Продолжающийся кризис на глобальном финансовом рынке превратил Россию в безопасную гавань для западных инвестиций. Однако все кризисы рано или поздно заканчиваются.

На днях одна из известнейших в мире управляющих компаний, Pioneer Investments, провела в Москве презентацию своей деятельности. Достаточно ординарное для финансового рынка событие — очередная западная структура начинает работать в России — можно считать знаковым, поскольку происходит оно в разгар мирового кризиса ликвидности. Это говорит как минимум о двух вещах. Первое — «мировой капитализм» отнюдь не умер в корчах финансовых неурядиц, а по-прежнему осваивает новые рынки. Второе — Россия действительно выглядит весьма привлекательным местом для вложения денег.

Ангус Стэнинг, курирующий в Pioneer Investments азиатские и развивающиеся рынки, рассказывает «Профилю» о том, как ситуация выглядит «с той стороны».


Пациент скорее жив, чем мертв

— Мировой кризис ликвидности, помимо финансовой, создал у нас еще одну волну — информационную. В частности, дав обильную пищу для время от времени поднимающихся разговоров о конце Америки, конце американской экономики, долларовой гегемонии… 

 — О, об этом, конечно, говорить не приходится. Это не крах, это начало глобальной рекапитализации, изменения основных финансовых потоков. Простой пример: в США финансисты предпочитали инвестировать в ипотеку в долларах, а кредиты брать в иенах. Благо цены на недвижимость в США росли, а ставки в иенах были минимальны. Как только это соотношение стало меняться — рынок ощутил дискомфорт.

— Хороший пример для нас: в России в прошлом году один из крупных банков стал рекламировать ипотеку в иенах под очень низкий процент. И все же насколько этот дискомфорт критичен?

 — Кризис, который мы наблюдаем, по большому счету, не стал неожиданностью. Последние семь-восемь лет в США продолжался период непропорциональных темпов финансового роста. И вот происходит его естественная коррекция. Другое дело, что ответ тоже непропорционален — по скорости происходящих изменений. Мы не успеваем за переоценкой стоимости активов. Первыми в Америке это почувствовали на себе инвестиционные банки. Потом волна коснулась европейских финансовых институтов, особенно тех из них, кто тесно связан с американскими финансовыми структурами.

А например, Азия, по сравнению с другими рынками, напротив, почти не испытывала последствий кризиса в США. Там кредитование населения и бизнеса не так агрессивно и не так всесторонне, как в США. В данном случае это отставание в развитии защитило рынок от потрясений. То же самое наблюдается и в России.

— У нас в последние три года все говорят о кредитном буме. И все же кредитный бум по-русски с американской точки зрения выглядит не столь агрессивным?

- Разумеется. Я три года работал в Праге и наблюдал, насколько пока еще консервативны кредитные рынки Восточной Европы. Здесь, чтобы получить кредит, необходимо доказать свою кредитоспособность, пройти тщательную проверку. Вопрос доверия кредитора к клиенту в Восточной Европе и в России пока еще весьма существен. И это вас также защищает от рисков тотального кредитования…

В итоге можно констатировать: нынешний кризис — это не коллапс, а начало процессов глобальной рекапитализации. В рамках которой у российского и у других молодых, развивающихся рынков открываются большие перспективы.
  
Несите ваши денежки?

— Все деньги будут в гости к нам… То есть вы согласны с теми российскими аналитиками и чиновниками, которые полагают, что в условиях мирового кризиса ликвидности Россия стала своего рода островом стабильности, землей обетованной для инвестиций?

— В целом — да. Коррекция на мировом фондовом рынке не отразилась критично на российском рынке. Он по-прежнему остается позитивно и динамично развивающимся.

— А как же нырок вниз, который наблюдался зимой на российском фондовом рынке?

— Тут надо иметь в виду, что за основу своих оценок мы берем не конъюнктурные колебания биржевых котировок, а фундаментальные макроэкономические показатели. А они своей динамики, по большому счету, не теряют. Рубль укрепляется. Цены на сырье по-прежнему высокие, что выгодно России. У страны позитивное сальдо торгового баланса. За восемь лет реальные доходы населения удвоились, ВВП вырос на 70%. Процесс экономических реформ выглядит последовательным.

Кстати, это общая картина на большинстве формирующихся рынков — в Индии, Китае, многих азиатских странах и в Восточной Европе. Так что среднесрочные инвестиционные перспективы России мы оцениваем очень высоко.

— А можно считать, что нынешний кризис ликвидности в Америке и российский кризис 1998-го сходны по своему генезису? Тут катализатором обвала стали казенные бумаги — ГКО, там — ипотечные закладные…

— Нет, это неверное сравнение. В случае с кризисом ликвидности речь идет не о спекулятивном прорыве, а о структурных изменениях с очень широкой базой.
  
Я сама была такою…

 — Америка тоже когда-то, с исторической точки зрения совсем недавно, была молодым, развивающимся рынком. И вот теперь ситуация меняется, но насколько вы уверены в оптимистичных перспективах российского рынка?

— Сформулируем так: ситуация в России внушает оптимизм. Разумеется, всегда могут быть неожиданности. Но тут скорее возможны какие-либо проблемы с отдельными компаниями, чем с российским рынком в целом. Поэтому я бы констатировал, что инвестировать в Россию нужно аккуратно и осторожно, ориентируясь на фундаментальные показатели, о которых мы уже говорили. 8% роста ВВП в год свидетельствует об огромном потенциале инвестиций в Россию.

 — Но у нас раздаются голоса, что российская экономика перегрета. Вот недавно по этому поводу поспорили Алексей Кудрин и Эльвира Набиуллина…

 — Не берусь судить о всех отраслях. Но я вижу, что такие принципиальные для вложения капитала отрасли-локомотивы, как внешняя торговля или строительство, развиваются вполне динамично и выглядят здоровыми.

К тому же надо иметь в виду, что Россия все же часть мирового финансового пространства. А оно, на мой взгляд, уже вступает на путь восстановления, пик кризиса миновал. Если не завтра, то послезавтра мы это почувствуем.

— У нас есть и обратная реакция, чрезмерно оптимистичная. Например, уже заговорили о том, что на фоне ослабленного доллара рубль может стать резервной валютой хотя бы на локальном уровне.

— Не думаю, что рынок готов рассматривать рубль в качестве резервной валюты. Россия, конечно, сегодня одна из доминирующих экономических сил в мире, но автоматически это не означает, что ваша валюта становится резервной, приобретает роль всемирного эквивалента. Впечатляющий экономический рост — это довод в пользу России, но для того, чтобы всерьез рассматривать в этом качестве рубль, надо не восемь лет такого роста, а лет 30—40.

— То есть это не просто вопрос доверия, а вопрос доверия, вошедшего в привычку? Традиции, как в случае с долларом?

— Конечно. Даже Евросоюз — весьма впечатляющая экономическая сила, объединяющая двадцать семь стран, из которых пятнадцать ввели общую валюту, — на мировом финансовом рынке пока занимает с евро оборонительные позиции и не помышляет о том, что евро станет резервной валютой для всего мира. У евро есть шансы стать такой валютой, но даже он пока еще на стадии становления. Рубль — тем более.

 — Кстати, а политика не влияет на ваши высокие оценки российских перспектив? Российская экономика по-прежнему зависима от чиновника, от политика…

— Я так не считаю. Слишком многое уже поставлено на карту, чтобы Россия изменила экономическую политику. Рыночные отношения все же стали каркасом российской экономики. Десять лет назад об этом говорить не приходилось. Сегодня гораздо большее количество людей вовлечено в отношения собственности, во вложение денег и т.п. Происходит примерно то же, что мы наблюдаем в Китае: экономика — отдельно, политика — отдельно. Думаю, что в России ситуация развивается в этом же направлении. При самостоятельной политической линии, отстаивании своей точки зрения Россия интегрируется в мировое экономическое пространство. Так что ситуация вполне здоровая.

— Из развивающихся рынков какой вы бы назвали в качестве примера наиболее динамичного развития?

 — Польша. Польский рынок капитала развиваются быстрее и успешнее других восточноевропейских. Поляки пошли по верному пути: сначала государство стимулировало прямые инвестиции в польскую экономику, а за прямыми инвесторами подтянулись и портфельные, готовые вкладываться, лишь видя позитивные сдвиги в реальном секторе экономики. В принципе, весьма динамично развиваются и рынки капитала в Чехии, Венгрии, Хорватии.

— А что вы собираетесь предложить России, развивая тут свою «дочку»?

— Мы инвестируем в Россию двумя основными способами. Во-первых, через наши иностранные фонды мы вкладываемся в российские акции.  Во-вторых, наша российская команда инвестиционных специалистов открыта для управления местными активами. Еще одно направление, которое мы собираемся развернуть в России, — это предложение люксембургских фондов, то есть доверительное управление частным капиталом.

 — Офшоры? Продукт для миллионеров?

— В целом да. Это предложение для состоятельных россиян. У них разная степень знакомства с инвестиционными продуктами, будем предлагать им нероссийские альтернативы вложения денег. Прежде всего речь идет о классических схемах — вложения в западные фонды акций, облигаций и фонды смешанных инвестиций.

(Профиль,  Ян Арт, № 14 (570), 14.04.08)