«Абсолютное большинство ветеранов не Александры Матросовы, а такие, как Насыйбулла»

Фаиль Ибрагимов: «Трудно прогнозировать, сколько еще проживет «Абага алмасы ачы була» на сцене, но что-то мне подсказывает, что еще долго»

«Пьеса взбудоражила общественность еще до премьеры»

— Фаиль Мирзаевич, в мае состоялись премьерные показы обновленной постановки драмы «Папоротника горькие плоды» («Абага алмасы ачы була»). Спектакль уже шел на челнинской сцене 8 лет, потом не игрался три года. А сейчас вы поставили его заново. Почему приняли такое решение?

— Потому что этот спектакль не должен уходить со сцены.

— Почему?

— В этой драме есть правда. Есть судьба человека, которому выпало жить в ХХ веке. Это ведь трагедия не просто отдельного человека, отдельно взятой семьи, а абсолютного большинства советских людей.

— Почему вы решили обратиться к этой пьесе? Как она к вам попала?

— Эта вещь взбудоражила татарскую общественность еще далеко до премьеры. На церемонии подведения итогов конкурса «Новая татарская пьеса» в 2008 году председатель жюри конкурса знаменитый наш академик Миркасым Усманов со сцены театра имени Камала в Казани дал очень высокую оценку драме Равиля Сабыра. Сказать по правде, тогда, конечно, «Абага алмасы ачы була» претендовала на Гран-при, но, кажется, там были нарушены какие-то формальности при подаче пьесы на конкурс, и жюри специальным решением порекомендовало редакции нашего толстого литературного журнала «Казан утлары» опубликовать пьесу, чтобы она стала достоянием общественности. Поэтому, когда мы показывали спектакль в первый раз, в 2010 году, у зрителей уже были некие ожидания, потому что многие к тому моменту прочитали драму.

— И как зрители, критики, в целом общественность восприняли первую постановку?

— Более чем тепло. Несмотря на то что спектакль не единожды демонстрировали по телевидению, залы почти всегда были полными, зритель хорошо шел на эту драму. Хотя нам говорили, мол, зачем вы показываете по ТВ, вы же потеряете зрителя, он посмотрит по телевизору и больше не придет в театр. Нет, этого не произошло. Зато мы успели показать этот спектакль максимальному количеству фронтовиков, пока они были еще живы, ведь с каждым годом их, к сожалению, становится все меньше и меньше.

Кстати, специально, чтобы увидеть премьеру, в наш театр из Казани приезжали не только критики, но и, например, Разиль Валеев — в то время председатель комитета Госсовета РТ по культуре, науке, образованию и национальным вопросам и тоже депутат, классик татарской литературы, драматург Туфан Миннуллин.

— Какова была тогда реакция казанских гостей?

— Я рад, что нам удалось не разочаровать столь требовательных зрителей. Помню, что Туфан Миннуллин благодарил театр за то, что мы открыли нового татарского драматурга. До нашей совместной работы Равиль Сабыр с режиссером Булатом Бадриевым ставили у нас мелодраму «Хаят» по Фатиху Амирхану, и, наверное, сам автор только знает, что сложнее: дописать незаконченную вещь классика татарской литературы или создать собственное произведение. Туфан-абый сказал, что внимательно следил за реакцией зрительного зала и постановка никого не оставила равнодушной, а это, по его мнению, было главным критерием.

А Разиль Валеев сказал о том, что это самая сложная тема, которая сегодня только может быть, поскольку о Великой Отечественной войне написано уже столько книг, выпущено столько спектаклей, фильмов, что, казалось бы, трудно что-то новое добавить. И поблагодарил за то, что мы взялись за эту тему и достойно ее показали. Он даже признался, что, обсуждая с Туфаном Миннулиным спектакль, они начали говорить о том, что, мол, а вот это место я бы написал по-другому, а вот тут я бы сделал так. То есть они начали соревноваться с автором, а это дорогого стоит.

— Восемь лет спектакль успешно игрался, но?..

— В декабре 2018 года случилась большая трагедия — мы потеряли Фаниса Сахабутдинова, нашего актера, игравшего одну из главных ролей — журналиста Айбулата. За три года зритель соскучился по спектаклю, спрашивали часто, когда возобновим показы. А главное — спектакль еще актуален, он имеет отзыв в сердцах у людей, и даже я, каждый раз, когда просматриваю его заново как зритель, нахожу для себя новые смыслы. Некоторые вещи, может быть, мы в свое время делали интуитивно, а сейчас уже осмысливаем это.

Я бы даже сказал больше: спектакль никогда не устареет. Об этом надо рассказывать не только нынешней молодежи, но и их детям, и внукам, и правнукам. Трудно прогнозировать, сколько еще проживет «Абага алмасы ачы була» на сцене, но что-то мне подсказывает, что еще долго.

«На церемонии подведения итогов конкурса «Новая татарская пьеса» в 2008 году председатель жюри конкурса, знаменитый наш академик Миркасим Усманов, со сцены театра имени Камала в Казани дал очень высокую оценку драме Равиля Сабыра (на фото)»Фото предоставлено Равилем Сабыром

«Горькая правда о фронтовиках по-настоящему громко не озвучена»

— Это тот же спектакль, который был 10 лет назад? Или что-то изменилось?

— Повторить спектакль невозможно. Если даже артисты играют, скажем, один и тот же спектакль два дня подряд, то они сыграют его по-разному. Это же зависит от многих нюансов: от настроения актера, от того, насколько помогают партнеры, насколько актеры погружены в материал, какой зритель сегодня пришел в зал, а он тоже каждый раз новый, разный.

— Я имел в виду смыслы, заложенные в спектакль режиссером, трактовку пьесы, акценты…

— В первый раз мы старались рассказать зрителю судьбу ветерана. Сейчас решили на первом плане показать образ журналиста, его неравнодушие к происходящему в обществе, стране. По сути, ведь весь спектакль — это одно большое интервью, которое Айбулат берет у Насыйбуллы. И, представляя себе сцены из жизни старика, журналист заново проживает его судьбу, переживает опять все ужасы ХХ века. То, что зритель видит на сцене, — воображение Айбулата, это в его мыслях оживают герои рассказа ветерана.

Повторюсь, в данной постановке главный персонаж у нас журналист, потому что это его видение, убеждения. У нас ведь автор пьесы, как известно, и сам журналист, сегодня он редактирует корпоративную газету «Татнефти», и то, что он написал такую вещь, — это его гражданская…

— Позиция?

— Нет, гражданская храбрость! Он первым так громко высказался по этой теме. Ну давайте, положа руку на сердце, признаемся, что пишут газеты о войне, ко Дню Победы? У нас есть официальные герои войны, назначенные в свое время еще идеологическим отделом партии. Нисколько не умаляя их героизма и вклада в Победу, хочется сказать, а разве не было таких, как Насыйбулла? Почему о них никто не пишет? А тут журналист приехал к старику, скрупулезно изучил его жизненный путь, прочувствовал всю его трагедию, вместе с ним погоревал, порадовался его небольшим радостям. А ведь абсолютное большинство ветеранов не Александры Матросовы, а такие, как Насыйбулла.

Мы говорим, что во время Великой Отечественной войны погибли 27 миллионов советских людей. Согласно статистике, потери армии — 13 миллионов человек, 14 миллионов — мирного населения. Всего же в боевых действиях в годы войны участвовали 34,5 миллиона советских солдат. И у 80–90 процентов солдат такая же судьба, как у Насыйбуллы. О Героях Советского Союза написано много, но ведь были и простые солдаты, чей вклад в общую Победу также нельзя умалять. Все-таки не смогли мы оказать должного внимания, уважения к нашим старикам-ветеранам при их жизни. Мне кажется, они ушли с некоторой долей обиды на нас: на власть, общество, на молодые, следующие за ними поколения.

А уж кто был в плену, так те вообще находились в опале. И не только они, но и их дети и внуки. А в чем они виноваты? Что не погибли? То есть я хочу подчеркнуть, что тема касается миллионов людей. Главная тяжесть той напасти, бедствия, коричневой чумы, которая накрыла страну в 1941 году, легла на плечи простого народа, самых обычных мужиков, таких, как Насыйбулла.

— Но, согласитесь, ежегодно на государственном уровне торжественно проводится праздник Великой Победы.

— А горькая правда о фронтовиках по-настоящему громко не высказана, не озвучена. Не прозвучали, к сожалению, из уст руководителей нашей страны те слова, которые бы растворили соль или камень в душах фронтовиков. Да, в свое время были некие подвижки, оттепель 60-х, но, к великому сожалению, не доросли до того, чтобы извиниться перед народом. Была надежда, что такое случится и в 90-х, но снова не произошло. Чего-то не хватило: то ли сил, то ли понимания, то ли…

Хотя вот знаете, этот спектакль смотрели многие депутаты, другие власть предержащие, и никто из них ни разу ни одного критического слова не сказал, несмотря на то что со сцены в адрес власти звучат не самые лестные оценки. Наоборот, я сам видел слезы на глазах у суровых мужчин в финале спектакля. Есть какая-то магия у этой драмы, она завораживает всех.

«В первый раз мы старались рассказать зрителю судьбу ветерана. Сейчас решили на первом плане показать образ журналиста, его неравнодушие к происходящему в обществе, стране»

«Нафиков организовал коллективное посещение спектакля руководителями»

— А в чем секрет этой работы, по-вашему?

— В правде! У всех ведь деды воевали, и не все водружали Красное знамя над Рейхстагом, были и те, кто попал в плен и чудом выжил. Как же он может сказать, мол, зачем вы ставите такой спектакль, если он смотрит на сцену и слышит, как бьется сердце его деда?

У меня отец вернулся с войны без обеих ног и вырастил нас, 11 детей. 70 человек из нашей деревни погибли на войне. Только 14 вернулись. Нас, их детей, отпрысков фронтовиков, в деревне было 100 человек. Вот кто сохранил, грубо говоря, численность населения страны. Без них России бы давно уже не было, у нее просто народу бы не стало. И сегодня не сказать что достаточно — 140 миллионов на такую огромную территорию, а рядом Китай с 1,5 миллиарда населения. Как минимум 500 миллионов народу должно быть в такой огромной стране, как Россия, при нормальном развитии.

— А кто из власть предержащих, как вы выразились, смотрел спектакль?

— Ну я вам сейчас вряд ли всех назову, 11 лет прошло как-никак с первой премьеры. Ну вот на последнем показе был экс-прокурор Набережных Челнов Иофар Габдрахманович Шайфутдинов. Сказал: «Молодцы ребята! Спасибо за спектакль, все так и было у нас». Помнится, когда мы были с гастролями в Казани, руководитель челнинского землячества, прокурор республики Ильдус Нафиков, организовал коллективное посещение спектакля целой группой руководителей, ранее работавших в Челнах, а потом перебравшихся в столицу республики. Не будем забывать и о том, что финансовую поддержку первой постановки спектакля оказал тогдашний мэр города Василь Шайхразиев.

— У вас не было опасения, что новая версия станет хуже первой?

— Было, конечно.

— И что в итоге получилось, на ваш взгляд?

— Мне очень нравилось, как Фанис играл эту роль, и, честно говоря, казалось, что любой другой сыграет хуже. Но, к счастью, я ошибался: наш молодой артист Фирдус Сафин вошел в материал, все понял, и у него отлично получается. Тьфу-тьфу, постучим по дереву. У Фирдуса есть свои сильные стороны, и он умеет их использовать на сцене. Не повторяя при этом Фаниса.

Здесь нельзя не отметить мастерское исполнение роли Насыйбуллы Рафилем Сагдуллиным. Не зря же ему за эту работу вручили театральную премию «Тантана». Отличное взаимодействие получилось между Рафилем и Фирдусом. Все артисты, занятые в постановке, очень органичны в своих ролях, любят их в этой драме, очень душевно подошли к созданию своих образов.

В новой постановке роль молодого Насыйбуллы мы доверили Винеру Файзуллину, Гулии — Индире Маликовой, Тахава — Марселю Мусавирову. Я рад, что молодой состав актеров смог подняться до уровня высоты этого произведения. Однако, думаю, они еще будут «дозревать» и с помощью своих более опытных коллег-актеров с каждым разом станут находить для себя в своих ролях новые оттенки и смыслы.

«Внуки и правнуки фронтовиков со слезами на глазах смотрели спектакль. Мне хочется верить, что они стали лучше понимать своих дедов, увидели глазами журналиста, через что им пришлось пройти»

— Общественность вторую версию спектакля также тепло приняла, как вам кажется?

— Тепло восприняли. Внуки и правнуки фронтовиков со слезами на глазах смотрели спектакль. Мне хочется верить, что они стали лучше понимать своих дедов, увидели глазами журналиста, через что им пришлось пройти. Мне коллеги сегодня показали отзывы в соцсетях. Одна женщина написала, что она была на первой премьере и приходит смотреть спектакль каждый раз, когда он играется на сцене. Она просто не может позволить себе пропустить этот спектакль, каждый раз сопереживает героям, живет их жизнью, хотя, наверное, уже наизусть все знает. И она, думаю, не одна такая, никого эта драма не может оставить равнодушным.

— В перерыве спектакля пообщались с одним зрителем. Он говорит, что одежда заключенных, форма военных, их ремни, кокарды, оружие и прочие вещи не соответствуют тому времени. Что на это скажете?

— Да, возможно, не все соответствует, не все документально точно. Но мы и не ставили себе такой цели. Во-первых, есть такое понятие, как театральная условность, а во-вторых, как я уже говорил, на сцене мы видим то, что себе представляет журналист Айбулат, слушая рассказ деда, погружаясь в ту эпоху. Тут ведь не это главное — не правильные погоны или кокарды. Главную мысль нашего спектакля абсолютное большинство зрителей понимают, мы смогли ее до них донести.

«Без ложной скромности могу сказать, что на пустом месте новое здание театру бы никто не дал. Театр есть, существуют артисты, сильная труппа, способная на многое. Нерожденному ребенку одежду не шьют»

«Был проект, разработанный с учетом наших пожеланий, но…»

— Это ваша первая работа на новой сцене челнинского татарского драмтеатра. Как вам работалось? Удобнее, чем на старой сцене? Наверное, возможностей больше? Или все-таки скучаете по старой сцене?

— И для меня, и для артистов обе сцены очень дороги. В старом здании была некая камерность, зритель очень близко к сцене располагался, артисты буквально слышали дыхание зрителя, а тот — их дыхание. Кстати, в новом зале очень хорошая акустика, артистам не нужно специально громче говорить, чтобы зритель слышал. Они разговаривают органично, соответственно настроению своего героя: то совсем тихо, вполголоса, то как при обычном разговоре, то громко, эмоционально. И до зрителя все доходит, никаких барьеров нет, к счастью. С точки зрения технической оснащенности здесь, в новом зале, намного больше возможностей и по свету, и по звуку, есть возможность использовать видеоматериалы и так далее. Одним словом, все условия созданы и зрителям комфортно находиться как в фойе, так и в самом зрительном зале.

— Скажите, пожалуйста, а вам не обидно, что вы 30 лет строили театр и вот, когда появилось новое современное здание, открылись новые возможности, вам не дали тут развернуться? Министр культуры РТ Ирада Аюпова представила коллективу театра нового художественного руководителя.

— Человек не может выбрать себе время, в которое ему предстоит жить. Насыйбулле вот пришлось пройти через все ужасы ХХ века. Мне выпало свое время. Раз ты родился в 1951 году, значит, твоя миссия состоит в том, чтобы творить во второй половине ХХ века и чуточку захватить начало XXI-го. Ты останешься в памяти людей своими спектаклями, выпущенными в данное время и об этом времени.

Без ложной скромности могу сказать, что на пустом месте новое здание театру бы никто не дал. Театр есть, существуют артисты, сильная труппа, способная на многое. Нерожденному ребенку одежду не шьют. А сегодня ребенок уже вырос, дальше он должен пойти своим путем.

— Опишите самый сложный год в вашей карьере? Случалось ли вам, к примеру, по-настоящему сражаться за театр?

— Когда городу было тяжело, нелегко стало и для театра, и для меня лично. После пожара на заводе двигателей КАМАЗа было очень сложно. Но сила духа артистов, их любовь к театру, искусству позволили нам пережить все. Помню, были такие моменты, когда зарплату платили овощами, но коллектив и тогда не распался, сохранился.

— Во время празднования собственного 70-летия вы невольно стали участником конфликта: представитель мэрии города вручил вам благодарственное письмо, что очень не понравилось казанским писателям. Они со сцены заявили о том, что вы достойны более значимой награды.

— Для режиссера не может быть более большого, значимого подарка, чем новое здание для театра, который он создал. Что касается звания «Почетный гражданин Набережных Челнов», о котором шла речь, то не знаю, стал бы я более счастливым человеком, если бы мне его присвоили? Самая высшая награда дана нам Аллахом — возможность, способность творить. В советское время были такие порядки: в каждой автономной республике имелся один-единственный «назначенный» талантливый режиссер. Тем не менее я бы не сказал, что мое творчество совсем уж не замечено: и звание есть, и премия.

— Если вернуться к новому зданию, то есть ли у него какие-то недочеты? Отсутствие зрительных мест на балконе, например? Много споров было и до сих пор идут о том, что татарский театр должен находиться в центре города, а не на окраине?

— Да, Василь Гаязович [Шайхразиев] показывал нам земельный участок, выделенный под строительство театра, на площади «Азатлык», рядом со зданием мэрии. Одно время обсуждался вопрос о передаче нашему театру ДК КАМАЗа. Но в итоге было принято решение провести реконструкцию бывшего ДК «Строитель». Это не наше решение, оно принято руководителями города и республики, то есть политиками. А политика — это, как известно, искусство возможного. Значит, на сегодня был возможен только этот вариант. О данном решении я узнал во время встречи с Ринатом Азгаровичем Абдуллиным, который тогда был руководителем исполкома города. Он с радостью, гордостью даже сообщил, что будет новое здание для татарского театра. Как же я мог сказать: «Нет, нам это не подходит»?..

— Ваш коллега из русского театра Армандо Диамантэ открыто спорил с минкультом РТ из-за проекта нового здания «Мастеровых». В конце концов внешний облик театра теперь изменен. Кроме того, известно, что труппа «Мастеровых» примет участие во внутреннем оформлении. Возникали ли у вас споры по поводу дизайна нового здания? Строители и проектировщики прислушивались к мнениям режиссеров и артистов?

— Касательно этого здания — нет. Возможно, нам нужно было проявить принципиальность, настаивать на своем, но, повторюсь, у нас был проект, разработанный с учетом наших пожеланий «Гипротеатром» — институтом по проектированию театрально-зрелищных предприятий. Но в силу разных обстоятельств тот проект не удалось претворить в жизнь.

Слов нет, зрителям было бы удобнее добраться до театра, будь он в центре. Но раз театр открыли здесь, теперь нужно решать проблему транспортной доступности для публики. Возможно, надо запустить специальные автобусные маршруты. Пока самая большая проблема — постоянные пробки возле пединститута, самое узкое место в транспортной артерии города. Если еще, не дай бог, какое-то ДТП там случится, то пиши пропало. Единственная надежда — сейчас ведутся разговоры о продолжении строительства Московского проспекта. Если эти планы реализуются, думаю, ситуация намного улучшится.

«Режиссер должен быть как дикий свободный мустанг, которого невозможно укротить, обуздать. У каждого режиссера — свое видение, свои методы работы, убеждения и так далее»

«Часть артистов можно было оставить в старом здании»

— Сегодня художественным руководителем челнинского татарского драмтеатра, как известно, является Олег Кинзягулов — ученик Фарида Бикчантаева. Как оцените его работу?

— Это не совсем правильно — просить одного режиссера давать оценку работе другого. Получится очень-очень субъективная оценка. Режиссер должен быть как дикий свободный мустанг, которого невозможно укротить, обуздать. У каждого режиссера — свое видение, свои методы работы, убеждения и так далее. Могу лишь сказать, что Олег только начал работать. Начал неплохо, он пробует, экспериментирует. У него свой путь, желаю ему всяческих успехов.

К слову, большое ему спасибо за то, что здорово помог при выпуске «Абага алмасы ачы була» — свет в этом спектакле полностью поставил Олег. Дело в том, что я не очень хорошо знаю все возможности нового светового оборудования, у него это получилось однозначно лучше.

— Кто-то говорит, что молодые татарские режиссеры увлеклись современными театральными формами, но уходят от национальных корней. Вы согласны с этим утверждением?

— Как там Черчилль говорил? Кто в молодости не был радикалом — у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума. Так, кажется. Да, все в молодости ищут себя, пробуют, экспериментируют. И я таким был, все через это проходят. Если взять татарскую поэзию ХХ века, то в своем раннем творчестве и Равиль Файзуллин, и Радиф Гаташ, и Ркаил Зайдулла, и некоторые другие искали что-то новое, уходили от традиционных форм, но со временем они все равно вернулись к той магистральной линии татарской литературы, которую заложили еще Кул Гали, Мухамадьяр, Тукай, Дэрдменд.

— Хорошо, тогда скажите, пожалуйста, в чем особенность челнинского зрителя? Кто сегодня ходит в татарский театр?

— Мне хотелось бы верить, что в наш театр ходит зритель, знающий и любящий татарскую литературу, мировую литературу, ценящий настоящее искусство. Я же сегодня говорил об отзыве одной зрительницы, которая не пропускает ни одного показа «Абага алмасы ачы була»? Вот настоящий зритель! Он каждый раз открывает для себя что-то новое, все глубже погружается в материал пьесы, не только получает удовлетворение от просмотра спектакля, но и переживает катарсис, обретает душевную гармонию.

— Ходит ли в театр городская элита? Власть? Бизнесмены?

— Редко приходят, к сожалению, хотелось бы почаще. Но такова жизнь, у них немного другие приоритеты, иные ценности в этой жизни. Было время, когда у театра был попечительский совет во главе с депутатом Госсовета РТ, генеральным директором АО «Челны Хлеб» Рафаэлем Юнусовым. Вот в те времена его коллеги, депутаты из Госсовета РТ и горсовета, руководители предприятий, частные бизнесмены, нередко приходили на премьеры. Но, к сожалению, попечительского совета сегодня нет. Хотя я бы не сказал, что уж совсем никто из элит не ходит. Вот только за последние дни я в театре встретил заместителя генерального директора Набережночелнинского элеватора Фаниса Газетдинова, экс-прокурора Набережных Челнов Иофара Шайфутдинова, о чем уже говорил, журналистов было много.

— Как вы считаете, возможно ли создание частного татарского театра? Чтобы он жил по своим средствам, без бюджетной поддержки? Это реально, на ваш взгляд?

— Реально. Но для этого нужна молодая энергичная команда единомышленников, ну и, конечно, надо ставить сто́ящие вещи. Это должен быть камерный театр. Кстати, я считаю, мы могли оставить часть артистов в старом здании и организовать там еще один театр, но опять же… Искусство возможного.

«К драме «Өч аршын җир» Аяза Гилязова я возвращался трижды. Даже 4 раза ставил!»

«Кто имел право выгонять меня на улицу?»

— Возвращаясь к премьере, скажите, а вы вообще часто заново ставите свои спектакли?

— Да, такой опыт у меня есть. Это очень тяжелая работа. К драме «Өч аршын җир» Аяза Гилязова я возвращался трижды. Даже 4 раза ставил! В 1980 году, поскольку не разрешали ставить в государственных театрах, я выпустил этот спектакль в Актанышском народном театре. Это стало тогда целым событием — на фестивале народных театров в Казани мы выиграли почти все номинации! И это практически с запрещенной пьесой.

— Почему ее не разрешали ставить?

— Потому что в центре этого произведения — образ Мирвали. Он сын кулака, который, чтобы не отдавать в колхоз свое добро, доставшееся ему в наследство от отца, травит домашних животных, обливает керосином запасы зерна, топором разрубает на мелкие-мелкие кусочки свои шубы и прочую одежду, поджигает свой собственный дом и ночью убегает из родной деревни. Смотрите, как он рассуждает: «Почему в этом мире нет порядка? Ведь все у меня было: и дом, и земля, и лошадь, и шуба. Я был мастером на все руки. Почему теперь я босой бродяга? Почему мучаюсь, страдаю на чужой земле? Кто имел право выгнать меня из моей теплой постели на улицу?..» Еще раз подчеркну, в 1980 году мы это поставили!

Затем у меня была попытка в Мензелинском театре уже в 1984-м, но обком запретил. Тем не менее в 1987 году, вернувшись из Москвы по окончании высших режиссерских курсов, мне удалось все-таки выпустить «Өч аршын җир» в Мензелинске. В том же году эту драму в Камаловском чуть позднее поставил Марсель Салимжанов. И, наконец, в 2014 году состоялась премьера на челнинской сцене.

— Как вы меняли акценты в этих постановках драмы «Три аршина земли»? И почему?

— Первый спектакль был про Мирвали, он находился в центре. Во второй постановке они были равными с Шамсегаян. А последняя, челнинская постановка была про Шамсегаян. Это она благодаря своей безграничной преданной любви к Мирвали смогла победить его — гордого мужчину, который никогда никому в жизни не подчинялся, не раболепствовал. Она убедила мужа вернуться в родную деревню, встать на колени на родной земле и попросить прощения. Хотя ей самой этого уже не суждено было увидеть, она умерла по пути домой. Если произведение трижды ставили на сцене — значит, это уже классика драматургии. То же мы теперь вправе говорить и о драме «Абага алмасы ачы була». Не зря же Насыйбуллу сравнивают с Альмандаром.

— В театре существует такое странное деление: есть очередные спектакли, которые поставлены, скажем так, в угоду зрителю, а есть некие серьезные, этапные вещи. Сами как считаете, вторых сколько у вас?

— Думаю, порядка 15–20 спектаклей. «Өч аршын җир» Аяза Гилязева, «Абага алмасы ачы була» Равиля Сабыра, «Зәңгәр шәл» Карима Тинчурина, «Дядя Ваня» Антона Чехова, «Язлар моңы» Ахата Гаффара, «Яр» Булата Саляхова, «Нурислам нигезе» Рабита Батуллы, «Бурлак» Мансура Гилязова, «Гашыйклар тавы» Ильдара Юзеева, «Саташу» Туфана Миннулина. Причем в некоторых случаях мы не нуждались даже в инсценировке, ставили прозу. Так было в Мензелинске, когда мы поставили спектакль «Өй салуның ние бар?» по неоконченному роману замечательного писателя-сатирика Фаиля Шафигуллина. В Челнах поставили драму «Сулкылдап елый җаннар» по повести Зульфата Хакима «Курку».

— А есть пьеса, которую хочется поставить?

— Непоставленной на сегодня осталась пьеса Рустама Мингалима «Дүрт кешелек утыргыч». Я живу надеждой, что смогу поработать над этим произведением. Надеюсь также, что кто-то из сегодняшних драматургов в один прекрасный день пришлет сильнейшую вещь и я с вдохновением еще поработаю. Тот же Равиль не всю жизнь будет работать в «Татнефти», он еще вернется в драматургию, а потенциал у него есть. Не зря же в свой юбилейный вечер я сказал со сцены, что Равиля нам ни в коем случае терять нельзя, что для театра иметь своего драматурга — это большое богатство, огромное преимущество.

Всему свое время, каждому. Мое время, быть может, уже заканчивается, а возможно, есть еще немало лет впереди. Один Аллах знает…