«В 90-е жителям Евпатории важно было поскорее застеклить свой балкон, чтобы туда воткнуть еще больше курортников»

Архитектор Алексей Комов, искусствовед Николай Васильев и художник Андрей Ягубский (слева направо)

АРХИВНО-ПОЛЕВОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

— Как родилась идея создания выставки? Насколько сложно было ее осуществить и в плане объема работы, и в плане формирования концепции?

Алексей Комов: Начну с того, что для меня наша передвижная экспозиция все-таки не просто выставка в привычном понимании. Мы не фиксируем финишную точку, наш проект в развитии, перманентное исследование уникального городского курортного феномена. Каждая следующая экспозиция дополняется и отличается от предыдущей. А искренний драйв наш компенсирует любые сложности. Нас трое авторов: я архитектор, исследователь, Николай — искусствовед, третий — Андрей «Чифан» Ягубский, художник — удачная сцепка триединая. А идея родилась у меня два года назад. У меня и корни крымские степные есть от одного из прадедов. Все одно к одному.

Николай Васильев: Выставка, скорее, — одна из входных точек. Мы эту тему не закрываем, мы ее открываем. Наш проект — это исследование как архивное, так и полевое, когда мы ездим на объекты, находим людей, делаем фотографии, осмысляем это. В какой-то момент появилось понимание того, что материала стало много и надо его фиксировать или в книге, которая тоже будет, или в экспозиции.

Алексей Комов: Термин «курортоград», придуманный мной для проекта, описывает уникальную урбаническую субстанцию советской эпохи в истории крымского города. На выставке есть объекты, которые были реализованы, — это как раз наша фотофиксация, и те, которые утрачены, и даже такие, что так и не были построены. Экспозиция — своего рода средовой стим-панк, романтическая компиляция во времени и пространстве. Сейчас там «Рим после падения». Часть санаториев пустует, перепродана, нет сил и ресурсов обслуживать бывшие комбинаты здоровья всесоюзного масштаба, но часть их, несмотря ни на что, крутится, дышит, лечит.

Николай Васильев: Подход очень широкий, мы пытаемся реконструировать концепт идеального города не как привычный идеальный город-сад для жизни или идеальный индустриальный город, как это было в ХХ веке. Нам интересно реконструировать его в архитектурном, фотографическом виде, но мы могли взять и культурологический аспект.

«ЕВПАТОРИЯ ДО СИХ ПОР В ТЕНИ НЕЛЕПЫХ СТЕРЕОТИПОВ»

— Почему именно Евпатория? В Крыму ведь несколько исключительно курортных городов?

Алексей Комов: Потому что нравится. А если серьезно: Евпатория до сих пор пребывает в тени нелепых стереотипов. Однобоко фиксирована в общественном сознании как «пыльная, совковая здравница для пионеров». На самом деле город уникален — урбанистический конгломерат разных эпох, разных пластов культурных, которые просто лежат под ногами. Мало кто удосуживается их реально комплексно осмыслить и поднять. «Лучше поехать в Ялту, на ЮБК». При этом до Ялты два часа пилить из Симферополя, через перевал. А до Евпатории — 45 минут на такси. Южный берег Крыма — Ялта, Мисхор, Массандра, Гурзуф — там какую архитектуру ни поставь, все будет красиво. Все внутри ландшафта, увитого зеленью, превосходно себя чувствует. Евпатория — это степной Крым, «ровный стол», мелкое море, песок. Весь контекст, вся история сделана руками человека. Знаменитые евпаторийские трамваи — абсолютная горизонталь. Все, что приятно глазу, нельзя списать на климат, на ландшафт, кивнуть на какую-нибудь кайнозойскую эру. При этом мы вычленили из традиции только советскую эпоху, а городу 2,5 тысячи лет!

А ведь какой совершенно фантастический древний город, бывшая крепость Гезлев, в народе малый Иерусалим. Здесь и Ханская мечеть Джума Джами великого османского зодчего Синана. В кафедральной мечети сначала хана «короновали» и только потом везли в Бахчисарай. Там же и Караимские кенассы, и синагоги, и православные храмы. К малому Иерусалиму со временем подрос классический царский город с безумной красоты залихватским модерном.

— Наверное, можно говорить о том, что архитектура влияет на уклад, а уклад, соответственно, влияет на жителей. По вашему опыту, как архитектура повлияла на жителей Евпатории?

Алексей Комов: Дело в том, что она влияет по-разному. Все зависит от конкретных исторических параллелей, связанных не только с архитектурой, но со спецификой курортного города. После распада СССР привычный налаженный уклад в одночасье обвалился. Какая архитектурная традиция, когда горожанам пришлось бороться за выживание в новых условиях?! Им важно было поскорее застеклить еще один балкон, чтобы туда «воткнуть» еще больше курортников. При этом если про старый город и про модерн им уже объяснили, что это красиво, то когда условный горожанин вставляет раму, застекляя тот же балкон старинного дома, и ему нужно сбить капители, он на секунду задумывается и... все равно вставляет. А вот советское наследие — пионерлагеря, санатории — тут все проще, к нему отношение сугубо утилитарное. Есть санатории, которые чувствуют себя прекрасно. А через улицу напротив, например, доведенный до полного разорения блистательный «Октябрь» 1955 года постройки: на гайки развинчен, все заросло, руины.

Николай Васильев: Есть некий остов, который стоит и в котором бурлит жизнь, бурлила в совершенно другом масштабе интенсивности в золотые годы с 30-х по начало 90-х. И сейчас эта жизнь схлынула, как море уходит в отлив, эти остовы обнажились, их, наконец, стало видно. И только в соотношении с жизнью вокруг них можно оценить. Дистанция не только временная... За этой жизнью их не было видно, а сейчас видно, что все новое ниже, что все гораздо более разрежено, и где-то это притягивает, но чаще всего нет. Сейчас период отлива. Будет ли период прилива, мы не знаем. Сейчас есть шанс все это зафиксировать и какие-то тонкие ручейки воды провести. Потому что мы не можем все это вычеркнуть.

«В ЕВПАТОРИИ НЕ БЫЛО ТАКОГО НАДРЫВА С ТАТАРСКИМ ВОПРОСОМ»

— А если говорить про крымских татар. Их проживание в Евпатории повлияло на архитектуру города?

Алексей Комов: Конечно, мотивы национальные проявляются в архитектуре там очень ярко. Все органично сплетено, нет никакого насилия над контекстом. Визитная карточка Евпатории — Ханская мечеть, а есть еще Текие дервишей, да и сами запутанные в клубок улочки старой Евпатории впечатляют. Восстановлена крепостная башня, внутри которой большой макет старого Гезлева. Поблизости национальная кухня, предметы декоративно-прикладного искусства. Все очень достойно, и в этом нет излишней экзальтации. Классно подано. Все уживается в малом Иерусалиме, сосуществует. К примеру, на строительство Никольского собора в конце XIX века деньги сдавали все общины: татарская, еврейская, караимская. Это символ.

Николай Васильев: В Евпатории не было такого надрыва с татарским вопросом, с возвращениями, захватами, что происходит в восточном Крыму или в центральном.

— Когда вы туда приехали, вы обращались к местным властям за помощью в организации работы? Как они восприняли ваш проект?

Николай Васильев: Они не всегда могли понять, в чем вообще дело. Оказывалось в результате, что очень многое утрачено: СССР распался, появилась Украина, документы потеряли, выбросили. Нашлись отдельные персонажи. Алексей их нашел, уговорил, но это очень точечные важные моменты.

Алексей Комов: Наша выставка — пример городского акционизма. Сами евпаторийцы в большинстве, повторюсь, «забиты сезоном», им не до того. Мы выявляли и показывали им истории, от которых они были в культурном шоке: «Ходим изо дня в день и не замечаем. Ничего себе! И это у нас!» Показать самим горожанам их же курортоград — это суперцель нашего проекта! Конечный итог передвижной экспозиции.

— Были ли подвижки по сохранению архитектуры, облика города, родившиеся вследствии вашей работы?

Алексей Комов: Мы не питаем иллюзий, что выставка может серьезно на что-то повлиять. Во-первых, это сопредельное государство, во-вторых, это еще и курортный анклав... Раньше это была одна система под патронажем евпаторийского профсоюзного объединения. Все это координировалось через некую диспетчерскую, через сервер. Сейчас это все распалось на удельные санаторные княжества. Каждый сам за себя.

Более того, сами городские власти никак не могут на это повлиять. Все удивляются, почему между двумя санаториями дороги раздолбаны. Потому что они не принадлежат городу — то одному санаторию, то другому.

Николай Васильев: Было такое, что мы приходили в санаторий, а нам говорили: «Давайте мы лучше вам покажем тот корпус, где уже ремонт проведен». Они не очень сильно стремались показывать обветшалые части зданий. А нам как раз были интересны не те места, где у них евроремонт, где убили напрочь историю, а, наоборот, где она сохранилась.

Алексей Комов: А бывало, и через забор перелезали. Или я брал кого-то из своих детей в качестве «живого флаера»: идешь с ребенком, значит — гуляешь, точно курортник местный, вопросов нет, проходи.

— Вопрос о тех, кому достались эти здания. Где-то бандиты, как я понимаю, где-то бывшие директора...

Николай Васильев: Сейчас по большей части все эти владельцы либо в Киеве, либо в Москве.

Алексей Комов: Есть, например, остов Дворца пионеров. Там, где стоит высотная гостиница, а вокруг пустырь. Многие не могут сейчас понять, что это за «плешь» такая. А здесь должен был к началу 90-х вырасти новый общественный центр курортного мегаполиса: горком новый, Дворец пионеров, гостиницы, парк. К 1991 году был даже вырыт котлован для горкома, сети подведены. После распада СССР его обратно засыпали, рядом построили жилые дома, а Дворец пионеров — была построена только коробка — так он и стоит. Его в таком виде, говорят, перепродавали многократно. А поскольку это частная собственность, ничего нельзя с ним поделать: «Извините, у нас капитализм, это чье-то».

«ПРОБЛЕМА В ТОМ, ЧТО МЫ ВСЕ ВРЕМЯ ОТРУБАЕМ КОРНИ, А ПОТОМ УДИВЛЯЕМСЯ, ЧТО НИЧЕГО НЕ РАСТЕТ»

— Если в целом говорить о советской архитектуре и отношении к ней. В 90-е годы было пренебрежение к отечественной архитектуре. Можно ли сейчас говорить о возрождении интереса к ней?

Алексей Комов: Должна быть обязательно временная дистанция, чтобы было с чем сравнивать. То, что казалось недостаточно комфортным либо однообразным, по прошествии времени, когда уже наелись всем и вся, оказывается на поверку «здравым смыслом». Соблюдались нормы и правила, была, наконец, школа, традиции. Проблема в том, что мы все время отрубаем корни, а потом удивляемся, что у нас ничего не растет.

Своим проектом мы как раз пытаемся показать важность преемственности. Мы показываем советскую архитектурную традицию на примере Евпатории в чистоте курортной типологии начиная с 20-х годов и до 91-го. Не расчленяя, как колбасу: здесь конструктивизм, здесь сталинский ампир, здесь еще что-то. Это все живая и уникальная среда, и это главное. Мы хотим взять, зафиксировать и предъявить ее. Более того, было бы здорово, если бы у людей после выставки открылись глаза, и они поняли, что помимо очевидного малого Иерусалима есть еще и курортоград, который не только вещь в себе, но и для всех.

Николай Васильев: Я добавлю, что постепенно — я наблюдаю полдюжины лет — происходит переосмысление отношения к отечественной архитектуре. С одной стороны, это закономерно: как в 40 - 50-е годы модерн считался жуткой пошлостью и мещанством, потом в 60-е годы и им начали заниматься, и архитектурой авангарда, а в 90-е годы доросли до понимания сталинской архитектуры. Это происходит и в обыденном, профанном сознании тоже: архитектура не обязательно что-то коммерчески ценное, памятник архитектуры — это не обязательно что-то, на чем висит табличка, и обязательно с рюшечками. Более важен критерий формирования среды, что есть отношение к массовой застройке, которого раньше никогда не было. Дискурс урбанизма стал более или менее живой в России в последнее время. Пусть на уровне профанного блогерства или еще чего-то, но тем не менее это перестало быть герметично закрытой темой: что все решается в закрытом институте. Люди начали задумываться: а почему эта среда такая, почему она мне нравится? Потому что там красивые дома или потому что там благоустройство, которое делает ДЭЗ на народные деньги, или что-то еще? И это привело к валу интереса к экскурсиям и к статьям, книгам, правда, в чуть меньшей степени.

— Есть ли в Евпатории и в Крыму в целом архитектурный туризм?

Алексей Комов: Конечно. С его помощью, например, я открыл для себя заново Симферополь. Есть прекрасные краеведы, патриоты своего города, которые водят уникальные экскурсии. Есть увлеченные люди, которые не имеют прямого отношения к архитектуре. Простые служащие, врачи, влюбленные в свой город, интересуются, ищут уникальные материалы. И, конечно, молодежь, которая выросла при другом строе, в другой стране, но ей интересно узнавать и исследовать, например, симферопольский конструктивизм Ивана Белозерского и многое другое. Наш евпаторийский проект абсолютно в этом тренде.

— Вы употребили слово «тренд», которое многим набило оскомину. Урбанистика сейчас в тренде. Это, с одной стороны, очень хорошо, с другой, несет негативные последствия. Вам не кажется, что растет этот пузырь, растет, и рано или поздно может лопнуть?

Алексей Комов: Это свойство всех пузырей. Главное, когда он взорвется, будет еще больше пузыриков. Я за разнообразие подходов к предмету.

Николай Васильев: Даже если это пройдет, как проходит мода на то, на другое, на третье, будет мода на еду здоровую, условно говоря. Все равно это даст некий уровень рефлексии. Будет какое-то здоровое отношение к проблемам. Появится ответственность у человека не только за депутатов и распределение бюджета, но и за ту улицу, по которой он ходит. Пусть ответственность очень небольшая, и механизм небольшой, но тем не менее это будет отрефлексировано. Пусть одним процентом людей, но этого будет достаточно.

— Но ведь есть конкретный пример Евпатории...

Алексей Комов: Понимаете, не существует ни одного полноценного архитектурного атласа советской Евпатории, ни одного полного фотоальбома по истории ее архитектуры вплоть до наших дней. И если после нашей работы останутся данные в библиотеках, то это уже хорошо. Мы, в принципе, понимаем, что работаем медбратьями в своеобразном архитектурном хосписе, ведь некоторые здания уже приговорены временем и социумом. Хоть ты прыгай с разбегу под бульдозер — мы не можем повлиять уже на их судьбу. Но мы в состоянии зафиксировать память. Если бы не сохранилось никаких данных по Красным воротам в Москве, как бы мы узнали, как они выглядели? А Сухарева башня?

«УСТАРЕЛИ КАК ПАРУСНЫЕ КОРАБЛИ»

— А если говорить об архитектурном умирании, то для каких российских городов можно провести аналогию с Евпаторией?

Николай Васильев: Во-первых, это моногорода с ключевым или даже единственным градообразующим предприятием. Есть еще совершенно прямые аналогии, казалось бы, речь должна идти о курортных городах, но вспоминаются и промышленные моногорода, Иваново, например. Даже вот Нижний Новгород с автозаводом — модельный просто пример. То же отнесенное отдельно новое городское ядро, тоже прошедшее несколько архитектурных эпох.

Алексей Комов: Потому что основной ресурс в городах-здравницах — это лечебный природный ресурс, а в промгородах закрылось предприятие — жизнь умирает. Здесь нет заказов на миллионы тонн металла, здесь заказ на продление жизни человека.

Николай Васильев: Даже какие-то ржавеющие, где уже нет никакой обшивки, пляжные тенты напоминают заброшенные станки. Это не оттого, что люди ленятся... Жизнь изменилась настолько, что там уже другая цивилизация. Просто нет человеческого ресурса, чтобы это все охватить.

Алексей Комов: Рассуждать о том, что придет большой дядя, который все купит и наладит, не приходится. При капиталистическом устройстве в таких объемах это не востребовано, к сожалению.

Николай Васильев: Устарели как парусные корабли, когда появились пароходы. Вот и все.

Алексей Комов: «Лучше будем ездить в новый аквапарк, который прямо перед Евпаторией, а в ту сторону даже смотреть не будем», — такая потребительская логика общества «сезона».

— Гуляя по Казани, не заметили ли вы подобного архитектурного уживания или, наоборот, неуживания?

Алексей Комов: Если потрясающий Нижний Новгород был для меня очевиден, то прелесть Казани в том, что для меня она пока загадочна. И отгадать хотя бы часть ребусов ее многообразных традиций для меня интересно и увлекательно, правда, было бы время.

Николай Васильев: Да, Казань хочется понять более подробно. Я в Казани второй раз и во второй раз на день. Есть ощущение большой динамики, но также есть ощущение конфликта старого и нового. При этом (к сожалению или к радости, надо принять как данность) по структуре город очень мелко и дробно разрозненный. Эта разрозненность чувствуется. Не знаю, насколько она есть в людях, но в домах она есть.