«Грандиозное посвящение Родине»: как Гергиев в Казани «поговорил» с Шостаковичем

Казанская публика собирается на концерт маэстро Валерия Гергиева Фото: Андрей Титов

Гергиев ведет увлекательный равный диалог с композиторами

Вчерашний день в Казани стал максимально напряженным для Валерия Гергиева. Он продирижировал сразу двумя концертами XXII Московского Пасхального фестиваля в ГБКЗ им. Сайдашева, где выступал оркестр Мариинского театра. Причем первое из двух фестивальных выступлений в столице РТ было особенно насыщенным и по традиции затронуло широкую географию авторов: казанцы услышали сочинения Клода Дебюсси, Феликса Мендельсона и Дмитрия Шостаковича. 

Примечательно, что даже в разгар буднего дня в ГБКЗ им. Сайдашева царил аншлаг, а интригу торжества маэстро традиционно подогрел ожиданием. За 15 минут до начала программы — в 14:45 — двери в партер были плотно закрыты. Ничего не изменилось и в 15:00, а в 15:10 томящуюся в фойе публику только начали запускать в зал. Дело в том, что сразу по прибытии на железнодорожный вокзал директор – худрук Мариинского театра отправился осматривать казанскую детскую музыкальную школу №1 им. Чайковского, где остался очень доволен увиденным, а также признался журналистам, что идея будущего гергиевского Пасхального фестиваля в свое время родилась именно в столице Татарстана. «Мы всегда приезжаем в Казань. У нас вчера стартовал Пасхальный фестиваль. По традиции [первый день] — Москва, на следующий — Казань, — напомнил маэстро. — Практически 20 лет идем по этому сценарию. Вообще, задуман был фестиваль в Казани. После концерта с президентом Шаймиевым (президент РТ Минтимер Шаймиев, 1991–2010 годы — прим. ред.) общались-общались, потом я увидел, как строится Кул-Шариф, и рядом православные храмы. И мы стали думать об этом. Я пошел к Лужкову (мэр Москвы Юрий Лужков, 1992–2010-е — прим. ред.), и буквально на следующий день это была идея окончательная».

Валерий Гергиев: «С президентом Шаймиевым общались, потом увидел Кул-Шариф…»

Что же до событий в ГБКЗ, то, оперативно рассевшись, меломаны приготовились к пышному вечеру, ведь программу наполняли аж три симфонических полотна — «Послеполуденный отдых фавна» Дебюсси, Итальянская симфония Мендельсона и Пятая симфония Шостаковича. Но то ли из-за задержки, а скорее, по личному желанию Гергиева концерт вышел лаконичным и почти камерным. Орган зала украсил строгий алый плакат с пасхальным яйцом. Не было никаких официальных речей, а ведущая только объявляла опусы и участников фестиваля.

Впрочем, все это стало лишь плюсом, напомнив об интеллекте и художественном вкусе одного из самых влиятельных деятелей отечественной культуры. В свои 69 лет он уже давно не ищет признания (которое снискал как минимум до конца карьеры), а ведет увлекательный равный диалог с композиторами. Выплыв на сцену и сдержанно поклонившись, он тут же ушел в себя (читай: в партитуру) и остался там до финала, не отвлекаясь ни на бурные овации публики, ни на крики «браво!» (единственная, кто на миг вернула маэстро в реальность, — девочка, вышедшая к нему на поклонах с презентом).

В свои 69 лет Валерий Гергиев уже давно не ищет признания (которое снискал как минимум до конца карьеры), а ведет увлекательный равный диалог с композиторами Фото: Андрей Титов

Впечатляет продемонстрированный коллективом идеальный синхрон

Но, дистанцировавшись от внешней среды, маэстро максимально приблизился к авторам музыки и подвел к ним своих подопечных. Это подтвердил уже открывший концерт «Послеполуденный отдых фавна». Импрессионистский синтез мелодии, гармонии и тембра стал лицом прелюдии, скрепив ее контрастные части. А масштабный оркестр Мариинки превратился в виртуозный ансамбль солистов. Томные рулады флейты, пряные арпеджио арфы, щемящие соло скрипки завораживали, как витальные грезы античного полубога, и каждый раз звучали по-разному — то медитативно, то иронично, то затаенно-зловеще.

Иллюстративность в «Фавне» удивительно кооперировала с чувственной экспрессией. Их сплел особый голос петербургского оркестра: коллектив Гергиева — не мертвый инструмент, а живой, теплокровный организм. Его клетки-тембры трепещут и дышат. В начале прелюдии, расслаиваясь, они формировали широкие звуковые волны, вздымающиеся от ирреального пианиссимо к сочному форте. А в финале собрались в стройный, умеренный хор.

В Итальянской симфонии, вдохновленной путешествиями Мендельсона по Венеции и Риму, оркестр объединил классическую легкость и романтическую фантастику. В первом allegro упругие фанфары скрипок писали призрачные оживленные удочки, сохранившиеся в воображении композитора. В andante суровый монолог «дерева», возможно, напомнил забытую песню богемских паломников. В менуэте пластичный узор струнных иллюстрировал живописные южные пейзажи. А в финале кружащееся фигуры оркестра олицетворяли сальтареллу — самый популярный итальянский танец XIX века.

Впечатляет продемонстрированный коллективом идеальный синхрон. Особенно вкупе со стремительными темпами и мобильными переключениями. Между частями Гергиев не давал музыкантам даже вздохнуть, а публике — ни одного шанса поаплодировать. Чувствуя настроение маэстро, она прослушала симфонию в полной тишине, а чей-то зазвонивший телефон вызвал массу укоризненных взглядов.

Между частями Гергиев не давал музыкантам даже вздохнуть, а публике — ни одного шанса поаплодировать Фото: kremlin.ru

Пятая симфония Шостаковича стала драматической, но жизнеутверждающей кульминацией концерта. Она прозвучала как грандиозное посвящение Родине, которую Шостакович беззаветно любил, несмотря на непростые отношения с советской властью. По контрасту с Итальянской симфонией Мендельсона масштабную партитуру артисты не стали «сжимать», а, напротив, пестовали каждый звук, обогащая ткань выразительными люфтами. А сдержанного и до этого почти неподвижного маэстро «пробило» на эмоции. Его жесты стали шире, что тут же почувствовали музыканты. И сыграли симфонию совсем другим звуком — густым и терпким.