«МНЕ ИНОГДА КАЖЕТСЯ, ЧТО ПОРТРЕТЫ ПРЕЗИДЕНТА И ПРЕМЬЕРА, КОТОРЫЕ ВИСЯТ В КАЖДОМ УЧРЕЖДЕНИИ, — ЭТО НЕ РИТУАЛ И НЕ СИМВОЛИЗМ, А ПРОСТО ЧТОБЫ НЕ ЗАБЫВАЛИ» 

В конце прошлой недели в бизнес-школе «Сколково» состоялась двухдневная экономическая конференция, организованная Московском центром Карнеги, на которой обсуждались проблемы глобального неравенства, его значение для России и пути его преодоления. На заключительной сессии выступили приглашенный эксперт Московского центра Карнеги Константин Гаазе, политический аналитик, член наблюдательного совета фонда «Либеральная миссия», «Левада-Центра» и член совета по внешней и оборонной политике Кирилл Рогов, а также социолог, руководитель отдела прикладных социологических исследований «Левада-Центра» Денис Волков. 

Модерировал сессию руководитель программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского центра Карнеги Андрей Колесников. Предваряя дискуссию, он отметил, что в конце обыкновенно происходит самое интересное, и предоставил слово Гаазе, который озвучил  доклад о том, как «бюрократическая вертикаль» и управление через готовые решения создают неравенство». Свое  выступление он начал с демонстрации на большом экране интересной фотографии. На ней была изображена внутренняя сторона ресепшена на проходной в «Сколково», которую «украшали» портреты членов правительства РФ. «Когда вы видите штуку типа „начальство надо знать в лицо“, надо понимать, что это не только семиотика и не только символика, а материально воплощенные вещи. Разумеется, это тоже неравенство. Потому что есть люди, которые, для того чтобы пройти в Сколково, должны показать документ, представиться или приложить магнитную карточку, а есть люди, которые могут пройти вот таким способом узнавания. Мне иногда кажется, что портреты президента и премьера, которые висят в каждом учреждении, — это тоже не ритуал и не символизм, а просто чтобы не забывали. И если завтра вдруг придет президент, то, сличив фотографию с лицом пришедшего, можно будет сказать: „Да, действительно верховный главнокомандующий пришел“», — со смехом заключил Гаазе. Но тут же перешел на серьезный тон и отметил, что тема бюрократического неравенства сегодня оказалась на стыке трех соревнующихся дисциплин. С одной стороны  об этом говорят экономисты, когда занимаются вопросом рыночной премии, которые получают компании, имеющие доступ к органам госвласти. И это первая модель бюрократического неравенства, которая специфична для США и Европы, то есть для так называемого Первого мира. 

Вторая дисциплина — социальная антропология, и она говорит о том, что в Третьем мире бюрократическое неравенство переворачивается с ног на голову. Коррупция и блат компенсируют имеющуюся разницу в ресурсах между компаниями, приехавшими в Третий мир, и компаниями, которые из Третьего мира появились. В Первом мире бюрократия — это корпус госслужащих, просто работа. А в Третьем мире бюрократия постколониальная, которая использует очень специфические и деликатные практики взаимодействия. Например, в Пакистане такие «бюрократы» обмениваются визитками, на оборотной стороне которых написаны их пожелания. 

Андрей Колесников Андрей Колесников

Второй мир, к которому относится Россия, выглядит принципиально по-иному. В этом мире встречаются вещи, которые лучше бы никогда не встречались, подчеркнул докладчик. Первое — это модернистский и постмодернистский авторитаризм, а второе — это бюрократии, которые не являются постколониальными, а вполне самостоятельные, имеющие очень старые традиции.

Когда пересекаются эти нежелательные для встречи два коллективных агента, появляется специфическое, характерное для Второго мира и для старых империй второго эшелона бюрократическое неравенство. А самое неприятное, что происходит, — это размывание формальных правил государственной службы, формальных правил работы бюрократий и выстраивание неравенства новых иерархий внутри госслужбы, исходя из бесконечно меняющейся картины силовых полей, близости и так далее.  

«Во втором мире целостность бюрократии давно нарушена. Это не корпус, не сообщество, это банды. Сложившиеся коллективы людей, которые кочуют из одной компании в другую, из компании в министерство и так далее, — сказал Гаазе и заключил. — Самый главный вопрос российской политики — это вопрос „кто чей человек“». 

«ПРОСТО ОДИН ЧИНОВНИК БЫСТРЕЕ ДОБЕЖАЛ ДО ПРЕЗИДЕНТА, ЧЕМ ДРУГОЙ»

Гаазе также считает, что легитимность — последнее, на чем держится бюрократия Второго мира, в котором очень большие проблемы с прозрачностью. Например, в США (согласно закону о свободе информации) можно запросить даже листок учета посетителей Белого дома. Такие данные являются официально публично доступными. В России же подобные вещи (даже журнал приема какого-нибудь министра) вообще не являются доступными. Госслужба и бюрократия у нас принципиально непрозрачны. И всем журналистам, как напомнил докладчик, известна история «мы вам ответим в течение 30 суток». При этом исполнительная власть обязана только отреагировать на запрос, а не предоставить ту информацию, которую запрашивают. К тому же срок хранения большинства документов в России составляет пять лет. А это означает, что все, что было написано до 2013 года, уже не существует. Характерно и то, что в прошлом году федеральная архивная служба перешла из-под подчинения председателя правительства в прямое ведение президента. То есть ее фактически приравняли к силовым структурам. 

Особое внимание Гаазе остановил на практике, которая появилась еще во второй половине XVII века во Франции, — нанесение на текст документа сверху или рядом решения вышестоящего начальника. То есть резолюция, которую сегодня наиболее активно использует высшее руководство России — президент и председатель правительства. В этой связи Газе вспомнил, как однажды Алексей Леонидович Кудрин, пользуясь кризисной ситуацией 2008 года, пришел к председателю правительства и попросил вернуть в минфин функции, которые были отданы в министерство регионального развития. Никакого общественного обсуждения, никакой дискуссии, в нарушение регламента правительства. Вторая история, по мнению Гаазе, еще более показательная и абсолютно феодальная. Она связана с письмом Сергея Чемезова Владимиру Путину, который на тот момент был председателем правительства, с просьбой отдать все моногорода на откуп госкорпорации «Ростехнологии» (прежнее название «Ростеха»). «Практика, которой 350 лет, авторитаризм, которому 20 лет. На выходе вот такие прекрасные вещи», — резюмировал докладчик.  

Серьезная проблема, на его взгляд, связана и с объемом документов. Например, по одному пункту одного из поручений президента по контролю за строительством олимпийских объектов в Сочи (а это поручение состояло из 30 пунктов) министерство регионального развития дало 15 папок с документами.

Константин Гаазе Константин Гаазе

После доклада, ведущий сессии Колесников, пошутив, что он может использовать неравенство доступа, попросил Гаазе прокомментировать два кейса с точки зрения бюрократического неравенства. Один связан с предложением помощника президента Андрея Белоусова снять сверхдоходы с металлургов и химиков. Оружием в этом предложении была бумажка, на которой почерком Путина значилось: «Согласен». Далее началась борьба весов Силуанова и Белоусова. А второй кейс связан с тремя резолюциями Путина по поводу Европейского университета, когда он пишет «Согласен» или «Прошу рассмотреть» и, по сути, посылал месседж: «Помогите университету», а этот месседж расшифровывался совершенно иначе теми, кто не был заинтересован в помощи университету. И помощь вовремя не пришла.  

Гаазе объяснил эти две показательные истории тем, что один чиновник просто быстрее добежал до президента, чем другой. И это уже неравенство графиков. «В итоге неравенство доступа к первому лицу создает рынок интерпретаций. „Когда Путин пишет на письме Белоусова „Согласен“, то Силуанов, который читает это письмо, должен не резолюцию читать с лупой „дрогнула рука у президента или нет“, а должен восстановить последовательность событий, связанных с физическим попаданием Белоусова к президенту для того, чтобы понять — „Это согласен — согласен“, или Белоусов предложил президенту отправиться на дерзкий разбой, президент сказал: „Почему бы и нет“. Или это что-то другое», — иронично объяснил Гаазе.. 

Комментируя ситуация вокруг Европейского университета, он отметил, что самая плохая резолюция — это резолюция с текстом «Поддерживаю», и привел конкретный в связи с этим пример: «Одна известная вице-премьер получила письмо, которое Кудрин принес президенту, где было написано: „Поддерживаю“. Вице-премьер не могла из содержания резолюции понять, должна ли она собрать совещание, вызвать Рособрнадзор. Она позвонила руководителю администрации президента с просьбой проинтерпретировать резолюцию. И ей сказали: „Ну здесь же написано „Поддерживаю“, это не значит, что нужно вернуть лицензию“». 

Кирилл Рогов Кирилл Рогов

«КПРФ И ЛДПР ПРЕВРАТИЛИСЬ В РЕАЛЬНЫЕ ПАРТИИ, ТАК КАК ЕСТЬ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ 20 ЛЕТ ЗА НИХ ГОЛОСУЮТ» 

Рогов выступил по теме «Политическое неравенство и экономическое развитие – в поисках компромисса». При этом он представил политическое неравенство с точки зрения неравенства электорального, о чем в последнее время много говорят. Анализируя результаты выборов в Госдуму в 2016 году по регионам, он разделил Россию на три России, отдельно выделив регионы, которые политолог Дмитрий Орешкин когда-то назвал «электоральными султанатами». Пальму первенства среди таких регионов занимает Чечня, где на выборы всегда приходит не менее 80% населения и столько же голосуют за властного кандидата и партию власти. Эти регионы относятся к Третьей России. Регионы с низким уровнем явки и низким уровнем голосования за партию власти — это те, где, как правило, есть большие агломерации. И это Первая Россия. 

Вторая Россия складывается из своеобразного сочетания Первой и Третьей. Например, если взять данные голосования в Нижегородской области, то можно увидеть, что в ней есть своя «внутренняя Чечня» и есть территории, где голосуют почти так же, как и Москва.  

Во «внутренней Чечне», как правило, отсутствует инфраструктура оппозиции, гражданского общества, а население вообще не рассматривает выборы как механизм подотчетности власти и влияния на нее, оно не считает, что выборы надо контролировать. Но есть регионы, где население отчасти контролирует выборы и возмущается, если происходят серьезные фальсификации результатов. «Когда в Приморье возникает откровенно большой фальсификат, населения возмущается», — добавил Рогов. 

При этом в России номер три, по данным докладчика, проживают 15% всех избирателей России. B 2016 году на парламентских выборах они дали явку в 75% населения и 33% проголосовали за «Единую Россию». В России «номер один» проживают 37% избирателей, в 2016 году явка на выборах в Госдуму там составила 38-40%, а ЕР поддержали 21% проголосовавших. В России номер два 42% избирателей и на выборах в 2016 году за ЕР проголосовали 38% пришедших на участки. 

Таким образом, уровень электорального неравенства отличается примерна в 3,5 раза. По мнению Рогова, в России номер один, в городской России, у людей понижается стимул идти на выборы, а в России номер три (там, где явка выше 40%) все больше фальсификаций. 

Один из эффектов этой ситуации — нестабильность, хрупкость политической системы, которую мы наблюдаем последние две недели на региональных выборах. 

На выборы регионов с малым фальсификатом ходят, во-первых, пассивные лоялисты, люди, лояльно относящиеся к власти и находящиеся под некоторым давлением каких-то патронажных сетей, административным нажимом. Вторая группа — это добровольные активные лоялисты, которым все нравится по той или иной причине. И третья группа — это ядерный электорат КПРФ и ЛДПР. Они ходят на все выборы и голосуют за своих кандидатов.

Если социально-экономический тренд позитивный, то группа лояльных и пассивных лоялистов на выборах будет большой, а ядерный электорат оппозиционных партий будет сжиматься. Если фон меняется, то разворачиваются в другом направлении и группы голосующих. При этом Рогов считает, что КПРФ и ЛДПР превратились в реальные партии, так как есть люди, которые уже 20 лет за них голосуют. 

Денис Волков Денис Волков

В завершение Волков рассказал об исследовании, которое было подготовлено на основе опроса 40 крупных бизнесменов, в том числе нескольких человек из списка Форбс. Целью данной работы было выяснить, насколько комфортно сегодня заниматься бизнесом в России. В итоге многие участники опроса отмечали проблему избыточного участия государства в экономике. «Многие решения принимаются чиновниками, исходя из политической целесообразности или по знакомству. Тот, кто имеет доступ к чиновнику, может получить преференции», — пояснил Волков. 

Вторая проблема — это избыточное регулирование. Узаконенная коррупция, когда предпринимателей вынуждают вместо того, чтобы играть по правилам, использовать серые схемы ухода от налогов. Хотя бизнесмены говорят, что борьба с серыми схемами по налогам ведется, но еще недостаточно.  

Третья проблема — равенство доступа к получению госзаказа. Главная же проблема, в которую упирается все, — это проблема административного ресурса. В такой ситуации самый правильный выход — уход государства из экономики, чтобы можно было запустить механизмы конкуренции и обеспечить более равные условия для ведения бизнеса.