. А если бы у меня были здесь спонсоры, мы бы сделали выставку, но у нас таких людей нет.

— Получается, в Татарстане не хватает экспертного сообщества — арт-критиков и искусствоведов?

— Да, нужны именно искусствоведы, которым можно было бы доверять, чтобы у них было имя и широкий кругозор. Почему-то этого нет. Лучше, если бы несколько профессионалов объединились и создали свою гильдию.

— Вы уже упомянули, что делали наброски старой Казани. А модернизация города вам нравится?

— Да. Даже некоторые здания, которые многие критикуют, я считаю красивыми, например Дворец земледельцев. Он привлекает туристов, а для города это хорошо. Мне не нравится, что в Казани почти нет двориков. В Чехии в любой можно зайти и найти там галерею, театр, прикольный магазинчик. Это можно было бы и у нас сделать — на левом Булаке, улице Маяковского, в старых районах.

Современные дома красивые, но скучные. Было бы намного интереснее, если бы в старых двориках текла жизнь. А сейчас улица Баумана какая-то закрытая: все дворики нерабочие, там крысы бегают, помойки кругом. На самой улице стоит ресторанчик, а сзади него пустует огромная территория, одним словом, разруха. Из-за этого город становится меньше.

Также у нас в Казани беда с памятниками. В той же Чехии их много в разных стилях, направлениях, скульптурные композиции стоят даже во двориках, что очень здорово. А на Баумана у нас какие-то голуби, русалка корявая сидит — тоже достаточно скучная, неинтересная.

Многие художники и скульпторы могли бы создать памятники для города бесплатно, просто из интереса. Для этого не нужны большие деньги — понятно, что есть дорогие материалы, но прикольные арт-объекты можно делать и из обычного железа.

Конечно, будет лучше, если дадут денег на расходники, но и самим интересно сделать что-то хорошее и качественное для города. Я мог бы для начала создать что-то в парке «Эрмитаж», проводить мастер-классы, привлекать других художников к сотрудничеству и освоить иные парки. Просто непонятно, на какой основе и с кем это предпринять. Для такой деятельности нужно подключать гранты, иметь НКО. Хотя можно и с небольшим бюджетом сделать интересную вещь, о которой будут говорить и которая привлечет туристов. В «Эрмитаж» уже водят туристов и показывают мои рисунки на деревьях как одну из достопримечательностей Казани. Я не тратил на это деньги и получил арт-объект.

«У МЕНЯ МНОГО ПОДОБНЫХ ПРОЕКТОВ, КОГДА ЗРИТЕЛИ ДОБАВЛЯЮТ СВОЮ ЭНЕРГИЮ В КАРТИНУ»

— В прошлом году многие СМИ писали о ваших эпатажных проектах — вы рисовали картины голыми женщинами и сжигали работу. Это был пиар или перформанс?

— Перформанс — некое театральное действие, у которого есть зрители. Мне вообще нравится такое совместное творчество, у меня много подобных проектов, когда зрители добавляют свою энергию в картину. В основном они подключаются к процессу, но есть и те, кто просто смотрит или боится испачкаться.

Также в качестве кистей я использую огонь и воду. Огнем я пытаюсь придать картине некий драматизм, дополнительную энергию. Я поджигаю только те места, которые нужны для того, чтобы картина заиграла. У самой первой работы — «Икар» — загорались только крылья. Сначала они были просто красными, но живой огонь придал больше силы произведению. Когда крылья красиво загорелись, это стало мощным моментом, который я сфотографировал и снял на видео. Картина была готова в тот момент, когда попала на фотографию. Потом она сгорела, а снимок момента остался.

— Получается, в этих проектах вы ищете что-то, что поможет досоздать картину, придать ей новую энергию, чтобы человек или стихия стали вашим сотворцом?

— Да, я призываю природу в свои помощники. Как древние люди, которые творили какие-то заклинания, производили шаманские действия. Я в XXI веке, в общем-то, тем же занимаюсь, но другими способами.

— Какой энергетикой наполняются картины, написанные женскими телами?

— Такой же древней энергией, которой обладали первобытные мужчины и женщины, когда бродили голые по лесам, полям, лазили по деревьям, охотились, были испачканы в крови вдвоем, как в краске, занимались любовью, это все перемешивалось. Сейчас, в наше время, я пытаюсь подобное воспроизвести, но замещаю кровь красками.

— Легко ли соглашаются на такое сотворчество девушки-кисти?

— Проблем с этим никогда не было. У меня есть много знакомых, я предлагаю им поучаствовать, большинству интересно. Потом они вспоминают и говорят: «А когда будем писать картину моим телом? Ты мне обещал».

«Основная миссия — выработать вкус. Многие художественные произведения тяжело принимаются людьми, не связанными с этой профессией» Фото: Алексей Белкин

«МНЕ НРАВЯТСЯ ВООБЩЕ ВСЕ НАПРАВЛЕНИЯ В ЖИВОПИСИ И ИСКУССТВЕ»

— Другой ваш проект — картины на деревьях. Вы считаете себя уличным художником? Ваши картины на деревьях и асфальте несут какую-то миссию?

— Основная миссия — выработать вкус. Творческих людей много: и инженеры, и врачи, которые придумывают новый способ операции. Но многие художественные произведения тяжело принимаются теми, кто не связан с этой профессией.

Я стараюсь, чтобы изображения были незаметны и дерево оставалось деревом. Все-таки любой рисунок должен быть гармоничен и выполнен со вкусом, не кричать, не лезть из дерева. Другие художники тоже рисуют на деревьях и используют для этого яркие краски, переводят какие-то картинки. Подобное уже не искусство, а какая-то самодеятельность. Как в детском саду, когда нас выпускали гулять во дворик и мы разрисовывали местные пни теми красками, которые нам давали. А моя задача — сделать все красиво и профессионально. Рисунок можно увидеть, если ходить по парку задумчиво и рассматривать или если я сам его покажу.

Да, я считаю себя еще и уличным художником — рисую и на стенах, и на асфальте. Это интересная фактура, куда тоже стараюсь меньше влезать, просто подчеркиваю интересные моменты. Еще использую лужи. После дождя они бывают очень интересными, а потом высыхают и ничего не остается. Это эфемерное искусство меня тоже привлекает, потому, может быть, я и сжигаю картины. Лужи дают красивый графический силуэт, который мне остается только подчеркнуть.

Каждый день после дождя я делаю по 5–6 рисунков — на поверхности воды появляются животные, лица. Всегда ношу с собой краски, поэтому добавляю рисунок, фотографирую, иду дальше. В Казани есть две лужи, которые постоянно возвращаются в свою форму. На улице Дзержинского я нарисовал кота, а недалеко от Эрмитажа появился дельфин. Лужа, постепенно высыхая, приобретает форму кота или дельфина, у которого есть только глаза и зубы. А после дождя рисунок возвращается, как проявленная фотография. Это тоже эфемерность, но в то же время напоминание, что все возвращается на круги своя. Вот такое у меня сотрудничество с природой и дождем, как у древних людей.

— Как вы относитесь к другим уличным художникам и стрит-арту в Казани?

— Чем больше этого будет, тем лучше. Часто встречается непрофессиональный стрит-арт, но, видимо, дело в том, что мы только в начале пути — у нас в Казани этого вообще не было.

— Как бы вы определили свой стиль живописи? Что для вас является главным в картинах, что вы хотите отобразить — эмоцию, мысль, исследование, внутреннее состояние или что-то другое?

— Меня, как художника, интересуют истории, и я пытаюсь воплотить их на холсте, чтобы было прежде всего интересно мне. Совпадет ли такое ощущение со зрителями, не знаю. Кому-то мое искусство понравится, кому-то нет, и это нормально. Мне нравятся вообще все направления в живописи и искусстве. Многие художники уперлись в одно, а остальные вообще не признают. Как так? Это же скучно, неинтересно. Любопытно, когда есть разные направления, которые разрабатывают художники в разных стилях, в том и заключается прелесть искусства. Мастера, наоборот, должны радоваться, а не ругать друг друга за стиль — это неправильный подход.

«Художники тоже могут быть разными. Некоторые пишут картины только для того, чтобы заработать деньги. Я же стал художником не для этого — мне просто нравится процесс изобразительного искусства, не могу без него» Фото: Алексей Белкин

«ПРОЩЕ ВСЕГО ПРИХОДИТСЯ ТРАДИЦИОНАЛИСТАМ, КОТОРЫЕ ПИШУТ КРАСИВЫЕ ПЕЙЗАЖИ»

— Скажите честно, удается ли искусством зарабатывать на жизнь?

— Бывает по-разному. Однажды (я в то время жил в Москве на съемной квартире) произошел забавный случай. Пришел в ГУМ, там требовался художник. Я показал свое портфолио, а мне говорят: «Зачем к нам пришли? Вы можете один оформить весь ГУМ». То есть они испугались и прямо сказали: «Вы слишком хороши для нас». Потом писал картины обнаженными телами в ресторанах, устраивал шоу, так обо мне и узнали. Несколько раз мои работы выставляли на аукцион. В последний раз за 100 тысяч рублей купили большую картину на 2 метра.

Другой пример. Вместе с двумя напарниками я выполнил заказ для Ираклия Саввиди (экс-депутат Госсовета РТ, бывший директор санатория «Санта», правоохранительные органы России много лет пытаются добиться его экстрадиции из Греции по обвинению в организации заказного убийства — прим. ред.) — фонтан из природного камня, скульптуру у него и несколько картин. Причем мы сделали работу на несколько дней быстрее, чем было прописано в договоре. А Саввиди на это сказал, что такие деньги за короткий срок не зарабатываются, хотя к качеству претензий не было. Поэтому гонорар за работу он нам выплатил меньше положенного.

Мы не стали требовать с него денег — у него, видимо, с психикой проблемы. Время и нервы тратить на неадекватного человека… К нему приходили две мои знакомые девушки, дизайнеры, и привезли эскизы, а он сказал: «Зачем мне эскизы? Я и сам могу все сделать», — и практически столкнул их с лестницы.

Через два года я уехал на Украину. Сначала жил в Киеве у знакомых, потом снял квартиру. Все это было до событий 2014 года. Потом я случайно оказался на Майдане — мимо проходил и видел, что там происходило. На Украине я получил заказ от одного американского предприятия, которое закупает произведения искусства для галерей, — рисунки перманентным маркером на готовых картонных холстах. У меня их покупали по 20–30 штук, всего удалось продать несколько сотен. Но потом в стране начались проблемы, возникли сложности с перечислением. Деньги копились в офшоре — всего 70 тысяч долларов, причем не только моих, но и напарников, с которыми я работал, а потом офшорный банк накрылся. На предприятии до сих пор обещают, что все будет нормально, вопрос решается, но пока все глухо.

— В одном из интервью вы рассказывали, что не хотите вступать в союз художников. Почему?

— Проблема этих объединений в том, что там в любом случае начинаются склоки, дележ денег, помещений. В Татарстане уже есть четыре или пять союзов художников, о чем это говорит? Подобное уже не творчество, а бесконечный дележ всего.

У меня много друзей-художников. Я общаюсь с Рамином Нафиковым, известным казанским абстракционистом, Альфридом Шаймардановым, примитивистом, известным и в России, и за границей. Это интересные люди, с ними есть о чем поговорить. Они постоянно что-то творят, ни с кем не ругаются, не влезают в непонятные передряги, никому не пытаются что-то доказать.

— А вообще, необходимы художникам какие-то союзы, объединения или они могут существовать и без них?

— Художники тоже могут быть разными. Некоторые пишут картины только для того, чтобы заработать деньги.

Я же стал творцом не для этого — мне просто нравится процесс изобразительного искусства, не могу без него. А на картинах не заработаешь сразу, нужно продвигать себя, тратить время и силы. Еще придется быть немного конъюнктурщиком. Проще всего традиционалистам, которые пишут красивые пейзажи, портреты.

Художник может выжить без союза, но с ним все-таки легче. Еще в советское время он принимал заказы на исполнение, организовывал выставки, все объединялись — конечно, было намного удобнее. Но мне легче оставаться свободным творцом, чем от кого-то зависеть, кому-то доказывать или спорить с кем-то.