«Почему-то этих шедевров у нас нет»: английский итальянец из Казани о своих мечтах и чужих страхах

Алессандро Каггеджи: «Искусство должно объединять людей, а в балете мы показываем чувства, которые испытывает каждый из нас. Я удивлен, что на смотр приехало столько иностранцев, и рад, что есть артисты, которые не боятся сейчас быть в России и ставят творчество над политикой»Фото: Алексей Белкин

«Рад, что есть артисты, которые ставят творчество над политикой»

— Алессандро, поздравляем вас с успешным выступлением на престижном конкурсе в Большом театре. Напомните, чем удивляли в Москве жюри и публику?

— Я ездил на конкурс с Маной Кувабарой (японская солистка балета театра им. Джалиля — прим. ред.), своей партнершей не только по сцене, но и по жизни. Мы исполнили классические па-де-де из «Пламени Парижа» Асафьева, «Дон Кихота» Минкуса и «Арлекинады» Дриго. Также специально для конкурса я поставил авангардную хореографическую миниатюру «Сирано» на музыку Генделя. В третьем туре по условиям смотра нужно было показать дуэт из балета Юрия Григоровича. Мы выбрали дуэт Ромео и Джульетты. Я рад, что появилась возможность его станцевать, так как в репертуаре казанского театра нет спектаклей Григоровича.

— На XIV международный конкурс артистов балета в Большом театре поступило 343 заявки из 33 стран мира, в том числе европейских. Значит, балет объединяет людей и находится вне политики?

— Надеюсь, что да. Искусство должно объединять людей, а в балете мы показываем чувства, которые испытывает каждый из нас. Я удивлен, что на смотр приехало столько иностранцев, и рад, что есть артисты, которые не боятся сейчас быть в России и ставят творчество над политикой.

— У вас были очень солидные конкуренты. Вы ехали в Москву участвовать или побеждать?

— Побеждать. Иначе зачем ехать на конкурс? На состязаниях я обычно волнуюсь больше, чем на спектаклях. Хотя станцевать 15-минутное па-де-де кажется проще, чем трехактный балет в театре. Но накал страстей абсолютно иной, поэтому мы с Маной представили, что приехали выступить на гала-концерте, и показали все, на что способны.

«Руководство театра боится рисковать»

— Недавно в театре имени Джалиля завершился очередной Нуриевский фестиваль, который часто критикуют за ультраконсервативную политику. Основу репертуара составляет классика, а пара современных номеров возникает лишь на гала-концертах. Объясните, зачем публике на форуме 125-я версия «Лебединого озера» или «Жизели»?

— Ежегодно мы приглашаем в Казань новых артистов. У каждого из них своя интерпретация классики. Это интересно зрителю и нам добавляет драйва. Ведь на фестивале мы танцуем рядом со звездами, а в перерывах наблюдаем за ними из-за кулис. «Лебединое озеро» и «Жизель» — шедевры классического балета. Публика не устает от них, и мы тоже.

Но вы правы, пора показать что-то еще. К сожалению, руководство театра боится рисковать. Вдруг на новое название публика не придет или не захочет вернуться? Я все понимаю. Но когда в Казань приезжают танцовщики Эйфмана, музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко или ансамбля Моисеева, зрители в восторге. А значит, они готовы. Готовы и мы, и оркестр. Музыканты постоянно спрашивают меня: будем ли мы играть что-то новое?

Когда балетмейстер Георгий Ковтун ставил в ТАГТОиБ свой первый балет «Сказание о Юсуфе», это тоже был риск. Но дирекция пошла на это и правильно сделала. Для меня театр — живой организм, который должен непрерывно развиваться. Важно сохранять классические спектакли, потому что мы единственный крупный академический театр в Татарстане. Но по той же причине нужно показывать современный и неоклассический репертуар. Или хотя бы новые классические балеты — многих из них нет в афише. В Москве зритель может посмотреть классику в Большом театре, а танец модерн — через дорогу в театре Станиславского. У нашей публики такой возможности нет.

— Возможно, казанской публике хватает нескольких авангардных миниатюр, поставленных вами для гала-концерта нуриевского форума?

— Конечно, нет. После фестиваля я выложил свой номер в соцсетях, и люди спрашивали: «Когда мы увидим ваш полнометражный спектакль в репертуаре театра?» К сожалению, не все зависит от меня. Можно лишь толкать эту тему и ставить, ставить, ставить… В прошлом году я создал номер на 10 минут, в этом — на 15, возможно, скоро дойдем до часа.

— Контактировал ли в последние годы театр имени Джалиля с крупными российскими или западными хореографами? Обсуждалась возможность новой постановки или переноса уже существующей?

— Не помню такого. Но у меня есть знакомый петербургский хореограф Максим Петров. Он уже получил «Золотую маску», ставит балеты в Мариинском театре и, думаю, мог бы создать спектакль для нашей труппы.

— Вы обращались к руководству с предложением поставить для театра полновечерний спектакль или «тройчатку» одноактных балетов?

— Да, в прошлом году я предлагал сделать балет и открыто говорил: «Используйте меня!» Разговоры пошли, но вскоре прекратились. Я по-прежнему очень хочу поставить спектакль для театра и надеюсь, что вскоре получится.

«Конечно, я бы хотел танцевать балеты Иржи Килиана и Джорджа Баланчина»

— Кредо казанского коллектива и его директора Рауфаля Мухаметзянова — сохранение классического наследия. Но ведь классика — живой организм, требующий бесконечного обновления. Стоит ли делать премьеру «Щелкунчика» Вайнонена, переосмыслив лишь сцену с мышами?

— Классические спектакли, особенно сказки, не надо переосмысливать, потому что мы единственный академический театр в Татарстане. Если в Мариинском театре идет «Щелкунчик» Вайнонена, а рядом в Михайловском — «Щелкунчик» Начо Дуато, это возможно. Мы же должны хранить традиции, и здесь руководство театра поступает правильно. Классика есть классика — зачем исправлять, когда не сломано?

«Живые на этом великосветском рауте лишь дети»: как открывали Нуриевский фестиваль – 2022

Однако многие авангардные балеты уже стали классическими, например «Шехеразада» Фокина или «Весна священная» Нижинского. То, что мы сейчас называем модерном, через 100 лет тоже станет традицией. Верно говорил Григорович. И Моцарт, и Шостакович писали классическую музыку. Она одинаковая? Нет, но вся образцовая.

— Спектакль «Золотая Орда», где вы заняты в партии Визиря, театр представляет как абсолютный эксклюзив. Это действительно балет с новой музыкой и хореографией, но новаторский ли он в художественном плане?

— Во-первых, «Орда» — балет национальный. Мне нравится, что в Татарстане гордятся своей культурой и музыкой. Во-вторых, он разнообразен стилистически. В лезгинке сразу видно почерк Ковтуна, а в партии Духа абсолютно иная пластика. Это любопытно. В спектакле нет перебора народных сцен (как, например, в «Спартаке»), есть качественная проекция, красочные декорации, эффектная музыка. Мне очень нравится танцевать Визиря. Он входит в мой топ-4 моих ролей.

Шик, блеск и пшик: как распалась «Золотая Орда»

— Вы утверждаете, что в репертуаре академического театра должно быть 60 процентов классики и 40 процентов современной хореографии. Какие балеты из мирового репертуара хотели бы исполнить в Казани?

— Столько всего хочется увидеть и станцевать! Например, «Укрощение строптивой» Жан-Кристофа Майо. Думаю, этот балет отлично подошел бы для нашего театра, потому что требует актерской игры, а в казанской труппе все солисты — хорошие актеры. Я мечтаю исполнить главные роли в «Иване Грозном» Григоровича и «Онегине» Кранко. Также очень люблю хореографию Начо Дуато. В академии (Московская государственная академия хореографии — прим. ред.) он ставил для нас La amoroso и побудил меня начать ставить. Конечно, я бы хотел танцевать балеты Иржи Килиана и Джорджа Баланчина. Они идут даже в театрах уровнем ниже, чем казанский. Но почему-то там эти шедевры есть, а у нас нет.

— Пробовали самостоятельно что-то разучивать?

— Нет, так как репетиции наших спектаклей отнимают много времени.

«Если наши артисты прикоснутся к contemporary dance, они будут лучше танцевать классику»

— Мне кажется, технически казанские артисты готовы исполнять неоклассику и модерн. К тому же в труппе есть подходящие по физике кадры. Высокая и утонченная Олеся Пичугина может органично выглядеть в балетах Баланчина, гибкий Артем Белов — в балетах Килиана…

— Согласен. Дело во времени и правильной подготовке. Классический базис у нас есть, но надо привыкнуть к иной пластике рук и другим непривычным приемам. Если постоянно наращивать репертуар, это несложно. В «Маленькую историю большого города», поставленную для гала-концерта юбилейного форума, я включил элементы джаз-модерна, и сначала танцовщикам было сложно. Они просто не привыкли так двигаться. Но если переучить тело, через 5 лет артисты будут танцевать модерн так же, как классику. Мы все хотим и можем работать. Мой балет труппа исполнила хорошо.

— Какие именно трудности возникли при подготовке премьеры?

— Танцовщики не могли расслабиться и освободить верхнюю часть корпуса. Также были проблемы с ритмом. Первую часть балета я поставил на музыку Гершвина («Американец в Париже» — прим. ред.). Ее «фишка» — в джазовых синкопах, а артисты ступали на «раз-два-три-четыре», как в классике.

— Это неудивительно, ведь обучение в Казанском хореографическом училище ориентировано на классику. Может, обогащение репертуара стоит начать со школьной скамьи?

— Да, сейчас это особенно важно. Я не знаю, как проходят в казанском училище уроки современного танца, но вижу, что вчерашние выпускники к нему не готовы. В Московской академии хореографии, где я учился, были хорошие классы contemporary dance. Каждый год для нас делали новый спектакль. На первом курсе я танцевал балет Давиде Бомбана, на втором курсе — балет Начо Дуато, на третьем — балет Лучано Каннито. Также для нас ставили студенты балетмейстерского факультета, на экзаменах мы исполняли спектакли Килиана и Форсайта. В МГАХ прекрасно понимают, что артисты должны уметь танцевать современную хореографию. Поэтому я сразу был готов к работе в театре и не искал глазами педагога.

— Чему должны учить классического премьера на уроке танца модерн?

— Расслаблению, органике и естественности. В классике учат большим жестам — их должно быть видно с четвертого яруса. В современных опусах па более бытовые. В финале «Маленькой истории…» все быстро ходят по сцене. Я говорил танцовщикам — идите не как артисты, а как нормальные, здоровые люди. Но они все равно шли с носка… Танец модерн очень обогащает. Я понял это, когда столкнулся с хореографией Дуато. После La amoroso я стоял у станка и вдруг почувствовал мышцы спины, о которых даже не знал. Современная пластика помогла мне улучшить технику. Я уверен, если наши артисты прикоснутся к contemporary dance, они будут лучше танцевать классику.

— Погружение в современный танец — проблема не только казанского театра, но и всех российских трупп. Почему у нас до сих пор боятся модерна?

— Россия — дом классического балета. Но не думаю, что наши танцовщики по-прежнему осторожничают с современной хореографией. Артисты Большого и «Стасика» продвинутые в этом плане. Скажу больше, когда в наши театры переносят западные спектакли, русские часто танцуют их лучше из-за хорошей классической школы. «Онегина» Кранко нигде не исполняют так, как в ГАБТе, хотя туда он попал в последнюю очередь. Но в Казани, да, contemporary танцуют с осторожностью. (Смеется.)

— Особенно это относится к кордебалету в театре имени Джалиля? Во-всяком случае, приходилось такое слышать.

— Смотря какая постановка, Думаю, они готовы, но не осознают этого. Кордебалету, как и солистам, нужно привыкнуть к новой пластике. Но если в репертуаре не будет современных балетов, этого не произойдет.

«Казань — прекрасный передовой город, хотя иногда мне не хватает движения столицы»

— Сегодня многие иностранные танцовщики покидают российские труппы с гораздо более богатым репертуаром. Что удерживает вас в театре имени Джалиля?

— Творчество. Я приехал в Россию в 16 лет, влюбился в нее и хочу работать именно здесь. Мана меня поддерживает. В Казани я делаю карьеру артиста и еще не все сказал как хореограф. Политическая ситуация меня не пугает. То, что пишут о нас на Западе, неправда. В марте на мой дебют в «Дон Кихоте» приезжала мама и убедилась в этом.

— И все же Россия — это не только Казань, где можно так и не дождаться хорошего предложения как хореографу…

— Предложений из Москвы не было, но и в Казани мне хорошо. Это прекрасный передовой город, хотя иногда мне не хватает движения столицы. Когда нет репетиций и спектаклей, я приезжаю в Московскую академию ставить балеты. Ведь это мой дом.

— В театре имени Джалиля вы безусловная звезда, однако засиделись в первых солистах. Почему вас не переводят в премьеры?

— Это вопрос к руководству. Для меня звание не так важно. Главное — набирать репертуар, танцевать ведущие партии и дарить зрителю удовольствие. Если я уже Визирь в «Золотой Орде», какая разница, выходить на сцену премьером или первым солистом?

«Мана (на фото Мана Кувабара и Алессандро Каггеджи) шьет купальники, рисует декорации и хорошо видит состав» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Не знаю, чему меня могут научить как хореографа»

— Вы неоднократно говорили, что в будущем видите себя хореографом. Кем именно — худруком академического театра, авангардной труппы или приглашенным художником, который ставит балеты по всему миру?

— Я мечтаю, чтобы мои спектакли шли в ведущих театрах России. Вижу ли я себя худруком? Год назад сказал бы, что нет, потому что не хочу заниматься бумагами. Но в последнее время я много работал с труппой и думал: а что бы я сделал, будучи она моей? Подождем предложений. Но, пока могу прыгать и вращаться, я классический танцовщик.

— Кого из коллег позвали бы к себе в труппу?

— Ману в качестве ассистентки. Она шьет купальники, рисует декорации и хорошо видит состав. Перед недавней поездкой на конкурс хореографов «Арабеск» в Пермь долго искали солистку для моей «Пандоры». И когда Мана предложила Олесю Пичугину, я удивился, почему не выбрал ее сразу. С ведущими солистами работать сложнее, так как у них много спектаклей, а Олеся танцевала даже ночью. Безусловно, пригласил бы ее и Аманду Гомес; Дину Андронову и Екатерину Федотову, раскрывшихся в этом сезоне; Антона Полодюка, Нину Семину и Ивана Ануфриева, который хорошо чувствует современный танец. Каждый артист уникален и несет свой актерский образ. Хотя у меня есть абстрактные номера, в балете я люблю рассказывать историю. А наша труппа делает это лучше всех.

— Вас не раз приглашали в ГИТИС и МГАХ учиться на балетмейстера, но вы отказываетесь. Хореографу не нужен диплом?

— Нет. Я понимаю, что для работы худруком он понадобится. Поэтому выучусь, но только ради проформы. Не знаю, чему меня могут научить как хореографа. Разве есть рецепт, как правильно ставить? Каждый делает это по-своему, нужен лишь талант и опыт. Например, Дуато стал творить в NDT (Нидерландский театр танца — прим. ред.) у Килиана.

«Для меня музыка по-прежнему первый источник вдохновения. Даже если сюжет возникает раньше, я ничего не ставлю, пока не слышу музыку» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Какой смысл в балете без музыки?»

— Вы уже не раз упомянули в беседе знаменитого испанского хореографа Начо Дуато. Он ваш кумир, помнится, в юности вы хотели танцевать в его труппе. Что перенимаете у Дуато как хореограф?

— Отношение к музыке. Она для меня главная в балете. Можно придумать невероятный набор движений, но если он не сопряжен с партитурой, то в чем смысл? Балет — это дуэт согласия музыки и танца. Впервые я увидел его в спектаклях Дуато и сам пытаюсь ставить так, чтобы музыку было видно.

— Идея танца как видимой музыки по-прежнему актуальна? Сегодня не все хореографы так считают.

— К сожалению, да. Но для меня музыка по-прежнему первый источник вдохновения. Даже если сюжет возникает раньше, я ничего не ставлю, пока не слышу музыку.

— Это похоже на подход Баланчина. Он говорил: «Я не могу и не хочу двигаться, пока не услышу музыку».

— Ну а какой смысл в балете без музыки? Часто из нее рождается идея спектакля или музыка меняет уже сложившуюся концепцию. Не думаю, что современные хореографы не понимают партитуры. Это дело вкуса. Например, мне не нравятся пьесы Рихтера и Гласса. Зато нравятся опусы Тэлбота, который работает с Кристофером Уилдоном.

— Вы ставите балеты на уже созданную музыку. Сейчас тандемов «композитор – хореограф» становится все меньше, а премьера балета с новой музыкой в крупном театре и вовсе редкость. Почему?

— Много прекрасной музыки еще не использовано в балете. К тому же сегодня мало композиторов-классиков, а большинство из них пишет скучные минималистичные пьесы. Правда, я недавно нашел своего автора. Мне предложили поставить «Танго» для солистов Большого театра Игоря Цвирко и Кристины Кретовой на музыку Виктора Осадчева. Она мне понравилась, и после мы с Осадчевым взялись за новый спектакль.

— Какой?

— Пока не могу сказать. Мы и сами толком не знаем, только начали работу. Я постоянно ищу новую музыку для своих балетов, но это непросто. Как сравнить наших современников с Рахманиновым, Гершвиным, Листом? Возможно, классика просто выходит из моды. А попса и рок меня не вдохновляют.

Мана Кувабара и Алессандро Каггеджи на фестивале #StagePlatforma Фото: «БИЗНЕС Online»

«Не везде хореографу дают шанс»

— В работе с композитором вы ревнивый надзиратель, как Петипа? Или готовы разделить авторство балета с тем же Осадчевым?

— У композитора должна быть свобода. Как и у балетмейстера. Для Нуриевского фестиваля меня попросили поставить балет, связанный с Чарли Чаплином. Я согласился, но других рекомендаций не принимал. В отличие от многих, мне не по душе командная работа. Если кто-то говорит, что ему не нравится мой спектакль, я благодарю его и прощаюсь. Композитору даю идею и хронологию номеров. Остальное — на его усмотрение. Пусть пишет, а я послушаю и оценю.

Не только чай со слоном: на площади Свободы наступил XXI век?

— И все же в Казани есть точки, где ведется поиск новых форм современного танца. Например, фестиваль вашего коллеги по труппе Олега Ивенко #StagePlatforma, в котором вы также принимаете участие. Каков потенциал нынешних российских хореографов?

— Огромный. Но не везде хореографу дают шанс. Мы делаем номера для фестивалей и гала-концертов, но поставить полноценный спектакль в театре сейчас сложно. А как развиваться в этих условиях? Таланту хватит одного шанса, чтобы привлечь внимание. И молодым, одаренным авторам он нужен.

— Надеюсь, ваш шанс появится очень скоро.

— Спасибо. Дай бог.