Дмитрий Дрозденко: «Как минимум еще одна попытка наступления со стороны Киева будет»

Дмитрий Дрозденко: «Несмотря на то что противник там пытается давить, использует большие силы и средства, реально у него не так уж в гору дела идут, существенных успехов не имеет точно» Фото: Алексей Белкин

«На войне «задумывалось» и «получилось» всегда отличаются»

— Дмитрий Витальевич, какова ваша оценка состояния дел на линии фронта?

— Я полагаю, что ситуация на линии фронта непростая. Теперь уже можно сказать, по крайней мере это подтверждается фактами, что у противника началась третья волна наступления. Сейчас основные бои идут на запорожском участке фронта, в районе маленького населенного пункта Орехов, около поселка или деревни Работино. Несмотря на то что противник там пытается давить, использует большие силы и средства, реально у него не так уж в гору дела идут, существенных успехов не имеет точно.

Также можно посмотреть на события около Антоновского моста, ситуация там непонятная. С одной стороны, украинские войска десантировались на остров, но их немного, и непонятно, как развивать это наступление. С другой стороны, вроде бы говорят, что их оттуда уже выбили или почти выбили. Также горячая ситуация под Артемовском, где противник пытается занять прилегающие к городу населенные пункты. В общих словах могу сказать так: оборона стоит.

— Наступление идет уже больше месяца, но противник сумел пройти на достаточно небольшое расстояние. Так и задумывалось или что-то не получилось?

— Начнем с очевидного: на войне «задумывалось» и «получилось» всегда отличаются одно от другого — железное правило. Но, конечно же, такое той стороной не задумывалось вовсе. Если мы вспомним планы, которые озвучивались в публичном пространстве, то можем отметить, что говорили о необходимости пробиться до Азовского моря со стороны запорожского направления, дабы лишить Россию сухопутного коридора в Крым.

Как следствие, ВСУ было необходимо выйти на Токмак, взятие которого и открывает дороги на Мелитополь и Бердянск, а уже после этого как раз перерезать нашу линию обороны, сухопутный коридор в Крым. После этого уже диктовать свои условия ведения боевых действий с помощью дальнобойной артиллерии, держа под прицелом как Крым и Крымский мост, так и наши объекты на территории Краснодарского края и Ростовской области. Судя по всему, именно эти планы пытаются осуществить киевские войска.

— Насколько эти планы были реальны для исполнения украинской стороной? 

— Не могу сказать, не знаю. Это вопрос к украинскому военному руководству, может, и к политическому тоже. Это они оценивали реальность своих планов, возможность их реализации. Поверьте, еще ничего не закончилось, на текущий момент украинская сторона все еще сосредоточила очень большие, внушительные силы, которые могут быть отправлены в бой. Я думаю, речь идет о количестве в 10–13 запасных бригад. Притом не голых бригад, а вооруженных западной техникой, имеющих какой-никакой боевой опыт. Это очень непростой противник, очень умелый, не стоит его недооценивать.

— Есть мнение, что ВСУ не хватило инженерной техники для прорыва минных полей, так ли это?

— Вопрос хороший. Я думаю, что тут уже не столько вопрос к инженерной технике, которой действительно было не столько, сколько хотелось бы украинскому командованию, а в том, что минирование было сплошным, как говорится, с коэффициентом один, то есть заминирована вся линия боевого соприкосновения, причем в несколько рядов.

Обычно минируют не все сплошняком, как сейчас, когда буквально пройти некуда, а только «опасные направления» — те места, где появление противника наиболее ожидаемо, а в этом случае заминировано просто все в несколько линий. Притом существуют не только линии минирования, расположенные вдоль линии боевого соприкосновения, но и так называемые поперечные линии минирования. Вот они служат для тех случаев, если противник прорвется. А задача противника — не просто прорваться, но и произвести охват определенной территории, зайти в тыл, окружить, блокировать обороняющуюся группировку. Все это, как нетрудно догадаться, нужно для дальнейшего уничтожения группировки противника. Так вот, поперечные линии минирования подобному движению препятствуют или как минимум сильно замедляют его.

У наших войск выстроена крайне серьезная оборона, эшелонированная, с секретами, большим количеством укреплений. Противник, стоит отметить, знал, что мы не просто так там сидели, а весьма недурно окопались.

«Будто разыгрывают кровавую мыльную оперу»

— Если правильно помню, наступление обсуждалось еще с конца зимы. Все о нем знали, все к нему готовились, и украинские войска пошли именно там, где их ждали. Почему именно так вышло? Почему, скажем, удар не был нанесен со стороны Кременной или Сватово? 

— Я даже не знаю, что вам ответить. Почему именно сюда? Бог его знает, но соглашусь с ощущением, что война больше медийная, чем реальная. Какое-то ощущение, будто разыгрывают кровавую мыльную оперу с уже прописанным сюжетом и подготовленными актерами.

«Могут ли попробовать ударить по ЗАЭС? Да, конечно, ума у них на это хватит. Им нужны какие-то действия, какие-то результаты» Фото: © Dmitry Grigoriev / Argumenty i Fakty / www.globallookpress.com

— Согласен. Как будто спектакль идет, стороны делают то, что заявлено в программке…

— Выглядит это именно так. С другой стороны, если посмотреть на это как на реальность, то цель данного наступления, как я сказал, — разрезать сухопутный коридор до Крыма по линии Мелитополя. В случае успеха действия противника начинают приобретать значимость с военной точки зрения, потому что в этой ситуации для наших войск начинается крайне трудное время. По сложности его можно было бы сравнить с той гипотетической ситуацией, когда мы не отвели войска из Херсона, а противник все-таки лишил нас возможности вести полноценное снабжение через Днепр. Если помните, тогда шла большая дискуссия о том, нужно ли отводить войска. Но на наших глазах было подорвано водохранилище, и оказалось, что решение было принято не просто так. Но фактор еще не разрушенной плотины, но по которой уже бьют из орудий, потребовал от нас тогда решений, отвода войск.

Еще и атаки с той стороны вполне могут быть. Тут, конечно, нужно изучить погоду, уровень грунтовых вод. Там ведь уменьшилось русло, территория водохранилища стала существенно меньше. Есть техника, которая позволяет прокладывать гати (гать — дорога через болото или участок затопленной суши, настил через трясину — прим. ред.) по болотистым грунтам, но будет ли это возможно сделать под огневым воздействием со стороны противника, а тем более если обстрел станут вести высокоточными снарядами — большой вопрос. Нужно смотреть, как реально обстоят дела. А то, что будут в любом случае пытаться это сделать, с моей точки зрения, безусловно.

— А ударить по Запорожской атомной станции?

— Могут ли попробовать ударить по ЗАЭС? Да, конечно, ума у них на это хватит. Им нужны какие-то действия, какие-то результаты. Им нужно хоть что-то показать на саммите НАТО в Вильнюсе. Они не могут просто так туда прийти и стоять в положении круглого двоечника на педсовете. И вместе с тем все выходит очень медийно: воюем в преддверии саммита, главное, не фактические результаты, а те, о которых можно громко и убедительно рассказать, как это будет освещаться в прессе.

«Мятеж — он и в Африке мятеж. Оценка ему должна быть однозначная, но меня в этом случае беспокоят совсем другие вопросы. Первое: по каким причинам этот мятеж произошел? Второе: как он вообще мог произойти?» Фото: © Karbinov Anatoly / news.ru via globallookpress.com / www.globallookpress.com

«Их главная цель — отобрать Крым»

— Вопрос как раз по Антоновскому выступу. Если верить американской карте, которая якобы была сделана на основании данных спутниковой разведки, то у нас по Запорожской области и Донецкой Народной Республике тройная линия обороны, а там, где было водохранилище, наоборот, глубокой обороны нет. Кроме того, пишут, что вода смыла наши секреты в Херсонской области. Насколько это объективная информация?

— Действительно, после прорыва дамбы часть наших секретов смыло, и это действительно для нас плохо. Информация верная, там линия обороны была тоньше, так как считалось, что противника сдерживает естественная преграда.

Вместе с тем, насколько я знаю, после того как случился разлив дамбы, наши войска попытались восстановить то, что было затоплено, по возможности. Задача была привести участки линии обороны к боевому состоянию, а значит, сызнова требовалось положить мины, расставить опорные пункты и тому подобное. Но сам факт того, что сузилось течение, уменьшилась плоскость воды — все это повышает способность противника проникнуть на нашу сторону, а это уже автоматически приводит к тому, что он пытается зайти.

По уму туда должны были направить часть войск для усиления, чтобы не допустить активности противника. Насколько это предположение верное, вскоре узнаем, хотя многие отмечают, по крайней мере я имею данные с того участка, что авиация слабовато отрабатывает. Не могут пока наши войска выбить всех этих редисок с занимаемых позиций. 

— Наша авиация плохо работает?

— Ну как плохо… Все же относительно. Я бы сказал, что она действует не так успешно, как, скажем, на ореховском направлении. По каким именно причинам существует такая разница в работе, пока сказать не могу, но, может быть, просто есть некий недостаток авиационной поддержки. Возможно, в этом случае туда перебросят подкрепление.

— Есть мнение, что главной целью является даже не Донбасс, а Крым как важная точка в Черноморском бассейне.

— Это верная мысль, так и есть. Действительно, их главная цель именно такая — отобрать Крым. Или даже не отобрать, а хотя бы создать для него угрозу, а уже на базе угрозы начинать навязывать нам различные переговорные позиции. Мы когда-то совершили возможную ошибку, и теперь неизвестно как мы будем перекрывать выход к Черному морю, я говорю об Одессе. Но этот вопрос будет решаться сильно позже, если я правильно понимаю наши действия.

— Уточню, под ошибкой вы имеете в виду тот момент, что мы не высадились с десантом в городе в самом начале СВО?

— Давайте я не буду сейчас гадать на эту тему. Слишком много всего произошло, слишком много наговорено, так что не стоит задним числом додумывать такие вещи.

— По поводу мятежа Евгения Пригожина. С одной стороны, Сергей Шойгу заявил, что на нашу оборону это никак не повлияло, но вместе с тем мы, вероятно, на время лишись 25-тысячного корпуса, который в случае чего мог бы сыграть важную роль. На ваш взгляд, насколько в целом мятеж группы Вагнера повлиял на российскую сторону?

— Мятеж — он и в Африке мятеж. Оценка ему должна быть однозначная, но меня в этом случае беспокоят совсем другие вопросы. Первое: по каким причинам этот мятеж произошел? Второе: как он вообще мог произойти? Это, конечно, вопрос не непосредственно к рядовому составу Вагнера, а к тем, кто занимался регулировкой этого процесса. Тем, кто следил за группой Вагнера, знал определенные проблемы, характер Евгения Пригожина, причем не первый год. По сути, это огромная армия, как вы сказали, 25-тысячный корпус, имеющий в своем составе самых профессиональных штурмовиков в мире. Кроме того, имеющий средства войсковой ПВО, танки, бронетехнику, тактическую авиацию. Вместе с тем все это действовало глубоко вне рамок правового поля страны. Поэтому, я подчеркну, этот вопрос гораздо сложнее тех простых ответов, которые на него можно сходу дать. В остальном же слова министра обороны я обсуждать не буду, так как ему виднее.

— Что, на ваш взгляд, можно ожидать от саммита НАТО в Вильнюсе, который пройдет уже 11–12 июля этого года?

— Я думаю, чего-то принципиально нового ожидать не стоит. Для начала Украине выпишут новое вооружение, под которое Киев сейчас проводит свою очередную мобилизацию. То есть как минимум еще одна попытка наступления со стороны Киева будет. Казалось бы, зачем еще одна? Но тут самое главное — это как раз не достигнуть победы, а прежде всего измотать Россию. И чем дольше РФ будет истощаться, тем лучше, даже если ценой этому будут жертвы среди украинских солдат или определенные территориальные потери Украины.

Им нужно, чтобы мы истощились в военном плане. Скажем, отдельные военачальники сообщают, что сухопутная армия уже истощена. Вот их главная задача, им победа не нужна. Именно поэтому они так дозированно дают Украине оружие, чтобы напрягалась наша экономика, страна, но ни в коем случае не было потрясений. Если у нас начнутся потрясения, то тогда уже для них возникают определенные риски, связанные с нашей нестабильностью. Опять же, в случае если у нас тут есть единое и управляемое государство, оно железно контролирует ядерное оружие. Никакой самодеятельности, все завязано на одну кнопку. Если государство падет, то контроль за ядерным оружием перестанет быть монополией центра.

Поэтому развалить Россию, по крайней мере сейчас, никому не выгодно, а вот ослабить, сделать послушной — да. Есть открытая информация, так называемая библиотека Джорджа Буша-старшего, там рассекреченные телефонограммы. Так вот, например, один из первых, кому позвонил Борис Ельцин после развала СССР, стал президент США Джордж Буш, а тот, в свою очередь, задал один из первых вопросов: «У кого кнопка?» Это же не Россия вытаскивала с Украины ядерное оружие, а американцы способствовали, можно сказать, заставили тогда Киев отдать ядерное оружие России, чтобы все это находилось у одного лица хотя бы потому, что его контролировать можно.

Так вот, американцы не хотят, чтобы к ним в результате развала страны что-то прилетело. У них совсем другие цели и задачи, они не собираются умирать за абстрактные идеалы, для них все, что мы видим на Украине, — не священная война за демократию или еще что-то, а просто бизнес-проект.

— Это обсуждают и на американский военных форумах, и у нас в среде военкоров: почему украинцы столь нечувствительны к потерям? Подразделение может потерять до половины личного состава, но сохранить моральных дух.

— Я думаю, мнение неверное, хотя славянский этнос действительно боевой и героический: что мы, что украинцы проявляем наши лучшие качества, о которых знали и по Великой Отечественной войне, и по предыдущим вооруженным конфликтам. Вместе с тем, конечно, все нужно разделять. В рамках ВСУ есть подразделения, которые, скажем так, мотивированы на атаку, готовы ее проводить и, как следствие, нести потери. А есть те, где существенная часть личного состава, столкнувшись с реальностью, прямо на поле боя, несмотря на то что имеют обработку в духе «Вот-вот русские увидят Leopard  и побегут!», меняют свое мнение.

Если сравнивать украинцев с немцами или американцами, то это, конечно, невероятной стойкости солдаты. Американцы, разумеется, в аналогичной для украинцев ситуации уже давно бы убежали сверкая пятками. Это просто факт, там даже ничего особого выяснять не надо, просто история об этом говорит. Собственно, американцы за последние годы ни разу не воевали с равным противником, который готов стойко и упорно держать занимаемые позиции.

«Глобального, чего-то прорывного, невероятного в этой технике [Leopard, Abrams, Challenger, Bradley] нет, сама по себе она не может обеспечить победу. Это прежде всего пиар, они поверили в «чудо-оружие», а оно оказалось обычным. Бывает»Фото: © UK Ministry of Defence / via Globallookpress.com / www.globallookpress.com

«Ничего особенного ни в Leopard, ни в Abrams, ни в Challenger, ни в Bradley нет»

— Так же, как до этого о Bayraktar, HIMARS, о Leopard говорили, что это супертехника, чудо-оружие, которое придет и порядок наведет, а вышло все как обычно. Более того, после того как у нас объявили премии за уничтоженный немецкий танк, у бойцов на позиции только азарт в глазах. Почему в итоге опять украинцы ошиблись с «оружием победы»?

— Потому что последние варианты Wunderwaffe были запечатлены только во влажных мечтах Адольфа Гитлера. Не существует такого оружия, которое позволило бы выиграть войну в принципе. Ничего особенного ни в Leopard, ни в Abrams, ни в Challenger, ни в Bradley нет. Это просто западная техника, которая в рамках своей концепции может быть неплохой, а может быть, хуже, но в целом примерно соответствует советским аналогам, которые уже есть у Украины. Но глобального, чего-то прорывного, невероятного в этой технике нет, сама по себе она не может обеспечить победу. Это прежде всего пиар, они поверили в «чудо-оружие», а оно оказалось обычным. Бывает.

Насчет HIMARS тоже скажу — это же система, которая оснащена ракетами типа GMLRS, они высокоточные. Мы помним, как эти ракеты серьезно огорошили наши войска осенью прошлого года, приучая их рассредоточивать ресурсы. Но на самом деле в составе наших Вооруженных сил есть аналогичный по боевым характеристикам комплекс «Торнадо-С». У него тоже управляемые ракеты. А также у наших белорусских товарищей есть своя система, которая называется «Полонез», она вообще с китайцами на пару разрабатывалась, там система еще интереснее устроена. Так вот, это точно такие же РСЗО с корректируемыми ракетами, как и у американцев, только ракеты летят дальше.

С беспилотниками, кстати, та же история. У нас же есть свой «Орион» (российский беспилотный летательный аппарат (БПЛА) средневысотный большой продолжительности полета, способен нести полезную нагрузку до 180 кг — прим. ред.). Он у нас появился еще до того, как Bayraktar начал свое триумфальное шествие. Наш даже разработан был давно, но по какой-то причине заказов от министерства обороны не поступало. Тот же «Торнадо-С» разработан бог знает когда и уже стоит на вооружении, но если заказчик не платит, то и производитель ничего делать не будет. Как следствие, ничего особенного во всем западном хайтеке нет, у нас есть аналоги, есть технологии производства, есть умение.

— За прошедшие почти 1,5 года у нас что-то изменилось по заказам на «Торнадо-С»?

— Конечно, изменилось! Я бы даже сказал, качественно изменилось. Если посмотрим новости, техника работает. Мы ей бьем врага, а значит, она поступает в войска. «Орионы», например, активно летают, даже «Охотник» вылетал на линию боевого соприкосновения («Охотник» — российский тяжелый ударный БПЛА, разработчик — компания «Сухой», максимальная дальность полета составляет 6 тыс. км, максимальная боевая нагрузка может быть от 2 до 8 тонн, в конце 2023 года должен поступить в войска — прим. ред.). Возникает вопрос: зачем? Но, видимо, проходил испытания.

Конечно, все меняется, тут нельзя не отдать должное нашей промышленности, да и в целом нашим промышленникам, минпромторгу. На удивление они ведут просто титаническую работу. Сейчас же такого нет, что чего-то не хватает. Вернее, поправлюсь, всего подряд не хватает практически всегда, потому что чем больше, тем лучше. Тем не менее наша промышленность смогла закрыть основные вопросы по зарядному или техническому обеспечению войск. Ситуация стала гораздо стабильнее, чем раньше. Можно судить хотя бы по действиям армейской авиации. Какое-то время назад нам показывали видеоролики, на которых вертолеты Ка-52 с кабрирования (кабрированием называется полет самолета или вертолета с набором высоты и задранным выше горизонта носом — прим. ред.) выпускает пять, может, 10 НАР С-8. В принципе, мы понимаем, что это ни о чем, слабое поражение.

Сейчас же вертолеты занимаются тем, что выбивают технику врага. Работают вихрями, атаками, выполняя главную задачу армейской авиации, а именно — уничтожение бронетехники противника и опорных пунктов. Это видно не только по кадрам, но и по результатам их деятельности тоже. А вот использовать вертолет просто для стрельбы НАР — это все равно что на БМП картошку возить.

— Йенс Столтенберг недавно заявил, что у НАТО начинают заканчиваться запасы. Насколько это реальная проблема?

— Начнем с очевидного: у НАТО запасы очень большие. Заканчиваются запасы у всех, и у нас тоже выгребаются остатки, которые были, потому что расход боеприпасов колоссальный, каким он и должен быть в нормальной большой войне. Но я бы все равно не очень слушал всяких там Столтенбергов. Говорить он может одно, а делать — совсем другое.

— Как, на ваш взгляд, за прошедшие 1,5 года изменилась наша армия?

— Если речь идет о бойцах, о тех, кто в поле, то они изменились кардинально. Научились воевать, начали понимать, что война — это не парад. К сожалению, не везде это понимание достигнуто. Один известный телеведущий рассказал мне, что побывал в подразделении, где все сделано по уму, замаскировано, а на стенде висит распечатка с распорядком дня. Там все так, как надо: прогулка, дневной сон и прочее. Но распечатано это было на принтере, которого в окопах нет. Когда у нас более высокое штабное начальство поймет, что война — это не игры в солдатики, у нас еще лучше все станет. К сожалению, пока много штабных, которые не приносят пользы нашей армии.