Александр Фролов: «Привлекательность Европы как крупного импортера газа сильно просела»

Александр Фролов: «Ко всему происходящему мы в той или иной мере начали готовиться достаточно давно» Фото: страница Александа Фролова vk.com

«Планы по модернизации нефтеперерабатывающих заводов сдвигаются на 2–3 года»

— Александр Сергеевич, как спецоперация на Украине и санкции Запада сказались на нашей нефтегазовой отрасли, если говорить в целом? Что отрицательного, а может быть, и положительного можно выделить в качестве тенденций?

— Учитывая, что под санкциями мы живем уже более 8 лет, то принципиальных отличий всего происходящего сегодня не так уж много. Кроме того, хочу отметить, что ко всему происходящему мы в той или иной мере начали готовиться достаточно давно. Так, в вопросах замещения иностранной продукции в нефтегазовом секторе работа началась еще лет 15 назад. Где-то с нулевых годов мы либо стали локализовать необходимое для нас западное оборудование на территории России, либо выпускать собственные аналоги. Я не могу сказать, что это моментально все изменило, но постепенный прогресс в данном направлении шел и идет.

Возьмем, например, текущую ситуацию с компрессорной станцией «Портовая» и «Северным потоком». Здесь имеет место достаточно яркое событие в рамках текущего противостояния. Можно ли сказать, что эта ситуация возникла из-за того, что были наложены санкции, вызванные известными событиями на Украине? Да, можно. В чем соль данной ситуации? В том, что Канада ввела против России и нашего нефтегазового сектора массу санкций, а компания Siemens AG должна была провести ремонт газоперекачивающего агрегата (ГПА), стоящего на компрессорной станции «Портовая», которая прокачивает газ по «Северному потоку». ГПА увезли в Канаду и там его отремонтировали. Но, как только собрались везти обратно, канадское руководство заявило, что в силу санкций поставки оборудования в РФ невозможны. Привезли, теперь этот ГПА будет стоять здесь. О чем это нам говорит? Это ярко демонстрирует как влияние санкций, так и тех процессов, которые происходили последние 15 лет.

Еще в 2007 году был подписан контракт с компанией Rolls-Royce, которая производит не только невероятно пафосные автомобили, но и турбины большой мощности по перекачке газа. В тот период подобных турбин у нас не было, поэтому пришлось брать их на мировом рынке. Лучшее предложение нам тогда смогла сделать компания Rolls-Royce. Производились эти ГПА в Канаде, и сервисное обслуживание их, естественно, тоже проводилось в Монреале на заводе-изготовителе. Позже, после того как это оборудование было поставлено, а «Северный поток» заработал, данное производство было куплено компанией Siemens AG. Поэтому именно она сейчас занимается обслуживанием газоперекачивающих агрегатов. От этого в данном вопросе все так замысловато переплелось.

Но при чем тут импортозамещение? А при том, что уже в 2009 году у нас началось производство собственных ГПА большой мощности — «Ладога-32». Полностью ли это российская разработка? Ни в коем случае. Это выпускаемый по лицензии компании General Electric агрегат, но со все возрастающей степенью локализации. То есть мы получили лицензию на его производство, все больше узлов и агрегатов производили у себя, и теперь этот ГПА можно назвать в полной мере российским с точки зрения локализации производства. Если бы «Северный поток» запускался позже, то на нем бы стояли эти самые «Ладога-32», которые, например, установлены на компрессорной станции, обслуживающей «Турецкий поток». С ними подобной ситуации произойти не может, потому что их обслуживание производится на территории России. Это следствие тех процессов, которые велись не в последние полгода, а в течение последних 15 лет.

— С газом понятно. А по нефти тоже шли такие процессы?

— К 2014 году уже несколько лет шла работа по модернизации наших нефтеперерабатывающих заводов. В частности, появилось производство высокомаржинальных премиальных моторных масел, а также промышленных масел и смазок. Когда в 2015–2016 году скакнул курс рубля, у нас сложилась ситуация, которая была бы безумно болезненной, если бы нечто подобное произошло в 2008-м. А что именно? У нас все импортные масла подорожали примерно в 2 раза — на столько, на сколько обвалился рубль, а данная продукция была завозной. Вместе с тем отказываться от значительной части этой высококачественной импортной продукции с большим количеством допусков и одобрений автопроизводителей не стало бы выходом и решением проблемы. В России выросло количество качественных иностранных и отечественных автомобилей с более требовательными двигателями, и проблема высококлассных масел все равно требовала своего решения. И тут неожиданно для многих выяснилось, что подобного рода продукция производится на территории России. Она также имеет все необходимые допуски от автопроизводителей и производителей промышленного оборудования. Наши крупнейшие производители нефти — «Роснефть», «Газпромнефть» и «Лукойл» — получили массу разрешений, которые делали их продукцию абсолютно равной той, которая поставлялась из-за рубежа. И у нас произошло достаточно быстрое импортозамещение в розничном сегменте, притом что значительная часть той продукции, которая в 2014–2015 году развернулась и пошла на внутренний рынок, просто вывозилась в качестве экспорта. Она была хорошим, приносящим деньги экспортным продуктом, который продавался во многих странах Европы и Азии.

С тех пор доля импорта в этом сегменте сократилась примерно в 2,5 раза при сохранении объемов потребления. Почему? Потому что мы производим аналог и никакой разницы с импортом не чувствуем. Это все из-за того, что были проделаны определенные работы в течение предыдущих лет. При этом работа по модернизации нашей нефтепереработки не останавливалась и не останавливается сейчас, хотя за последние 8 лет пришлось сместить и пересмотреть некоторые проекты по модернизации, но принципиально ничего не изменилось.

Ввели запрет на поставку оборудования из Европы. Поэтому наши планы по модернизации нефтеперерабатывающих заводов, в ходе которой до 2028 года намечалось ввести в эксплуатацию 30 новых установок вторичной переработки нефти, сдвигаются на 2–3 года. Это также сопряжено с определенной законодательной работой на внутригосударственном уровне, поскольку контракты на поставку иностранного оборудования, очевидно, не будут выполнены. Но это не критично, потому что нефтеперерабатывающий завод — достаточно пластичное образование и для получения тех или иных продуктов он может применять различные схемы. Вы берете определенный набор процессов, под него заказываете определенный набор установок, которые соединяете друг с другом в определенной последовательности. В результате получаете определенный набор конечной продукции. Поэтому есть более оптимальные схемы, которые дают максимальный эффект, а есть менее оптимальные схемы, но и в том, и в другом случае вы получаете продукт одинакового качества. Просто где-то вы будете тратить чуть больше энергоносителей, чуть больше нефти, а где-то — меньше. То есть текущие изменения, к которым нас подтолкнули наши западные партнеры, сдвигают сроки модернизации нефтеперерабатывающих заводов, но не отменяют эту модернизацию. Тем более есть внутренние производители данного оборудования, а также на Востоке. Например, тот же Китай является наиболее динамично развивающейся страной с точки зрения нефтепереработки. При этом он старается по максимуму локализовать производство всего оборудования на своей территории. В Китае нефтепереработка растет колоссальными темпами. Это означает, что вводятся все новые и новые мощности, развиваются соответствующие производства, и, если что, можно обратиться к тому же Китаю и получить оборудование такого же качества. Здесь мы упираемся в специфику каждого конкретного проекта, компании, которая хотела бы именно итальянское или немецкое оборудование, а теперь будет вынуждена что-то менять и корректировать. Потому еще раз говорю, это сдвинет по срокам модернизационные процессы, но не отменит их как таковые. Модернизация идет, повышается глубина переработки, улучшается качество продукции, и данный процесс будет продолжаться. Сменятся только партнеры, которые помогают этому процессу идти.

— А с трубами что у нас? Хорошие трубы большого диаметра освоили?

— До конца нулевых годов у нас действительно не было массового производства современных высококачественных труб. Теперь есть. Если на «Северном потоке» доля наших труб была минимальной (порядка 10 процентов), то уже на всех следующих проектах подавляющее большинство труб были отечественными, произведенными у нас с учетом всех современных требований. Это сверхсовременная высококачественная продукция. Откуда трубы взялись? Опять же, модернизировали производство, локализовали его здесь, и теперь у нас все это есть и работает. Притом что у многих наших западных партнеров этого нет.               

— У нас перед санкциями был еще COVID-19, который сейчас снова начинает набирать обороты в Европе, да и у нас отмечается его некоторая активность. Он как-то отразился на импортозамещении и модернизационных процессах?

— Да, «ковидные» ограничения достаточно серьезно ударили по всему миру. Многие промышленные проекты пришлось сдвинуть в плане сроков, потому что увеличивались некоторые процедуры, связанные с карантинами работников, движениями грузов и так далее. И мы сейчас пока даже не можем оценить, что больше сказалось на нашем ТЭКе: текущая санкционная ситуация или «ковидные» ограничения. Пожалуй, даже в равной степени и то и другое.

У нас, в частности, несколько сместились сроки ввода в строй крупнейшего завода по производству катализаторов. Катализатор — это вещество, которое необходимо для проведения вторичных процессов нефтепереработки, получения высококачественного сырья. Без них получение многих продуктов просто невозможно. Процесс импортозамещения катализаторов тоже идет уже многие годы, и он никак не зависит от текущей ситуации. В этом сегменте мы уже целый ряд западных продуктов заместили, а ряд образцов находится на опытно-промышленной стадии эксплуатации, и скоро их уже будут внедрять в производство. Большинство процессов защищено и не встанет, даже если нам прекратят поставлять еще и катализаторы. Значит, мы двигались в правильном направлении. Если мы говорим о нефтеперерабатывающей отрасли, то это две наши крупнейшие компании — «Роснефть» и «Газпромнефть». Эти два крупнейших игрока последние лет 10 планомерно занимаются импортозамещением в первую очередь для себя. Зачем покупать на стороне, если ты можешь производить эту продукцию сам? Это не только выгодно, это еще и дает возможность управлять процессом производства, находясь в постоянном контакте с разработчиками, производителями.

«Кроме смещения сроков выполнения отдельно взятых проектов, практически невыполнимым становится запуск трубопровода «Северный поток – 2» Фото: © Дмитрий Лельчук, РИА «Новости»

«Роль Европы как основного покупателя для нас существенно снизилась»

— К санкциям мы подошли не в таком плохом положении и состоянии, как многим бы хотелось и как многие думают. Но есть же все-таки, наверное, и негатив?

— Кроме смещения сроков выполнения отдельно взятых проектов, практически невыполнимым становится запуск трубопровода «Северный поток – 2». Когда меня спрашивали, запустят ли этот трубопровод, то я на протяжении последних 2–3 лет говорил, что если в Европе начнется какой-нибудь военный конфликт, то тогда не запустят, во всех остальных случаях, конечно, он будет работать. В итоге форс-мажор случился. Это значит, что Германия, Австрия, Франция, Италия и еще ряд стран поменьше на данный момент испытывают трудности с получением российского газа, потому что фактически его перекачка по «Северному потоку» сокращена из-за проблемы с ГПА, о которой я уже подробно рассказал. Могут ли эти страны решить данную проблему в необходимых для себя объемах? Да, могут, если дадут разрешение на эксплуатацию «Северного потока – 2». Это самый простой выход из ситуации. Но, скорее всего, они этого не сделают. Чтобы они на это пошли, должно произойти действительно что-то из ряда вон выходящее, например, начали останавливаться системообразующие предприятия, пошли массовые протесты населения. С политической точки зрения, для тех, кто сейчас ратует за поражение России и думает над ужесточением уже введенных санкций, это будет самый плохой вариант. Они на протяжении двух лет подавали своему населению «Северный поток – 2» как газовое оружие России и экзистенциальный ужас. Сегодня этот ужас раздувается еще больше. Выходят европейские политики разных уровней и говорят, что, мол, мы будем сокращать потребление российского газа, предпримем все меры, но только чтобы Россия продавала меньше газа. В этой ситуации политики не могут объявить о запуске «Северного потока – 2». Им проще дать умереть свой экономике, чем признать свою неправоту. Поэтому они будут идти по самым трудным, сложным и затратным путям, чтобы восстановить энергопотоки в свои страны.

— Помимо «Северного потока – 2» они вовсю трубили, что практически закрыли шельфовое направление разработки и добычи, поскольку у нас нет соответствующего оборудования. Это так?

— Да. Добыча на шельфе для нас является достаточно болезненным направлением. Наши технологии, как добычи с платформ, так и подводной добычи, находятся на стадии разработки. Насколько мне известно, есть интересные варианты, но их пока не внедряли. Это направление действительно требует повышенного внимания. И тот факт, что такие технологии сейчас недоступны, несколько тормозит реализацию отдельно взятых проектов.

Еще в советские времена были наработки по шельфовому направлению добычи. Что самое интересное, мы даже помогали болгарам и вьетнамцам разрабатывать их шельфы. Над этим, в частности, работали специалисты «Черноморнефтегаза» — это советская, крымская компания. У нее был опыт работы на шельфе, и его охотно перенимали наши болгарские и вьетнамские коллеги. Вьетнамцы в этом больше преуспели, и они воплощают данный опыт в промышленное применение. Болгары в тисках ЕС не могут похвастаться столь же успешной работой. Так что определенные наработки у нас есть. Понятно, что они уже не самые актуальные, но движение в этом направлении идет. Мы наверстываем упущенное.

Почему так произошло? Сама система была устроена так, что с рынка надо брать лучшее. Допустим, приходит какая-нибудь компания, условно говоря, Siemens, у нее лучшие силовые установки для электростанций. Приходит компания Linde Engineering, а у нее лучшее криогенное оборудование. Понятно, что в честном соревновании их продукция выиграет, потому что больше межремонтные пробеги, меньше стоимость владения в разрезе 10–20 лет. Потому в конкурентном соревновании, когда эти ведущие компании предлагали лучшее, а наши — хорошее, отечественные разработки выглядели не столь привлекательно. Теперь есть повод приглядеться к этому хорошему и сделать его еще лучше. Опять же, в начале нулевых годов у нас были проекты, связанные с реинжинирингом некоторых частей иностранного оборудования, которое эксплуатируется нашими компаниями. Отчасти эти проекты были реализованы. Сейчас они готовы к эксплуатации, но не в полной мере.            

— Сильно упала добыча газа?

— Да, добыча сокращается по отношению к прошлому году, который был рекордным. Тогда в целом по стране было добыто 762 миллиарда кубометров газа, из которых почти 515 миллиардов — «Газпромом». Этот объем добычи тоже был рекордным. Все равно готовиться надо к худшему, но текущие объемы снижения, которые составляют порядка 20 миллиардов кубометров газа, несопоставимы с теми, которые наблюдались в 2009 году по сравнению с 2008-м. Тогда, как мы помним, мировой финансовый кризис ударил по ценам на энергоносители, промышленным производствам, финансовым институтам — чудовищно прошелся по всему, в том числе очень сильно обрушил деловую активность в Европе, в ближнем зарубежье и в России. Все это привело к тому, что «Газпрому» пришлось сократить добычу на 88 миллиардов кубометров. Сейчас пока что по итогам года снижение будет 20-30 миллиардов.

Самый болезненный вопрос по нефтегазу в технологиях крупнотоннажного сжижения природного газа. У нас их нет. Точнее говоря, есть разработки, но они пока не получили промышленного воплощения. У нас есть технологии средне- и малотоннажного сжижения. Теоретически ряд проектов, которые ориентируются на производство СПГ, может быть реализован с большим количеством среднетоннажных установок, но это менее экономически привлекательно. Честно говоря, сомневаюсь, что удастся получить газ необходимой чистоты. Есть требования по содержанию метана, и у малотоннажных установок эти требования более щадящие, у крупнотоннажных — более строгие. Но это вопросы к нашим разработчикам. У нас есть «Гелиймаш», ряд проектов, которые анонсировал «Росатом», и есть разработки, которые обозначает как свои «Новатэк». Остается вопрос, насколько все эти разработки могут быть применимы. В стадии, близкой к завершению, находится Амурский газоперерабатывающий завод. У него несколько линий уже работает, а строительство продолжается. Там могут возникнуть некоторые вопросы, но они решаемы на имеющейся технологической базе. Гораздо больше вопросов связано с производством в Усть-Луге. Там есть совместный проект «Газпрома», который предполагал производство этаносодержащего газа и СПГ. Я подозреваю, что этот проект, скорее всего, будет реализован позже, чем намечалось, потому что мы опять упираемся в наличие криогенного оборудования и вопрос о рынках сбыта. Понятно, что продукция на основе этана будет востребована в газохимическом производстве, но тогда надо перестроить логистические и производственные цепочки. Эти вопросы сейчас решаются. Пока что здесь болевая точка, поскольку надеялись на наших европейских партнеров и рынок сбыта в Европе. А там, даже если отбросить политическую составляющую, он очень сильно скукожился.

— По какой причине?

— Европейский спрос на газ за первое полугодие упал на 27 миллиардов кубометров под давлением высоких цен. В полугодичном выражении это больше 10 процентов. Это происходит не из-за политического фактора. Тенденция та же, что наблюдалась в 2009 году после 2008-го, — обрушилась деловая активность. При этом в 2009 году цены на газ были низкими, но там уже возникали вопросы финансового характера: кто-то разорился и перестал работать, случались разрывы логистических цепочек. Проблема была больше с этими факторами связана.

А теперь на рынок ЕС в большей степени давят высокие цены на энергоносители, европейцы начали экономить еще со второй половины 2021 года, продолжают и сейчас. Сыграл также погодный фактор: зима 2021–2022 годов была теплее, чем предыдущая. Но если мы очистим статистику от погодного фактора, то все равно видим значительное сокращение спроса на газ. Так, за апрель и май совокупное сокращение спроса составило 10–11 миллиардов кубометров. А это время уже не является отопительным сезоном.

Привлекательность Европы как крупного импортера газа очень сильно просела, и это происходит еще с 2021 года. Почему? Промышленность начинает потреблять меньше газа, потому что при ценах порядка тысячи долларов за кубометр экономика предприятий сыплется. Сейчас цена поднялась выше 1,5 тысячи долларов. Это будет разгонять те негативные процессы, которые происходят в экономике Европейского союза. И тут на самом деле радоваться-то не надо, потому что крупный покупатель постепенно исчезает.

— Добыча нефти тоже сокращается?

— Падение добычи в России наблюдалось в марте – апреле в связи с перестройкой логистических цепочек. Финальной статистики пока нет. Но в мае уже был зафиксирован рост. Чем принципиально отличается нефтяной рынок от газового? На газовом рынке доминирующим средством доставки являются трубопроводы. Они занимают примерно 60 процентов всего мирового рынка. И только 40 процентов доставляется в сжиженном виде судами. На нефтяном рынке ситуация прямо противоположная. Основная часть нефти доставляется танкерами. Ее можно в буквальном смысле налить в ведро и отнести покупателю, то есть нефть является более мобильным товаром.

У нас часть нефти поставляется трубопроводным транспортом, и мы работали над расширением ее поставок в восточном направлении как минимум с нулевых годов. Если мы посмотрим на успехи в этом направлении, то увидим, что на 10 лет раньше, чем запланировано, был выведен на полную мощность нефтепровод ВСТО (Восточная Сибирь – Тихий океан). Его вывели на проектную мощность в конце 2019 года. Это привело к тому, что роль ЕС в качестве покупателя нашей нефти и нефтепродуктов сократилась с 70 процентов, которые наблюдались в начале 2010-х годов, до 47–49 процентов в 2021-м. Таким образом, роль Европы как основного покупателя для нас существенно снизилась.

В марте – апреле этого года действительно сокращалась добыча, потому что сразу перестроиться было невозможно. Но, как мы видим, уже на порядок нарастили спрос на российскую нефть индийские покупатели. А Индия является крупной нефтеперерабатывающей страной и достаточно заметным экспортером нефтепродуктов. Доходило до смешного: Индия закупала российскою нефть, производила из нее дизельное топливо и везла его в Великобританию, которая в марте ввела запрет на покупку российской нефти и нефтепродуктов. И все об этом знали. Запрет как бы ввели, но получать нефтепродукты из российской нефти не гнушались через вторые руки. Как, собственно, и мы сейчас организуем для себя параллельный импорт нужных нам товаров и технологий. 

Нарастили закупку российской нефти и китайские компании. О Китае стоит сказать отдельно. Эта страна является интересным рынком, потому что он даже в «ковидный» 2020 год нарастил спрос на нефть и объемы нефтепереработки. Практически ни у кого такого не было, тем более в таких масштабах. Скорость, с которой Китай наращивает спрос на нефть, составляет от 0,4 до 0,5 миллиона баррелей в сутки за год. Если среднесуточный показатель был 14 миллионов баррелей, то в следующем году уже будет 14,5 миллиона, потом 15 и так далее. Китай довольно стабилен и успешен как растущий рынок. Разворот в его сторону оправдан еще и с той точки зрения, что та же Европа сокращает потребление нефти. Особенно заметно это по первому полугодию. Когда у вас бензин и дизельное топливо стоят больше 2 евро за литр, вы предпочтете больше ездить на общественном транспорте, метро, велосипеде или пройтись пешком, благо в Европе все расположено достаточно компактно. Местные потребители начинают массово экономить на моторном топливе. Кроме того, в Европе заметно сжимается авторынок. Он падает со второй половины 2021 года. Если в первой половине прошлого года шло восстановление рынка, росли продажи, то с июля начинается падение, которое продолжается и даже укоряется в текущем году. Это говорит о том, что кризис разгорается и люди начинают все больше и больше экономить. Это все делает Европу менее привлекательным покупателем.

Говоря об этом, мы отбрасываем политическую составляющую, а этого делать не стоит, потому что по газу ЕС пока никаких решений не принял, но сделал это в отношении нефти. С января 2023 года он прекращает покупать российскую нефть и даже смеси, содержащие российскую нефть в каких-то долях. А с начала марта 2023 года ЕС перестанет покупать и российские нефтепродукты. Соответственно, мы должны готовиться к тому, что этот рынок, который брал на себя 3–3,5 миллиона баррелей в сутки, закрывается. Постепенно происходит перенаправление этих объемов в восточную сторону.

«В мае – июле 2020 года по соглашению ОПЕК+ нефтяные компании в России сократили добычу до 8,5 миллиона баррелей в сутки. И тут надо вспомнить, кто взял на себя основную долю сокращения добычи. Это была «Роснефть» Фото: © Алексей Витвицкий, РИА «Новости»

«Наша нефтянка исходит из того, что нефть будет нужна тем больше, чем меньше вкладывают конкуренты и партнеры»

— В связи с этими факторами что будет происходить с нашими месторождениями, особенно старыми, дающими тяжелую сернистую нефть? Будут ли они закрываться, консервироваться?

— Это очень сложный вопрос, который обсуждается министерством энергетики, представителями нефтяных компаний и регионов. Поэтому я могу ответить довольно общо.

В мае – июле 2020 года по соглашению ОПЕК+ нефтяные компании в России сократили добычу до 8,5 миллиона баррелей в сутки. Это показатель именно нефти, без учета газового конденсата, который не прописан в соглашении. Почему я вспоминаю 2020 год? Потому что это хороший опыт сокращения добычи, который был совсем недавно и по поводу которого некоторые эксперты говорили: «Ну все, сейчас сократят и больше не смогут нарастить добычу». Оказалось, нет, все возможно. Сократили, а потом, когда изменились условия, добыча выросла. Сейчас она даже растет. Пока не восстановилась до показателей февраля этого года, но уже выше, чем была в апреле и марте. В июне добыча нефти и газового конденсата составляла в среднем 10,7 миллиона баррелей в стуки.

И тут надо вспомнить, кто взял на себя основную долю сокращения добычи. Это была «Роснефть», потому что является крупнейшим производителем нефти, и, соответственно, ее вклад в сокращение добычи в 2020 году оказался максимальным. Поскольку это происходило не планово, а ввиду перестройки логистических цепочек, то нельзя говорить, что все компании внесли равный вклад в это сокращение. У кого-то больше возможностей поставлять нефть на Восток, у кого-то меньше. Поэтому давление с точки зрения сокращения на ту же «Татнефть» могло оказываться в большей степени, чем в том же 2020 году. Но если брать среднюю температуру по больнице, то сокращение происходит в основном за счет наименее эффективных месторождений, то есть за счет тех, выбывание которых можно легко компенсировать интенсификацией добычи на других объектах. Еще раз подчеркну, сейчас сокращения уже нет, добыча нарастает.

— Как обстоят дела по новым проектам? Они будут переноситься, замораживаться или все останется без изменений?

— Если говорить о самых крупных, например, таких как «Восток-Ойл» (проект компании «Роснефть» по освоению нефтяных месторождений в Красноярском крае, строительству порта в бухте Север на полуострове Таймыр для вывоза нефти с этих месторождений и строительству нефтепровода к этому порту — прим. ред.), то его замораживать или переносить не планируют. Российская нефтянка исходит из простого соображения, в частности, та же «Роснефть»: наши зарубежные партнеры практически перестали вкладывать значимые средства в долгосрочные проекты. «Зеленый» энергопереход, финансовые проблемы последних 8 лет очень сильно подкосили их долгосрочные вложения. Они предпочитают краткосрочные и среднесрочные, чтобы быстренько отбиться, показать рост финансовых результатов, увеличить капитализацию компаний, после чего руководство скажет акционерам: «Смотрите, какие мы молодцы, капитализация и финансовые показатели растут, дайте мне „золотой парашют“, и я полечу дальше».

Немаловажным фактором является «зеленое» лобби, которое давит на правительства, а те, в свою очередь, говорят с разных трибун: «Ребята, зачем вы вкладываете в эти грязные источники энергии? Скоро этого не будет, оно больше не понадобится». А теперь те же самые люди бегают и требуют увеличить добычу, а нефтяники отвечают: «Вы же сами нам говорили, что вкладывать не надо, мы и не вкладывали, а инвестиционный цикл длинный, и быстро уже ничего не нарастишь. Если даже сейчас мы деньги вложим, то завтра нефть не получим». Руководства многих западных стран не хотят для себя разрешать это противоречие. Они желают, чтобы и «зеленый» энергопереход маячил где-то впереди, и чтобы много дешевой нефти прямо сейчас добыли и на рынок поставили. Но так не получается.

Наша нефтянка исходит из того, что нефть будет нужна тем больше, чем меньше вкладывают конкуренты и партнеры. Раз они не вкладывают, значит, скоро будет дефицит, и нам надо это использовать в своих интересах. Потому если говорить о наших крупных проектах, в особенности стратегических, которые работают на загрузку Севморпути, развитие северных регионов, создание новых нефтяных провинций, то они, несмотря ни на что, будут реализовываться. Даже проект по добыче сланцевой нефти на Баженовской свите не сворачивается, а продолжает разрабатываться, хотя, казалось бы, особой актуальности в нем нет. Но это технологии, наработка компетенций и, соответственно, дополнительная ресурсная база, которая понадобится в первую очередь в Западной Сибири в период падающей добычи. Многие месторождения у нас, очевидно, вошли в период падающей добычи, и это нормально. Потому те проекты, которые позволяют эту добычу интенсифицировать, загрузить действующую инфраструктуру, сохраняются.   

Забуксовать могут только проекты, связанные с глубоководной добычей. В ряде случаев работы на шельфе можно вести с берега, и здесь у нас никаких проблем нет, есть соответствующие работающие проекты. 

— Каковы ваши прогнозы на перспективу?

— Сейчас мы не можем давать какие-то четкие прогнозы, потому что для каждой отдельно взятой компании все индивидуально. Не все могут быстро развернуться и повернуть на Восток. Возможности не у всех одинаковые. Не все могут работать на рынках ближнего зарубежья, стран Латинской Америки, Африки и так далее. Поэтому ситуация в наших компаниях будет неодинаковой. Но мы не знаем, насколько успешно Европа сможет отказаться от нашей нефти. Поэтому может так случиться, что при всех самых строгих запретах они будут продолжать покупать наши нефть и нефтепродукты любыми обходными каналами и закрывать на это глаза. Что называется, нужда заставит. То есть очень много неизвестных касательно будущего спроса в Европе, а также Китае, Индии и других странах, куда сейчас увеличиваются поставки нашего сырья. Поэтому более-менее точно говорить о перспективах даже нынешнего года невозможно.

«Газификация не оплачивается государством, ее финансирует «Газпром» Фото: © Zamir Usmanov / Global Look Press / www.globallookpress.com

«Финансовые результаты в следующем году на европейском направлении будут хуже, чем в 2021-м и 2022-м»

— «Газпром» заявил, что не будет выплачивать дивиденды за 2021 год, хотя еще месяц назад планировал это сделать. Что случилось, почему отказались?

— Не так давно совет директоров компании рекомендовал направить на дивиденды порядка 1,2 триллиона рублей. Почему такая огромная величина и споры вокруг нее? Потому что государство как главный акционер требует, чтобы «Газпром» и «Роснефть» направляли на дивиденды не менее половины чистой прибыли. Оно получает с этих компаний самые разные отчисления в виде многочисленных налогов и сборов и хочет в качестве основного акционера получать с них еще и прогнозируемый доход в виде дивидендов. 1,2 триллиона — это примерно половина чистой прибыли. Государство от этой суммы должно было получить примерно 600 миллиардов рублей — рекордные дивиденды, порядка 56–57 рублей на акцию. Доходность доходила до 17,5 процента. Все это очень сильно повысило спрос на акции «Газпрома». Многие вложили в покупку акций свои сбережения, кто-то даже специально занял денег. И с точки зрения нормальной рыночной логики они поступали вполне разумно. Но тут акционеры в лице государства проголосовали за то, чтобы не выплачивать дивиденды. Почему вдруг произошли такие резкие перемены? Дело в том, что чуть ранее государство решило ввести повышающий коэффициент налога на добычу полезных ископаемых для «Газпрома», чтобы с сентября по ноябрь ежемесячно получать от компании порядка 416 миллиардов рублей. Умножаем эту сумму на три и получаем примерный объем дивидендов, которые должны были выплатить всем акционерам, а не только государству. Таким образом, государство получит не половину этих дивидендов, а все.

Изменение позиции государства относительно такого распределения данной суммы, очевидно, связано с отсутствием веры в перспективность европейского газового рынка, которая подкрепляется не политической позицией, а в первую очередь экономическими соображениями. Проще говоря, по итогам этого года потребление газа в Европе рухнет примерно на 50 миллиардов кубов. Это огромная величина. И даже если поставки российского газа в Европу в следующем году сохранятся, то не факт, что газ будет стоить столько же, сколько сейчас. Стоит исходить из того, что не только объемы, но и цены на наш газ в будущем году упадут и вернутся к некой норме. А норма — это до 400–450 долларов за тысячу кубометров. Напомню, что до середины 2021 года цена в 300 долларов была чем-то умопомрачительным, а 400 долларов казались недостижимой мечтой. Так что надо рассчитывать на то, что финансовые результаты в следующем году на европейском направлении будут хуже, чем в 2021-м и 2022-м. Поэтому государство таким образом страхуется от различного рода финансовых рисков на ближайшие пару лет, и «Газпром» сохраняет определенный объем денег на текущие работы, в том числе внутреннюю газификацию страны.

— Разве «Газпром» газифицирует Россию на свои деньги, а не получает их из казны?

— Нет, газификация не оплачивается государством, ее финансирует «Газпром». Компания заработала деньги и направляет их на прокладку газопроводов до населенных пунктов. Сами населенные пункты за этот газопровод, который к ним подводится, не платят ничего. Выполнение программы газификации страны подразумевает увеличение ее примерно на 9–10 процентных пунктов до 2030 года. Это означает вложение достаточно серьезных денег, которое носит социальное измерение. В текущих условиях это становится для государства особенно важным, поскольку растущие экономические сложности нужно максимально парировать за счет социальной составляющей, которую в том числе несут на себе наши крупнейшие компании с государственным участием.

— Но люди вложились в акции «Газпрома» в надежде на доходы, причем в такой сложной экономической ситуации. Это же тоже часть социума. Как-то не очень красиво получается.  

— Согласен. Со всей очевидностью это не очень красивый шаг. Но объясним ли он? Да, с точки зрения государства объясним. Это объяснение, конечно, может не нравиться, и многие люди хотели бы получить свои 15–30 тысяч рублей, а кто-то и больше, в виде дивидендов. Кто-то вложил в эти акции, скажем, миллион, и для таких людей ситуация, конечно, будет очень болезненной.

«Крупные проекты по добыче реализованы в Ираке. Там присутствует вся наша большая тройка и очень неплохие показатели по добыче» Фото: © Zamir Usmanov / Global Look Press / www.globallookpress.com

«Рублевая схема — это безопасность платежей и способ контроля курса национальной валюты»

— Теперь поговорим о географии наших нефтегазовых проектов за рубежом и для заграницы. Там какие процессы идут?

— У наших нефтегазовых компаний еще в конце нулевых годов была концепция наращивать не только поставки на новые растущие рынки, но и брать месторождения и развивать производство продукции на местах. В частности, существовала программа развития ливийских месторождений нефти, но из-за известных событий она не была претворена в жизнь. Крупные проекты по добыче реализованы в Ираке. Там присутствует вся наша большая тройка и очень неплохие показатели по добыче. Причем это не только подконтрольные Багдаду местности, но и территории, контролируемые курдами. Так что активная работа на Ближнем Востоке у нас ведется.

Перенаправление поставок наших продуктов происходит на север Африки и далее в южном направлении. В Латинскую Америку некоторые продукты поставляются: и модифицируемые битумы, и премиальные масла — в общем, все то, что стоит дорого и имеет смысл везти на большие расстояния.

Все эти направления прорабатывались годами. Потому сейчас идет ускорение и акцентирование данных процессов. Например, еще в мае 2014 года был подписан контракт с Китаем на поставки газа с Чаяндинского и Ковыктинского месторождений, и началось строительство газопровода «Сила Сибири». При этом данный контракт прорабатывался до этого почти 20 лет. Еще во времена Бориса Николаевича Ельцина ездили в Китай, пытались продать наш газ, но не получалось. Текущий проект подразумевает не просто поставки газа по принципу «добыл и продал», но и его переработку, извлечение ценных компонентов.

Природный газ — это преимущественно метан. В этих месторождениях, помимо метана, содержатся этан, пропан, бутан и, что самое интересное, гелий. Гелий — это крайне ценное стратегическое сырье. Он используется практически везде, и было бы глупо просто отправлять весь этот купаж нашим китайским коллегам. Они бы с удовольствием построили газоперерабатывающий заводик прямо на границе, тут же все это извлекали, делали пластики, а гелий направляли дальше в различные отрасли. Например, такие как микроэлектроника, медицина (те же томографы), космос и так далее.

Добыча на Чаяндинском и Ковыктинском месторождениях, газопровод «Сила Сибири», Амурский газоперерабатывающий завод, газохимический комплекс, который строится СИБУРом, — это все части единой производственной цепочки, одним из элементов которой является добыча и продажа газа в Китай. А вокруг этого выстроился крупнейший на территории России и один из крупнейших в мире газоперерабатывающий завод. Выделяются и перерабатываются ценные компоненты, а сухой газ (метан) отправляется дальше нашим китайским коллегам. Весь процесс задумывался и начинался далеко не сейчас. Прокачка газа год от года растет и зависит от ввода в строй добычных и перерабатывающих мощностей. Это все постепенный процесс, который предусмотрен проектом. Спрос в Китае увеличивается опережающими темпами, и газа туда можно будет продавать больше. Но это не тот газ, который продается на Запад, потому что система «Сила Сибири» физически не соединена с Единой системой газоснабжения, которая гонит газ в западном направлении, и не планируется их соединять.

Сейчас близок к завершению процесс подписания контракта на «Силу Сибири – 2», который включает в себя еще участок, проходящий через Монголию. Раньше этот газопровод назывался «Алтай». Его мощность — 50 миллиардов кубометров. Когда его построят, то эти 50 миллиардов можно снимать с западного направления и пускать нашим китайским товарищам. Если этот контракт подпишут прямо сейчас, то данный газопровод построят и запустят во второй половине 2020-х годов. 

Есть контракт, условно говоря, на «Силу Сибири – 3» — дальневосточный проект поставки газа. С учетом трех трубопроводных маршрутов мы сможем продавать в Китай около 100 миллиардов кубометров к началу 2030-х годов. Для сравнения: это две трети от того объема, который продавался в ЕС. Разворот на Восток происходит и будет продолжаться. Расширяются заводы по производству СПГ, значительная часть которого тоже идет на Восток. Юго-Восточная Азия — основной рынок сбыта СПГ в принципе. Три четверти всего СПГ, производимого в мире, идет в Азиатско-Тихоокеанский регион.

— Как развивается история с продажей газа за рубли?

— Приведу один смешной пример. Компания GAZPROM Germania GmbH («Газпром — Германия»), которая с начала апреля уже не имеет права пользоваться торговой маркой «Газпром», теперь переименована в Securing Energy for Europe GmbH. Она поучала газ от «Газпрома» с нефтяной привязкой, в отличие от всех остальных компаний, которые по требованию ЕС перешли на биржевую привязку при определении цены на голубое топливо.

Почему газпромовский газ сейчас стоит чудовищно дорого? Потому что его цена проистекает из требований Евросоюза. Это не мы так назначили цену, это ЕС сказал: «Привяжитесь к бирже», понадеявшись, что цены будут падать, а биржевые котировки, напротив, растут. А GAZPROM Germania получала газ с нефтяной привязкой, и он обходился ей раза в 2–2,5 дешевле, чем тот, который поступал и поступает с биржевой привязкой. Теперь они на полном серьезе открыли счет в Швейцарии, сказали, что будут оплачивать газ через него. «Газпром» покрутил у виска и сказал: «Ребята, вы чего? Почитайте указ президента РФ, согласно которому мы не имеем права продавать газ компаниям из недружественных стран, если они не открыли счет в Газпромбанке на территории России. Только за рубли и только в наших банках. Какая Швейцария?! Кроме того, вы больше не часть „Газпрома“, и мы вас не знаем. Никакой нефтяной привязки больше нет. Вы теперь нормальная европейская компания, и мы должны пересмотреть с вами контракт по европейским правилам». Можно это рассматривать как инструмент давления? Да. Но первые ли мы начали пользоваться этим инструментом? Нет. Разве это мы украли у Евросоюза несколько сотен миллиардов евро? Нет, это он у нас украл. Потому надеяться на Европейский союз как на какой-то островок стабильности, который следует собственным правилам, оснований нет. Мы убедились в том, что правила в любой момент могут в одностороннем порядке поменяться или вообще быть отменены в отношении любого партнера. У нас очень любили всячески восхвалять европейский порядок, основанный на римском праве. Но, во-первых, во времена Римской республики и позже империи широко использовалось такое понятие, как «враг общества» или «враг народа». С этим «врагом общества» можно было сделать все, что угодно: убить, забрать все его имущество. И во-вторых, теперь мы видим, что этот или не этот пункт задействуется против нас, но с нами поступают в нарушение всех подписанных контрактов и норм установленных договоренностей и правил. Как с ними после всего этого можно общаться и полагаться на некие незыблемые правила? Никак. Поэтому рублевая схема. Рублевая схема — это безопасность платежей и способ контроля курса национальной валюты.       

— Наши хранилища они тоже конфискуют? Кто, когда и чем будет их заполнять?

— Основным оператором хранилищ, как принадлежащих «Газпрому», так и тех, в которых у него была доля, являлась как раз компания GAZPROM Germania. После того как в этой компании немцы ввели внешнее управление в лице государственного Федерального сетевого агентства, я, честно говоря, не знаю, на что они рассчитывают. У меня складывается нехорошее впечатление, что немецкие политики искренне считают, что газ самозарождается в трубах. А если трубу проложить к газовому хранилищу, то этот самозародившийся газ его непременно наполнит. Я, конечно, иронизирую, но эта абсолютно шальная непродуманность действий несколько удручает. Она заставляет думать, что у власти там находятся люди, которые на полном серьезе не понимают, как это все работает. Мне кажется, что Герхард Шрёдер и Ангела Меркель понимали, а Олаф Шольц и его окружение — не очень. Им искренне казалось, что если они сейчас возьмут под внешнее управление компанию, то все останется как было. Но это невозможно. Хотите сами закачивать газ в хранилища? Пожалуйста, закачивайте. Если хотите заполнять их нашим газом, пожалуйста, покупайте его на общих основаниях и заполняйте. Ничего прежнего уже нет. GAZPROM Germania больше не существует, а то, что есть, никакого отношения к «Газпрому» не имеет. Давайте заключать новые контракты — и вперед. Не хотите — ищите газ на свободном рынке и закачивайте в хранилища.

Теперь люди, которые украли российскую собственность, жалуются, что обворованный не помогает им разобраться со структурой украденной компании и отказывается поставлять газ на прежних условиях. Я не знаю, что у них в головах творится. Эти люди не соображают в том, в чем должны, учитывая занимаемые посты и уровень ответственности, которая на них лежит. Это профаны, дорвавшиеся до власти. Они не понимают, как одно сочетается с другим, поэтому складывается странная ситуация, причем во всем.