«Когда мы проектировали новостройки, я чувствовал, что у меня постепенно атрофируются мозги: каждый день одно и то же», — говорит владелец казанской компании «ЭкспертПроектСтрой» Игорь Матвееев. О том, какие сюрпризы зодчих прошлого его восхищают, зачем для своих проектов ему пришлось анализировать состав воды в Неве и как чиновничий консерватизм тормозит процесс, реставратор рассказал «БИЗНЕС Online».
Игорь Матвеев: «Когда ты видишь конечный результат реставрации какой-нибудь старенькой развалюшки, которую реанимировали по твоему проекту, получаешь морально-эстетическое наслаждение»
«МНОГИЕ РЕШЕНИЯ ПРИХОДИТСЯ ЗАЩИЩАТЬ С БОЕМ»
— Игорь Юрьевич, вы казанец, ваша компания была тоже здесь создана. Как случилось, что вы стали работать по всей России?
— В 2013 году я был на конференции по реставрации в Португалии и познакомился там с питерскими реставраторами.
— Они услышали ваш доклад, были впечатлены и подошли?
— Нет, представители компании «Балтстрой» там выступали. Это серьезная и очень авторитетная организация, которая вела реставрационные работы в Московском кремле, Эрмитаже и т. д. Я на этой конференции был как приглашенный гость. Сидел, слушал, чему-то учился.
Тогда мы как раз проектировали здание префектуры Старо-Татарской слободы на улице Шигабутдина Марджани. В Казани это был мой первый реставрационный объект. С учетом того, что подвал и первый этаж были кирпичными, а второй этаж — из дерева, специально приезжали реставраторы по древесине из Архангельска...
Пообщавшись в Португалии, мы с представителями «Балтстроя» стали поддерживать дружеские отношения. Год спустя они пригласили меня проконсультировать их по Адмиралтейству. Мы со специалистами приехали, объяснили, что и как можно сделать. Буквально через несколько дней «Балтстрой» предложил нам поучаствовать в дальнейшем обследовании этого здания и его проектировании.
«Это был самый первый в Санкт-Петербурге и самый крупный объект — главная башня Адмиралтейства. Куда уж крупнее!»
Наши подходы отличаются от подходов питерской реставрационной школы. В Северной столице мы работаем уже четыре года и на таких объектах, на которые не всех питерских пускают. Это и Петропавловская крепость, и Санкт-Петербургский государственный университет, и Кронштадтский морской завод с гранитными доками XIX века. Люди обращаются...
— Самое главное в ваших идеях — это креатив?
— Да, поэтому многие решения приходится защищать с боем. Из последнего, что мы согласовывали в Санкт-Петербурге, — это усиление барбетных арок Меншикова бастиона. Есть такой термин «пологие арки». Мало того, у них еще и изгиб всего по 40–50 сантиметров, а пролет — до 12 метров. Такие конструкции в принципе сами по себе не стоят. Однако считалось, что это сделать невозможно, потому что просто посмотрели картинку. Я в органе охраны памятников не только показал картинки, но и полностью расписал всю технологию и последовательность действий: как и что предлагаю сделать, для чего и почему.
В прошлом или позапрошлом году на острове Свияжске мы совместно со Светланой Глебовной Персовой отстаивали интересы Ольгинского приюта — это деревянное здание от полутора до двух этажей в высоту. Определенные товарищи хотели его снести, ссылаясь на то, что оно перекосилось. Персова попросила нас дать экспертную оценку. Мы там полазили-полазили и выяснили, что покосились постройки советского времени, которые к родному зданию не имеют никакого отношения.
«Когда мы проектировали новостройки, я чувствовал, что у меня постепенно атрофируются мозги: каждый день одно и то же»
— Вам его после этого не поручили восстановить?
— Нет. Дело в том, что я в Казани бываю достаточно редко. Я сегодня ночью прилетел из Москвы, а еще в понедельник, например, был в Симферополе. В Крыму у нас тоже есть реставрационные объекты.
— В Крым-то вы как попали?
— Просто там наши питерские коллеги выиграли тендер на проектирование. Речь идет об исторической достопримечательности Керчи — Большой Митридатской лестнице конца XIX – начала XX века. Это объект федерального значения, сложный и интересный. Во время Великой Отечественной войны лестница была сильно разрушена. В советские годы ее попытались привести в порядок, но получилось не очень.
«Корабли из этих доков теперь выходят как по маслу»
«РОДИТЕЛИ, КАК ЧУВСТВОВАЛИ, СКАЗАЛИ: «ИДИ В СТРОИТЕЛИ»
— Вы пошли учиться в строительный институт по призванию?
— Ну кто из детей по окончании школы понимает, в чем его призвание? Крайне редко такое случается. Это был 1994 год, смутные времена. Родители, как чувствовали, сказали: «Иди в строители». Я подавал документы сразу в два вуза: КАИ и КИСИ. В авиационный с лету сдал все экзамены. Они мне даже звонили после того, как я забрал у них документы. Меня как-то больше потянуло в строительный.
Мне попался очень хороший руководитель — Борис Сергеевич Соколов. На тот момент он заведовал кафедрой железобетонных конструкций. Я писал у него дипломную работу, потом напросился в аспирантуру и долгое время занимался наукой. Большое спасибо ему за то, что научил работать, научил думать.
— Вы пошли по стопам родителей или они не имеют к вашему нынешнему занятию отношения?
— Совершенно никакого. Мама у меня — бухгалтер, папа занимался шабашками — непрофессионально, в тяжелые 90-е годы. Сейчас оба уже пенсионеры.
«Пока все эти согласования получишь — поседеешь. И все: больше уже ничего не хочется...»
— Какой была тематика ваших научных изысканий?
— Разработка новых методик усиления каменных конструкций и методик расчета. Дело в том, что базисная модель, которая применяется сейчас в проектировании, была разработана еще в 30-х годах XX века. То есть почти за 100 лет методики расчета в области каменных конструкций не поменялись. Ими и сейчас пользуются. Хотя сами железобетонные конструкции — металлические, пластиковые, деревянные — постоянно модернизируются. Поэтому тогда, в 1999 году, Соколов мне сказал: «Будешь заниматься этим». Одним словом, неизведанное, непознанное — вперед.
— Вас это вдохновило?
— Просто у меня был азарт...
— Вам в результате открылись знания, которые другим были недоступны?
— Когда с каменными конструкциями проводишь в лаборатории по несколько месяцев, поневоле начинаешь их чувствовать: как они работают, как разрушаются и что нужно сделать для того, чтобы этого избежать. Сейчас, слава богу, получается применять знания, которые были приобретены почти 20 лет назад...
В 2010 году я организовал проектную компанию. Сначала мы вели общестроительные работы: проектировали жилые дома, торговые комплексы. С 2013 года занимаемся реставрацией.
— Эта тематика стала востребована в связи с активизацией восстановления памятников?
— Во-первых, тема сохранения объектов культурного наследия всегда актуальна. Во-вторых, методы реставрации по усилению конструкций были разработаны в 60-х годах XX века, то есть почти 60 лет назад. Все это время они применялись: не всегда там, где нужно, и зачастую не в том качестве исполнения. Современные методы расчетов предполагают использование уже более новых материалов. Углеродные полотна, ламели, стеклопластиковая арматура, инъекционное укрепление конструкций, внутренняя гидрофибизация — это то, чего не было в старых методах реставрации. Сейчас эти новые технологии мы потихонечку внедряем. Примеров по Казани и всей России масса.
«В старообрядческой церкви на улице Петербургской был затоплен подвал. Причем круглогодично...»
«ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ СОБОР ОШТУКАТУРИЛИ ЦЕМЕНТНЫМ РАСТВОРОМ, ЧЕГО КАТЕГОРИЧЕСКИ НЕЛЬЗЯ ДЕЛАТЬ»
— В родном городе и республике вы к каким объектам приложили руку?
— Дом Михляева, Петропавловский собор, Старообрядческая церковь на улице Петербургской — я писал технологию для «Татинвестгражданпроекта», музей чак-чака на улице Парижской Коммуны. И конечно же, сейчас завершаются работы на здании №27 по улице Баумана — памятнике регионального значения. Этот дом казанского купца Алексея Маркова построен в 1853 году по проекту архитектора Петра Пятницкого в виде прямоугольника с двором-колодцем посередине. Была обрушена треть здания. Сейчас проводятся противоаварийные работы с частичной реставрацией. Только-только закончили проект противоаварийных работ, также с элементами реставрации, Софийского собора в Лаишево. В советское время из него сделали клуб. Обрушили все 12 сводов трапезной, из пяти ярусов колокольни тоже остался только один. Президент РТ Рустам Минниханов выделил 44 миллиона рублей на то, чтобы привести собор в надлежащий вид.
— Это все усиление фундаментов?
— Усиление фундаментов, укрепление грунтов, стен, сводов, гидрозащита сооружений и т. д.
— А что за работы вы вели на Петропавловском соборе?
— Лет 12–13 назад Петропавловский собор оштукатурили цементным раствором, чего категорически нельзя делать, а затем покрыли масляной краской. В результате храм стал разрушаться и снаружи, и изнутри. Тему реставрации собора поддержали и Светлана Персова, и Олеся Балтусова. Фасад решено переделать, поэтому собор и «одели» в деревянные леса. Чтобы их установить, мы специально разрабатывали проект. Потом эти леса приходилось корректировать уже по месту, потому что где-то у крыши юбка выше, где-то выступ длиннее или короче, где-то есть карнизы, где-то вертикальные пилястры. Все эти нюансы приходится учитывать...
«Светлана Глебовна Персова меня знает, Олеся Александровна Балтусова...»
«РЕСТАВРАЦИЯ — ЭТО НЕПАХАНОЕ ПОЛЕ»
— Много ли реставрационных компаний в России? Конкуренция есть?
— С одной стороны, реставрация — узкое направление, с другой — это непаханое поле. Потому что на предприятиях, которые в России являются корифеями в реставрации, — «Спецпроектреставрация», ЦНРП, МНРХУ и т. д. — молодежь работать не хочет, а старики постепенно уходят.
— Почему молодежь не хочет? Потому что это сложно?
— Этому надо прилежно и постоянно учиться. Начав заниматься реставрацией, мы набили множество шишек. Приведу один поучительный пример. Когда мы, приехав в Санкт-Петербург, разработали проект усиления главной башни Адмиралтейства, на его согласовании в органе охраны памятников нам сказали: «Молодые люди, вы все хорошо посчитали, но не учли некоторых реставрационных особенностей». После таких бесед, во время которых нас наставляли на путь истинный, мы разработали проект усиления, прошедший потом согласование сходу.
«Там своя специфика работы и согласования документации. Это же Московский кремль!»
— Какие особенности имелись в виду?
— Например, для контурного усиления нельзя применять металлические или железобетонные обоймы, особенно на объектах культурного наследия. В старых зданиях известковая кладка — это приведет к тому, что металл под воздействием влажности и перепада температур начнет коррозировать. Его будет крутить, штукатурка пожелтеет и потрескается... Вот поэтому-то, когда мы с нашей казанской реставрационной школой приехали в Санкт-Петербург, не зная этих нюансов, нам сказали: «Ай-яй-яй, так делать нельзя». Мы постепенно набирались знаний.
— У Питера больше опыта в плане реставрации?
— Санкт-петербургскому органу охраны памятников, если мне не изменяет память, 80 лет. Ну и сам город на Неве — это памятник. Там большинство зданий — объекты культурного наследия. Даже в Москве их столько не осталось.
— Реставрация — это сложная специфическая работа?
— Именно. Когда ты заходишь в старое здание, первое, с чем встречаешься, — крысы, мыши, тараканы, грибок, плесень — одним словом, полная антисанитария. Про запахи я вообще молчу. Конечно же, это вредит здоровью.
«В Казани, когда мы в 2014 году вернулись из Петербурга, тоже скептически относились к тараканам в моей голове»
— Вы работаете в респираторах?
— Где-то в респираторах, а иногда приходится и гидрокостюмы надевать. К примеру, реставрировали мы здание на улице Баумана, 45. Подвал там был реально затоплен, поэтому обследование мы проводили, как полагается, в гидрокостюмах и масках. По-другому туда не заберешься, а состояние конструкций необходимо оценить.
— Это, наверное, может быть еще и опасно? Я об угрозе обрушения.
— Да, эта работа связана с риском. А куда деваться?
«Мы проектировали реставрацию мечети в деревне Нижняя Береске за Дубъязами»
«ЧТОБЫ РЕАНИМИРОВАТЬ ЦЕРКОВЬ ПЕТРОВСКИХ ВРЕМЕН, ПОНАДОБИТСЯ НЕ ОДНА СОТНЯ МИЛЛИОНОВ РУБЛЕЙ»
— Одним словом, география работ у вас широкая.
— У нас есть объект даже в Якутии. В центре Якутска находится Свято-Троицкий кафедральный собор 1708 года постройки. Это первое каменное православное сооружение, построенное в Якутии в петровские времена. Там тоже очень много проблем. Мы уже год им занимаемся. Проект сдали, согласовали его, защитили. Сейчас осуществляем техническое сопровождение. Здание построено на вечной мерзлоте. В советские времена из церкви сделали театр, включили отопление, и мерзлота растаяла. Здание начало рушиться.
— Объект еще можно сохранить?
— Якутская епархия ждет финансирования. Чтобы реанимировать эту церковь, понадобится не одна сотня миллионов рублей.
— Зато это, наверное, стоит того? Собор красивый?
— Судя по фотографиям, был очень красивый. Конечно, то, что с ним сделали в советские времена, не лезет ни в какие ворота.
«Как нет одинаково болеющих людей, так нет одинаково разрушенных зданий...»
— То, что это трудоемкая работа, понятно. Оплата за нее со сложностью как-то соотносится?
— Понимаете, тут удовольствие получаешь больше от процесса. Когда ты видишь конечный результат реставрации какой-нибудь старенькой развалюшки, которую реанимировали по твоему проекту, получаешь морально-эстетическое наслаждение. Хотя, конечно, деньги играют важную роль, потому что у всех семьи, дети, которых надо кормить.
— Разных храмов на вашей памяти, наверное, было много?
— Я даже теряюсь сказать, сколько было церквей и мечетей. Мы проектировали реставрацию мечети в деревне Нижняя Береске за Дубъязами. Консультировали ремонтные и восстановительные работы в Галеевской мечети на улице Габдуллы Тукая в Казани и Азимовской на улице Фаткуллина в Старо-Татарской слободе.
— Ваша работа, вероятно, способствует знакомствам во властных структурах и среди духовенства?
— Священники меня знают. Светлана Глебовна Персова меня знает, Олеся Александровна Балтусова... К слову, почти по каждому отреставрированному нами объекту мы публикуем научные статьи. По Адмиралтейству у нас вышел целый цикл статей. Всякий раз, когда я прилетаю в Санкт-Петербург и проезжаю мимо, смотрю: оно стоит как новенькое. Для нас это было первое серьезное испытание...
— Известно, что чаще всего к историческому и культурному наследию относятся не должным образом. У государства вечно не хватает денег, меценаты тоже не торопятся вкладываться. На ваш взгляд, за последние годы много памятников было утрачено? Может быть, вам, когда заходили на какие-то объекты, приходилось с сожалением констатировать, что уже поздно?
— В последние годы государство очень внимательно к памятникам. Ситуация поменялась. Власти пытаются сохранить для будущих поколений сооружения XVI –начала XX веков. И не просто сберечь, чтобы эти здания не висели мертвым грузом — приспособить их под современное использование. Например, то, чем мы занимались в Питере, — комплекс особняков Константиновского военного училища. Сергей Шойгу сказал: «Хорошо, будет вам реставрация, но мы разместим здесь Суворовское училище». В результате и детям хорошо, и памятник сохраним для будущих поколений. Сейчас эти работы уже находятся на стадии завершения, их результат очень впечатляет.
«Чтобы эти деревянные леса установить, мы специально разрабатывали проект»
«ЗАДАЧА БЫЛА НАСТОЛЬКО НЕСТАНДАРТНАЯ, ЧТО МЫ НЕ ЗНАЛИ, С КАКОЙ СТОРОНЫ К НЕЙ ПОДОЙТИ»
— Вы руководитель компании и в то же время сами разрабатываете проекты?
— Я открывал фирму, чтобы работать на себя и ни от кого не зависеть. В плане того, что я сам лазаю по подвалам, чердакам в пылище и грязище, придумываю решения, сам их рисую, рассчитываю и отстаиваю. Мне это нравится.
— Ваш коллега, владелец ООО «Реставратор» Рустем Хасанов, считает вас гением.
— Это он лишку хватил (смеется). От него самого многому можно научиться. Хороший человек и делами занимается хорошими: помогает детям, сохраняет памятники. Он профессионал реставрационного бизнеса.
— Кто для вас авторитет в вопросах восстановления памятников?
— Я очень уважаю питерскую школу. Там работают действительно очень умные и грамотные люди. Кто-то из тех, с кем я там сталкивался по жизни, сейчас сотрудник органа охраны памятников, кто-то просто является научным руководителем по реставрации. Мне с ними действительно комфортно работать. Они знают старые методики, у меня новые идеи. Наши тандемы дают хороший результат. Например, мой друг и коллега Дмитрий Борисович Львов — один из корифеев питерской реставрационной школы. Сейчас мы работаем на таком объекте, как Военно-космическая академия имени Можайского. Все ее кирпичные стены в трещинах. Перед нами стояла такая задача: не затрагивая исторических фасадов, закрепить стены так, чтобы они не вываливались. Задача была настолько нестандартная, что мы не знали, с какой стороны к ней подойти. Собираясь и обсуждая все это, разрабатывая разные методики, пришли в итоге к решению, которое сейчас спокойно воплощаем.
— Где вами больше всего вложено труда?
— В Санкт-Петербурге. Попробую посчитать: четыре корпуса, Главная башня, Восточный и Западный павильоны Адмиралтейства, Меншиков бастион и 13-й дом Петропавловской крепости, Зотов бастион, Конюшенное ведомство, здание 12 коллегий Санкт-Петербургского госуниверситета, здание Военно-космической академии имени Можайского, два объекта Константиновского военного училища...
— Вам еще не присвоили звание почетного жителя города?
— Нет. Но месяца два назад нам в Москве вручили премию министерства культуры России за сохранение объектов культурного наследия: диплом и именную статуэтку из хрусталя с позолотой. Пока это самая большая награда. Ну помимо творческого удовольствия.
«Хорошо, когда хобби совпадает с высокооплачиваемой работой. Я к этому стремился, и у меня это получилось»
«ЧЕЛОВЕК ДУМАЕТ, ЧТО ЕСЛИ ОН МОЖЕТ РУКОВОДИТЬ СТРОИТЕЛЬСТВОМ МНОГОЭТАЖНОГО ЖИЛОГО ДОМА, ТО ОН МОЖЕТ ВСЕ»
— Что мешает вам в работе? Может быть, консерватизм тех, кто за старинные здания ответственен, или опять же недостаток государственного финансирования?
— Главная проблема заключается в сознании людей. Имеет человек, к примеру, строительное образование и думает, что если он может руководить строительством многоэтажного жилого дома, то он может все. Реставрация — это диаметрально противоположное направление: тут не надо строить — нужно сохранить. У нас большинство строителей такие.
— То есть их кипучая деятельность иногда оказывается во вред?
— Да, бывает такое. Например, здание магистрата на улице Баумана, 3. Лет 10 назад туда тоже пришли строители и такого наворотили!
— То есть памятнику нанесен невосполнимый урон?
— Все можно исправить. Вопрос только в том, что, если бы сделали по уму 8–10 лет, были бы одни капиталовложения в реставрацию, сейчас же разгребать то, что натворили, — это уже совсем другой порядок цифр.
— Часто говорят «сохранение памятника», а потом специалисты заключают: «По факту это новодел». Вы такие вещи различаете?
— Это видно сразу. Когда перечень отреставрированных памятников начинает зашкаливать за сотню, тебе порой достаточно посмотреть, чтобы понять: здесь из-за этого проблема, а здесь из-за того, вот тут все не так — эта часть вообще новодельная, вчера построили.
— Много по всей стране новоделов? Это в том числе результат того, что за реставрацию берутся строители: не знают, как восстановить, разрушают и по образу и подобию возводят новое?
— Да, это опять же отголосок Советского Союза. Тогда, особенно после Великой Отечественной войны, трепетного отношения к памятникам не было. Я не говорю про Санкт-Петербург — это отдельный город-памятник. Речь о всей России. Приведу только один пример, который моментально всплыл в памяти. В стене старинного здания дверной проем исторически был в одном месте. В советские времена его зашили досками, через полметра прорубили еще одну дверь. Потом кому-то она тут не понравилась, они ее зашили и прорубили в третьем месте. Так стена вместо одного исторического проема теперь имеет 5–6, влияющих на ее несущую способность и общую устойчивость. Таких примеров масса. К сожалению, это эхо СССР.
«В советское время из Софийского собора (на фото) сделали клуб. Обрушили все 12 сводов трапезной, из 5 ярусов колокольни тоже остался только один»
«В ДОКАХ ЗАВОДА ИМЕНИ ГОРЬКОГО ПРОШЛИ КУРС МОЛОДОГО БОЙЦА»
— Были памятники, от которых вы отказались?
— Я отказываюсь от работы только в случае, если объект мне неинтересен. У меня профессиональная заинтересованность: чем сложнее проблема, тем любопытнее ее решать. А если объект небольшой и скучный...
— Но зато он может принести быстрые деньги.
— У меня в этом отношении, слава богу, все хорошо. Поэтому, когда нам предложили в 2013 году обследовать доки на заводе имени Горького, мы сразу прошли курс молодого бойца по погружению на большую глубину. Все как положено: в гидрокостюмах, с аквалангами.
— Какая там глубина?
— В доках — до 8 метров. Причем перемещаться там приходилось в полной темноте, с фонариками. Перед этим погружением мы прошли обучение на Голубом озере, где глубина доходит до 18 метров, учились нырять... Сейчас корабли из этих доков выходят как по маслу.
«Чуть больше соли — и инъекция в стену может оказаться неуспешной»
«КАК НЕТ ОДИНАКОВО БОЛЕЮЩИХ ЛЮДЕЙ, ТАК НЕТ ОДИНАКОВО РАЗРУШЕННЫХ ЗДАНИЙ»
— Новостройки вас, наверное, вообще раздражают? Особенно дома-скворечники?
— Я очень долго занимался проектированием нового жилья в Казани: в Советском и Авиастроительном районах. Работал по заданию Госжилфонда при президенте РТ. Скучно и неинтересно. Я не люблю типовые здания и сооружения, потому что это шаблонное мышление, предполагающее минимум творчества. Когда мы проектировали новостройки, я чувствовал, что у меня постепенно атрофируются мозги: каждый день одно и то же. Сегодня же у меня может быть параллельно 6–7 объектов. С одной стороны, они вроде бы одинаковые, а с другой — как нет одинаково болеющих людей, так нет одинаково разрушенных зданий. Когда я читаю студентам лекции...
— Вы еще и преподаете?
— Я доцент кафедры архитектуры Казанского строительного университета. В этом году будет 19 лет моей педагогической деятельности. Так вот я говорю студентам, что работа реставратора сравнима с работой врача. Даже если к последнему на прием придут два человека, у каждого из которых сломана правая рука, у одного она может быть сломана чуть выше, у другого — ниже, у одного — чуть больше, у другого — меньше. В одном случае перелом порвал мышцу, в другом — нет. Так же и со старыми зданиями. Поэтому приходится постоянно устраивать мозговые штурмы, по 10–20 раз выезжать на объекты обмерять, анализировать и прочее... Правда, три года назад коллеги все-таки уговорили меня помочь спроектировать им трехподъездный девятиэтажный жилой дом в Керчи. Весной этого года руководство республики присутствовало на его открытии.
«Чем сложнее проблема, тем любопытнее ее решать» (на фото церковь Казанской иконы Божией Матери в Тверской области)
— Этот дом имеет какое-то отношение к Татарстану?
— Дом в городе-герое был профинансирован «Ак Барс Холдингом». Честно скажу: я очень не хотел за эту новостройку браться, но домик получился замечательный. Планировки шикарные, вид из окон на Черное море изумительный. Все довольны.
— Вообще вам жилье в каких регионах нравится?
— В Казани. Я люблю свой город.
— Вы в типовой квартире живете или построили что-то эдакое?
— Я квартирный житель, не загородный. Моей семье (у меня жена и трое детей) комфортно — и хорошо.
— Они с вами колесят или тут вас ждут?
— Бывает и так. В прошлом году мне нужно было уехать на месяц в Санкт-Петербург: мы там как раз запускали объект. Я погрузил свое семейство в машину и отвез в город на Неве. Вообще, обычно я два-три дня нахожусь в командировках, остальное время дома, в Казани.
«Когда ты заходишь в старое здание, первое, с чем встречаешься, — это крысы, мыши, тараканы, грибок, плесень...»
«МЫ ЖЕ ТОЖЕ ЛЮДИ, НЕ РЕНТГЕН: СКВОЗЬ СТЕНЫ ВИДЕТЬ НЕ МОЖЕМ»
— Поиск реставрационных решений — это аналитическая работа?
— Аналитическая и практическая, потому что периодически приходится проводить эксперименты прямо на объекте. Большая ошибка многих проектировщиков (я их называю кабинетными проектировщиками, неважно, занимаются они реставрацией или новым проектированием) — их привязанность к своему рабочему месту. Они не выезжают на стройки, не знают, какие проблемы там возникают и как можно прямо там решить тот или иной вопрос оперативно, не затягивая на три-четыре дня, чтобы работа не останавливалась.
Мы же не вылезаем со строек. Туда-сюда периодически мотаемся, чтобы глаз не замыливался. Когда стены памятника находятся под штукатуркой, что-то можно определить, что-то нельзя. Когда штукатурка снята со стен и потолков, можно составить уже более ясную картину. После этого мы пишем научные отчеты с обоснованиями и начинаем потихонечку корректировать проектную документацию. Мы же тоже люди, не рентген: сквозь стены видеть не можем.
«Все можно исправить. Вопрос только в том, что, если бы сделали по уму 8–10 лет, были бы одни капиталовложения в реставрацию, а сейчас это уже совсем другой порядок цифр»
— У вас есть еще одна компания — «Инновационные материалы». По сути, это близкая к реставрационной деятельность?
— Не совсем так. Я там больше выступаю как генератор идей и решений для разработки материалов и методик реставрации и усиления. Порой к процессу реставрации приходится подключать уже не строительную, а химическую науку. Например, существуют методики по закреплению и стабилизации грунтового основания под фундаментом, есть определенная разработанная линейка материалов.
Тут своя лаборатория, свои технологи. Грунты везде разные, даже пески отличные по своему химическому составу. Просто вбухать туда цемент не всегда хорошо. Последние эксперименты по цементации грунтов мы проводили в Лаишево. Получили потрясающие показатели: наши доработанные составы ведут себя лучше, чем просто цемент, закачанный в грунт! Получается, что под каждый конкретный случай приходится корректировать химические формулы: те или иные компоненты убавлять или добавлять, менять соотношение и прочее. Тот же глиняный кирпич XIX века, производимый в Татарстане, по химическому составу отличается от изготовленного в Питере.
«Речь идет об исторической достопримечательности Керчи — Большой Митридатской лестнице конца XIX – начала XX века»
— Потому что в каждом регионе свое сырье?
— Да. То же самое с известковым раствором. Известь, гашенная в грунте Татарстана, отличается от извести, гашенной в грунте Санкт-Петербурга. Тогда этот процесс занимал несколько лет: известь закапывали в землю, и она там гасилась естественным образом. Химический состав воды в этих двух городах тоже кардинально разный. К примеру, чтобы подобрать методику усиления гранитных доков на Кронштадтском морском заводе, мы проводили целый эксперимент. Брали воду именно из залива, потому что она там со своими примесями. Чуть больше соли — и инъекция в стену может оказаться неуспешной. Подбирали, проводили эксперименты.
Понятно, что на бумаге все составы идеальны, а вот какими они будут по факту? Под каким давлением их надо делать, в каком соотношении смешивать с водой? Добавляют же водопроводную воду, а речная вода немножко другая.
— Поэтому и появилась необходимость в этой компании?
— Да. Я, правда, в ней участвую только как консультант. Вообще в голове возникает много идей. Для Военно-космической академии с учетом того, что там очень высокий уровень грунтовых вод и, соответственно, течение (его имеют все подземные реки, а в Санкт-Петербурге это особенно актуально, потому что течения очень мощные), нужно было разработать такой химический состав, который бы не вымывался из песков. Они сами по себе очень сильнофильтрующий грунт. Необходимо разработать такую формулу материала, который бы быстро вставал, легко работал и не размывался водой. Посидели, покумекали, в лаборатории разработали.
— В вашей работе присутствуют еще и сложные математические расчеты?
— Да. Мозги периодически взрываются, но это приносит удовольствие.
«Например, в прошлом году мы обследовали и проектировали Конюшенное ведомство. Во времена Екатерины II там стояли кареты...»
«ЕЩЕ ГОДА ПОЛТОРА-ДВА НАЗАД Я МЕЧТАЛ О МОСКОВСКОМ КРЕМЛЕ...»
— В России есть такие объекты, которые очень интересны вам сейчас, когда вы набрались определенного профессионального опыта?
— Могу сказать, что еще года полтора-два назад я мечтал о Московском кремле. Ну зашли мы в Московский кремль, отреставрировали часть помещений Оружейной палаты и 22-го корпуса. Не целиком, потому что наша компания слишком маленькая. К тому же у нас узкое направление — это обследование и конструктив, в остальное мы просто не погружаемся.
— Вы как-то очень грустно сказали. Вам не дали там сделать то, что вы хотели?
— Нет, почему? Просто там своя специфика работы и согласования документации. Это же Московский кремль! Хотя объект интересный, красивый и его хорошо отреставрировали, там все сложно: на каждого работающего приходится по 10 чиновников-согласователей. Пока все эти согласования получишь — поседеешь. И все: больше уже ничего не хочется.
«Я сам лазаю по подвалам, чердакам в пылище и грязище, придумываю решения, сам их рисую, рассчитываю и отстаиваю...»
С учетом того, что большинство людей, которые принимают решение по согласованию, преклонного возраста, так сказать, представители старой советской реставрационной школы, бывает, что приходится очень сильно пободаться. В Казани, когда мы в 2014 году вернулись из Петербурга, тоже скептически относились к тараканам в моей голове (смеется). Сейчас-то уже привыкли.
— Можете привести пример того, что вызвало недоумение?
— В старообрядческой церкви на улице Петербургской был затоплен подвал. Причем круглогодично. Самое простое решение, приходившее всем в головы, — поставить 6 дренажных насосов, которые бы круглый год выкачивали воду. Но нельзя перекачать реку, а там подводная река.
— И что вы предприняли?
— Разработали методику, подобрали технологии, материалы. Провели пару экспериментов. Они показали себя успешно, и мы осушили подвал при помощи инъекций стен и бетонирования грунтов. Его больше не заливает водой. С подобной ситуацией мы столкнулись год назад в музее чак-чака. Теперь данный метод все спокойно воспринимают, но эта технология известна только узким специалистам.
«Периодически приходится проводить эксперименты прямо на объекте»
«НАМ ПРЕДЛОЖИЛИ ОТКОПАТЬ ПЕТРОПАВЛОВСКУЮ КРЕПОСТЬ...»
— Какие из старинных памятников вам наиболее дороги?
— В последнее время мой самый любимый объект — Меншиков бастион Петропавловской крепости. Я им занимаюсь уже три года. Отмечу: все бастионы этой крепости — закопанные сооружения. Пространство между наружными стенами в них на высоту до 10 метров засыпано грунтом.
— Иначе это не был бы бастион?
— Да. Осенью прошлого года руководство Петропавловской крепости предложило нам разработать концепцию откопки. Подготовленный нами проект был согласован. Предварительное согласование в органах охраны памятников мы уже тоже получили. Более того, мы разработали концепцию приспособления бастиона под нужды музея.
— Одним словом, Петропавловскую крепость решено явить миру во всей красе?
— Да. Ее уже практически освободили от земли. Замечу: никто никогда полноценно не откапывал бастионы Петропавловской крепости. В конце XIX – начале XX века была попытка откопать Трубецкой бастион. Откопали, но при этом половину его обрушили.
— Судя по вашему рассказу, работа вызывает у вас сугубо положительные эмоции?
— Да, она интересная, творческая. Когда мы разрабатывали концепцию приспособления, я спросил: «Можно мемориальную табличку на бастион повесить, что это сделал я?» Мне ответили: «Вот когда мы это осуществим, тогда повесим». Но это так, мечты...
— Имеете полное право: задача-то нерядовая.
— Сейчас схожая ситуация по фрагменту Зотова бастиона. Мы проводим исследования и заканчиваем проект реставрации и приспособления казематов бастиона...
.jpg "«Тема сохранения объектов культурного наследия всегда актуальна» (на фото - колокольня церкви иконы Казанской божьей матери в Тверской области)")
«Тема сохранения объектов культурного наследия всегда актуальна» (на фото колокольня церкви Казанской иконы Божией Матери в Тверской области)
— Вас не удивляли старинные принципы строительства? Или, может быть, вы, наоборот, испытывали досаду: «Ну зачем так делали, это же неудобно?»
— К примеру, когда год назад мы начали обследовать здание Военно-морской академии в том же Питере, долго не могли понять, почему в стены, вроде бы такие красивые и цельные, при внутренней инъекции уходит очень много раствора. Потом я пригласил своих товарищей. Они выбрали керны (небольшой фрагмент стены — прим. ред.), и обнаружилось, что стены (здание, к слову, возводилось в XIX веке) организованы по принципу современной колодцевой кладки, то есть внутренний несущий слой, потом облицовочный и некая забутовка внутри.
— Тогда эта технология уже была известна?
— Нет! Или, например, сейчас в кирпичную кладку для того, чтобы связать внешнюю стену с внутренней несущей, укладывают стеклопластиковую арматуру. Так вот архитектор академии вместо арматуры, которой тогда не было, и уж тем более стеклопластиковой, заложил известковые плиты. Принцип тот же, что используется в современном строительстве. Это было нестандартное и нетривиальное решение для того времени. В результате он получил прочный и красивый фасад.
— Бытует мнение, что в старинных зданиях непременно есть клады. Вы, случаем, не находили?
— Я в этом отношении невезучий, а вот коллеги находили. Например, горшок с монетами или столовое серебро. По мне, нет клада и не надо, а то найдешь, вовремя не сдашь государству — к тебе потом придут добры молодцы и наденут наручники.
«В последнее время мой самый любимый объект — Меншиков бастион Петропавловской крепости» (на фото шпиц Меншикова бастиона)
— У меня создалось ощущение, что без работы вы не сидите...
— Буквально вчера вечером я прилетел из Москвы. Там у нас проходили переговоры по государственному музею изобразительных искусств имени Пушкина. Нас пригласили посмотреть-оценить пять его административных зданий в центре, на Волхонке и переработать проектную документацию, чтобы строители выполнили все работы качественно и в срок. Еще из последних новостей — нам поручены реставрационные работы на двух зданиях крепости Орешек в Шлиссельбурге (небольшой город на востоке от Санкт-Петербурга, основанный в XIV веке, — прим. ред.).
— В каких регионах вам комфортнее всего работать?
— Я очень люблю Питер.
— С этим городом для вас ничто не сравнится? Что для вас там наиболее ценно? Исторический дух?
— Конечно. Весь центр в Санкт-Петербурге — это история. Например, в прошлом году мы обследовали и проектировали Конюшенное ведомство. Во времена Екатерины II там стояли кареты. И вот ты ходишь по внутреннему двору, где местами на стенах еще сохранилась живопись XVIII века. Ты это видишь, ко всему этому прикасаешься, и в груди возникает очень трепетное чувство...
«Дом казанского купца Алексея Маркова был построен в виде прямоугольника с двором-колодцем посередине…»
— Переезжать в Санкт-Петербург не планируете?
— Нет, это связано с семейными обстоятельствами. У меня здесь живут родители, предки лежат.
— Традиционный вопрос рубрики «Персона»: ваши секреты успеха в бизнесе?
— Во-первых, работа должна быть любимым делом. Говорят же: хорошо, когда хобби совпадает с высокооплачиваемой работой. Я к этому стремился, и у меня это получилось.
Если ты не будешь сильно увлечен тем, чем занимаешься, толку нет. Второй критерий — любимому делу ты должен посвящать все свое время, может быть, даже отрывая его от семьи и каких-то развлечений.
Визитная карточка компании
ООО Центр технического сопровождения в строительстве «ЭкспертПроектСтрой»
Год создания — 2010.
Направления работы — деятельность в области архитектуры, инженерных изысканий и предоставление технических консультаций в этих областях.
Количество сотрудников — 7.
Учредители — Матвеев Игорь Юрьевич (50% УК), Бирюлева Диляра Камиловна (50%).
Оборот — 32 млн рублей (2017).
Визитная карточка руководителя
Матвеев Игорь Юрьевич — директор.
Родился 21 августа 1977 года в Казани.
Образование
Окончил Казанскую государственную инженерно-строительную академию по специальности «промышленное и гражданское строительство» (1999).
Трудовая деятельность
С 1999 года и по настоящее время — центр технического сопровождения в строительстве ООО «ЭкспертПроектСтрой», директор.
Семейное положение — женат, трое детей.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 8
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.