«Мы здесь живем, дышим одним воздухом со всеми», — говорит гендиректор «Татнефти» Наиль Маганов, объясняя, почему промышленные проекты, которые компания планирует реализовать в Альметьевске, призваны только улучшить экологию. В интервью «БИЗНЕС Online» он прокомментировал последние кадровые назначения, рассказал, в чем суть идущей в компании реорганизации и что включает в себя «рациональный бюджет нефтяника».
Наиль Маганов: «Я абсолютно убежден, что никаких целей мы не достигнем, если не будем создавать условия для людей, которые работают в нашей компании, и даже шире — для тех, кто трудится рядом с нами, помогает нам добывать нефть»
«НА КАЖДУЮ ДОЛЖНОСТЬ БЫЛИ ПО ТРИ КАНДИДАТА»
— Наиль Ульфатович, недавно в «Татнефти» прошли серьезные кадровые назначения: гендиректором ТАНЕКО после ушедшего на пенсию Леонида Алехина стал Илшат Салахов, а гендиректором шинного комплекса — Гюзель Хабутдинова. Какова логика выбора и какие задачи ставятся перед новыми топ-менеджерами?
— Наши коллеги назначены по рекомендации кадрового комитета «Татнефти», после многочисленных оценок. На должность руководителя шинного бизнеса были три кандидата, по ТАНЕКО — тоже трое. Все ребята грамотные, знающие и, без сомнения, достойные. Но сегодняшние задачи требуют именно тех качеств, которые есть у назначенных коллег — Салахова и Хабутдиновой.
— Непривычно женщину видеть во главе шинного производства…
— И мне было непривычно (смеется). Не имеет принципиального значения, кто стоит у руля — мужчина или женщина, ведь руководитель — это прежде всего лидер, способный создать сильную команду и во главе нее достигать поставленных целей.
Что касается конкретно Гюзель. Как вы знаете, в феврале ушел из жизни Николай Александрович Зеленов (первый директор «Нижнекамскшины»). И во время наших последних встреч он неоднократно рекомендовал ее на эту должность, высоко оценивал профессиональные качества и видел в ней единственного кандидата. Перед нашими шинниками стоят непростые задачи, а Гюзель — боец, и она стоит нескольких мужчин (смеется).
![«Он [Леонид Алехин] сам пришел и в открытую сказал: я выполнил обязательства перед командой, перед компанией, хотелось бы теперь просто заняться собой, сменить род деятельности»](https://stcdn.business-online.ru/v2/a/33671/bophotos_90725_2.jpg "«Он [Леонид Алехин] сам пришел и в открытую сказал: я выполнил обязательства перед командой, перед компанией, хотелось бы теперь просто заняться собой, сменить род деятельности»")
«Леонид Алехин сам пришел и в открытую сказал: «Я выполнил обязательства перед командой, компанией, хотелось бы теперь просто заняться собой, сменить род деятельности»
— А почему ушел Леонид Алехин? Заслуженный нефтяник, вроде бы и силы еще есть… (Ему в этом году исполнилось 64 года — прим. ред.)
— Леонид Степанович сам пришел и в открытую сказал: «Я выполнил обязательства перед командой, компанией, хотелось бы теперь просто заняться собой, сменить род деятельности». Мы ему предлагали остаться на производстве, при этом абсолютно понимая, что у любого человека есть право на отдых — никто не родился для того, чтобы только работать на производстве. Так что к решению уйти на пенсию отнеслись с пониманием.
И все же, думаю, Алехин скоро себя покажет. В моем понимании, на пенсии ему должно быть скучно. Хотя с другой стороны… Я как-то заезжал в художественную школу Альметьевска, куда приходят наши сотрудники после работы — с удовольствием занимаются живописью, лепкой и прочим. А кто знает, может, у Леонида Степановича тоже есть какой-то другой интерес в жизни, а мы его просто не видели. Он занимался пуском установок, заводов, химией, нефтепереработкой, а может, человек розы любит выращивать? У меня есть такой коллега… (Смеется.)
— Можно ли сказать, что смена руководителей означает новый этап развития для этих подразделений?
— Инвестиции в проекты продолжаются, и они по-прежнему немалые. На ТАНЕКО и новую установку гидрокрекинга, и риформинг... много чего еще надо строить. Но, с другой стороны, тот первый этап, когда Хамза Авзалович Багманов возводил ТАНЕКО, был становлением, когда все притирались друг к другу. К приходу Алехина уже появилась стабильность, а нынешний этап другой, требует иных героев. При этом план развития предприятия был с первого часа, еще до первых свай.
То же самое и по шинному комплексу. У нас есть все для того, чтобы быть успешными. Хотим или не хотим, в России по 60 миллионов шин в год продается. Почему не мы? И шинному дивизиону данную задачу необходимо решить. Для этого у них есть все необходимое: навыки, умения и ресурсы.
«Генеральный директор «Татнефти» тоже ездит на шинах Viatti и «Кама». На джипах у нас стоят наши шины. Наверное, у меня и моих коллег есть возможность купить любые… Но выбираем свои»
— От КАМАЗа недавно поступил не очень хороший сигнал: они начали работать с французской компанией Michelin. Неужели такие шины нельзя делать в Нижнекамске?
— Не буду в крамолу впадать (смеется). Это их выбор. На рынке есть и продавцы, и покупатели. И у нас тоже есть выбор, кому поставлять. Точно уверен в том, что наши грузовые шины классные. И дискутировать на данную тему не будем. Другой вопрос — воспринимается ли это как добросовестная конкуренция?
Для работы в зимних условиях у нас многие водители большегрузов снимали Michelin и переобувались в шины «Кама». И это не моя придумка: надо просто у водителей на трассе спросить, они ответят.
Генеральный директор «Татнефти» тоже ездит на шинах Viatti и «Кама». На джипах у нас стоят наши шины. Наверное, у меня и моих коллег есть возможность купить любые… Но выбираем свои. И те ребята-водители, с кем езжу, в открытую признаются: не ожидали того, что шины хорошие, их вполне устраивают.
«Инвестиции в проекты продолжаются, и они по-прежнему немалые. На ТАНЕКО и новую установку гидрокрекинга, и риформинг... много чего еще надо строить»
РЕОРГАНИЗАЦИЯ В «ТАТНЕФТИ»: «РЕВОЛЮЦИОННОГО МАЛО»
— Очень много разговоров о том, что в «Татнефти» идет реорганизация, оптимизация, какие-то структурные изменения. Создание нового подразделения «Татнефть-добыча» вы прокомментировали так: «Мы переходим от контроля добычи на какой-то географической территории к управлению конкретному». Не исчезнут ли НГДУ как самостоятельные структуры?
— Нет. Но нужно понимать, что их структура была создана в 70-х годах и соответствовала тому времени — по уровню развития технологий, логистике и прочему. Время ставит перед нами другие задачи. Появились иные возможности, функции. И под эти новые запросы работать на основе старой структуры сложновато. Где-то процессы начинают тормозить, где-то дублироваться, где-то мы просто пошли не туда. Естественно, с развитием технического прогресса, повышением образовательного уровня, на базе новых знаний мы ищем точки роста для создания оптимальной организационной структуры наших нефтедобывающих активов. Вот и все. Это логический процесс постоянного совершенствования. Революционного в подобном мало.
Из НГДУ будут переданы, централизованы некоторые функции. Там, где коллеги работают непосредственно на основном производстве (в цехах, на промыслах), все останутся на своих местах. Хотя преобразования будут, на смену старому придут новая техника, оборудование, иные методы работы. Всем этим необходимо заниматься. Придется освоить новые функции, приобретать другие знания. Перед людьми открываются новые возможности.
Основные преобразования коснутся аппарата управления — не только бухгалтеров, юристов, но и инженерно-технического персонала (техноструктуры): технологов, геологов, разработчиков, энергетиков, механиков.
У нас будет выстроена двухуровневая вертикаль: аппарат управления производством («Татнефть-добыча») — производственные цеха. В новой оргструктуре в отдельные направления мы выделим службы по разработке месторождений, добыче и подготовке нефти, планированию и повышению эффективности производственных процессов, топографо-геодезическому и маркшейдерскому сопровождению, единой диспетчеризации.
«У нас будет выстроена двухуровневая вертикаль: аппарат управления производством («Татнефть-добыча») — производственные цеха»
— Вы говорили, что реорганизация многих людей освободит от монотонной работы. Ждать ли сокращения персонала? Есть ли цифры, на сколько?
— Количественно наша компания сокращаться не будет. По основному производству это точно: в цехах, на промыслах, наоборот, нужны люди. Возможно, изменится ряд специальностей. Мы наращиваем фонд скважин, у нас появляются новые возможности за счет повышения эффективности технологий. Если раньше мы бурили 250–300 скважин, то сейчас ушли за тысячу. Скважины надо обслуживать, грамотно и правильно эксплуатировать.
Второе — мы начинаем активно выходить в новые регионы. Развиваемся в районах Центральной Азии. На днях обсуждали вопросы промышленного освоения наших активов в Ненецком округе. Так что люди нам понадобятся. По-настоящему инициативные специалисты — постоянный, просто хронический дефицит.
Повторяю, технологии идут вперед — и это касается не только нас. Сегодня многие функции, внедренные в 90-е, 2000-е годы, переведены на язык цифр и алгоритмов, встроены в машины. Игнорировать прогресс мы не можем — это путь к отсталости и гибели. Но в наших силах развиваться, расширяться, открывать новые направления. Вот если бы подобного не делали, тогда пришлось бы сокращать людей — не сегодня, так завтра. Но вместо этого мы ищем, как обеспечить их достойной работой и приличным заработком, повысить устойчивость компании к быстро меняющемуся внешнему миру.
«Мы наращиваем фонд скважин, у нас появляются новые возможности за счет повышения эффективности технологий. Если раньше мы бурили 250–300 скважин, то сейчас ушли за тысячу»
— Понятно, что общую численность можно сохранить, но есть вопрос по рабочим местам в Татарстане. Почувствуют ли сотрудники какие-то изменения? Кому-то переехать придется в Альметьевск?
— Переезды возможны. Но мы стараемся, чтобы во всех городах нефтяной зоны оставались рабочие места и их число никоим образом не уменьшалось, а только увеличивалось.
Возможные неудобства — это переподготовка. По отдельным направлениям нужно будет ее проходить. Если люди в процессе обучения не покажут должного уровня знаний или не продемонстрируют свою готовность к переменам, у нас для них найдется много другой работы. Это касается инженерно-технических сотрудников, связанных с развитием экспертных направлений — консалтинга и экспертизы. Кроме того, много работы по цифровизации. Нам нужно доперевести в «цифру» огромные массивы информации. Это очень большой пласт работы, где люди смогут активно себя проявить.
— Сколько человек подобное затронет? Есть такой подсчет?
— В цифрах пока не скажу. У нас создан офис трансформаций, внутри которого сформированы рабочие команды по каждому направлению. В них вошли руководители трансформируемых подразделений, ключевые специалисты и функциональные руководители, специалисты НГДУ и смежных подразделений. Процесс идет поэтапно. Сейчас описываются функции, замеряются необходимые объемы работ. После этого мы поймем, на какие функции, для выполнения каких процессов нам нужны будут специалисты и сколько их потребуется.
— Сопротивление какое-то чувствуется? Сидит начальник НГДУ, он царь и бог у себя, в том районе, где находится, а тут…
— У нас такого нет, и я в этом уверен. Люди видят: появляются новые возможности, перспективы. Мы смотрим, как подобное применить в процессе работы.
Допустим, создаем гидродинамические цифровые модели месторождений. Это требует высокого уровня знаний геологии, геофизики, геохимии, петрографии, литологии, математики — целого букета наук. Данной работой занимается новое подразделение, расположенное в Альметьевске. Люди проходят обучение, сдают экзамены. Не у всех получается с первого раза, мы даем и вторую, и третью возможности.
Руководители видят, какой потенциал кроется в цифровизации. И они, будучи членами команды и опять же лидерами компании, понимают, что подобное нужно внедрять, все это повышает устойчивость организации. Потому я бы не сказал, что есть какое-то сопротивление. В свою очередь, мы тоже прозрачны, готовы к сотрудничеству, убеждаем людей, показываем эффективность выбранного пути. Коллеги четко понимают и задачи, которые перед нами стоят, и то, какие инструменты использовать для их решения.
«Разумеется, все города, где подразделения «Татнефти» — градообразующие предприятия, останутся в зоне нашей социальной ответственности. Снижать инвестиции в жилье, школы, детсады и прочее мы уж точно не будем»
— В какие сроки произойдет трансформация?
— В 2019 году мы завершим описание процессов, разработку оргструктуры, подготовим весь комплекс документов, приказов. Это будет совместно обсуждаться, выполнятся пилотные проекты. Только после того, как мы убедимся в правильности выбранных методов, начнется переход к реализации основного проекта.
Планируется, что полный переход к целевой модели по всем процессам управления нефтедобывающими активами будет завершен в первом полугодии 2020-го.
— Нет ли опасения, что централизация приведет к тому, что все сливки будет снимать Альметьевск, а остальные города присутствия «Татнефти» обеднеют?
— Напротив, во всех городах присутствия «Татнефти» мы планируем создавать новые рабочие места. Например, у нас будут центры компетенций по вспомогательным процессам (бухгалтерия, правовое, финансовое, кадровое сопровождение и так далее).
Разумеется, все города, где подразделения «Татнефти» — градообразующие предприятия, останутся в зоне нашей социальной ответственности. Снижать инвестиции в жилье, школы, детсады, больницы, экологию, комфортную среду и прочее мы уж точно не будем.
— Результат осязаемый какой должен быть? Потому что обыватель скажет: нефть в недрах лежит, все равно ее будут так или иначе добывать, ну станет немного меньше прибыль разве что, но из-за этого же компания не исчезнет. Когда автомобили производят (тот же КАМАЗ), есть четкий критерий — покупают или не покупают. А нефть — такой товар, что его в любом случае будут приобретать.
— Не всегда и не везде, не в надлежащих количествах и не по тем ценам. Я недавно встречался с альметьевскими блогерами, и они мне тоже задали похожий вопрос: «Что такое устойчивость? Зачем это нужно?» Я говорю: «Вот скажите, пожалуйста, когда нефть падала в цене, кто-то из вас видел, чтобы из импорта что-то подешевело?»
Очень даже возможно, что лет через 15 мы столкнемся с этой проблемой. Просто сырая нефть, просто нефтепродукты могут оказаться не так востребованы. Сегодня все активнее говорят о глобальном потеплении, карбоновом следе, бурно развиваются альтернативные виды энергетики. Нужно внимательно отслеживать все тенденции.
— Помню, когда в 2014–2015 годах была паника на рынке и цена на нефть падала, вас тогда спрашивали, где точка отсечения, после которой ваши скважины будут нерентабельны.
— Мы с коллегами считаем так: необходимо быть настолько эффективными, чтобы последнюю тонну нефти на Земле добыли из наших скважин или этим занималась компания «Татнефть». Над улучшениями надо работать каждый день, не дожидаясь, пока нефть будет 10 долларов за баррель.
«В ближайшие годы хотим развить переработку попутного газа, который образуется при добыче. В стратегии «Татнефти» до 2030 года это выделено как отдельное направление, как еще одна наша точка роста»
«НАДО ДУМАТЬ О СУДЬБЕ КОМПАНИИ ЧЕРЕЗ 10, 20, 30 ЛЕТ»
— Трагедия в том, что юго-восток Татарстана очень сильно специализирован именно на добыче нефти.
— Может быть, не трагедия, а возможность?
— В зависимости от того, как распорядиться этим.
— Мы о таком точно думаем. И решение здесь может быть только одно — перерабатывать то, что добываем, в продукт, пользующийся устойчивым спросом сегодня, а в идеале — в продукт будущего. Когда-то считали, что добывать сырую нефть и гнать ее на экспорт — это, возможно, попроще, полегче… Но надо думать о судьбе компании через 10, 20, 30 лет. Мы серьезно продвинулись в переработке нефти, а в ближайшие годы хотим развить переработку попутного газа, который образуется при добыче. В стратегии «Татнефти» до 2030 года это выделено как отдельное направление, как еще одна наша точка роста.
— Сейчас оно представлено только Миннибаевским газоперерабатывающим заводом, построенным еще в 1950-х годах. Кстати, когда его открывали, это был один из крупнейших, если даже не крупнейший газоперерабатывающий завод в СССР, — так сказано на сайте предприятия.
— Завод был рассчитан на переработку 10 миллиардов кубометров газа в год. Сейчас этих объемов просто нет. Меняется время, у нас сократилась добыча, да и газовый фактор на ранних стадиях всегда более высокий, чем на поздних. Мы добывали девонскую нефть, где газовый фактор — 70, 80, а вначале доходил и до 120 кубометров на тонну. Сегодня это 10, 15, 20 кубометров на тонну. Мощности ГПЗ оказались невостребованными, причем общезаводское хозяйство, инфраструктура были рассчитаны на такие объемы.
«Газовый фактор на ранних стадиях всегда более высокий, чем на поздних. Мы добывали девонскую нефть, где газовый фактор — 70, 80, а вначале доходил и до 120 кубометров на тонну. Сегодня это 10, 15, 20 кубометров на тонну»
— Труд поколений, по сути…
— Да, это труд нескольких поколений. Мы продолжаем дело наших отцов и дедов. Я чувствую груз ответственности — не только перед нынешними работниками «Татнефти», жителями районов нефтедобычи, но и перед родителями, более того, перед нашими детьми. Нужно, чтобы они жили лучше, чем мы. Намного лучше.
— Почему раньше «Татнефть» не занималась газохимией? Все силы на ТАНЕКО уходили?
— Об этом направлении мы думали с начала 90-х, когда газоперерабатывающего завода еще не было в орбите «Татнефти». Видели перспективу, обсуждали со старшими товарищами. И как мне тогда сказал один наш коллега — не из нашей компании, но очень уважаемый в мировом нефтяном сообществе человек: «Наиль, я понимаю, до всего можно дойти, и до производства зубной щетки ты доберешься, и до зубной пасты… Но, пока движешься, компания с голоду умереть может. Нужно делать все последовательно — step by step. Не беритесь сразу за все, но только за то, на что у вас хватает ресурсов. Идите поэтапно». Сегодня мы планомерно добрались до этой точки.
Более того, повторю, появились новые предпосылки к тому, чтобы идти в нефтехимию. Если все прогнозируют, что спрос на нефть будет падать, то по продуктам нефтехимии предполагается все-таки рост. И это опять же устойчивость и перспективы для компании.
— Есть еще момент. В республике уже созданы серьезные мощности и по нефтехимии, и по газохимии — это предприятия группы «ТАИФ». И то сырье, которое вы сейчас поставляете ТАИФу, получается, сами будете перерабатывать?
— Может быть. Вполне возможно, мы будем пересекаться и по продукции. На рынке места всем конкурентоспособным хватит. Не вижу в этом никаких проблем. Я твердо знаю, что те продукты, которые мы планируем у себя выпускать, будут пользоваться устойчивым спросом многие-многие годы. И это гарантирует долгую жизнь для компании со всеми ее плюсами — для коллектива, жителей региона, республики.
«Малеиновый ангидрид может быть опасен, однако для этого его надо разогреть до 202 градусов, перевести в газообразное состояние и надышаться. Но, знаете, я бы и водой не посоветовал дышать при такой температуре»
«ИЗ ОПАСНЫХ ГАЗОВ ПОЛУЧАЕМ ТВЕРДЫЙ, БЕЗОПАСНЫЙ ПРОДУКТ»
— Однако первый же газохимический проект на базе Миннибаевского ГПЗ — производство малеинового ангидрида — был поначалу воспринят в штыки и в Альметьевске, и в поселке Нижняя Мактама. Как вы отнеслись к такой реакции?
— Позитивно. Это абсолютно нормально, когда есть неравнодушные люди, которые задают вопросы, выражают свою позицию. К сожалению, в какой-то момент у нас возник вакуум информации, появились совершенно дикие слухи. Это исключительно наша недоработка. Нам нужно быть более открытыми. Мы не собираемся ни от кого отмахиваться, терпеливо объясним, как все обстоит на самом деле. Очень важно, чтобы жители нас правильно поняли. Для этого мы открываем информационные центры, будем проводить встречи. Как только пошли разговоры, я встретился с активистами. Когда есть прямое общение, страхи исчезают.
Хотел бы сделать оговорку. Многие термины, которые я применяю, не являются профессиональными нефтяными, ведь вашу газету читают все — не только нефтяники, но и инженеры, ученые. К примеру, названия растений на латыни. Matricaria — знаете, что такое? Ромашка. Или другой пример: малеиновый ангидрид — для обычного человека это даже звучит страшно. Ужасное токсичное вещество, яд, отрава. Я специально принес с собой образец (достает небольшой пакетик — прим. ред.). Вот высыпаю его на ладонь, можете тоже потрогать. Есть небольшой запах, но это самый обычный продукт. Он входит в состав массы вещей, которыми мы пользуемся, — от той же зубной щетки до деталей автомобилей.
Да, малеиновый ангидрид может быть опасен, однако для этого его надо разогреть до 202 градусов, перевести в газообразное состояние и надышаться. Но, знаете, я бы и водой не посоветовал дышать при такой температуре.
— Но раньше в России никто МАН не выпускал…
— Да, где-то даже написали, что его делают только в Китае, где требования к экологии занижены, а в «нормальных», цивилизованных, странах такого, мол, не допускают. Полная чушь. Мы даже организовали специальные стенды — показали на картах, как установки по выпуску малеинового ангидрида работают по всей Европе, в США и других странах, причем вплотную к жилой застройке.
Есть Венгрия, где перерабатывают бутан в городке Сазхаломбатта с населением более 18 тысяч человек. Это в 30 километрах от центра Будапешта. Замечу, что в европейских комиссиях по экологии у Венгрии очень большой авторитет, в частности у наших партнеров — компании MOL. Мы активно с ними общаемся, перенимаем опыт.
Или возьмем Италию — именно итальянская организация Conser обеспечит оборудование для нашей установки. Одно из производств малеинового ангидрида находится прямо в знаменитом своей историей городе Равенна с населением 150 тысяч человек. Предприятие стоит в 10 километрах от Адриатического моря. Еще один пример — завод в пригороде Дуйсбурга в Германии. На земле Северный Рейн – Вестфалия, к которой относится город, живут 17 миллионов человек. Территория в два раза меньше нашего Татарстана. И таких примеров десятки.
Да, в России МАН сейчас не выпускается. Но это не повод для гордости, а просто отсталость, которую нужно преодолеть. Зачем нам быть чьим-то сырьевым придатком?
«В 2015 году мы запустили план модернизации общей стоимостью 16 миллиардов рублей. Сейчас переходим к решающей фазе — здесь и реконструкция факельной системы, и строительство так называемой криогенной установки, и установки сероочистки»
— И все равно любое химическое производство означает дополнительные выбросы, загрязнение. Приятного мало…
— Давайте посмотрим, как обстоят дела сегодня. Мы добываем нефть, при этом из скважины выходит попутный газ. От подобного никуда не деться. Раньше, в самом начале нефтедобычи, его просто сжигали на факелах. Вот это было страшно — копоть отравляла все живое. Потом построили Миннибаевский ГПЗ, чтобы газ собирать и отправлять на переработку. Это тоже не сразу произошло — те, кто вырос в Альметьевске, еще застали время, когда по ночам порой было светло, как днем, от зарева факелов. Кстати, мы пытались закачивать газ обратно в скважины, тестировали данную технологию, но, к сожалению, она себя не оправдала — велик риск повредить само месторождение.
Сейчас мы собираем и утилизируем почти 97 процентов попутного газа. Но дальше он по трубам попадает на Миннибаевский ГПЗ, где его расщепляют на фракции. Безопасное ли это производство? Все привыкли, закон не нарушен, предельные концентрации вредных веществ в атмосфере не превышены. Но можем ли мы спать спокойно? Нет. Современные технологии позволяют минимизировать выбросы.
Еще в 2015 году мы запустили план модернизации общей стоимостью 16 миллиардов рублей. К сегодняшнему дню удалось добиться снижения выбросов на 17 процентов. И как раз сейчас переходим к решающей фазе — здесь и реконструкция факельной системы, и строительство так называемой криогенной установки, и установки сероочистки. Я не буду вдаваться в технические детали, но результат простой: к 2023 году выбросы снизятся на 59 процентов по сравнению с первоначальным уровнем.
Строительство установки малеинового ангидрида стоит в этом же ряду, хотя, казалось бы, напрямую с выбросами не связано. Дело в другом. Сейчас на выходе мы получаем бутан, пропан и прочие взрывоопасные вещества, которые загружаем в цистерны, чтобы отправить потребителям. При закачке, как ни старайся, все равно происходят утечки в атмосферу. И дальше эти «газовые бомбы», как я их называю, ездят по дорогам. С помощью новой установки мы опасный бутан превращаем в безопасное твердое вещество — МАН. При этом газ будет идти по герметичным трубам, то есть утечки резко сократятся.
«Я не буду вдаваться в технические детали, но результат простой: к 2023 году выбросы снизятся на 59 процентов по сравнению с первоначальным уровнем»
— Хорошо, допустим, с МАН понятно. Но это же не единственное новое производство, которое планируется создать на базе МГПЗ?
— Да, по тому же принципу мы планируем построить установку по выпуску полипропилена. Если для МАН сырьем выступает бутан, то в полипропилен мы планируем перерабатывать пропан.
Что такое малеиновый ангидрид? Мы берем бутан, добавляем молекулу кислорода. Что такое полипропилен? Берем пропан, выдергиваем молекулу водорода. Никакого цианистого калия, никакого хлора… Просто из опасных газов получаем твердый, безопасный при транспортировке продукт.
Мы рассматриваем и проекты по дальнейшей переработке данного сырья, но там уже все гораздо спокойнее, это малотоннажные производства с мизерным воздействием.
В каждом случае мы следуем одному принципу — развиваем экономику, но не в ущерб экологии. Поэтому каждый проект самым тщательным образом прорабатывается. При выборе технологии критерий номер один — безопасность. Разговор начинается с вопроса о соблюдении самых жестких норм — не только российских, но и европейских. Кстати, иногда отечественные нормы жестче международных. Но самая жесткая планка — это та, которую мы ставим себе сами. Подчеркну, наши внутренние цели и критерии принятия решений жестче любых нормативов. Это наша гражданская позиция. Мы здесь живем, и наша долгосрочная цель ориентирована на создание условий не хуже естественных природных норм. Для этого модернизируем производства, внедряем «зеленые» технологии и думаем о том, как максимально минимизировать выбросы, которые возникают в процессе производства и человеческой жизнедеятельности, что неизбежно. К примеру, даже сейчас вот мы с вами вдыхаем кислород, а выдыхаем углекислый газ. И нет ничего лучше, чем зеленые насаждения, поэтому мы высаживаем леса. Только за последние 8 лет мы высадили почти 9 миллионов саженцев на площади более 5 тысяч гектаров.
Так что мы не ухудшим ситуацию, а улучшим.
— «Татнефти» люди верят, но ведь создается целая особая экономическая зона «АлмА» на сотнях гектаров. Там тоже могут что-то вредное построить? И вообще, зачем она нужна?
— Смотрите, есть мы с МАН и пропиленом, но в чистом виде их никто не «кушает». Нужна дальнейшая переработка — вплоть до тех же самых зубных щеток и зубных паст. Часть мы планируем направлять в ту же ОЭЗ «Алабуга», где уже есть потребители. Но почему бы не делать что-то и у нас? Мы, профессионалы, оснащенные оборудованием и технологиями, сделали самое трудное и самое опасное с точки зрения экологии — извлекли газ из недр, обезопасили его, понесли все связанные с этим издержки. Зачем отдавать такую прибыль, рабочие места за пределы нашей страны? Государство создает льготы, чтобы процесс развития стимулировать.
ОЭЗ планируется развернуть на территории трех районов — не только Альметьевского, но и Лениногорского, Нижнекамского. Какие-то проекты затронут и другие города. Но я подчеркну одну важную вещь: управляющая компания будет наша, это «дочка» «Татнефти». То есть, если даже станут приходить внешние резиденты, контроль с нашей стороны окажется полный.
— К сожалению, в республике есть негативный опыт создания кластера по переработке полимеров. О нем говорят уже десятилетиями, но мы видим, что по-серьезному этого не сделано. Когда случаются какие-то ценовые движения, мы видим переработчиков полимеров, которые приходят к правительству и жалуются, что им не отпускают сырье, что все объемы гонят на экспорт, что цены конские, что у них бизнес загибается, потому что зависят от одного поставщика, и их дело может погибнуть в любой момент, если вдруг ты не понравился поставщику.
— Знакомая ситуация. Я считаю такие подходы бесперспективными. Когда ты начинаешь злоупотреблять своим монопольным положением и думать, что это продлится всегда. Абсолютно нет. Всегда найдутся инициативы, другие возможности в нашем мире, и ты с таким подходом можешь остаться ни с чем и на задворках.
— То есть вы готовы выращивать вокруг себя подобную экосистему?
— Да, и в культуре нашей компании это есть: и долгосрочные договоры, и гарантированные потребители, поставщики, но обязательно с гарантией. Мы готовы и финансово поддержать такие проекты своими инвестициями. Я абсолютно убежден, что экономика юго-востока не должна замыкаться только на «Татнефти». Пусть, как в цветнике, растет 100 цветов, развиваются самые разные производства. Мы готовы этому содействовать, но так, чтобы ни в коем случае не пострадал наш общий дом.
«Я помню речку Зай, где мы мальчишками купались и по кустам всю нефть на себе собирали... К чему я говорю? «Татнефть» десятилетиями методично боролась за то, чтобы выправить ситуацию, и сделала это»
«МЫ ТУТ ЖИВЕМ, ДЫШИМ ОДНИМ ВОЗДУХОМ СО ВСЕМИ»
— И все-таки что вы можете сказать тем людям, которые опасаются, что все эти планы нанесут непоправимый вред экологии?
— Я вырос в Альметьевском районе и знаю, как было раньше. Я помню речку Зай, где мы мальчишками купались и по кустам всю нефть на себе собирали. А весной она иногда текла сплошным слоем. Наверное, тогда это воспринималось как само собой разумеющееся. Ну да, солнце встает на востоке, а весной обязательно нефть течет по речке, на которую пойдешь купаться, в кустах вечно что-нибудь зацепишь. Родники соленые… Это считалось естественными издержками нефтедобычи.
Трубы с антикоррозионным покрытием тоже появились не сразу, в конце 80-х, и до этого трубы постоянно прорывало. Аварии, по сути, были обычным явлением. У нас не хватало сварочных агрегатов для того, чтобы порывы ликвидировать так, как положено. Забивали в дыры либо деревянные чопики, либо металлические «морковки», бородки. Вскрывали трубу экскаватором, иногда бульдозером, порой даже лопатой. Находили место, где нарушена герметичность. Туда — деревянный колышек, он набухал, и вроде как порыв ликвидирован.
К чему я говорю? «Татнефть» десятилетиями методично боролась за то, чтобы выправить ситуацию, и сделала это. В последние десятилетия картина совсем другая, и поддержать данный порядок стоит немалых денег. Наша экологическая программа только в 2018 году стоила 11 миллиардов рублей. И вдруг в один момент взяли и решили все это пустить насмарку, вернуться к тем временам?! Где логика?
То, как люди поначалу отреагировали на слухи про МГПЗ, — это тоже результат изменений в нашем менталитете. Сегодня культура другая, в том числе у нового поколения нефтяников. Ребята выросли в условиях, когда на экологию обращается особое внимание, когда везде требуется герметичность. Они не оставят без внимания какое-то безобразие.
Две или три недели назад мы с командой руководителей «Татнефти» сплавлялись по Заю, я с удовольствием смотрел на чистые кусты, бобровые горки, ондатр, журавлей, которые там по берегам живут. Это такой биологический индикатор… Ну а проблемы, конечно, еще есть, будем их планомерно решать. Кстати, вы бы видели, сколько мы мусора собрали!
Все руководство «Татнефти» живет в Альметьевске. Дети, внуки, родители гуляют по этим улицам, и люди нас видят. Мы не прячемся. И нам небезразлично, каким воздухом со всеми вместе мы дышим, какую воду пьем.
«Все руководство «Татнефти» живет в Альметьевске. Дети, внуки, родители гуляют по этим улицам, и люди нас видят. Мы не прячемся. И нам небезразлично, каким воздухом со всеми вместе мы дышим, какую воду пьем»
— А вот возьмете и уедете. У многих крупных компаний штаб-квартира в Москве, Казани?
— В этом нет никакого смысла. Знаете, в первые годы становления России, когда формировались новые законы, не существовало практики, наверное, надо было жить близко к Москве, рядом с законодателями, органами управления. Я тогда работал в основном на внешний мир. У меня рабочая неделя проходила примерно так: вечером в субботу я уезжал в Москву, в следующую субботу после обеда возвращался и вечером в воскресенье снова отбывал. Такие истории длились месяцами. В этом плане очень благодарен и жене, и семье, что они меня такого терпели. А сегодня нет необходимости, она отпала. Какой смысл даже мне переезжать в Казань? Маганова пригласите на совещание — ну доеду один…
Я люблю свой край, вкладываю душу в то, чтобы наши города и районы становились краше, чтобы жизнь здесь была комфортнее. Люди всё видят, и мы чувствуем ответную благодарность. Ни на что это не променяю.
— Вы считаете, на данном этапе вопросы экологии со стороны «Татнефти» полностью решены?
— Я бы так не сказал. Никакой самоуспокоенности быть не может. Наоборот, внимание наше к этому только нарастает. Каждый понедельник у меня планерка начинается с вопросов экологии.
Я вам сейчас покажу информационно-аналитическую систему (демонстрирует программу на своем планшете — прим. ред.). Вот у меня плашка «Экология». Если будут какие-то отклонения, загорится красный значок. Вот фотографии, где отбирали воздух, здесь табличные данные, графики, температура, информация по юго-востоку: и Азнакаево, и Бугульма, и Бавлы. Если есть отклонения, сразу видно.
— И как реагируете?
— По-разному, бывает, эмоционально… Если есть какой-то скачок, для нас это ЧП, повод для расследования. Откуда идут выбросы, кто источник? А вообще, я даже запрещаю ссылаться на совещаниях на ПДК, ПДВ. Соблюдение предельно разрешенных значений — такое вообще не обсуждается. Подобное — закон, это обязательно, но кто нам запрещает выполнять лучше? И мы делаем лучше.
«Нам нужно быть более открытыми. Мы не собираемся ни от кого отмахиваться, терпеливо объясним, как все обстоит на самом деле. Очень важно, чтобы жители нас правильно поняли»
— Но не все загрязнения зависят от «Татнефти», есть и другие источники…
— Мы отслеживаем все. Например, в том же Альметьевске принимаем во внимание вопросы с городом в целом. Основные выбросы, которые сейчас еще чувствуются, идут от городских очистных сооружений. И мы настаиваем, чтобы их модернизировали — дали ресурсы на проектирование, способствовали тому, чтобы привлечь на данные цели федеральные деньги. Не хватит — добавим. Это не объект «Татнефти», но проблема должна быть решена, мы будем дожимать до победного конца. Тем более Рустам Нургалиевич нас в подобном очень поддерживает.
Такие же проекты по очистным сооружениям у нас и в Карабаше, и в Бугульме. Сейчас пытаемся найти понимание по этому вопросу с администрацией Лениногорска.
Есть проблемы с выхлопами автотранспорта… На все это надо реагировать. Понимаете, если есть возможность все померить, посмотреть, почему мы не можем откликаться на такое?
— Как возникла идея установить по всему Альметьевску экологические экраны, чтобы выводить на них все показатели состояния воздуха?
— Она как-то прилетела из нескольких мест. Первая мысль была такая: «Ребята, у нас все прозрачно, чего нам прятать?» Вторая — все равно ходят разговоры о том, что экология никудышная, что все у нас плохо, а завтра будет хуже. Есть определенные группы людей, которые запускают такие фейки.
Конечно, хочется показать свою работу и горожан успокоить. Не все так плохо — не надо никуда бежать, не нужно бояться. Потому мы обязательно этот проект реализуем в ближайшее время.
«Мы не просто платим какую-то среднюю по рынку сумму, а анализируем, на что хватает данных средств. Это называется рациональной корзиной нефтяника, которая постоянно индексируется»
«ТАТНЕФТЬ» — ЭТо НЕ ТОЛЬКО АЛЬМЕТЬЕВСК»
— У «Татнефти» есть стратегия до 2030 года. Там прописаны цели по повышению эффективности, росту капитализации. А есть ли такие же задачи по росту благосостояния работников, развитию социальной среды?
— Я абсолютно убежден, что никаких целей мы не достигнем, если не будем создавать условия для людей, которые работают в нашей компании, и даже шире — для тех, кто трудится рядом с нами, помогает нам добывать нефть, мы выполняем общее дело. Не все измеряется зарплатой. Где-то в Западной Сибири огромные деньги платят, но люди уезжают на большую землю, потому что им не нравится там жить. Поэтому мы инвестируем в социальную инфраструктуру, образование, здравоохранение, культуру, благоустройство…
Но и зарплата, конечно, тоже очень важна. Генри Форд в свое время говорил: у каждого работника должно хватать денег на покупку автомобиля Ford. Мы не просто платим какую-то среднюю по рынку сумму, а анализируем, на что хватает данных средств. Это называется рациональной корзиной нефтяника, которая постоянно индексируется.
Допустим, общее основное увеличение корпоративного бюджета в первом полугодии 2019-го: продукты питания — плюс 8,17 процента (хлеб, мука, картофель, виноград, цитрусовые, телятина). Непродовольственные товары — плюс 1,44 (гигиена, санитария, медикаменты, верхняя одежда, товары культурно-спортивного назначения). Услуги — плюс 1,47 (ремонтные услуги, проездные билеты дошкольные). И так далее, пошло, пошло, пошло… Все это учитывается, считается. Сюда включаются и взносы по ипотечным кредитам, и содержание автомобиля, и налоги.
Мы брали за базис уровень оператора 3-го разряда. Сейчас это нормальный стартовый уровень для молодых, активных ребят. Я, когда пришел на работу, три-четыре месяца был подсобно-транспортным рабочим 1-го разряда, 3-й получил через год, а потом и 5-й, высший, разряд, очень гордился.
Так вот, в 2013-м у оператора 3-го разряда коэффициент был где-то 0,48, то есть он зарабатывал половину из того, что нужно, чтобы крепко стоять на ногах. Сейчас данный показатель уже 0,86. Но! Это гарантированная часть оплаты. Если ты трудишься хорошо, активен, то есть надбавки, которые позволяют заработать до коэффициента 1,12, а дальше повышай квалификацию, разряд!
Так что благосостояние растет, мы за этим следим. Чем богаче и успешнее будет компания, тем лучше должны жить ее работники. Это очевидно.
«Президент нашей республики Рустам Нургалиевич Минниханов — председатель совета директоров «Татнефти», в душе новатор и социально очень ответственный»
— У вас есть в голове образ, какой должен быть Альметьевск через 5, 10 лет? С помощью в том числе усилий «Татнефти»?
— «Татнефть» — это не только Альметьевск, но и Азнакаево, и Бавлы, и Лениногорск, и Актюба, и другие города региона. Главное, сама обстановка должна быть такой, чтобы люди гордились тем, что живут в своем городе, республике, стране. Вне зависимости от того, работают они в «Татнефти» или нет.
— У многих бизнесменов позиция такая: «Я плачу налоги, отстаньте от меня. Есть государство, пусть оно занимается социалкой».
— А можно ли выстроить крупный эффективный и перспективный бизнес, если вокруг тебя низкая культура, невысокий уровень образования, слабая медицина? Как жить в этой системе?
В моем понимании, жизнь человека состоит не только из материальной составляющей. Немаловажная часть — культурная доминанта, необходимо повышать культурные запросы людей. Мы должны давать широкую культурную повестку во всем: экологии, медицине, образовании, спорте. Культурный человек не будет терпеть неинтересную работу, плохую окружающую среду, он захочет изменить все к лучшему. С каждым разом, с каждым поколением планка будет повышаться, это и есть прогресс.
Необходимо искоренять пробелы. Татарстан сейчас многое для этого делает. Президент нашей республики Рустам Нургалиевич Минниханов — председатель совета директоров «Татнефти», в душе новатор и социально очень ответственный. Сегодня на уровне Татарстана реализуется порядка 40 социальных программ. В значительной степени тому способствуют налоги, которые платит «Татнефть», наши дивиденды. Как вы знаете, именно на эти деньги в республике запущена программа капремонта дворов стоимостью в 50 миллиардов рублей.
Но, если у нас есть возможность что-то сделать сверх того, почему мы должны от подобного отказываться? Государство — это мы, мы часть нашей страны. Мы сами должны делать свою жизнь лучше, комфортнее, качественнее, поднимать уровень, а не ждать, что кто-то придет и выполнит это для нас.
«День нефтяника — это действительно наш праздник. И нам хочется разделить его со всеми теми, с кем мы рядом живем. Есть повод — пусть все соседи, дети видят суть нашей работы»
— По Альметьевску: действительно идут большие вложения со стороны «Татнефти» в последние годы. Это заметно и в общественном пространстве. День нефтяника раньше отмечался внутри компании, сейчас на весь город вы сделали празднование…
— Праздники скорее элемент общей программы. День нефтяника — это действительно наш праздник. И нам хочется разделить его со всеми теми, с кем мы рядом живем. Кто знает, кто такие мы, нефтяники? Я в 6 часов утра уходил из дома, в 8 вечера (в лучшем случае) возвращался. А так есть повод — пусть все соседи, дети видят суть нашей работы. Ведь нефтяник — это не что-то такое непонятное, чумазое, грязное, отсталое, а высокотехнологичное производство, в котором применяются производительные оборудования и техника. Высокоинтеллектуальный труд.
Первая аудитория — это молодежь, подрастающее поколение, и для них тут некая профориентация: зацепили и пошли. Вторая — наши ветераны. Им тоже интересно. Нам хочется, чтобы они не чувствовали себя оторванными от жизни, чтобы были причастны. У нас в День нефтяника зачастую можно встретить три-четыре поколения специалистов данной области, они вместе ходят, смотрят, как и что. Им подобное тоже любопытно. Это их гордость. Вот где-то так.
Все, что касается вложений и в культуру, и в благоустройство, — это построение той экосреды, в которой люди чувствовали бы себя комфортно. Не должно быть такого ощущения, что «Татнефть» сама по себе и Альметьевск — тоже.
Вы задали вопрос по Альметьевску. Повторюсь, мы вкладываем не только в него. В нашей сфере внимания весь нефтяной регион.
— Но это, наверное, не только в День нефтяника должно ощущаться?
— Конечно. Например, у нас в медицинском хозяйстве есть медсанчасть, которую «Татнефть» активно финансирует, за ней закреплены наши работники. Есть сигналы от жителей: было бы здорово, если бы там шире оказались открыты двери для всех. Мы понимаем, что у нас есть очень хорошие резервы, возможности. Уже вышли к городским властям с предложением перераспределить на медсанчасть еще больше людей.
«Безусловно, Высшая нефтяная школа обязана быть, молодежи необходимо получать качественное образование здесь»
— А что касается образования? Вот Высшая нефтяная школа создается на базе АГНИ.
— Безусловно, Высшая нефтяная школа обязана быть, молодежь необходимо получать качественное образование здесь. Общежития появятся к весне 2020 года — на тысячу студентов. Мы уже вышли на уровень третьего этажа. Лабораторный корпус (заколотили сваи) будет к октябрю 2020-го. На следующий год, я надеюсь, у нас решится вопрос с земельными участками под учебный корпус, общественный центр. В целом мы имеем все возможности закончить к 2022-му полностью весь комплекс. Мы вкладываем в данный проект порядка 6 миллиардов рублей.
— Ставится ли цель, чтобы это был лучший профильный вуз в стране?
— А иначе для чего все затевать?
— Но материальная база — это не все. Важно, чтобы были преподаватели.
— Они есть. Практико-ориентированные. В компании имеется многое из того, что мы можем передать подрастающему поколению. В высшей школе будут учиться 1100–1200 студентов. Мы сможем дать ребятам то, что гарантированно сделает их востребованными в дальнейшей жизни. Им продолжать наше дело, как мы продолжаем дело наших родителей.
А люди приедут и со стороны, если наш край станет соответствовать их высоким запросам: будут интересная работа, высокая культура, хорошая экология, медицина, спорт — все возможности для развития и самореализации. На это мы и нацелены.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 156
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.