Мольер на «Наурузе-2019»: долой Станиславского!

Спектакль румынского театра Nottara «Мольер», поставленный худруком красноярского ТЮЗа Романом Феодори, стал главным событием «Науруза»

«МОЛЬЕР — ДИКО СОВРЕМЕННЫЙ ПО ОЩУЩЕНИЮ ЖИЗНИ ДРАМАТУРГ»

Жан-Батист Поклен — великий французский комедиограф, актер и режиссер — умер в 1673 году, через 260 лет его коллега из России Михаил Булгаков написал о нем книгу, а еще через 85 лет их коллега, худрук красноярского ТЮЗа Роман Феодори поставил спектакль — о Мольере, Булгакове и немного о себе. «И люблю его не только за темы его пьес, за характеры его героев, но и за удивительно сильную драматургическую технику. Каждое появление действующего лица у Мольера необходимо, обосновано, интрига закручена так, что звена вынуть нельзя», — говорил писатель. «Мне кажется, что Мольер — дико современный по ощущению жизни драматург. Его взгляд, сканирующий человека, вытаскивает страсти, которые могут быть как положительными, так и отрицательными», — говорит режиссер.

Булгаков уточнял, что писал не историческую хронику, а романтическую драму. Феодори присоединяется: «Булгаков очень мистифицировал, придумывал, подтасовывал факты. Здесь мы в меньшей степени, но тоже этим занимаемся. Все мольероведы нас уничтожат за то, что мы не соответствуем действительности. Но нам кажется, что наш Мольер конкретно такой. И это наше личное высказывание, не имеющее ничего общего с документальностью, реальной историей его жизни», — подчеркивает режиссер.

«Румынские актеры особенные. У них совершенно другой темперамент, другое ощущение театра»

В истории создания спектакля нашлось место и другим совпадениям. «Мольер» Феодори появился благодаря театральной лаборатории DENS, которая прошла под руководством гуру отечественного лабораторного движения, неизменного худрука казанского «Города АРТ-подготовка» Олега Лоевского. Феодори и актеры румынского театра поставили на лаборатории эскиз, который всем понравился. Но режиссер не захотел дальше работать с этим материалом, а предложил сделать «что-нибудь интересное, где природа румынского актера нашла бы свой выход».

«Румынские актеры особенные. У них совершенно другой темперамент, другое ощущение театра, — рассказал Феодори на пресс-конференции перед спектаклем. — И мы решили, что нам мало одной пьесы, мы сделаем фантазию на тему жизни Мольера и того, как она отражалась в его произведениях. Тут нам пришел на помощь Булгаков и со своими пьесами, и романом „Жизнь господина де Мольера“, мы взяли несколько пьес самого драматурга. Несколько месяцев мы все вместе импровизировали, ребята показывали этюды, эскизы, мы пытались сыграть пять спектаклей, которые выбрали. И в итоге из всего этого мы собрали какое-то высказывание, которое содержит наше представление о Мольере».

Несмотря на обилие источников, Феодори намеренно отказался от линейного повествования и «рассказывания историй» — постановка выглядит удивительно стройной и гармоничной

Думается, что не только темперамент румынских актеров сыграл роль в формировании гармоничного ансамбля с Мольером, Булгаковым и Феодори. Известно, что румынский язык входит в группу романских языков (наряду с французским), а также испытал на себе сильное влияние славянских языков (до конца XVIII века его письменность даже велась на кириллице). Как рассказала автор перевода и адаптации текста Ралука Радулеску, современный румынский театр склоняется в сторону российского — там любят и часто ставят Чехова и других русских авторов.

«РУССКИЕ АРТИСТЫ ИСПОРЧЕНЫ ПСЕВДОСИСТЕМОЙ СТАНИСЛАВСКОГО»

Спектакль вобрал в себя сразу несколько текстов — пьесу Булгакова «Каббала святош», его роман «Жизнь господина де Мольера» и комедии главного героя постановки «Плутни Скапена», «Мнимый больной», «Тартюф», «Дон Жуан». Несмотря на обилие источников, Феодори намеренно отказался от линейного повествования и «рассказывания историй» — постановка выглядит удивительно стройной и гармоничной. Действие плавно перетекает из родильного дома на кладбище, из труппы Мольера в покои Людовика XIV. Режиссер отказывается от прямых аналогий как с эпохой Булгакова, так и с современностью (если только имплицитно). Роман Михаила Афанасьевича становится для него средством, с помощью которого он рассказывает историю, и язык Булгакова отлично сочетается с языком Феодори. Зрители словно приглашены на дружеские посиделки, где им просто и непринужденно рассказывают довольно сложную и противоречивую биографию Мольера.

И герои, и декорации, и спецэффекты в «Мольере» — сами актеры, на фоне которых теряются самые изощренные художественные задумки

Здесь вообще отказываются от декораций — на сцене лишь деревянный наклонный помост, помогающий всем актерам быть на виду у зрителей. И герои, и декорации, и спецэффекты в «Мольере» — сами актеры, на фоне которых теряются самые изощренные художественные задумки. «Мне было интересно работать с актерами, которые находятся в состоянии перманентного „да“. Это редкое качество, и я хотел бы видеть у русских артистов, которые испорчены псевдосистемой Станиславского. Русские артисты могут очень долго сидеть, слушать, ты будешь перед ним танцевать, плясать, заражать. В крайнем случае актер кивнет, если согласен, но вообще это будет poker face. Сымпровизировать им чаще всего тяжело — встать, выйти, подумать. До момента, пока он решит попробовать что-то, пройдет очень много времени. Румынский артист в начале не размышляет, не задает много вопросов, а пробует, прыгая в воду и огонь. И благодаря пробе уходит половина вопросов», — говорит Феодори. И это чувствуется во всем — от мольеровских отрывков до разрушения четвертой стены.

«Здесь должна была быть сцена, в которой я превращаюсь в памятник Мольеру. Но оказалось, что в современном румынском театре это невозможно», — виновато улыбаясь, говорит залу Щербан Гомой Виктор, который играл одновременно и Мольера, и рассказчика, и режиссера. Он же непринужденно бросает за сцену нож для масла, и зрители слышат пронзительный крик. Все актеры выносят стулья и в несколько рядов выстраиваются за ними. Зритель ждет какого-то авангардного перформанса. «Сейчас мы должны были показать вам сцену из «Дон Жуана», которая происходила бы в ресторане, но во время репетиций мы от нее отказались. Однако стулья мы уже купили и даже покрасили. По правилам румынского театра мы не можем не использовать реквизит. Поэтому мы его сейчас используем», — говорит Виктор, и одна из актрис медленно садится на стул. «Все, использовали», — фраза вызывает у публики неудержимый хохот.

Из-за нелинейного произведения зрительские эмоции все время находятся в подвешенном состоянии

УДИВИТЕЛЬНОЕ ПРЕВРАЩЕНИЕ МОЛЬЕРА В МЮНХГАУЗЕНА

Феодори в своем спектакле успевает поиздеваться как над современными концептуальными постановками («далее следует актерская импровизация, непереводимая и необъясняемая»), так и над традиционными (в отрывке из «Мнимого больного» на Мольере-Аргане нарочито плохо сшитый костюм толстяка), поразвлекаться с форматом «театр в театре» и просто напомнить, что театр может быть не тяжелым и изматывающим зрелищем, а чем-то легким и прекрасным, не теряя в качестве и уровне рефлексии. Мольер у Феодори — это такой же человек, как и все мы, живущий мечтой, стремящийся к удовольствиям — как бытовым, так и высоким, ищущий поддержки как у короля, так и простых людей. Между им и нами нет никакой пропасти, и это подчеркивает отсутствие исторических костюмов и декораций — например, Мольер носит свитшот золотисто-горчичного оттенка, который вполне можно представить и на герое нашего времени.

Отдельно стоит сказать о музыкально-пластической составляющей спектакля

Отдельно стоит сказать и о музыкально-пластической составляющей спектакля, которая цементирует постановку, превращая ее в единое гармоничное целое. Как рассказал журналистам хореограф Александр Андрияшкин (лауреат «Золотой маски» 2017 года за постановку спектакля The Marusya), они работали в содружестве с композитором, обговаривали музыкальные идеи, и музыка создавалась под предложенные пластические решения. «В спектакле можно наблюдать, с одной стороны, традиционные театральные приемы, с другой стороны, наши отсылки, некое хулиганство и заимствования», — рассказал Андрияшкин. По словам Феодори, языковой барьер был преодолен, когда все участники заговорили на общем языке тела. И действительно, румынские актеры пользуются им весьма уверенно, словно театральная пластика — это их естественное состояние. Музыка, которую написал румынский композитор Тибор Кари, продолжает линию легкости и непринужденности, проводимую в спектакле, не скатываясь в саундтрек для мыльной оперы.

Из-за нелинейного произведения зрительские эмоции все время находятся в подвешенном состоянии — задумчивость сменяется смехом над удачной шуткой. Но сентиментальности нашлось место в финале. Прощаясь со зрителями, Мольер произносит сакраментальную для всех россиян фразу из фильма «Тот самый Мюнхгаузен»: «Умное лицо — это еще не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица». Актеры произносят эпилог из романа Булгакова с натянутыми улыбками, сквозь которые блестят слезы. Мольер возвращается, чтобы договорить. «И, как говорили в этом вашем русском фильме, улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!»

Феодори в своем спектакле успевает поиздеваться как над современными концептуальными постановками, так и над традиционными

И здесь уже Феодори показывает себя как тонкий психолог и сканер души современного человека, потому что остаться равнодушным к такому изящному соединению времен, национальностей и дискурсов совершенно невозможно (не говоря уже о том, что у актера в роли Мольера есть явное портретное сходство с Олегом Янковским). Худрук красноярского ТЮЗа доказывает: румыны, русские, французы говорят на одном языке, в какой бы век они ни жили. А Мольер действительно не умирал ни на минуту — вот же он, говорит с нами языком Мюнхгаузена и Булгакова, Горина, Феодори и посредством множества других современных гениев. Он дышит. Он живет.