Азат Ягафаров, «Татнефть»: «Жизнь нас заставляет развивать технологии – у нас зрелые месторождения»

Азат Ягафаров: «С этого года поменялся налоговый режим — на выработанные месторождения и по сверхвязким нефтям»

«Иногда одно решение на уровне министерств может стоить компании сотни миллиардов»

— Азат Фердинандович, вы возглавляете представительство ПАО «Татнефть» в Москве. Расскажите, пожалуйста, что это за структура и зачем она вообще нужна компании, которая, хоть ведет работу в разных городах и нескольких странах, все равно в основном сосредоточена в Татарстане? Как давно она существует?

— Представительство в Москве создано еще в 1992 году — сначала как отдел внешнеэкономической фирмы объединения «Татнефть», затем уже как полноценное представительство со своим зданием и штатом. На самом деле это было необходимо, потому что, хоть мы и региональная компания, много вопросов решается в Москве — в минэнерго, в Белом доме. Иногда одно решение на уровне министерств может стоить компании сотни миллиардов рублей.

— Вы имеете в виду налоговые преференции?

— В основном да. В 2002 году создавался Налоговый кодекс, 26-я глава которого как раз касалась нефтяной отрасли. С того момента началась работа по дифференцированию налогообложения в зависимости от горно-геологических условий месторождений. В первую очередь это касалось выработанных месторождений, на которых по большей части работает «Татнефть». Это заняло почти пять лет, прежде чем было принято решение. Имелось очень много противников. Данная работа во многом завершилась успешно благодаря активному участию руководства республики, лично Рустама Минниханова, тогда еще премьер-министра РТ, и топ-менеджеров «Татнефти». Они смогли убедить принять принципиальные решения…   

— Налоговые льготы начались еще в 90-х, когда республика впервые ввела льготы на малодебитные скважины. Минтимер Шаймиев тогда имел такую возможность…

— Совершенно верно. В то время налоговая система была несколько иной, и часть налогов формировалась в рамках полномочий республики. В Татарстане тогда очень умно и грамотно поступили, введя налоговое стимулирование, коснувшееся 7 месторождений, это оказался толчок к развитию нефтянки. Такой исторический пример приводят все специалисты по налогообложению в нефтяной отрасли.

— А потом налоговая система изменилась, и вы перенесли эту работу на федеральный уровень?

— Да, потом система изменилась, и мы стали доказывать необходимость налогового стимулирования на федеральном уровне. Основной нашей проблемой были выработанные месторождения, потому что чем они старее, тем больше требуется операционных затрат. С 2006 года мы добились налогового стимулирования на выработанные месторождения. Кроме этого нам удалось добиться налогового стимулирования для мелких месторождений, с начальными извлекаемыми запасами до 5 миллионов тонн, а также получилось добиться преференций по добыче сверхвязкой нефти (СВН). В результате это позволило значительно повысить эффективность, нарастить добычу нефти, увеличило налоговую базу республики, и у нас появились возможности инвестировать в нефтепереработку, в частности в комплекс ТАНЕКО. Одна цифра — по объемам добычи мы выросли с 15 до 24–25 миллионов тонн в год. Сейчас поднимались и до 30 миллионов, но ОПЕК+ нас чуть приземлил.

С этого года поменялся налоговый режим — на выработанные месторождения и по сверхвязким нефтям. В то же время «Татнефть» получит компенсацию на расходы, связанные с выполнением закона об окружающей среде и требований промбезопасности при разработке СВН, в размере 36 миллиардов рублей. Недавно Владимир Путин подписал соответствующий закон, хочу сказать, что это очень дальновидное решение со стороны президента.

Это большие средства, они реально помогут решить значительный пласт экологических вопросов. Данные деньги вернутся в экономику Татарстана налогами, заказами нефтесервисам и строителям. Мы с командой специалистов «Татнефти» как раз и занимались продвижением такого закона в Госдуме, и наш голос был услышан. Сейчас дорабатывается механизм получения этих средств. 

«Была проделана огромная работа по снижению себестоимости добычи»

«Россия теперь владеет всем циклом технологий добычи сверхвязкой нефти»

— СВН ведь добываются чуть ли не с 90-х годов. До сих пор плотно завязаны на режим налогообложения?

— В 90-е сверхвязкую нефть добывали в опытно-экспериментальном порядке. На тот момент отсутствовали эффективные технологии добычи, дебиты нефти были низкими, себестоимость добычи очень высокая. Благодаря развитию технологий горизонтального бурения и разработке технологии SAGD добыча СВН получила новые перспективы развития, и в 2006 году компания вновь открыла данный проект. Отечественных технологий добычи и оборудования у нас тогда не было, мы тесно сотрудничали с канадскими компаниями. 6 лет мы работали опытно-экспериментально, иногда с отрицательной маржинальностью. Надо понимать, что для того, чтобы сверхвязкая нефть стала текучей, ее нужно прогреть закачкой пара, что неизбежно ведет к увеличению затрат относительно добычи традиционной нефти.

— А когда рентабельность стала положительной?

— Была проделана огромная работа по снижению себестоимости добычи. «Татнефть» в сотрудничестве с ведущими российскими академическими и профильными прикладными образовательными учреждениями начала работу в рамках НИОКР для разработки и локализации технологий строительства, добычи и подготовки нефти. Начались широкомасштабные опытно-промышленные работы. Затраты на инвестиции в науку составили свыше 700 миллионов рублей, получено более 260 патентов, в том числе зарубежных. Это позволило на следующем этапе начать работы по размещению заказов на машиностроение, привлечение и обучение строительных, проектных и сервисных компаний, испытание технологий добычи, транспортировки и подготовки нефти. В 2012 году с введением государственной поддержки мы были готовы приступить к этапу тиражирования проекта добычи СВН.

Подъемники для ремонта скважин производятся в Елабуге, парогенераторы — в Бийске, арматура тоже отечественная. Наиль Ульфатович [Маганов] вообще на этом особенно фокусируется: у нас и нефтеперерабатывающее оборудование все российское

— Можно наивный вопрос: если СВН настолько невыгодна, зачем вообще ее добывать?

— Я не сделаю большого открытия, если скажу, что время «легкой» нефти постепенно заканчивается, все больше новых запасов относится к трудноизвлекаемым. Успех в технологиях добычи СВН в Татарстане открывает доступ к 75 миллиардам тонн ресурсов в России. Именно сегодня, развивая собственные технологии добычи, размещая заказы в российское машиностроение, мы создаем задел на будущее. Поддерживая отечественную науку, создавая новые рабочие места, мы сможем предложить решение по сохранению уровней добычи в стране. Благодаря поддержке государства инвестиции в промышленность и строительство составили более 200 миллиардов рублей, было пробурено более тысячи уникальных горизонтальных скважин, прирост ВВП, по оценке Российской академии наук, оказался более 590 миллиардов рублей. Нами выстроены длинные межотраслевые цепочки, создано более 4 тысяч рабочих мест и вовлечено в работу более 100 российских научных организаций, сервисных компаний и производителей оборудования. Отдельно необходимо отметить результаты проведенных работ по импортозамещению. Начиная с величины в 10 процентов, мы достигли уровня 95 процентов за счет локализации и разработки нового оборудования, изготавливаемого отечественным машиностроительным комплексом, средств автоматизации и измерений, IT-решений. При этом в целом по ТЭК России уровень импортозамещения приближается к 50 процентам.

Подъемники для ремонта скважин производятся в Елабуге, парогенераторы — в Бийске, арматура тоже отечественная. Наиль Ульфатович [Маганов] вообще на этом особенно фокусируется: у нас и нефтеперерабатывающее оборудование все российское. Вторичная нефтепереработка традиционно не производилась на отечественном оборудовании. ЭЛОУ-АВТ еще выпускали в России, а на вторичке все оборудование было западным. А сейчас огромными шагами в «Татнефти» идет импортозамещение. Это новые мощности, новые заказы российским заводам. Не надо считать прямые эффекты, нужно смотреть на синергию для промышленности в целом.

Нефтяники — это локомотив, который тянет заказы науке, строителям, сервисным компаниям, буровикам, машиностроителям, IT-сектору и другим. В случае кризиса мы-то выдержим, мы просто подтянем пояса, обрежем инвестпрограмму, а пострадают все, кто за нами идет. 

«Наша сила в преемственности, не забывайте, что, по сути, вся российская нефтянка вышла из Поволжья»

«Мы считаемся лидером по технологиям повышения нефтеотдачи»

— А как повышается нефтеотдача на выработанных месторождениях?

— В нефтянке есть разные виды добычи нефти. Есть как у арабов — пробурил, кран открыл, там пластовое давление такое, что нефть сама рванула вверх. В Татарстане такое было при открытии Шугуровского месторождения — мы видели фонтаны нефти. Но этот путь мы давно прошли. Дальше классическая вторая стадия — заводнение пласта с помощью нагнетающих скважин, которые создают давление, выталкивающее нефть. Но даже эти методы сейчас не дают такой эффективности. Затем идут другие вторичные методы добычи, которые повышают нефтеотдачу пластов. В этом мы очень сильны.

— Используются специальные вещества, которые разжижают нефть?

— В том числе и разжижают, данные вещества в основном влияют на доотмыв нефти из пластов, на вовлечение в разработку участков пласта, не охваченных заводнением, на ограничение притока воды к добывающим скважинам. Мы считаемся лидером в этом вопросе, у нас две трети добычи идет за счет методов нефтеотдачи пластов. Сама жизнь нас заставляет — у нас старые обводненные месторождения. Средняя обводненность месторождений «Татнефти» — 86 процентов. Представляете, ты добываешь 100 тонн жидкости, в ней только 14 тонн нефти, остальное — вода. И ты все это должен подготавливать, перекачивать, а это электроэнергия, химия, огромные затраты. Третичные методы позволяют интенсифицировать добычу и повысить нефтеотдачу пластов.

Потом нужны полигоны для отработки технологий: даже по СВН у нас еще не совершенная технология. Мы можем добывать на толстых пластах, а на маленьких сталкиваемся со сложностями. Кроме того, есть потребность в развитии технологий добычи трудноизвлекаемых запасов: доманиковская и баженовская свита, например. 

— Откуда у «Татнефти» компетенции в части повышения нефтеотдачи?

— Еще с советских времен наш «ТатНИПИнефть» исторически сильнейший институт в этой области. Плюс подход руководства компании к развитию технологий, поддержки НИОКР. Наша сила в преемственности, не забывайте, что, по сути, вся российская нефтянка вышла из Поволжья. Огромное количество передовых технологий испытывалось и создавалось на «Ромашке» (Ромашкинском месторождении — прим. ред.)

«Татнефть» помогает строить новые школы, поддерживает детские сады, у АГНИ новый кампус»

«Мы надеемся, что в 2024 году налоговые стимулы вернутся»

— Вы были одним из подписантов соглашения с «Газпром Нефтью» на ПМЭФ. То есть функцией представителя компании на переговорах в правительстве ваша функция не исчерпывается. Какие еще проекты курируете?

— Ключевое — по-прежнему работа с федералами в Москве. У нас очень небольшая команда — всего 9 человек, но общепризнано, что GR-служба «Татнефти» одна из уважаемых в российской нефтянке. Участвовал в большом проекте по уплотнению сетки скважин, в проекте СВН. Со временем меня все больше и больше стали вовлекать во внутренние проекты. Например, по строительству ТАНЕКО. Мы здесь работали под руководством Наиля Маганова, за эту мегастройку в компании отвечал он.

В 2006 году Минтимер Шаймиев впервые привез в Татарстан Германа Грефа, который был тогда министром экономики, мы облетали на вертолете и убедили его, что завод надо строить. Тогда существовал инвестиционный фонд, которым Греф руководил, и мы стали первыми, кто оттуда привлек деньги. Привлекли не на сам завод, а на инфраструктуру. Дело в том, что экономика ТАНЕКО изначально просчитывалась достаточно эффективной, но, когда ты прибавляешь инфраструктуру, ситуация меняется.

16,5 миллиарда рублей было выделено на нефтепровод, продуктопровод и железную дорогу. Механизм государственно-частного партнерства тогда сработал идеально: эти деньги оказались привлечены, инфраструктура отошла государству — «Транснефти» и РЖД, это для нас непрофильный бизнес. А завод построили мы сами.

Сейчас «Татнефть» подписала инвестсоглашение с минэнерго по стимулированию инвестиций во вторичные процессы нефтепереработки, что позволит эффективнее и быстрее строить новые мощности глубокой переработки.

— Какие сейчас направления в вашей работе наиболее актуальны? 

— Их несколько. Безусловно, работа над тем, чтобы вернуть дифференцированное налогообложение в зависимости от горно-геологических условий разработки месторождений, которое было до 1 января 2021 года, то есть выделение СВН и выработанных месторождений в отдельную группу НДД (налог на добавленный доход, налоговый режим, пришедший на смену НДПИ, — прим. ред.). Мы надеемся, что в 2024 году эти стимулы вернутся, и уже сейчас есть дорожная карта по  СВН, что подтвердил замминистра финансов России Алексей Сазанов на недавнем форуме в Альметьевске.

Минниханов – заместителю Силуанова: «Если бы вы до нас не дотрагивались, мы были бы счастливы!»

По выработанным еще идут работа и обсуждения. Во-вторых, государственная поддержка технологических нефтегазовых полигонов по разработке новых технологий для нетрадиционных нефтяных запасов (СВН, доманик, бажен и другие). В-третьих, вопросы экологии и, конечно, энергоперехода, углеродной нейтральности и возможных трансграничных налогов. Это серьезный вызов, на который необходимо отвечать.

«Сила «Татнефти» именно в том, что ее штаб-квартира находится там же, где компания и зарабатывает» 

— Вы 30 лет работаете в «Татнефти». Как за это время изменилась компания?

— В компании постоянно происходит очень много процессов, мы отвечаем вызовам времени, иначе отстанем. Идет жесточайшая конкуренция, это вопрос выживания. Сейчас налоговая нагрузка на нас увеличилась, мы стали одним из «бенефициаров» этого процесса. Но все равно в нефтяной отрасли все воспринимают «Татнефть» как самую технологически передовую компанию. Пример СВН это продемонстрировал — мы показывали его всем федеральным игрокам.

— Периодически можно услышать дискуссии, мол, «Татнефть» сама себя лимитирует тем, что сохраняет штаб-квартиру в Альметьевске. В Казань гораздо проще затащить квалифицированные кадры. 

— Считаю, что эти дискуссии начинают люди, которые не понимают главного — сила «Татнефти» именно в том, что ее штаб-квартира находится там же, где компания и зарабатывает. С самого момента основания штаб-квартира была на юго-востоке: сначала в Бугульме, а потом в Альметьевске, по нынешним временам это большая редкость, что центральный офис не переехал в какой-то крупный мегаполис. Все накопленные за 70 с лишним лет компетенции и дух людей, которые живут на территории и позволяют «Татнефти» двигаться вперед. Всегда был и буду противником разговоров о переезде, собственно, как и все топ-менеджеры компании. А что касается Альметьевска, то посмотрите, как город поменялся в последние 5–10 лет. Ничуть не хуже иных мегаполисов. Перестроили улицу Ленина, теперь это настоящий столичный проспект с широким променадом, велодорожки, на которые все сначала ругались, а сейчас, когда появились самокаты и велосипеды стали гораздо популярнее, приводят в пример всей стране. Общественный центр — это вообще сказка, таких комплексов я в Казани не видел. «Татнефть» помогает строить новые школы, поддерживает детские сады, у АГНИ новый кампус. Я, кстати, был недавно в общежитии АГНИ, которое открыли несколько месяцев назад, знаете, снова захотелось стать студентом, условия шикарные. Это все притягивает молодежь, в городе приходится решать проблемы с нехваткой мест в детских садах — это же о чем-то говорит? 

— «Татнефть», конечно, славится своей социальной активностью, но ситуация в рынке такая, что приходится резать косты, кажется, что именно социалка первой пойдет под нож. 

— Вы правильно говорите, что компания всегда занималась развитием территории, а не только освоением месторождений. Я пришел в «Татнефть», когда генеральным директором был Аклим Касимович Мухаметзянов. Уже тогда она уделяла огромное внимание решению социальных вопросов, понятно, что акценты в те годы были другими, но сам факт. Я к тому, что все нынешние топы компании выросли внутри этой идеологии и, что важно, люди, которые принимают ключевые решения в «Татнефти», сами живут здесь, и, не побоюсь этого слова, они патриоты родной земли, а какой патриот не хочет, чтобы его край цвел и развивался? 

Мы с вами говорили про Альметьевск, но в других городах юго-востока компания проводит социально ориентированную политику. Пандемия очень хорошо показала, кто есть кто. Думаю, что «Татнефть» была одним из лидеров в борьбе с этой заразой в прошлом году. Самолет из Китая с миллионами масок и линия их производства, когда случился жесточайший дефицит, бесплатная заправка машин скорой помощи, помощь «ковидным» госпиталям. Как-то звучала цифра, что только на борьбу с пандемией компания потратила больше 1,5 миллиарда рублей. 

А что касается дальнейших перспектив, то от планов на социальную деятельность «Татнефть» отходить не планирует, Наиль Ульфатович [Маганов] не позволит. При этом идет каждодневный процесс повышения эффективности, как на производстве, так и в социальных инвестициях. 

«Жена тоже родом из Лениногорска — она окончила КГМУ, интернатуру у профессора Рената Акчурина»

«Москвичом я себя не считаю»

— Расскажите немножко о себе. Откуда ваш род, семья?

— Отец из Арского района, учился в ветеринарном институте, был сильнейшим шахматистом. После ветинститута он приехал в Азнакаевский район, в село Тумутук, где родилась и работала библиотекарем моя мать — там они и познакомились. Сначала отец руководил ветеринарной службой Азнакаево, откуда его партия направила уже поднимать новое сельхозпредприятие.

Сам я родился в селе Сарлы, окончил 5-ю школу в Азнакаево и начал работать электромонтером в «Актюбанефть». Потом поступил в московский нефтяной институт на инженерно-экономический факультет. Выпустился из института и на год остался на спецкурс на ускоренному изучению английского языка. Нас готовили переводчиками в Ирак, где тогда много специалистов «Татнефти» разрабатывало проекты вокруг Басры. Но до этого не дошло, военные действия начались. После спецкурса я вернулся, стал инженером-экономистом НГДУ, потом замначальника экономического отдела. Затем поступил в аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию, получил звание заслуженного экономиста России. Тогда как раз начиналась внешнеэкономическая деятельность компании. С нуля создали представительство в Москве, которое до сих пор успешно работает.

— Вы больше половины жизни провели в столице. Считаете себя москвичом?

— Нет, москвичом я себя не считаю. Я всегда жил интересами «Татнефти» — это мое единственное место работы в трудовой книжке — и республики. Здесь мои родители и родственники: мама до сих пор живет в Азнакаево, жена тоже родом из Лениногорска — она окончила КГМУ, интернатуру у профессора Рената Акчурина. А вот дочери — да, уже столичные жители, учатся в ВШЭ.

— С супругой вы не у Акчурина познакомились?

— Нет. С Акчуриным мы создавали кардиоцентр в Альметьевске, он первую операцию здесь провел.

— А супруга у вас работает до сих пор?

— Да, конечно, кардиологом.

— А зачем?

— Хороший вопрос (смеется). Не может она по-другому.