Деревенская правда по-татарски: от Сталина до Элвина Грея

Двухчастный спектакль «Хуш, авылым» / «Я не вернусь» и «Хуш, авылым. Хыял» / «Я не вернусь. Мечты» по факту признан лучшим в этом сезоне в Татарстане

20 деревень и 60 интервью

Оба спектакля — это недавние премьеры Камаловского, которые прошли зимой 2021 года. Режиссер Айдар Заббаров и актерская команда проехали по нескольким десяткам татарских деревень и в итоге создали двухчастный вербатим на основе собранных интервью. Важным уточнением становится численность этих населенных пунктов: в каждой деревне проживают не более пяти человек. Всего команда объездила порядка 20 деревень и взяла 50–60 интервью. Материала набралось более чем на четыре часа, поэтому спектакль решили поделить на две части. Таким образом, зритель видит уникальную ретрансляцию исчезающей жизни своего народа и его культуры.

О том, как возникла идея спектакля, и о работе над ним подробно рассказывает сам Заббаров: «Я, как и многие из моего поколения, проводил каникулы в деревне, где жили мои бабушка и дедушка. И вот однажды, когда бабушки с дедушкой уже не было на свете, а я стал взрослым и приехал в наш деревенский дом, вдруг в какой-то момент меня осенило: скоро этой деревни не станет, она просто исчезнет. И накатила тогда на меня невыносимая тоска, которая, как у Чехова, „кажется, весь свет залила“. И в тот вечер я думал о том, что вот жили люди, строили свое будущее, здесь кипела жизнь. И раньше здесь было радостно. А теперь — тоска…»

Зритель видит уникальную ретрансляцию исчезающей жизни своего народа и его культуры

По словам режиссера, он давно хотел поработать в технике вербатим (спектакль полностью состоит из реальных монологов или диалогов обычных людей, перепроизносимых актерами), «исследовать путь общения со зрителем, осмысления и театра, и себя». Собственно, поэтому спектакль поставили именно на малой сцене. Заббаров задумал не отделяться от зрителя сценой, рассказывая им о деревенской жизни, а погрузить собравшихся в ироничную и несколько грустную атмосферу увиденного. А сцена камерного пространства и сценография спектакля, которая тоже принадлежит Заббарову, только продолжает зрительный зал.

Отчасти даже зеркалит его. На сцене стоит несколько рядов пошарпанных и видавших виды кресел, а перед ними — небольшие деревянные подмостки. Точно импровизированная сцена в каком-нибудь сельском ДК. Пока она погружена в темноту, и только голос сообщает зрителям важные детали: это документальный спектакль, реальные герои проживают в деревнях численностью не более пяти человек, и объединяет их одиночество.

Сам Заббаров еще на подготовительном этапе говорил, что не все жители охотно соглашались на интервью. «Есть среди них те, кто не тяготится одиночеством, и те, кто оказался в плену обстоятельств и вынужден доживать свой век среди заброшенных домов. Есть среди наших героев люди, которые знают многое о своих корнях и подробно рассказывают о своем роде, истории возникновения села», — вспоминает режиссер.

Вообще, одной из сценических особенностей спектакля стал именно возраст актеров. В вербатиме задействована преимущественно молодая труппа Камаловского

Погружение должно быть глубоким и точным, чтобы не выглядело наигранным

Погружение начинается с 30-х годов прошлого века. В тусклых лучах прожектора появляется 90-летний старик (Эмиль Талипов), бывший тракторист из деревни Ташлык, что-то тихонько бормочет себе под нос, ругается на собственные воспоминания. Чуть позже тот же молодой артист предстает уже в роли председателя колхоза, агитирующего за преимущества непонятной ему коллективизации. Ближе к финалу Талипов становится нервным режиссером провинциального театра, а после — эксцентричной звездой районного разлива, он же мастер художественного слова с внушительной шевелюрой и бакенбардами по фамилии Марданов. Но стоит сорвать со щек приклеенный грим, как перед нами возникает новая личность — молодой человек, рассказывающей о трагичной судьбе своего любимого коня Айбаша. И если бы не театральная программка, пожалуй, только самый внимательный зритель смог догадаться, что перед ним все это время был один человек.

Вообще, одной из сценических особенностей спектакля стал именно возраст актеров. В вербатиме задействована преимущественно молодая труппа Камаловского. Но за редким исключением артисты перевоплощаются в героев своего возраста. То дряхлый старик на твоих глазах пытается бороться с одолевающим его тремором и вываливающейся изо рта челюстью, то немощная бабушка, пересчитывая зубы, ругает современное правительство.

Каждый актер получил несколько разноплановых, разножанровых и разновозрастных монологов. А это само по себе непростое профессиональное испытание. Погружение должно быть глубоким и точным, чтобы не выглядело наигранным, а перевоплощение — быстрым и кардинальным, чтобы не вызвать подозрения. В этом смысле удивительно было наблюдать и за работой Алины Мударисовой. Сначала она тлеющая бабушка, затем — 9-летний мальчишка Радиф, а в следующей сцене — уже женственная и благоухающая актриса провинциального театра.

Каждый актер получил несколько разноплановых, разножанровых и разновозрастных монологов. А это само по себе непростое профессиональное испытание

Спектакль уверенно балансирует между драмой и комедией, не скатываясь ни в одну из сторон. Вряд ли режиссер хотел бить в набат, крича о судьбах исчезающих деревень. Тем не менее некоторые монологи мгновенно стирают улыбку с ироничных сцен, например история одинокого старика (Эльвир Салимов), который после смерти родителей проводит время только с курами.

В первом спектакле Заббаров показывает деревни с 30-х по 70-е годы. Но это путешествие сквозь смех и слезы все же не реквием. Это дань памяти времени: голоду, сиротству, историческим катаклизмам. Всему тому, что нынешнее сытое общество вряд ли когда-нибудь сможет понять.

Герои Алмаза Бурганова и Ляйсан Файзуллиной вот-вот обменяются кольцами и начнут совместную жизнь. Но среди свидетелей церемонии и самих брачующихся особенно прекрасна роль Гузель Гюльвердиевой

«И вот у нас уже трое, но мы хотим девятерых»

Вторая часть «Я не вернусь. Мечты» — хронологически это продолжение среза эпохи: с 70-х годов по наше время. Как и в первой в основу сценария легли не только полученные интервью, но и инсценировки новелл Туфана Миннуллина, Мухаммада Магдеева, Рустема Галиуллина и Габделхая Сабитова. Для продолжения повествования Заббаров выбрал еще 10 историй.

Но сначала зрители попадают в темный кинозал, где на растянутой простыне (даже ромбик в центре виднеется) показывают старое индийское кино. Только представьте, какой редкостью была такая лента для деревенского клуба! Этим гордится и старый киномеханик (Фаннур Мухаметзянов). Чтобы быть ближе к кинематографической магии, он специально ездил учиться на механика. А теперь рассуждает — вот с индийским кино все понятно (поколение не одного народа на нем выросло), а существует ли татарское кино? А что за феномен — современная музыка? Вот были же исполнители — Ильгам Шакиров и Хамдуна Тимергалиева. А нынешние имена вроде Элвина Грея как-то не вызывают трепета в сердце деда.

Для некоторых спектакль вышел за сценические рамки и стал просто разговором о личном

На этой философской ноте кинозал делает несколько оборотов вокруг себя (сцена все время крутится, перемещаясь по вехам истории) и превращается в загс. А тут герои Алмаза Бурганова и Ляйсан Файзуллиной вот-вот обменяются кольцами и начнут совместную жизнь. Но среди свидетелей церемонии и самих брачующихся особенно прекрасна роль Гузель Гюльвердиевой. В ее образе безразличной и непрошибаемой к чужому счастью регистраторши слились всевозможные анекдоты о работниках госорганов.

Тут, пожалуй, впервые за два спектакля появляется тема любви. Сценка в загсе была лишь ярким эпиграфом к основному серьезному монологу героя Бурганова, который искренне любит свою жену и не собирался разводиться с ней из-за отсутствия детей за несколько лет. Во время таких жизненных историй интересно было наблюдать за зрителями в зале. Потому что для некоторых спектакль вышел за сценические рамки и стал просто разговором о личном. Собственно, в момент монолога о жене и детях женщина на соседнем кресле так крепко сжала ладонь своего спутника и отпустила только на фразе актера: «И вот у нас уже трое, но мы хотим девятерых».

Кульминацией спектакля, безусловно, можно назвать сцену с бананами, в которой центральную роль играет любопытная жительница с пытливым умом (Файзуллина)

Правды в избытке

На «Наурузе» оба спектакля показали один за другим, поэтому без сравнений не обойтись. Чувствуется, что иногда проседают сами тексты. Не так цепляют, не вызывают смеха или сочувствия, а просто проходят. Но после, как правило, шел ударный отрывок из жизни нового героя, например рассказ пожилой женщины (Гюльвердиева), которая похоронила мужа и сына, умерших от алкоголизма. И, прожив в одиночестве 53 года, она так и не смогла больше подпустить к себе ни одного мужчину.

Кульминацией спектакля, безусловно, можно назвать сцену с бананами, в которой центральную роль играет любопытная жительница с пытливым умом (Файзуллина). Вроде хочется молча взять побольше и детям унести. Но, с другой стороны, что это за диковинный фрукт такой? Как его есть? А надо ли варить? И сколько брать? В итоге, долго не мучаясь, героиня варит банановое пюре вместе с кожурой, щедро снабдив все солью. На этом моменте зал уже лежал от смеха.

Первый спектакль определенно более цельный и оставляет впечатление именно слаженного режиссерского высказывания. Но и второй, при всей некоторой необязательности, нельзя оставлять без внимания. Хотя бы из-за 15-минутной дискотеки под музыку 90-х прямо в антракте на сцене вместе с артистами.

Но главное все же в другом. «Хуш, авылым» — это истинно татарская история: про татар и для татар. В ней много близкого и родного для каждой семьи в республике и в то же время она интересна как культурный экскурс для гостей Казани. Можно снять сколько угодно документальных фильмов, где высокопарным тоном расскажут и про коллективизацию, и про Сталина, и про Элвина Грея. Но никто, кроме непосредственных свидетелей, не скажет вам правды. Здесь ее даже в избытке.