Исмагил Хуснутдинов: «Мы отстали с решением вопроса о создании нефтяного вуза на 40 лет»

Исмагил Хуснутдинов: «В корне неправильно, что у Татарстана до сих пор нет своего нефтяного вуза»

«МОЕМУ ОТЦУ 55 ЛЕТ НАЗАД, КОГДА ОН УЧИЛСЯ В КХТИ, ГОВОРИЛИ, ЧТО НЕФТИ ОСТАЛОСЬ НА 25 - 30 ЛЕТ»

— Исмагил Шакирович, на днях появилась информация о том, что Альметьевский нефтяной институт (АГНИ) хотят присоединить к КФУ. Как вы расценили эту новость, учитывая, что ранее в интервью «БИЗНЕС Online» говорили, что неплохо было бы объединить АГНИ с КНИТУ-КХТИ?

— Я говорил, что это один из вариантов решения проблем КНИТУ-КХТИ. А здесь речь идет об отрасли в целом. С кем и как объединять АГНИ — это назревший и принципиальный вопрос.

— Какое объединение в этом случае представляется оптимальным вам?

— Я смотрю со своей колокольни — со стороны нефтянки. На самом деле если и надо что-то объединять, то создавать профильный крупный нефтяной вуз. Возможно, поэтапно. Мне могут сказать, что нефтяная тематика себя изжила. Но еще как минимум лет 100 - 200 это будет остро актуально. Моему отцу 55 лет назад, когда он учился в КХТИ, говорили: «Нефти осталось на 25 - 30 лет». И то же самое говорили мне 25 лет назад...

— Каким образом можно создать такой профильный вуз? Кто кандидаты на слияние?

— Сегодня нефтянка в республике разбита на три части. Геология — в КФУ, разработка — в АГНИ, технология, переработка нефти, нефтехимия, полимерная химия и все, что с ней связано, а также автоматизация, машины и аппараты — в КХТИ. Одно целое разделили на три крупные части. Эти части живут самостоятельной жизнью, не взаимодействуя между собой, а где-то и конкурируют — например, пытаясь переманить друг у друга сотрудников и т. д. Их нужно объединять. А уж поэтапно или в один прием — это дело тактики.

— Вам могут возразить: почему они не могут развиваться по отдельности?

— Логика в этих словах вроде бы есть: ну кто мешает мне учить студентов в КХТИ, а не в объединенном вузе? Но возникает такой момент. В АГНИ рулят нефтяники. Хотя у них там возникло много всяких наслоений — экономисты, социологи и прочее. То есть вуз потихоньку начинает терять свою нефтяную специализацию. В КНИТУ-КХТИ определяют политику точно не нефтяники. Я не хочу сказать, что эта политика плохая или хорошая, но у каждой отрасли есть свои приоритеты. Наверное, нефтяникам лучше знать, какие у них приоритеты и направления развития, как и авиастроителям. Будет смешно, если политику, скажем, в балетном училище или в медуниверситете будет определять выпускник нефтяного факультета. Точно так же и в нефтянке. Для того чтобы эта отрасль науки и образования развивалась, должна быть самостоятельная политика. Еще один аргумент за объединение и создание крупного нефтяного вуза. Львиная доля бюджета республики — это все-равно нефтянка, нефтехимия и нефтепереработка. Взаимодействовать этим предприятиям с профильными научными организациям проще. Они близки друг другу — выпускниками, проблемами.

«В АГНИ рулят нефтяники» Фото: agni-rt.ru

Кстати, идея создания крупного нефтяного университета в Казани уже обсуждалась в 2008 году. Ее разрабатывала группа под началом советника президента Шаймиева Ирины Ларочкиной. Но по каким-то причинам это остановилось. Неплохо бы эту идею реанимировать.

«ОТСТАЛИ НА 40 ЛЕТ»

— Это предложение предполагает грандиозные изменения в трех вузах республики — настоящую межвузовскую революцию...

— Когда-то у нас был только один университет, в котором были объединены все направления. Затем он делегировал своих людей в медицинский, КХТИ, КАИ, строительный. Эти вузы стали отдельными. Если бы в свое время не было десанта из университета в наше промышленное училище и пополнения его группой ученых из Ленинграда во время войны, ныне не было бы КХТИ как вуза. Сейчас снова говорят об объединении. Это очень сложный вопрос, потому что он касается множества людей, структур. Но это развитие общества. К этому надо относиться спокойно. Да, объединение может быть болезненно для административного аппарата, но для студентов и преподавателей, если грамотно его провести, будет только полезным. Конечно, создание нефтяного вуза приведет к потерям. АГНИ потеряет свою самостоятельность, университет может потерять рейтинги, не говоря уже про КНИТУ-КХТИ. С другой стороны, выиграет локомотив нашей экономики — нефтяная и нефтехимическая промышленность. А значит, выиграет общество в целом. Поэтому, я считаю, данная идея могла бы продвинуть нас вперед.

— Есть ли подобные вузы в Татарстане?

— Для меня пример отраслевого вуза в Казани — это Энергоуниверситет, КАИ в его лучшие годы, когда была хорошо развита авиационная промышленность, строительный университет. Эти вузы имеют ярко выраженное отраслевое направление. В своей отрасли конкурируют со всеми, с кем могут, и неплохо выглядят на общем фоне. К сожалению, в нефтянке такого нет, хотя у нас очень многообразная отрасль. Ее нельзя обозначить только нефтяной вышкой. Это в том числе и экономика, и политика, новейшие технологии и современное оборудование.

«Для меня пример отраслевого вуза в Казани — это Энергоуниверситет, КАИ в его лучшие годы, строительный университет»

— Иначе говоря, вопрос назрел?

— Он не то что назрел — мы отстали с его решением на 40 лет.

— Но вряд ли упомянутые вами вузы воспримут эту идею с восторгом.

— У них, конечно, будут преобладать ведомственные интересы. КФУ, к примеру, может возразить: «Почему я должен отдавать кому-то свой золотой фонд — геофак?» КНИТУ-КХТИ и вовсе может возмутиться: «Если от нас убрать нефтянку, нефтехимию, полимерную химию и нефтяное машиностроение, от вуза вообще ничего не останется!» Но, на мой взгляд, если делать по уму, то надо объединять именно так. Тогда в Татарстане наконец появится свой крупный нефтяной вуз. В корне неправильно, что его до сих пор нет. Такой вуз, конечно, должен иметь совет попечителей из наших нефтяников, нефтехимиков и других связанных с ними отраслей, которые бы под контролем правительства республики определяли его политику, в том числе кадровую.

Нефтянка не терпит застоя. В том числе в науке и образовании. Конкуренция в нашей среде — это как раз то, что заставляет двигаться вперед. Образцы, на которые можно равняться, в России есть. Это такие институты, как Уфимский нефтяной и Санкт-Петербургский горный.

— Они так хороши, что могут служить образцом?

— Потенциал Уфимского нефтяного института, хотя это тоже региональный вуз, очень высок. Когда я еще был 19-летним студентом, меня отправляли туда на конференцию с напутствием: «Посмотри, как надо работать». Это было больше 30 лет назад. Но уже тогда Уфимский нефтяной институт опережал КХТИ, хотя у нас все было неплохо.

— Как думаете, почему?

— Потому что это отраслевой вуз, который находится в очень живом месте концентрации нефтяной промышленности. Он выдает пакетные решения, начиная от геологоразведки и заканчивая продажей нефтепродуктов, включая все, что между ними есть: механика, транспорт, технологии, логистика, тонкая химия, экология и т. д. В нем все заточено на нефтяную тематику. Все потому, что в Уфе создали мощный кулак по отраслевому принципу. Вся нефтяная проблема «варится» в одном месте, и это дало очень хороший результат. Уфимцы нам проектируют и строят заводы, а не мы им. Их технологии заходят на нашу территорию. Хотя люди, которые работают в Уфе и в Казани, по интеллекту абсолютно одинаковы.

В московской академии имени Губкина — так называемой «керосинке» — та же самая система: все вместе. Другой пример. Санкт-Петербургский горный институт — это тоже отраслевой вуз, а в каком блестящем состоянии он находится! Наши студенты возвращаются оттуда в шоке — не верят, что такое может быть. В данный вуз едут учиться даже молодые люди из Европы.

«Позиция «Татнефти» понятна: «Мы вложили средства, а где отдача?» Но туда ли вы вложили средства? И достаточно ли только вложить материально? Мое личное мнение: недостаточно» Фото: tatneft.ru

«ТОГО ЭФФЕКТА ОТ АГНИ, НА КОТОРЫЙ РАССЧИТЫВАЛА «ТАТНЕФТЬ», ОНА НЕ ПОЛУЧИЛА»

— Похоже, какой бы вариант развития событий ни избрали, судьба АГНИ предрешена?

— Если не трогать АГНИ, он останется в том состоянии, что и сейчас, потому что, поменяв директора, ничего не изменишь.

— С чем, на ваш взгляд, связаны проблемы этого института?

— АГНИ — показательный вуз.

— В каком плане?

— Это одно из первых высших учебных заведений республики, а может быть, и России, которое получило гигантскую материальную поддержку. В конце 90-х и начале 2000-х годов «Татнефть» единовременно выделила ему 300 миллионов рублей. Это был пример для всей страны, как надо поддерживать профильные учебные заведения в своем регионе. Кстати, «Татнефть» очень грамотно вложила средства. Она не доверила это ректорату, а поставила человека с огромным опытом, своего представителя. Естественно, средства были вложены с толком, без коррупционных скандалов.

— Вливания пошли вузу на пользу?

— Безусловно. Фактически Альметьевский нефтяной институт из старого, обшарпанного вуза превратился в цветок. Я видел, как все это делалось, — мы приезжали в гости, смотрели. От аудитории оставались одни ободранные до кирпича стены, а через некоторое время ее укомплектовывали новейшим оборудованием, которые привозили со всего мира. Мебель подбирали по желанию сотрудников. Это была просто сказка. Ни один вуз республики в те времена не имел такой материальной поддержки. Кроме этого, в «Татнефти» была создана система дальнейшей поддержки. Это и внебюджетное обучение студентов, и научные работы. То есть компания со своей стороны сделала все, что могла, или практически все. Конечно же, вложив деньги, она рассчитывала получить определенный эффект.

«КФУ (на фото слева - ректор Ильшат Гафуров), к примеру, может возразить: «Почему я должен отдавать кому-то свой золотой фонд — геофак?»

— В виде разработок или кадров?

— Эффект должен был быть многоплановый. Ну конечно, самый главный — это повышение качества подготовки кадров, развитие научных направлений. Кроме того, социальный эффект. Когда молодые люди учатся в аудиториях, которые есть не в каждом европейском вузе, это не просто хорошо — меняется менталитет.

Но, к сожалению, того эффекта, на который наверняка рассчитывала, «Татнефть» не получила. Да, учиться стало лучше и престижнее. Да, наверное, отток молодых людей из Альметьевска уменьшился. И при таком оборудовании, которое появилось в АГНИ, обучение перешло на другой уровень. Но прорыва не произошло — вуз не стал лучшим в России. В «Татнефти» работают очень амбициозные люди. По крайней мере в руководстве. Я думаю, у них были задачи не меньше.

— Почему, на ваш взгляд, не случилось прорыва?

— Позиция «Татнефти» понятна: «Мы вложили средства, а где отдача?» Но туда ли вы вложили средства? И достаточно ли только вложить материально? Мое личное мнение: недостаточно.

Нельзя замыкаться только на материальном. Надо вкладывать в первую очередь в людей.

Если купили дорогое и хорошее учебное оборудование, надо вложиться и в человека, который будет на нем работать и учить студентов. А не так, что поставили кучу железа — как хотите, так и крутитесь. За каждой крупной покупкой должна быть ставка на специалиста. Если этого не будет, деньги обернутся прахом. И АГНИ — лишь частный пример.

— Иначе говоря, проблемы у всех вузов общие?

— Они системные. Этот вопрос рано или поздно коснется всех крупных вузов республики и России, которые получили большое финансирование. У них можно долго перечислять положительные стороны — конечно, там, где нет уголовщины. А если говорить про отрицательные, то это дисбаланс в подходе к кадрам. В большинстве из них замечательное оборудование и очень неплохие ремонты, по которым они находятся на европейском уровне. Но вклад в кадровый потенциал по сравнению с материальным вкладом ничтожен.

Сейчас противопоставляют КФУ и Альметьевский нефтяной институт. А есть ли между ними принципиальная разница? В АГНИ более ярко выражено, что в материальную базу вложили больше, чем в людей. В КФУ выражено меньше, но этот дисбаланс есть. И он тоже когда-нибудь выстрелит нам в спину — в самый неожиданный момент.

«Директор ТАИФ-НК Рушан Шамгунов (слева) был очень хорошим студентом и аспирантом»Фото: taifnk.ru

«НАУЧНАЯ РАБОТА НАЧАЛА ПОТИХОНЬКУ УМИРАТЬ»

— АГНИ называют хорошим техникумом как раз по этой причине?

— Ничего обидного в этом нет. Подготовка специалиста в техникуме и в вузе по объему профессиональных знаний принципиально не отличается. И выпускник техникума может выполнять ту же работу, что и получивший высшее образование. Они отличаются в идеологии. В техникуме научили одному процессу. Человек должен выполнять определенные функции — точно, четко и вовремя. Иначе говоря, для выпускника техникума учебник должен быть догмой — он не вправе отклоняться от регламентов вправо-влево, а в вузе студент кроме своей специальности должен еще получить определенные знания и навыки, чтобы развивать эту профессию дальше, вести вперед — оптимизировать, улучшать. Это невозможно сделать без научной составляющей. Я видел много студентов и могу сказать так: если студент занимался научной работой и, прежде чем уйти на производство, учился в аспирантуре, защитил степень, у него другой подход.

Например, в ТАИФ-НК сейчас молодой директор — выпускник нефтяного факультета КХТИ Рушан Шамгунов. Он был очень хорошим студентом и аспирантом: крепкий, надежный, самостоятельно делал работу и сам защитился. Я с трепетом слежу за процессами, которые сейчас происходят в ТАИФ-НК. Они строят гидрокрекинг. Причем тяжелых остатков. Таких гидрокрекингов очень мало, а они строят вообще эксклюзивный. То есть взяли на себя риск с крупной пилотной установки перейти на промышленную и масштабировать ее в несколько десятков раз. Я думаю, что человек без научной подготовки, который не может просчитывать все риски, на это бы не пошел. Сейчас у директора ТАИФ-НК положение такое, что или грудь в крестах, или голова в кустах. Но, я думаю, он возьмет эту высоту. Да, это страшит, как и любое новое дело. Но, с другой стороны, если расчет оправдается, это будет экономический и технологический прорыв.

Не думаю, что Шамгунов делает это один. Там работает большая команда. В самом ТАИФе есть творческие люди, которые могут разумно рисковать. К чему я это говорю? К тому, что в АГНИ при всей материальной базе и поддержке «Татнефти» потихоньку начала умирать научная работа, а критика со стороны президента республики Рустама Нургалиевича Миниханова, на мой взгляд, говорит о важности проблемы и необходимости поиска ее решения.

— Но почему научная работа зачахла?

— Потому что не было людей. Когда мне говорят: «Альметьевск — небольшой город, как там может развиваться наука?» — мне становится смешно. На Западе университетские города, где студентов больше, чем жителей города, замечательно делают эту работу. Почему же Альметьевск не может быть центром нефтяной науки? И там живут творческие люди — не хуже, чем в Москве, Нью-Йорке или где еще. Просто надо делать ставку на людей, которые могут это двигать.

Это делать тяжело. Управленцу из «Татнефти» намного проще разговаривать с администратором — человеком более лояльным и дисциплинированным. А того, кто будет двигать науку вперед, скорее всего, будет тяжело загнать в рамки, от него можно будет услышать мнение, которое не хочется слышать. И золотую середину найти непросто.

— Этот проблемный момент вовремя не разглядели?

— У нас такой менталитет: если мы поставили руководителем своего человека, будем поддерживать его до конца. Наверное, с точки зрения выживания определенной группы лиц это правильно, с точки зрения развития отрасли — нет. Если в течение определенного времени нет результата, надо делать оргвыводы. И если вовремя этого не сделать, то впоследствии придется разгребать уже большие проблемы.

Система образования в Советском Союзе, на которую мы смотрим как на эталон, была очень экономной. Тогда не тратили лишних денег. Их тратили точечно. Но все прорывные вещи, которые были в СССР, — в авиастроении, в вооружении, в химии — делали люди, которые в какой-то мере приобщились к этому уже в студенческие годы. Почему на Западе вузовская наука широко развита, хотя есть и отраслевая? Потому что она выполняет две функции: выдает на-гора научную работу и воспроизводит кадры.

«В АГНИ потихоньку начала умирать научная работа» Фото: agni-rt.ru

«РАНЬШЕ ПРЕПОДАВАТЕЛИ БЫЛИ ЭЛИТОЙ ЭЛИТ»

— В советское время удавалось достичь успехов в первую очередь благодаря кадрам?

— Система высшего образования СССР умудрялась конкурировать с высокоразвитыми странами — Америкой, Европой. В те годы был принципиально другой подход. Да, оборудование давалось, да, ремонты делались — на том необходимом уровне, который нужен для ведения процесса. Но основной упор делался на кадры. Если сравнить преподавателя 30 - 80-х годов прошлого века и нынешних — это два разных класса людей.

Тогда человек, занимающийся научной работой (вне зависимости от того, вел ли он по-настоящему какую-то тему или просто стоял у доски — доцент, который учит студентов), был на 100 процентов уверен в своем будущем. Это была престижная работа. Но и попасть на нее было очень сложно. Одного везения, ума, покровительства, трудолюбия было недостаточно.

Люди проходили намного более жесткий отбор, чтобы попасть в научные группы — хотя бы заняться наукой. По крайней мере, если в нашей научной группе к профессору Виктору Козину приходил молодой человек, ему давали сложнейшие задания. Справился? Будешь работать. Не осилил, не хватило интеллекта, терпения, выдержки — ну извини, учись дальше, просто получай диплом. Но после этого отбор же не заканчивался. Если ты занимаешься наукой, это не значит, что станешь преподавателем. То есть ты должен был пройти аспирантуру, выдержать и неформальный, и официальный конкурс на место преподавателя. Их количество было ограничено. Соответственно, попадали лучшие из лучших, элита элит.

— А нынешние преподаватели к элите разве не относятся?

— Сейчас, к сожалению, преподавательский состав находится в абсолютно другой ситуации. Нас потихоньку сводят к функции обслуживающего персонала. Сначала — высококвалифицированного, а дальше будет средней квалификации и ниже. Да, сейчас, конечно, есть гранты, есть научные темы, заказы от государства. Но это не совсем то, что было в Советском Союзе. Если система высшего образования прекратит селекцию, давайте прямо говорить, по интеллекту и трудолюбию, то мы много потеряем.

— Уже сейчас найти грамотного врача проблематично. Всюду жалуются на врачебные ошибки.

— Это идет из вузов. Как только прекращается отбор при приеме студентов и во время их обучения, как только прекращается студенческая научная работа, класс выпускника сразу же падает. На это накладывается еще и отсутствие жесткой селекции среди преподавателей. А если труд преподавателя перестает быть престижным, сюда не идут лучшие люди. Соответственно, падает качество образования.

Зарплата преподавателей по сравнению с приборным оборудованием и его содержанием не такая уж и большая. Тем более когда преподавателей мало. Когда преподавателей небольшое количество и они материально и социально обеспечены, конкуренция между ними высочайшая. Когда же преподавателей много и материальный и социальный их статус низкий, конкуренции нет.

В те же застойные годы найти преподавателя не было проблемой. На каждой кафедре был первый, второй и третий эшелон. На соседних кафедрах — четвертый и пятый. Сейчас ни на одной кафедре за нами эшелона уже нет. Если молодой человек или девушка хочет работать преподавателем, это уже очень хорошо. А если он или она при этом толковые, это вообще находка. И чтобы толкового человека завести в вуз, ему нужно обрисовать четкую перспективу — кандидатскую, докторскую, финансовую ситуацию: только тогда он остается.

«В КХТИ политику определяют точно не нефтяники»

«ЛУЧШЕ ХОРОШО ВЫУЧИТЬ 10 ПРОЦЕНТОВ СТУДЕНТОВ, ЧЕМ ПЛОХО ВЫУЧИТЬ 100»

— Но сейчас государство как будто вкладывается в образование.

— Не спорю — по крайней мере, в высшее, на мой взгляд, финансовых вливаний делается достаточно. Другой вопрос, что эти деньги размазываются по большому количеству студентов и преподавателей. Тот же АГНИ в этом плане вырос в несколько раз. Как и КХТИ, университет, КАИ. Спрашивается: зачем? В КХТИ в лучшие годы было 7 тысяч студентов, он обеспечивал кадрами весь Советский союз. 70 процентов руководителей предприятий химической промышленности СССР были выпускниками этого вуза. А сейчас у нас студентов 27 тысяч. Может ли государство содержать такое количество студентов? Конечно, может, но на весьма невысоком уровне.

Поэтому мне кажется справедливым принцип некоторых капиталистических стран, которые прямо говорят: «Нам лучше хорошо выучить 10 процентов студентов, чем плохо выучить 100». Предвижу, что в меня полетят камни. Потому что возникает социальный аспект: что делать тем, кто не попал в эти 20 - 50 процентов выпускников школ, ставших студентами? Для этого есть среднее специальное образование.

— С чем, кстати, на ваш взгляд, связан такой количественный рост студентов? Только ли с желанием молодежи иметь корочки о высшем образовании?

— К сожалению, вузы сейчас стали гнаться за гигантоманией. Это, наверное, связано с каким-то мнимым престижем и большими цифрами финансирования. Но это никак не сказывается на преподавателе и рядовом студенте — их содержание остается низким. Надо эту проблему признать и как-то решать.

— Как, например, она может быть решена?

— Можно увеличить общее финансирование — в эту огромную массу закачать еще больше средств. Но толку не будет. Не может каждый выпускник школы стать хорошим студентом вуза. Один может стать хорошим студентом вуза, другой — техникума, третий — ПТУ. А четвертому это вообще не нужно: у него собственное дело, он получит образование тогда, когда ему это понадобится. Второй момент — на вузы повесили социальную функцию: удержать молодежь от безработицы, чтобы среди нее не было брожения. Но лучший ли выход делать это за счет разрушения системы образования?

«КНИТУ-КХТИ (на фото – ректор Герман Дьяконов) и вовсе может возмутиться: «Если от нас убрать нефтянку, нефтехимию, полимерную химию и нефтяное машиностроение, от вуза вообще ничего не останется!»

— А какая альтернатива?

— Напрашивается вывод: надо менять саму систему. Если на государственном уровне не решить эту проблему (увеличение подушевого финансирования в вузах, а она тянет за собой престиж работы преподавателя высшего образования вообще), мы и дальше будем катиться вниз. Сейчас нет ни одного приличного вуза, где преподаватели не жаловались бы на качество подготовки. Возьмите медуниверситет, КХТИ, КАИ — все преподаватели с опытом, которые могут сравнивать, жалуются, что мы плохо готовим студентов.

— В чем это выражается?

— Нет отбора студентов, преподавательский состав редеет, его качество тоже размывается. Приведу пример: кафедра занимается подготовкой нефтяников. В лучшие годы там было 5 - 7 преподавателей. Они готовили студентов опять-таки для всего Советского Союза. Сейчас преподавателей несколько десятков. Но если масса увеличивается, отбор ухудшается. Когда за преподавательский стол становятся люди с вечерним или заочным образованием и начинают готовить дневников, это уже нехорошо. Или человек, который не имеет профильной научной степени. Ну как может готовить, например, инженера-нефтяника специалист в педагогике?

Эту проблему можно решить только системно. Но мы не можем сильно что-то менять, так как находимся в правовом поле РФ. К тому же, если у нас сократятся госбюджетные места в вузах, наши дети окажутся в неравном положении. Эту проблемы надо решать в целом по России. Татарстан относится к числу регионов, который может предъявлять свои претензии федеральному центру. В том числе в сфере образования и науки. Нам надо занять более активную позицию в этом плане через наших депутатов.

— Спикер республиканского парламента Фарид Мухаметшин недавно назвал их высоколоббируемыми.

— Надо использовать их лоббистские возможности. Они должны понимать: это не частная проблема профессора. И даже не ректора, не президента Татарстана. Это проблема всей страны. Нужно вносить изменения в нашу систему образования. В первую очередь в систему финансирования, распределения студенческих потоков между высшим, средним специальным профессиональным и начальным профессиональным образованием.

Это нормально, что все стремятся к высшему образованию. Но приведу пример. Я никогда не стану олимпийским чемпионом ни по одному виду спорта. Я занимался борьбой. Мой предел — первый разряд, максимум — кандидат в мастера спорта. Но, решившись стать мастером спорта, я бы получил массу травм. А если бы меня взяли в сборную республики или России, я бы просто превратился в инвалида. Мой организм под это не заточен. А другие ребята шутя проходили нагрузки, которые мне и не снились. Так нас создала природа — у всех разные возможности.

— Но если это общероссийская проблема, по силам ли она нашей республике?

— Можно ли эту махину сдвинуть в целом по России? Это будет очень сложно. У Татарстана может не хватить лоббистских возможностей. Как это можно сделать? У нас есть договор о разграничении полномочий. Его сроки истекают, будет заключаться новый. В него надо вводить пункты и о больших полномочиях республики в отношении учебных заведений.

Прежнего ректора АГНИ Александра Емекеева (в центре) с почестями отправили в отставку Фото: president.tatarstan.ru

«НА РЫНКЕ НАУЧНЫХ РАЗРАБОТОК РОССИИ РЕЗВЯТСЯ ВСЕ КОМУ НЕ ЛЕНЬ»

— Финансовые вливания «Татнефти» в АГНИ вы назвали примером для остальных частных компаний. Но как их заинтересовать делать это?

— Как стимулировать ту же «Татнефть», которая вкладывает в науку? У государства есть рычаги. Если вводите новые акцизы на бензин, хотя бы для частных предприятий, ведущих научные исследования и тратящихся на опытно-конструкторские работы, сделайте послабление — налоговые льготы, что-то еще. Этот вопрос мы тоже можем лоббировать. В том же Советском Союзе, насколько я помню, был установлен определенный процент от оборота, который предприятие должно было потратить на научные разработки. И в вузах, НИИ была научная работа, хотя и не всегда качественная. Из нее выкристаллизовывались те прорывные технологии, которые пошли в промышленность и окупили себя. Поэтому, я считаю, здесь очень важна роль государства.

— Но если средства вложены, а результата нет?

— Надо смотреть общий результат группы или учреждения по нескольким направлениям и анализировать их перспективность, соотношение успешных и провальных проектов, выявлять многолетних «грантоежек». Такой подход заставит научное сообщество выдавать не полуфабрикаты в виде кривых, тысяч новых спектров или неопробованных технологий, а доводить дело уже до полупромышленных образцов, до исследований более глубокого порядка. Конечно, это тоже будет требовать денежных вливаний. Но в конечном итоге, я думаю, они окупятся. Мой небольшой опыт показывает, что рынок научных разработок, по крайней мере технологических и медицинских, в России огромный и незанятый — на нем резвятся все кому не лень. Например, китайцы, европейцы, японцы, американцы, индусы.

— Они охотятся за нашими разработками?

— Нет, они приходят к нам со своими разработками. Приносят их упакованными — в виде готового продукта или готовой технологии. То есть идея доведена до рабочего состояния. И неважно, где она родилась — в России, Китае или Америке. У нас есть разрыв между идеей и доведением ее до логического конца. Это опять-таки системный вопрос, который одним махом не решить.

«В конечном итоге, создав свой нефтяной вуз, мы можем составить конкуренцию любому высшему учебному заведению России и многим зарубежным»

«НЕ СТОИТ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ НА ПОЛУМЕРАХ — НАДО ИДТИ ДАЛЬШЕ»

— А если все-таки будет принят вариант присоединения АГНИ к КФУ?

— В целом это правильное решение. Возможно, будет какое-то движение вперед. В одном вузе — отличная материально-техническая база и неплохо поставленная приборная база для обучения студентов, в другом этого нет, но есть высокие требования по науке, разработке. Синергизм — это хорошо. И требования головного вуза, перенесенные на филиал, заставляют людей иначе шевелиться. При неформальном подходе от этого может быть польза. Но, на мой взгляд, останавливаться на полумерах не стоит. Надо идти дальше и ставить большие цели.

Это объединение принесет тот же стресс административному аппарату и преподавателям, что и крупное. А долгосрочного эффекта иметь не будет — только определенный косметический. Чтобы был долгосрочный эффект, должна быть какая-то идеология. В данном случае — отраслевой принцип.

— Но не обречен ли отдельный нефтяной вуз стать узкоспециализированным?

— Узкая специализация для нефтяного вуза — это десятки направлений развития — решение проблем разведки, геологии, технологии, логистики, тонкой органической химии, политики... С ходу даже не удается все перечислить. Тем более что в Казани для этого есть все предпосылки.

— Как то?

— Есть подготовленные руководители, которые способны вытянуть такой вуз, и сильное правительство, которое может руководить процессом. Есть крупные, средние и малые нефтяные нефтехимические, машиностроительные компании, которые взаимодействуют с властью и могут взаимодействовать с этим вузом. В конечном итоге, создав свой нефтяной вуз, мы можем составить конкуренцию любому высшему учебному заведению России и многим зарубежным.