«Американцы ставят штамп for use outside of USA. То есть можете все подохнуть, главное – платите»

Шамиль Валидов: «Два года проводили испытания нашего препарата, они успешно завершились, и в будущем году мы с ООО «НПИ Биопрепараты» его выпустим. Штамм, который стал основой, эффективно подавляет заболевания растений и стимулирует их рост, можно сказать, это «штамм-оркестр» Фото: «БИЗНЕС Online»

Бактерии-хищники и The Last of Us

— Шамиль Завдатович, лаборатория молекулярно-генетических и микробиологических методов открылась в 2021 году. Какую задачу перед вами поставили?

— Изначально мы делались под большой проект по генетической селекции микроорганизмов. Кроме химических пестицидов, есть еще биологические средства защиты растений. Они действуют намного мягче, не вредят окружающей среде, не опасны для потребителя, потому что, в отличие от пестицидов, не накапливаются в пище. И сами работники аграрного сектора подвергаются меньшему риску при работе с такими средствами защиты растений.

Мы создали коллекцию биотехнологических организмов, которой мы сейчас активно пользуемся в наших других проектах. Два года проводили испытания нашего препарата, они успешно завершились, и в будущем году мы с ООО «НПИ Биопрепараты» его выпустим. Штамм, который стал основой, эффективно подавляет заболевания растений и стимулирует их рост, можно сказать, это «штамм-оркестр». Мы его испытывали на злаках: пшенице, ячмене, он хорошо себя показал против грибковых заболеваний, например фузариозов, которые распространены во всех сельскохозяйственных регионах. В настоящее время ООО «НПИ Биопрепараты» проводят испытания в Татарстане, на Кубани и в Смоленской области. Набор патогенных организмов может отличаться, но симптоматика и результат таких заболеваний одинаков — снижение урожая.

— На рынке разве раньше не было аналогичных препаратов? Почему возникла необходимость в создании нового?

— Это немного похоже на антибиотикотерапию, то есть препараты надо менять. Предложения на рынке отличаются по эффективности и стоимости, а наш препарат по многим параметрам превосходит существующие аналоги, он активнее, штамм сам по себе устойчивее, меньше изменяется.

— Вы будете зарабатывать на своем препарате?

— Да-да, конечно. Это будет лицензионное соглашение, штамм останется в нашей собственности, скорее всего, мы его передадим на каких-то условиях. И, скорее всего, будем получать роялти.

«По временным затратам от выделения штамма до его использования проходит 5–6 лет, мы же сократили этот срок практически до трех» Фото предоставлено Шамилем Валидовым

— А сколько вообще стоит создать вот такой препарат?

— Я бы оценил это в 2–3 миллиона рублей, но это очень приблизительно. Понимаете, дело в том, что вы делаете это для нескольких штаммов. Если сразу несколько ушли в производство, то затраты на один штамм получаются меньше. Пересчитать на копеечку можно только последний этап, а создание коллекции штаммов микроорганизмов, из которой вы потом будете постоянно брать штаммы, сложно оценить. Это инфраструктурный объект, поэтому неудивительно, что государство вкладывается в его создание

По временным затратам от выделения штамма до его использования проходит 5–6 лет, мы же сократили этот срок практически до трех. Но есть такие этапы, которые просто невозможно ускорить. Испытания — это, например, сезонная история, испытывать препарат нужно минимум два сезона.

— Как выглядит принцип работы биологических препаратов?

— Почва и корень растения — это место обитания микробов, где они постоянно борются друг с другом. Это такие джунгли для них. Мы ищем такие микроорганизмы, которые могут очень хорошо конкурировать с фитопатогенами.

Сегодня известно всего четыре механизма, с помощью которых микробы могут защищать растения. Антибиозис — это когда полезные микроорганизмы выделяют проантибиотики, которые активны против фитопатогенов. Кстати, многие антибиотики были выделены как раз из почвенных микроорганизмов. Из них нужно выбрать те микробы, которые не вредны для растений и людей, которые играют на нашей стороне.

Второй механизм: индукция системной устойчивости, когда бактерия заставляет растение защищаться. Растение, конечно, не может с себя убрать фитопатоген или убежать, но было показано, что когда гриб начинает проникать в растительную ткань, у растения есть шанс убить клетки вокруг места проникновения и гриб вместе с ними. Наконец, есть паразитизм и хищничество.

— То есть ищете бактерии-хищников?

— Бактерия-хищник или гриб-хищник. И последний механизм — это конкуренция за экологические ниши, то есть микроорганизм настолько хорошо колонизирует растение, что он не оставляет шансов фитопатогену как-то к нему приблизиться. Почва — очень сложная система, где очень важно вовремя найти питание. И грибы, и паразиты ищут своего «хозяина», пытаясь найти его по питательным веществам, но если их съели полезные бактерии, то гриб не может найти растение.

— Пока вы это рассказывали, вспомнился сериал The Last of Us, который активно обсуждался в этом году, где по сюжету гриб кордицепс паразитировал на людях, превратил их в зомби, из-за чего случился апокалипсис. Такое возможно в реальной жизни?

— Вообще, у некоторых паразитов — вирусов или грибов, хотя они являются очень простыми организмами, — есть свойство влиять на хозяина, меняя его поведение, чтобы оно способствовало его распространению. Вот наше обычное чихание, когда мы заражены, помогает вирусу распространиться. При бешенстве, когда лисица начинает всех кусать, она тоже передает вирус.

— Да, но может ли он полностью взять контроль над человеческим организмом, управлять им? Ведь в реальной жизни кордицепс, например, может «зомбировать» насекомых.

— В случае, когда животное само по себе простое, его можно действительно заставить что-то делать, с человеком — сложнее. Мы все-таки очень сложно организованы, а самое главное, у нас есть социум, который, в общем-то, в таких случаях сразу реагирует, и таких людей обычно изолируют.

Я не знаю, насколько это можно отнести к влиянию микроба, но есть такой факт, что туберкулезные больные иногда специально своей слюной смачивают ручки дверей. Наверное, это общее состояние человека, мысли о том, почему только мне должно быть плохо. Делает это туберкулезная палочка специально или нет, я не знаю.

Я считаю, что живой мир не настолько опасен, и мы его можем для себя совершенно спокойно использовать без каких-то сильных последствий. Это касается и тех микробов, которые мы берем на службу, и те процессы, которые мы пытаемся имитировать.

«В основном приходят из КФУ, из аграрного университета, сейчас начинаем плотно работать с КХТИ, у них есть очень хорошая кафедра биотехнологии» Фото предоставлено Шамилем Валидовым

«Мы выполняем норматив по зарплатам ученых без всяких уловок»

— Как вы находите бактерии для препаратов?

— Сейчас мы их просто выделяем из окружающей среды — из почвы, с корней растений, ищем микроорганизмы, которые могут помогать растению расти. У нас есть очень хороший инструментарий: с помощью генетических методов можно определить нуклеотидную последовательность, то есть определенный участок ДНК, и понять, к какому виду относится этот микроорганизм, чтобы работать только с непатогенными микробами. Так мы собрали очень большую коллекцию, которая сейчас используется для разных проектов.

— Сколько штаммов в вашей коллекции?

— Если говорить о чистых культурах, около 20 тысяч, а ядро этой коллекции, которое невредное и нам подходит по свойствам, около 2 тысяч штаммов.

И сейчас мы активно пользуемся этой коллекцией в других проектах. Биотехнологии бывают зеленые — связанные с растениями, красные — фармацевтика и белые. Последние еще называют серыми или синими — это про промышленное использование микробов для создания или переработки химических веществ. Мы работаем в зеленом и белом направлениях.

— Сколько сотрудников?

— Мы начинали с 15, сейчас 32. Но работы все равно много и все загружены. Приняли много студентов-лаборантов — это все мои бывшие курсовики, дипломники, некоторые из них поступили в аспирантуру и защищаются сейчас. В основном приходят из КФУ, из аграрного университета, сейчас начинаем плотно работать с КХТИ, у них есть очень хорошая кафедра биотехнологии.

— Какие у вас зарплаты?

— Я не буду называть точных цифр, но они выше, чем в среднем по республике. И мы выполняем норматив, согласно которому зарплата ученых должна составлять не менее двух средних по региону, без всяких уловок, а только благодаря нашим проектам и госзаданиям.

Государство сегодня уделяет очень большое внимание развитию науки. Я знаю ученых, которые жалуются, что денег не дают, но если вы берете на себя смелость выполнять проекты, вам дадут инвестиции. Да, при этом нужно делать очень много работы, отчитываться вовремя, не всегда все получается — понятно, что это дополнительная головная боль.

— Сколько зарабатывает лаборатория?

— Наш бюджет на следующие два года составляет 140 миллионов рублей в год. Сразу скажу, что научная деятельность дорогая: реактивы, оборудование, услуги обходятся недешево и отъедают бо́льшую часть этой суммы

«У микробов очень большой инструментарий для работы с лигнином, но в природе им не нужно ее съедать полностью. А мы можем подобрать такой консорциум микроорганизмов, который полностью этот лигнин переварит» Фото: ru.freepik.com

Бактерии создадут природный пластик и избавят от отходов очистные сооружения

— Расскажите о текущих проектах подробнее — над чем еще работаете, кроме защиты растений?

— Например, сейчас наша задача в одном из больших проектов — переработка лигнина (lignum в переводе с латыни — дерево). Это второй компонент древесины, после целлюлозы. Вокруг старых бумажных комбинатов поля этого лигнина, это отходы, которые накапливаются в огромных количествах, засоряя все вокруг. При этом есть теория, что нефть получилась из растений, которые были погребены и термически переработаны матушкой природой, при этом ароматические вещества в нефти произошли именно из лигнина древних растений. Если научиться использовать эти отходы в промышленности, можно сократить путь получения нефти с миллионов лет до дней или даже часов.

У микробов очень большой инструментарий для работы с лигнином, но в природе им не нужно ее съедать полностью. А мы можем подобрать такой консорциум микроорганизмов, который полностью этот лигнин переварит, либо генетики могут собрать все необходимые гены в одном микробе. Например, биопластик совершенно спокойно может быть получен из лигнина. По сути, это уже и есть растительный пластик, просто в такой форме мы его не можем использовать. Поэтому мы его разлагаем на части и пользуемся компонентами.

— И такой биопластик будет безвредным, не будет разлагаться сотни лет?

— Он будет безвредным, совершенно верно. А самое главное, это возобновляемый ресурс. То есть растения растут постоянно, а по некоторым расчетам, к 2030 году на планете объем лигниновых отходов достигнет 250 миллионов тонн.

Мы также занимаемся биопрепаратами для очистных сооружений. Часто в Победилово или Отарах чувствуется резкий запах — это все иловые отходы. Есть идея сделать так, чтобы их вообще не образовывалось, они сразу уходили в почву. Пока стоки смешиваются с отходами заводов, но если их разделить, то наша технология позволит использовать иловые отходы как почвогрунт и удобрять землю. У нас есть уже сейчас решение для этого — микроорганизмы из нашей же коллекции могут перерабатывать этот ил, лишать его запаха. Буквально за сезон вы можете получить субстрат, который можно использовать для городского озеленения, для отсыпки дорог — без запаха и опасных микробов. В илах содержится микрофлора человека, микробы, в том числе патогенные, попадаются и паразиты человека,, но наши микробы, уменьшают их количество до допустимых норм.

— И когда это начнут использовать?

— После того как мы закончим испытания. Они идут, кстати говоря, очень успешно, но получение разрешительных документов займет несколько лет. Помимо того, что биопрепарат должен быть зарегистрирован, вся технология должна пройти экспертизу. Это очень важно, несовершенным продуктом можно навредить общему нашему делу — экологизации городов.

— Аналогичных решений пока нет?

— Вы знаете, как ни странно, есть, но почему-то их не внедряют. Важный момент в биотехнологиях — это поиск индустриального партнера, который возьмется за внедрение. То же самое с нашим биопрепаратом для растений и ООО «НПИ Биопрепараты». Если бы его не было, нам самим довести этот продукт до розницы было бы совершенно невозможно.

Я считаю, что лаборатория, даже биотехнологическая, не должна работать с розничными продажами. Мы должны обслуживать компании, которые дальше это берут и тиражируют.

«Сегодня у страны появился шанс построить свою биотехнологию, у которой есть шанс быть лучше» Фото предоставлено Шамилем Валидовым

«Нас попросили разобрать один американский биопрепарат, в нем оказались патогенные штаммы»

— Сколько у вас в целом сейчас индустриальных партнеров?

— Четыре. Мы же молодая лаборатория. Но стараемся работать со всеми, кто к нам обращается.

— Партнеров так трудно найти?

— После начала СВО это стало проще. Я с удивлением обнаружил, что стали чаще обращаться, компании просят найти замену каким-нибудь биопрепаратам. Я и раньше подозревал, что они все это покупают за рубежом, а сейчас стало окончательно понятно, что это так. Когда им обрубили контакты, они стали обращаться к отечественному разработчику. Это большой плюс.

Как-то нас попросили разобрать один американский биопрепарат для утилизации твердых бытовых отходов на свалках, где очень много органики, которую нужно уничтожить. Так вот, в этом препарате оказались патогенные штаммы.

— То есть его нельзя было использовать?

— Нежелательно. Дело в том, что в Соединенных Штатах, во-первых, регулирование в этих аспектах слабее, чем у нас. В части получения денег там все очень хорошо зарегламентировано, а вот в содержании допускают вольности.

И у них есть штампик for use outside of USA — использовать за пределами Соединенных Штатах. Там хоть трава не расти, отношение такое: «Можете подохнуть все, главное — платите». Поэтому я считаю, что очень многие западные продукты, которыми мы пользовались, просто имели очень хорошую обертку и преподнесение, но по эффективности были очень-очень средненькими, если не сказать хуже. И сегодня у страны появился шанс построить свою биотехнологию, у которой есть шанс быть лучше.

— А вы не разрабатываете препараты для утилизации твердых отходов?

— Несколько композиций мы предложили, одна из них очень хорошо работает на твердых бытовых отходах. В испытаниях, которые мы проводили еще с одним индустриальным партнером, объем твердых бытовых отходов снижался на треть — удалялась гниющая органика. Сейчас этот проект приостановили — не хватает рук, но я очень надеюсь, что мы его возобновим.

За процессом должны следить научные сотрудники, а они вовлечены сейчас в другие проекты. Биопрепарат мы тянем, по илам мы работаем, сейчас начнется по лигнину несколько прикладных задач, и, пока не появился заинтересованный клиент, мы своими силами этот проект не вытянем. Препарат почти готов на уровне микробиологии, мы можем уже сейчас предоставить для испытаний, но пока нет компании, которая взялась бы за них.

Потом, у нас продолжается большой проект по генетическим технологиям для промышленной микробиологии и зеленой химии. Есть потребность в ферментах, которые переваривают крахмал, разрушают целлюлозу, чтобы создавать корма для животных. Или, например, белки, которые удаляют жир, очень нужны в моющих веществах. И в нашей коллекции микробов мы нашли тех, которые выделяют такие полезные ферменты.

С ООО «Ферментра» из «Сириуса» мы разрабатываем штаммы для молочной промышленности и виноделия. В созревающем вине и ферментированной массе винограда есть яблочная кислота, которая создает нежелательную кислинку. Молочнокислые бактерии переводят ее в более мягкую молочную. Есть даже сорта вина с молочным оттенком. Многие компании хотят иметь собственные маркированные штаммы. Мы сделали два варианта: первый — когда в геноме находятся уникальные фрагменты, которые есть только в этом штамме, и второй — когда эти фрагменты искусственно вводятся.

Вы, наверное, здесь скажете, что это же ГМО. Да, это ГМО, но в закрытых циклах, где не предполагается выпуск этих микроорганизмов в окружающую среду, то есть они после работы будут уничтожены все, это можно использовать. Если бизнесмен разработал штамм и у него его украли, он сможет доказать, что это именно его штамм.

— Есть ли у вас иностранные партнеры?

— В нашем проекте по лигнину был индустриальный партнер из Дюссельдорфа. Из-за СВО им запретили с нами работать, и у нас были жуткие трудности. Было выделено 10 миллионов рублей на три года. У государства подход такой: если ты взялся за выполнение проекта, то будь добр выполни его, даже без индустриального партнера, иначе верни деньги. Но мы дотянули его до конца, успешно выполнили. Он послужил нам очень хорошим заделом для нашего госзадания по лигнину, все к лучшему. С нашим германским партнером мы по-человечески нормально расстались.

Есть постоянный партнер во Франции, в лаборатории структурной биологии в Институте генетики молекулярной и клеточной биологии — Марат Миратович Юсупов. Он в позапрошлом году получил звание французского академика, в 2012 году — премию Аминоффа, можно сказать, что это Нобелевская премия по кристаллографии, за расшифровку структуры рибосомы — «аппарата», который синтезирует белок во всех наших клетках. С ним мы постоянно поддерживаем отношения и, поскольку в текущем проекте выделяем и характеризуем много белков, договорились, что интересные для него экземпляры будем отдавать на кристаллизацию. Его лаборатория заменила нам Дюссельдорфскую группу и помогла завершить начатый проект.

«У нас есть несколько задач, которые, наверное, имеют приложение в практике, но отдаленное, тут мы не видим перспективы, но они для нас интересны с точки зрения науки» Фото: «БИЗНЕС Online»

«После перестройки началась программа по скупке и разорению заводов, чтобы наши биотехнологии навсегда исчезли»

— Какие ключевые научные задачи вы сейчас перед собой ставите?

— Сверхзадача есть по каждому направлению. В хорошей лаборатории всегда есть прикладные и фундаментальные задачи. У нас есть несколько задач, которые, наверное, имеют приложение в практике, но отдаленное, тут мы не видим перспективы, но они для нас интересны с точки зрения науки.

Например, бактерии тоже умирают — от недостатка питания, кислорода, еще от каких-то вещей. У них есть специальный механизм, который вводит их в состояние анабиоза, чтобы они могли пережить такой стресс. Мы изучаем работу белков, которые отвечают за это. И мы поняли, что это можно использовать для хранения биопрепаратов. А также как маркер селекции для микроорганизмов, которые долго выживают в почве, — чтобы патоген в почве исчез, нужно убить все растительные остатки, но при этом в ней должны выжить полезные микробы до следующей высадки растения. В этом как раз задействованы системы анабиоза.

— Пока это только теоретическая работа?

— Мы публикуем это как фундаментальные статьи, но от этого есть и прикладная польза. Вы знаете, это еще одна проблема с прикладными публикациями. Сто раз нужно подумать, хочешь ли ты об этом рассказать или ты хочешь это запатентовать и сохранить в виде ноу-хау. Потому что, как ты только это опубликовал, реализовать это сможет любой.

Мой шеф в Голландии, профессор Бен Люгтенберг, говорил: «Шамиль, общество нас, научников, содержит для того, чтобы мы добывали знания и делились ими». С одной стороны, да, но с другой — если вы выдаете недооформленную идею, ее может подхватить другой и доделать, получить все лавры вместо тебя.

— Как вам кажется, успешность ученых в чем измеряется: в количестве таких публикаций или все-таки в прикладных исследованиях?

— Я думаю, должен быть баланс. У естественнонаучников больше ценятся статьи, а ученые-инженеры склонны больше патенты писать. Есть другие вопросы, которые мучают всех: ты публикуешь статью — важно, чтобы ее читали, или важно, чтобы она была в хорошем журнале? Так себе логика: мол, хороший журнал все читают, а плохой — никто. На самом деле я уже давно не помню, когда я брал в руки журнал какой-нибудь и листал, ты сидишь в интернете и по ключевым словам ищешь статьи, и меня абсолютно не заботит, в каком журнале она напечатана, если она качественная.

Второй момент — если вы будете гоняться за рейтинговыми журналами, потратите очень много времени на публикацию. Иногда это просто непростительно, поскольку научник должен публиковать полученные результаты в разумное время. Если публикация занимает больше времени, чем получение этих результатов — это тоже неправильно.

И потом, наши отечественные журналы за годы перестройки попали в категорию «так себе» журналов. У Nature индекс цитирования 40, а у нашей «Биохимии» — 1,5 или 2. Но он и будет таким, если вы в нем не будете публиковаться, хотя это достойный журнал. Там рецензирование дай боже, у нас недавно статью завернули.

Я работал за границей пять лет, я там защитился, знаю систему, она ничем не лучше нашей. Забрасывать свое очень неправильно. Мы пытаемся внести баланс, чтобы публикации выходили, честно говоря, я не особо беспокоюсь о рейтинге журналов.

— А чем наша наука отличается от зарубежной?

— Многие говорят, что у них лучше организация науки, но это больше в плане снабжения и финансирования. Потому что у нас система закупок: нужно собрать кучу документов, это всегда торги, потому что деньги государственные. В Голландии было дело так: мне нужен реактив, я бухгалтеру отсылаю счет от компании, она может возразить или найти какую-то другую компанию, но в целом чаще всего через недельку-другую или даже раньше этот реактив у меня на столе. Правда, это же было в 2007 году, до кризисов еще. Все шло очень хорошо, потому что денег было много. Для примера: тот грант, который мы выполняли, был очень денежным. Я даже не знаю, сколько было денег в евро-эквиваленте, но зарплаты все были хорошими.

Но у этого проекта был индустриальный партнер — компания Grodan, она поставляет по всему миру субстрат для теплиц. По моему мнению, 500 тысяч евро этот проект стоил, может, больше, а может, миллион. Сколько внес Grodan в этот проект как индустриальный партнер? 5 тысяч. То есть это тоже профанация, по моему мнению, по мнению шефа, проект был выполнен на отлично. Задача была такая: в теплицах нельзя применять химикаты, они хотели биопрепарат из такого штамма, который вообще ничего не выделяет, но защищает растения. Мы его нашли, это хороший колонизатор. Но этот штамм не ушел в производство.

— Почему?

— Потому что компании, которая заказывала его, он не нужен.

— А зачем они его заказывали тогда?

— Потому что, участвуя в этом проекте, они какие-то бонусы от государства могут получить. Я уверен, что это не единственный пример. Этот штамм остался в Лейденском университете, но с условием, если его захотим кому-то продать, мы должны получить согласие компании Grodan.

— То есть он до сих пор нигде не используется?

— Нет, я его использую здесь, в научных целях, это отличный референсный штамм, с которым я все сравниваю.

— Но вы тоже не можете использовать его в коммерческих целях?

— В принципе можем, потому что сейчас авторские права нарушаются везде. Но я автор этого штамма, я его публиковал. Мы его используем, мы из него делаем штамм-платформу для проекта по лигнину. Он нам оказался очень удобен.

«Говорить, что у нас ничего не было и мы сейчас у них учимся, неправильно. Нам 30 лет все это уничтожали, но, слава богу, кадры и наработки остались» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Почему вы решили вернуться в Россию?

— Я там 4,5 года работал. Мне нужно было успеть защитить докторскую диссертацию до окончания контракта. Это была гонка на выживание. Поэтому в конце я как-то устал, и мне показалось, что в России больше возможностей. И меня взбесило в конце, представьте, я четыре года живу, у меня нет никаких правонарушений, работал, налоги платил. И мне приходит письмо о том, что 29 декабря заканчивается контракт, не позднее 30 декабря изволь уехать. У меня было право устроиться на любую работу, но уже совсем не было желания.

Я, конечно, помыкался потом в России, не сразу нашел это место. Работал в нескольких институтах и даже уходил из науки, но в конце концов вернулся. И такое ощущение, что я не ошибся.

Знаете, в Советском Союзе была решена проблема с микробным белком — очень актуальная задача для животноводства. США решали ее соевым шротом, а у нас соя в таких количествах не росла. Тогда усилиями микробиологов и биотехнологов страна начала производить 1,5 миллиона тонн кормового белка на дрожжах и микробах! Но после перестройки началась программа по скупке заводов иностранными компаниями и их разорение для того, чтобы наши биотехнологии навсегда исчезли. Страна производила достаточно лизина и белка, у нас были великолепные микробиологи. Например, один из наших институтов чуть ли не целиком выкупила японская фирма, которая стала производить аминокислоты, используя советскую коллекцию. Говорить, что у нас ничего не было и мы сейчас у них учимся, неправильно. Нам 30 лет все это уничтожали, но, слава богу, кадры и наработки остались, и у сотрудников научных центров есть желание этим заниматься. Главное, это желание сейчас нужно поддержать.

— Какие задачи государственного масштаба сегодня могут решить биотехнологии?

— Тот же самый кормовой белок. Причем сейчас это можно решить проще и менее затратно, поскольку наука продвинулась вперед и те решения, что были в СССР, доработали на Западе и их можно спокойно взять обратно, они не закрытые.

Также, несомненно, микробная переработка отходов промышленных —древесины, лигнина, продуктов аграрного сектора.

Генная инженерия животных — пусть это пока не разрешено, но со временем некоторые методы генного редактирования признают законными.

— Как это будет выглядеть на практике?

— Это не какие-то мутанты. Это куры, которые несутся чаще, без периода спада, когда световой день короче, коровы, которые меньше болеют и дают больше молока. Приведу пример: когда я приехал в Россию, немного работал в лаборатории по животноводству. Мы вели одно хозяйство в Атнинском районе, где нужно было как генетику изучить стадо. Выделяете самых ценных коров — ядро стада, а непродуктивных отделяете. Со временем они замещаются потомством лучших коров. Там были коровы, которые жили по 12 лет, ничем не болели и давали по 40 литров молока в день. А были те, что жили четыре года и давали 30 литров. Это работа генетиков — создание систем скрининга. Это тоже биотехнология.

Производство тонкой химии с помощью биологических объектов. Например, гормоны, которые модифицируются микроорганизмами. Фармацевтика, технологии для здоровья человека — биопрепараты, получение более здоровой пищи. Например, омега-жирные кислоты, которые создают баланс в организме и чуть ли не похудение стимулируют, что химическим путем практически невозможно.

— Чего не хватает для развития?

— Я считаю, основная задача государства — приучить бизнес к отечественным научным разработкам. Не приказным порядком, но должны быть формы поощрения. Потому что ученый без практической задачи будет заниматься, извините, какой-то отвлеченной ерундой — вот ему интересно в этом копаться, и он будет всю жизнь в этом копаться. А с практической задачей он работает осмысленно и с прицелом на всеобщую пользу.