Михаил Дмитриев: «Главный очаг – Москва! Ее надо жестко изолировать от остальной страны!»

Михаил Дмитриев: «То, что происходит с ценами на нефть, уже давно вышло за пределы разногласий между Россией и ОПЕК по сдерживанию объемов выпуска» Фото: Алексей Белкин

 «ПРОБЛЕМА ЦЕН НА НЕФТЬ ДЛЯ РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ ВТОРИЧНА»

— Михаил Эгонович, как вы оцениваете ситуацию последних недель в связи с коронавирусом, падением цен на нефть? Что для российской экономики страшнее?

— За последние две-три недели ситуация уже несколько раз радикально изменялась. Строго говоря, проблема цен на нефть для российской экономики вторична, потому что цены на нефть сейчас — это производная от ситуации с развитием пандемии коронавируса в мире. То, что происходит с ценами на нефть, уже давно вышло за пределы разногласий между Россией и ОПЕК по сдерживанию объемов выпуска. Главное, что сейчас диктует ситуацию на нефтяных рынках, — это быстрое развитие пандемии коронавируса, которая ведет к схлопыванию глобального производства и спроса на нефть.

Во втором квартале в США и Европе реально можно ожидать спада ВВП в диапазоне от 8 до 13 процентов, и это еще более или менее оптимистический сценарий. Соответственно, происходит быстрое сжатие потребления. Та же Индия, которая перешла на режим полного локдауна (от англ. lock-down, строгая изоляция — прим. ред.), — третий в мире импортер нефти на сегодняшний день. Она импортирует 80 процентов потребляемой нефти. Уже сейчас Нарендра Моди рекомендовал индийским нефтеперерабатывающим заводам объявить о форс-мажорных обстоятельствах, то есть, грубо говоря, начать разрывать контракты по поставке нефти в связи с падением внутреннего спроса.

Так что падение спроса на нефть во втором квартале, всецело определяемое на сегодня ходом пандемии коронавируса и реакцией разных стран на нее, может составить до 10 процентов, и даже больше. Это главное, что создает кризис на нефтяном рынке. Так быстро производители, особенно такие разные, как США, Саудовская Аравия, Россия, не в состоянии адаптироваться к ситуации. В такой обстановке, конечно, балансирование спроса и предложения происходит в результате резкого падения цен на нефть. Как мы видим, они уже упали до уровней, невиданных с 2003, а для Urals — с 1999 года. Это главная проблема для России, все остальные второстепенны.

— Тогда какова роль разрыва сделки с ОПЕК? Так ли было значимо это событие для цен?

— Когда произошел разрыв, никто еще не представлял экономических последствий дальнейшего ускорения распространения коронавируса. Эти экономические последствия стали очевидны для всех примерно две-три недели спустя. Сейчас уже видно, что сдерживание эпидемии требует массовых локдаунов. Уже почти половина населения всего мира, если не больше, живет в условиях локдаунов, а это, в свою очередь, ведет к обвалу спроса на нефть, пик которого при сравнительно благоприятном развитии пандемии (с затуханием летом и без второй волны осенью) придется на второй квартал этого года. В начале марта, когда обострились отношения между ОПЕК и Россией, этого еще никто до конца не понимал. Даже если бы обострения отношений в начале марта не произошло, нынешняя динамика падения цен на нефть неизбежно привела бы к кризису соглашений ОПЕК, как это всегда случалось в подобных шоковых обстоятельствах. Очевидно, что гораздо более устойчивым соглашение о картелировании и регулировании добычи нефти в этой ситуации будет, если к нему подключатся производители сланцевой нефти в США.

— Но ведь даже в самой «Роснефти» утверждали, что все это было сделано ради того, чтобы как раз сланцевиков убить.

— Это было сделано, чтобы убить сланцевиков. Но их сейчас убивает пандемия коронавируса. Уже сделка ОПЕК, действия Саудовской Аравии и России в этом отношении второстепенны. Первостепенно то, что падение спроса таково, что при нынешних объемах выпуска спрос и предложение балансируются на столь низком уровне цен, что для производителей сланцевой нефти это реально будет означать катастрофу, которая не позволит вернуть все обратно после нормализации спроса на нефть. Главная проблема для производителей сланцевой нефти — в том, что у них все хорошо, пока они имеют доступ на рынки капитала, пока акционеры покупают их акции и пока банки готовы финансировать их макулатурные долговые обязательства. Но рынок перестал в них верить еще во втором полугодии прошлого года. У них уже тогда возникли сложности по доступу к капиталу, а без этого они не в состоянии поддерживать выпуск и инвестировать в бурение новых скважин. В марте кризис доверия к производителям сланцевой нефти достиг своего апогея. Мы знаем, что за прошлую неделю количество действующих скважин сократилось сразу примерно на 8 процентов — это катастрофическое падение для рынка. Последние аналитические прогнозы говорят, что порядка 30 процентов компаний, занимающихся бурением сланцевой нефти, скорее всего, уйдут с рынка. Большое количество скважин, судя по информации, работает на холостом ходу, потому что эту нефть некуда девать.

Наконец, в начале марта было не совсем ясно, до какой степени рынок сланцевой нефти захеджирован от падения цен на нефть. Многие считали, что большинство производителей имеют контракты типа «пут-опцион», действующие до конца года и поддерживающие их продажи по цене 60 долларов за баррель. Но более детальный анализ начал поступать, когда кризис обострился, и он показал, что ситуация для производителей сланцевой нефти не столь радужна. Реально захеджирована примерно половина производителей, контракты у них в основном в диапазоне 50 долларов за баррель — это гораздо менее комфортная для них цена, чем 60. Что особенно неприятно для них — половина из тех, кто захеджировался, решили сэкономить на стоимости хеджирования и купили опционы на продажу нефти по ценам в диапазоне 45 долларов за баррель. Грубо говоря, они захеджированы до падения цен на нефть до 45 долларов за баррель, а дальше начинают терять деньги, поскольку такая цена оказалась в два с лишним раза выше нынешнего рынка. Соответственно, сланцевый рынок начал сыпаться.

Недавний звонок Дональда Трампа Владимиру Путину — свидетельство того, насколько встревожена американская администрация положением производителей сланцевой нефти в США. Он продемонстрировал готовность США, еще не мыслимую неделю назад, к обсуждению возможности глобального картеля ОПЕК + Россия + США. Мы не знаем, была ли эта заинтересованность открыто сформулирована в разговоре с Трампа и Путина, но оба они проявили готовность к переговорам. А это в понимании рынка и указывает на потенциальную возможность договоренности о скоординированном ограничении выпуска, чтобы стабилизировать цену на нефть на экономически разумных уровнях, приемлемых для основных производителей. Такова история этой сланцевой эпопеи, по крайней мере, как мы можем предположить по итогам разговора Трампа и Путина. Что из этого получится, удастся ли сформировать такое соглашение, насколько оно будет устойчиво, появится ли оно хотя бы к началу третьего квартала (а самым тяжелым с точки зрения спроса в условиях пандемии пока видится второй квартал), — этого мы пока сказать не можем.

В любом случае для российской экономики в данный момент гораздо более серьезные последствия имеет не распространение коронавируса внутри страны, которое пока более или менее удается сдерживать, а ситуация с достижением соглашения по поводу мирового производства нефти в условиях падающего спроса.

«Недавний звонок Дональда Трампа Владимиру Путину — свидетельство того, насколько встревожена американская администрация положением производителей сланцевой нефти в США» Фото: kremlin.ru

«МЕРЫ ПО ЛОКДАУНУ ВНУТРИ РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ СИЛЬНО ПОМОГАЮТ УСТОЙЧИВОСТИ РУБЛЯ И ПЛАТЕЖНОГО БАЛАНСА»

— Если такая сделка действительно состоится, то до какого уровня могут поднять цены? На днях мы уже видели цену ниже 23 долларов за баррель.

— Временно, в течение второго квартала, рынок может продержаться и при таких низких ценах. Однако минимально комфортный уровень для американских сланцевиков — это 40 долларов за баррель. Но и это тоже довольно условная комфортность. Грубо говоря, это себестоимость бурения нефти для медианного производителя сланцевой нефти, а это значит, что половина из них окажется в убытке.  У Саудовской Аравии бюджет балансируется при 80 долларах за баррель. В нынешних условиях такая цена недостижима. А 40 долларов — эта стоимость, которая на долгосрочную перспективу для Саудовской Аравии маловата. Для России же эта цена вполне комфортна, она близка к цене отсечения, при которой сводится бюджет согласно действующему бюджетному правилу. При такой цене российская экономика может устойчиво существовать очень долго.

Следует еще отметить и то, что меры по локдауну внутри российской экономики сильно помогают устойчивости рубля и платежного баланса, потому что, несмотря на снижение поступлений от продажи энергоресурсов, сокращение импорта в российской экономике происходит почти столь же быстро. В условиях локдауна население, по крайней мере в Москве, прекращает покупку большей части импортируемых товаров, к числу которых относятся одежда, обувь, предметы длительного пользования, автомобили, где высока доля импортных компонентов. Происходит также обвал инвестиций, которые требуют импорта оборудования и материалов. Таким образом, давление на наш платежный баланс со стороны импорта резко снижается. При этом надо отметить, что фактическое прекращение зарубежных поездок тоже очень важно с точки зрения влияния на экономику в летний сезон. Объем зарубежного туризма в пик высокого сезона эквивалентен дополнительным расходам по импорту туристических услуг в размере 1,5 процента ВВП, влияющим на наш платежный баланс. В этом году таких расходов не будет, и даже в случае релаксации режима поездок на лето все равно они будут минимальными. Таким образом, дополнительно к снижению потребления импортных товаров Россия получит плюс к платежному балансу в размере 1,5 процента ВВП в результате прекращения выездного туризма на этот летний сезон.

— Но тогда и к нам никто не приедет.

— У нас отрицательный баланс по туризму. Поэтому для России, с точки зрения поддержки курса российской валюты и профицита платежного баланса, на краткосрочном горизонте это выигрышная ситуация.

— Но будет ли плюсом, если наши граждане не поедут не только за границу, но и в Крым и Сочи, тем более до 1 июня закрыты бронирования в санатории и на курортах?

— Рынок туристических услуг — в любом случае фатальная жертва эпидемии коронавируса. Сейчас речь идет уже не о нем, а о том, как спасти российскую экономику в целом. Выживание в ближайшие два квартала сектора туристических услуг зависит почти исключительно от того, какую помощь будет готово ему оказать правительство РФ. Оно же пока не спешит с оказанием реальной помощи, которая нужна всем компаниям этой сферы. Можно сказать однозначно, что правительство сильно опаздывает по сравнению с тем, что делают другие развитые страны, оказавшиеся в ситуации локдауна.

«В Москве, конечно, меры надо ужесточать. Последние пять дней, пока действовал режим карантина, мы видим, что это все еще не повлияло на темпы роста инфицированных в Москве» Фото: Алексей Белкин

«ЛОКДАУН В РОССИИ ПОЙДЕТ ПО ТЯЖЕЛОМУ СЦЕНАРИЮ»

— Вчера Владимир Путин продлил нерабочую неделю до конца апреля. Выдержит ли экономика России этот нерабочий месяц? Нужны ли были такие меры?

— В тех регионах, где идет экспоненциальный рост инфицированных и где их количество уже измеряется сотнями и тысячами, как в Москве, конечно, эта мера крайне необходима. Скорее всего, карантин придется продлевать еще дольше. Примером является китайский Ухань, где карантин продержался два месяца, только потом количество новых случаев стало минимальным.

Президент склонился к подходу, что в регионах, где число инфицированных невелико, карантинный режим должен иметь серьезные послабления, иначе ущерб экономике будет слишком тяжелым и неоправданным. Именно это побудило президента предоставить главам региональных администраций полномочия по смягчению карантинного режима и локдаунов с учетом местной обстановки. Это, на мой взгляд, способно намного сократить экономическое бремя локдауна.

Единственное, что не нашло отражения в обращении президента (и я надеюсь, что это будет исправлено в ближайшее время), — необходимость жесткой изоляции тех регионов, где темпы роста инфицированных достигли эпидемиологических масштабов, прежде всего московского региона, возможно, Санкт-Петербурга. То, что эти регионы до сих пор не изолированы от остальной территории страны, на мой взгляд, очень серьезная ошибка, которая, как мне кажется, подвергает угрозе остальную территорию и ведет к излишне жестким мерам карантина в тех регионах, которые пока не сильно затронуты эпидемией, но будут подвержены ей из-за импорта вируса из других регионов. Эту проблему надо решать в ближайшее время, и правительство уже потеряло время и опаздывает по сравнению с ситуацией.

— Вы допускаете, что ситуация пойдет по позитивному сценарию и сроки карантина, наоборот, сократят?

— Никакого позитивного сценария нет. В Москве, слава богу, успели поймать критическую фазу эпидемии. Последние три дня перед введением всеобщего локдауна темпы роста инфицированных в Москве достигали 20–30 процентов в день. Это была типичная экспонента. Опоздай правительство на 5–6 дней, эта эпидемия достигла бы неуправляемых масштабов, как это случилось в Германии, Испании и Италии. Поэтому счет шел на дни. В Москве, конечно, меры надо ужесточать. Последние пять дней, пока действовал режим карантина, мы видим, что это все еще не повлияло на темпы роста инфицированных в Москве. По-прежнему рост числа инфицированных примерно на 20 процентов в день. Пока это еще не отражает действия карантина, так как речь в основном идет о тех людях, которые были инфицированы до его введения. Но это показывает, как страшно могло бы развиваться распространение инфекции дальше, если бы не был введен жесткий карантин. Действие карантина в Москве, по-видимому, начнет сказываться на показателях числа инфицированных, видимо, во вторую неделю. И то, скорее, это приведет к снижению темпов роста, но не к полной остановке роста инфицированных.

Но я бы еще отметил, что по-прежнему остался без ответа вопрос, который, по-видимому, вызывает борьбу внутри правительства, а именно — масштабы той поддержки, которую власть готова оказать негосударственному сектору экономики в городах и регионах, наиболее затронутых локдаунами. Это, как правило, частный бизнес, там много малого бизнеса и самозанятых, которые по-прежнему не имеют доступа к помощи со стороны государства и банков. 

«Президент склонился к подходу, что в регионах, где число инфицированных невелико, карантинный режим должен иметь серьезные послабления, иначе ущерб экономике будет слишком тяжелым и неоправданным» Фото: Алексей Белкин

— Как оцениваете те меры, о которых говорили и Владимир Путин, и Михаил Мишустин, например отсрочки по банкротству, по налогам?

— При нынешних масштабах локдауна заявленные на сегодня меры крайне не достаточны. Большая часть мер содействия, которые оказывают в Европе и США, состоит в прямой поддержке выплат зарплаты и других необходимых расходов предприятиям малого и среднего бизнеса, а иногда и большого. В частности, такие меры реализованы в Германии, Великобритании, США, Франции, Нидерландах, Испании, где обеспечен доступ к ликвидности для большинства компаний, которые лишились выручки. Например, в США уже проведены расчеты по всем отраслям, сколько ликвидности хватит средней компании в той или иной отрасли. По данным балансов компаний, соотношения выручки и ликвидности, которая имеется на их счетах, эксперты посчитали, сколько дней в среднем компания может продержаться с точки зрения необходимых расходов на аренду, коммунальные платежи, зарплаты, опираясь только на собственные ресурсы, средства на счетах. Система общественного питания, розничная торговля, ремонтные услуги и строительство оказываются наиболее уязвимыми, у них резервов в среднем только на две-три недели. У большинства других уязвимых секторов даже в США запасы ликвидности позволяют им продержаться максимум месяц-полтора. В США уже сделано так, что без всяких проволочек в течение двух недель такие компании могут обратиться за получением кредита и получают его. Более того, кредиты даются беспроцентно и с возможностью их полного списания. Правила таковы: если компания по завершении кризиса сохраняет занятость и никого не увольняет, кредит списывается полностью; если увольняет половину работников, то должна вернуть половину кредита; а если уволила всех, то возвращает кредит целиком. На эти кредиты США уже выделили 350 миллиардов долларов в рамках последних мер — это порядка 1,5 процента ВВП.

У нас тоже обещали кредиты на выплаты зарплаты, но, естественно, возвратные, процентные, со сроком всего на 6 месяцев, — в объеме 0,1 процента ВВП. Насколько нам известно из открытых источников, пока в России выдан только один кредит, что называется, пробная закупка. Еще примерно полпроцента ВВП выделено на рефинансирование Центральным банком кредитов малому и среднему бизнесу под гарантии Корпорации МСП. Для сравнения: во Франции, Германии и Испании на эти цели выделено по 10 процентов ВВП и более. А масштабы локдауна у нас де-факто не меньше, а даже больше, чем в США и в Европе. Буквально вчера центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) прислал грубую оценку масштабов спада экономической активности в результате локдауна в Москве и в целом по России, опираясь на расчеты по межотраслевому балансу. По их предварительным оценкам, прямой (и не полный) отрицательный эффект от карантина оценивается примерно в 20 процентов ВВП на весь период, пока карантин будет действовать. Судя по падению суточного потребления электроэнергии, в последние выходные и в понедельник снижение экономической активности в РФ составило 11–15 процентов, а в Центральном федеральном округе — 14–18 процентов. Это масштабы не меньше, чем в США и в ЕС, зато масштабы помощи бизнесу ничтожно малы, по сравнению с тем, что выделяют развитые страны.

Зато по поводу повышения налогообложения правительство по максимуму ускорилось. Только что Дума проголосовала за повышение налогообложения депозитов. Непонятно, откуда такая спешка, если это налогообложение вступает в силу только с 2021 года, а выплаты пойдут лишь в 2022 году. Но принятие этого закона уже ведет к ускорению вывода денег с депозитов вкладчиками.

Так что пока российское правительство неплохо принимает только меры эпидемиологического характера. Меры по сдерживанию распространения коронавируса на самой ранней стадии были довольно успешными, а локдаун был введен своевременно, пока количество инфицированных еще оставалось на сравнительно низком уровне. Но с точки зрения экономической поддержки компаний, которые оказались в трудном положении из-за падения выручки, правительство РФ, на мой взгляд, ведет беспечную политику, которая реально грозит массовым уходом с рынка  компаний несырьевого и негосударственного сектора экономики. Это сильно замедлит выход из кризиса, как это уже случилось после кризиса 2015 года, и приведет к очередному необратимому повышению доли госкомпаний в российской экономике, как это уже случилось после двух предыдущих кризисов. Эти риски очень серьезны. На мой взгляд, правительство РФ их сильно недооценивает.

— По вашим оценкам, каким будет падение ВВП России во втором квартале и по итогам года? Например, Эльвира Набиуллина недавно говорила: не факт, что темпы роста по итогам года будут отрицательные.

— Теоретически возможна и такая ситуация. На самом деле все зависит от длительности локдауна и масштабов его распространения по всей стране. Сейчас оценки, которые сделаны с учетом разных масштабов и продолжительности локдауна, колеблются от минус 2,5 процента спада в этом году в наиболее сложном для нас сценарии до где-то 0,5–1 процента экономического роста, если локдаун завершится быстро и успешно.

Если хотите знать мое мнение, то я склоняюсь к тому, что локдаун в России пойдет по тяжелому сценарию. Тем более что правительство не оптимально сформулировало условия этого локдауна. В реальности, если сравнить с успешным локдауном в провинции Хубэй, то в Китае речь шла не о том, чтобы запретить людям выходить на улицы, а предприятиям работать по всей стране. Наиболее жесткие меры были введены только в непосредственном очаге распространения инфекции в Ухане. Мало того, что меры там еще жестче, чем сейчас в Московском регионе, но что еще важнее, китайские власти практически полностью изолировали провинцию Хубэй от остальной страны, прекратив межрегиональные поездки населения.

Вот этого российские власти почему-то не сделали, что выглядит удивительно. Распространение инфекции по территории России идет очень неравномерно, главный очаг — Москва. Строго говоря, московский регион надо бы сейчас жестко изолировать от остальной территории. Но именно это почему-то не делается. В этих условиях Москва продолжает играть роль рассадника коронавирусной инфекции по всей стране. Тут проблема не только эпидемиологическая, но и экономическая. Если бы удалось более жестко изолировать Москву и Подмосковье от других регионов, тогда бы меры локдауна можно было сконцентрировать только в Московском регионе и, может быть, в прилегающих зонах, которые будут сильнее затронуты инфекцией. Так было сделано не только в Китае, но и в Италии (хотя и в более мягкой форме), где жесткие меры коснулись севера страны, а в остальных регионах ограничения были менее строгими. С экономической точки зрения, это уменьшает размеры спада производства и тяжесть бремени на население, бизнес и государственный бюджет. Но если наряду с локдауном сохранять возможность перемещения людей из очагов максимального распространения инфекции по всей остальной территории страны, то жесткий карантин рано или поздно придется вводить по всей территории, и это обойдется несравненно дороже.

— К этому как раз и идет. Регион за регионом объявляют о режиме самоизоляции всех от всех.

— Вот это правильно. Если мы посмотрим на карту распространения инфекции по регионам РФ, то, кроме Москвы и Санкт-Петербурга, у нас по состоянию на понедельник было всего 10 субъектов, где обнаружено более 15 случаев заражения. На самом деле даже в них число инфицированных в десятки раз меньше, чем в Москве. Еще 11 регионов, где зараженных от 10 до 15. А есть и те, где по-прежнему один-два инфицированных или вообще никого. В таких регионах бороться с инфекцией надо не локдаунами, а прямым отслеживанием контактов каждого инфицированного и изоляцией тех, кто вступал с ними в непосредственный контакт, как это делалось по всей России в начале эпидемии. Это резко снизит давление на экономику регионов и позволит значительной части страны, благодаря низкой плотности населения и большой протяженности, по сути дела, работать в нормальном режиме. Для экономики это гораздо более эффективное и разумное решение, чем тот путь, по которому мы идем сейчас, не изолируя регионы друг от друга.

Конечно, главное — это прекратить все пассажирское сообщение с московским регионом, насколько это возможно. Именно поездки людей. Безусловно, это не должно распространяться на грузовые перевозки, но поездки людей должны быть прекращены максимально жестко. Это не только эпидемиологическая проблема, а проблема глубины спада экономики России под влиянием эпидемии коронавируса. Мне кажется, с этой точки зрения правительство РФ пока недорабатывает.

«Есть и те, где по-прежнему один-два инфицированных или вообще никого. В таких регионах бороться с инфекцией надо не локдаунами» Фото: «БИЗНЕС Online»

«СМЕРТНОСТЬ ОТ НЫНЕШНЕГО КОРОНАВИРУСА БЛИЗКА К СМЕРТНОСТИ ОТ «ИСПАНКИ»

— На ваш взгляд, не переоценили ли негативное влияние коронавируса? Допустим, гриппом у нас ежегодно болеет еще больше людей, но у нас же не закрывают от этого города на карантин во время сезонных всплесков эпидемии.

— Да, но коронавирус — это не обычный грипп. Его можно сравнивать с праматерью всех гриппов в мире. Реально заболевания гриппом впервые начались в 1917–1918 годах, пока еще не кончилась Первая мировая война. Это было первое массовое распространение вируса гриппа, когда-либо известное на планете. Последние исследования, которые, в частности, были связаны с анализом реальных штаммов этого вируса в телах умерших от этой болезни на Аляске (генетические штаммы вируса сохранились в условиях вечной мерзлоты), показывают, что все современные эпидемии гриппа произошли от этого первого вируса «испанки». Но тогда, в условиях полного отсутствия иммунитета у населения Земли, вирус был по своим характеристикам другим, чем современные вирусы гриппа и больше походил на коронавирус.

Тогда от вируса «испанки» умерли от 50 миллионов до 100 миллионов человек, поскольку не было мер эффективного локдауна и противодействия вирусу, а демобилизованные солдаты перемещались по всему миру после окончания Первой мировой войны. Это было похоже на нынешнюю глобализацию. Вирус оказался гораздо более смертоносным с точки зрения числа смертей на тысячу человек зараженных. В этом плане смертность от нынешнего коронавируса близка к смертности от «испанки», что в 10 раз больше смертности от обычного гриппа. При этом распространяемость коронавируса в два-три раза сильнее, чем распространяемость обычного гриппа. То есть заразиться коронавирусом в два-три раза легче. Таким образом, при свободном распространении инфекции мы рискуем, если сравнивать с обычным гриппом, получить гораздо больший охват заболевшими, и в итоге в тысячи раз большее количество смертей. Грубо говоря, если предположить, что эпидемией будет охвачено 40–50 процентов всего населения Земли (а примерно столько может потребоваться для успешной иммунизации и сокращения последующего распространения эпидемии на остальное население), то 3–4 миллиарда человек заболеют. И возьмем приблизительно 1 процент из них, которые должны будут умереть. Потенциально речь идет о 30–40 миллионах умерших. Такова цена своего рода тотальной иммунизации от коронавируса. Она сопоставима с той непомерной ценой, которую человечество заплатило за эпидемию «испанки». Это очень серьезные вещи. Именно поэтому свободное распространение коронавируса, не сдерживаемое жесткими карантинными мерами, является неприемлемым.

Ближе всего сейчас к такому сценарию приближаются США. Эта страна действительно оказалась не в состоянии вводить серьезные меры карантина. Ситуация там выглядит настолько абсурдной и инфантильной, что сейчас мы можем ждать нескольких миллионов заболевших, как минимум миллиона, судя по мнениям их эпидемиологов, которое озвучил, кстати, и Дональд Трамп. Возможно, это будет и два, а может быть, и больше миллионов человек. Трудно поверить, что самая богатая и развитая страна мира оказалась в наименьшей степени способна спасти человеческие жизни от пандемии.

— Но в Испании, в Италии ситуация тоже развивается по плохому сценарию.

— В Италии уже происходит стабилизация количества новых случаев. Последние данные говорят, что их число перестало расти. Это признак того, что эпидемия приближается к своему пику. Испания уже близка к пику распространения. В США же до этого еще очень далеко, хотя там уже самое большое число инфицированных в мире. А самое большое число инфицированных на территории США — 7 процентов от мирового — в штате Нью-Йорк, который до сих пор, в отличие от провинции Хубэй, не закрыт от остальной страны. Американцы из Нью-Йорка свободно перемещаются по территории страны, спасаясь от коронавируса и разнося его по штатам, подобно тому, как это было во время чумы в Европе XIV века. И темпы распространения инфекции только набирают обороты. То есть масштабы эпидемии в США совершенно несопоставимы с Испанией, это что-то совершенно запредельное прежде всего, в силу специфики политической системы США и специфики их системы здравоохранения, которая оказалась неспособна с опережением реагировать на такой вызов. Один американский эпидемиолог сравнил меры против эпидемии в Америке с попыткой пловца угнаться за скоростным катером. Пока пловец доплывет до того места, где катер был всего минуту назад, катер умчится от него на расстояние в десятки раз большее, чем было за минуту до этого.

«Распространяемость коронавируса в два-три раза сильнее, чем распространяемость обычного гриппа. То есть заразиться коронавирусом в два-три раза легче» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЖЕСТКОСТЬ ЛОКДАУНА В МОСКВЕ В ЦЕЛОМ СООТВЕТСТВУЕТ ОСТРОТЕ СИТУАЦИИ»

— А у нас, как вы думаете, по какому сценарию пойдет развитие? Вы говорите, что по тяжелому сценарию локдауна, а эпидемиологические прогнозы каковы?

— Россия оказалась в числе стран, которые пока наиболее успешно сдерживали эпидемию. В качестве примера самой успешной борьбы с инфекцией среди больших стран я бы отметил Японию, где вспышка началась раньше, чем у нас, но там сейчас порядка 2 тысяч случаев. Это примерно соответствует нынешнему официальному уровню в России. Но в Японии уже давно прекратился рост, без всяких локдаунов. С учетом численности их населения японцы просто чемпионы по эффективности сдерживания болезни. Были еще два успешных примера на Тайване и в Сингапуре, где меры оказались чрезвычайно результативными. Но по сравнению с Японией это маленькие государства. Япония была крайне успешна. В принципе про Россию тоже можно так сказать. Во-первых, все зимнее время удавалось поддерживать число инфицированных на очень низком уровне, что достигалось путем индивидуального отслеживания контактов по каждому случаю и попыток изоляции и карантина тех людей, которые вступали в контакт с инфицированным. Это оптимальный подход на ранних стадиях эпидемии, когда еще есть ресурсы, чтобы отслеживать каждого конкретного инфицированного и его контакты. Так же было в Сингапуре, на Тайване и, судя по всему, в Японии. И в Корее тоже пытались это делать, правда, с меньшим успехом.

Сейчас в России эпидемия вступила в новую стадию, по крайней мере, в Москве, где из-за большого числа новых случаев индивидуальные контакты отслеживать уже невозможно и  пошло массовое инфицирование. Эту стадию можно сдерживать только жестким карантином. Жесткость локдауна в Москве в целом соответствует остроте ситуации, за исключением того, что я уже сказал: московский регион не изолирован от остальной страны, что является большой ошибкой.

— То есть ваш главный рецепт — это закрыть московский регион?

— Конечно. Закрыть для пассажирского транспорта все дороги в соседние регионы, ограничить поездки на поездах, прекратить пассажирские полеты из московского авиаузла, как это было сделано в Китае. Тем не менее меры локдауна в Москве были приняты на гораздо более ранней стадии, чем в Италии, не говоря уже о Германии, Франции и других странах Европы. Там все это начинали вводить, когда число инфицированных уже составляло десятки тысяч. В Москве меры реально были введены, когда было еще меньше тысячи заболевших по стране, а в столице — порядка 500–600. В принципе, это очень своевременно, это позволяет действовать на опережение. Поэтому развитие эпидемии может вскоре замедлиться и, возможно, будет проходить гораздо более сглажено, чем в странах Европы, не говоря уже о США. Таким образом, у нас есть шанс получить гораздо меньшее число инфицированных в ходе первой волны пандемии, чем в этих странах.

— А насколько нужно продлить эти жесткие меры, сколько нам сидеть по домам?

— Как минимум до конца апреля. И, скорее всего, этого будет недостаточно. В Московском регионе надо в качестве дополнительной меры очень жестко ограничить межрегиональные потоки пассажиров. А в тех регионах, где число инфицированных пока незначительно, лучше бороться с эпидемией не локдаунами, а индивидуальным отслеживанием и изоляцией контактов по каждому случаю. То есть отправлять на карантин только тех, кто непосредственно контактировал с инфицированными, а не все население. Это намного снизит бремя экономических потерь для российской экономики и населения в целом.

«Быстрое нарастание случаев заболевания и числа смертей, как ни парадоксально сопровождается не таким глубоким экономическим спадом, как при более медленном развитии эпидемии в условиях жесткого карантина» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЛОКДАУН — ЭТО РЕШЕНИЕ, КОТОРОЕ ПРИНИМАЛИ ВЛАСТИ, НО ПЛАТИТЬ ЗА НЕГО ОНИ ПЫТАЮТСЯ ЗАСТАВИТЬ БИЗНЕС»

— Сейчас у вас есть приблизительные оценки, сколько потеряет наша экономика от того, что мы сейчас условно вводим «карантин для всех»?

— Если карантин для всех, то первые оценки уже видны. Это 15–20 процентов текущего выпуска, по самому малому счету. Но это в тот период, пока будет непосредственно действовать карантин. Дальше будет много других потерь: падение совокупного спроса, который очень нескоро восстановится, рост долгов и неплатежей, долговременное снижение спроса на услуги туристических и транспортных компаний, — все это может сильно затянуться. И нельзя исключить вторую волны пандемии осенью. Это история долгоиграющая. Но основные потери от локдауна здесь и сейчас — не меньше 15–20 процентов локального выпуска за период действия ограничений. Скорее всего, будет больше, если жесткий локдаун будет вводиться не в отдельных регионах с их изоляцией, а по всей стране.

— Были бы потери больше, если бы локдаун не вводился, а распространение заболевания бы не сдерживалось?

— Не исключено, что экономические потери были бы меньше. На самом деле сейчас появляются оценки аналитиков, которые показывают, что правительствам в данном случае приходится делать тяжелый выбор между экономикой и жизнью людей, и каждая страна делает этот выбор по-своему. Быстрое нарастание случаев заболевания и числа смертей, как ни парадоксально, сопровождается не таким глубоким экономическим спадом, как при более медленном развитии эпидемии в условиях жесткого карантина. Это происходит потому, что без карантина люди добровольно не прекращают ходить по магазинам, работать, общаться, оказывать услуги даже в условиях высокого риска заразиться. Поэтому экономический ущерб оказывается не таким большим, но последствия в гуманитарном плане — намного более тяжелыми. Прежде всего происходит обвал всей системы здравоохранения, которая перестает справляться с наплывом пациентов в тяжелом состоянии, а за ним следует рост смертей, который на порядок или больше превышает смертность в условиях раннего и жесткого карантина. Не применяя массовый карантин, мы теряем много человеческих жизней, но при этом глубина экономического спада оказывается раза в два меньше, чем при жестком локдауне.

Каждое правительство вынуждено делать этот выбор, что важнее: ценой глубокого спада экономики спасать жизни людей и обеспечивать лечение тяжелобольных в человеческих условиях или, опоздав с введением карантина из боязни усилить экономический кризис, получить всплеск смертей и наплыв тяжелобольных, когда приходится размещать госпиталь в конгресс-центре, как в Испании, где тысячи людей лежат в гигантских залах и часто не имеют доступа к вентиляции легких. Это дилемма. Это действительно очень серьезный выбор.

— Значит, наше государство все-таки сделало выбор в пользу человека?

— В пользу человека. Но не в пользу экономики, и я всецело поддерживаю этот выбор. Другое дело, что наше государство его сделало и не в пользу бизнеса, потому что локдаун — это решение, которое принимали власти, но платить за него они пытаются заставить бизнес. А у малого и среднего бизнеса, особенно в несырьевых секторах экономики, резервов для этого нет. Неспособность своевременно поддержать бизнесы закончится их массовым уходом с рынка, если локдаун будет поддерживаться длительное время. Главная наша проблема — в том, что государство пытается сэкономить деньги и, в отличие от большинства развитых стран, пока не готово обеспечить бизнесу адекватный и своевременный доступ к ликвидности за счет бюджетных и кредитных ресурсов.

— Какая может быть безработица по итогам этой ситуации? Ведь многие же сейчас наверняка будут сокращать людей, раз не идет бизнес. Какова будет социальная напряженность?

— Наш бизнес не столько увольняет (по закону сделать это почти невозможно), сколько прекращает работу. Если компания, не имея доступа к кредитам и помощи, в конце локдауна окажется опутана неплатежами, она превратится в компанию-зомби. Решение правительства по отказу от возбуждения банкротств будет этому способствовать. Обанкротить такую компанию нельзя, взыскивать долги тоже невозможно. Но при накоплении долгов такие бизнесы просто не смогут возобновить работу, потому что у них будут заблокированы счета, к ним тут же набегут кредиторы, пойдут уголовные дела в связи с задолженностью по зарплате. В такой ситуации проще будет создавать новые компании и раскручивать бизнес с нуля. Но это сильно, на годы, замедлит выход из рецессии. Предотвратить это можно только очень энергичной помощью в целях поддержки ликвидности компаний как в условиях локдауна, так и непосредственно после него, и это может сделать только государство. Оно пока это делает в настолько незначительных объемах, что проблема не будет решена.

— А рост безработицы вы все-таки ожидаете?

— Он будет де факто, но эти люди могут по-прежнему числиться как занятые в неработающей компании, вот в чем проблема. У нас часто в таких случаях не происходит формальных увольнений. Де факто они будут искать работу, но не смогут обратиться в службу занятости, им для этого уволиться надо. Люди, в общем-то, не увольняются, и их не увольняют, им просто перестают платить зарплату, потому что денег на счетах нет.

«Как и в предыдущие кризисы, произойдет масштабный ухудшающий отбор» Фото: Алексей Белкин

«СТОИТ ВЫБОР МЕЖДУ ПРЕКРАЩЕНИЕМ РАБОТЫ БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ НЕСЫРЬЕВОЙ ЭКОНОМИКИ И НЕКОТОРЫМ УСКОРЕНИЕМ ИНФЛЯЦИИ В БУДУЩЕМ»

— Устоит ли российская экономика после коронавирсуа?

— Российская экономика устоит, вопрос, какая ее часть устоит прочнее. Если правительство будет продолжать нынешнюю политику отказа от поддержки ликвидности и финансирования зарплат для компаний несырьевой экономики, прежде всего малого и среднего бизнеса, то хорошо устоит государственная часть экономики. Им всем, конечно, помогут. В этой части велика доля сырьевого сектора. Это значит, что в очередной раз произойдет усиление роли сырьевой экономики по сравнению с несырьевыми секторами, где шире представлен негосударственный сектор, где выше конкуренция и эффективность. Иными словами, как и в предыдущие кризисы, произойдет масштабный ухудшающий отбор. Предотвратить это крайне нежелательное последствие кризиса можно, только приняв в ближайшее время гораздо более энергичные меры по экономической поддержке компаний несырьевой экономики, прежде всего малых и средних.

— А где взять деньги на эту поддержку, стоит ли расходовать средства ФНБ?

— У бюджета есть ФНБ в размере 12 процентов ВВП. Это покрывает немалую часть расходов. Но для льготного кредитования бизнесов деньги Центральному банку придется печатать, подобное делают сейчас все развитые страны, и Россия не будет исключением. Это военная экономика — в ней деньги поступают туда, где они больше всего нужны, и в тех объемах, которые необходимы, чтобы не прекращать экономическую активность. Будем откровенны, сейчас стоит выбор между прекращением работы большей части российской несырьевой экономики и некоторым ускорением инфляции в будущем. По поводу масштабов ускорения инфляции пока нет основания считать эти масштабы опасными для будущего развития страны, потому что речь идет о локдаунах, которые составляют относительно непродолжительную часть года. И, по сути, бизнес будет нуждаться в такой интенсивной поддержке только в те месяцы, когда он фактически лишается выручки. Рост инфляции в конечном счете окажется весьма умеренным, а более быстрое восстановление экономики после локдауна увеличит доходы бюджета и сократит его дефицит.

О продолжительности локдауна в первой фазе коронавируса. Мы пока исходим из того, что в самой жесткой форме больше двух месяцев его не было даже в Ухани. Поэтому речь идет реально об апреле – мае. За это время дестабилизировать российскую экономику денежной эмиссией невозможно, хотя и будет некоторое ускорение инфляции, которую потом на фазе возобновления экономического роста можно будет постепенно ограничить. А вот потерять безвозвратно огромное количество бизнесов и занятых в них работников, которые долгие годы не смогут вносить вклад в возобновление экономического роста, и еще раз сместить баланс в сторону сырьевых отраслей можно запросто. И это угроза гораздо более серьезна, чем небольшой рост инфляции по итогам нескольких месяцев локдауна.

— А что тогда делать с бюджетом? Будет ли у нас в этом году дефицит вместо профицита? И какова судьба нацпроектов или стоит пока вообще о них забыть?

— По поводу бюджета вообще не о чем беспокоиться, особенно в свете начавшихся признаков глобальных переговоров между ключевыми производителями нефти, включая Россию, Саудовскую Аравию и США по поводу регулирования и достижения баланса между спросом и предложением на рынке нефти. Это реально может привести к повышению среднегодовых цен на нефть до уровня, комфортного для российского бюджета и близкого к цене отсечения по бюджетному правилу. Пока же ФНБ при потенциальных расходах бюджета хватит как минимум на два-три года. Более того, если говорить дальше о бюджете, то у нас государственный долг составляет всего 15 процентов ВВП. По итогам этого кризиса в Америке бюджетный дефицит может составить 20 процентов и госдолг может приблизиться к 150 процентам ВВП. Похожие проблемы будут и в большинстве стран Европы. В России же еще долгое время бюджет частично может финансировать свои расходы неэмиссионным путем не только за счет ФНБ, но и за счет прямых рыночных заимствований, а величина долга останется на экономически безопасном уровне. Так что не о бюджете сейчас надо беспокоиться правительству, а о жизнеспособности несырьевых компаний. Беспокоясь только о бюджете, правительство, реально начинает создавать огромные долгосрочные угрозы для будущего роста российской экономики.

— Согласны ли вы с мнением главы МВФ Кристалины Георгиевой, что в 2020 году мировую экономику ждет рецессия, а в 2021 году рост возобновится?

— По поводу роста в 2021 году пока ничего определенного сказать нельзя, это зависит от траектории пандемии, например, будет ли еще одна волна пандемии осенью. Мы достоверно не знаем даже, замедлятся ли темпы пандемии в северном полушарии летом, в теплое время года. Неизвестно и то, когда будут готовы эффективные вакцины и появятся ли к осени на рынке действенные средства лечения коронавируса. А от этого зависит в том числе и интенсивность использования карантинных мер во втором полугодии. Если, допустим, благодаря появлению эффективных и доступных лекарств можно будет резко снизить число осложнений и спасать большинство тяжелобольных, то теоретически у правительств появится возможность избегать тотального карантина, как это, собственно, и происходит при сезонной эпидемии гриппа. Это позволит почти всем пациентам болеть в легкой форме, с минимальным риском осложнений, как гриппом, и получать хотя бы на время иммунитет. Похожий эффект обеспечила бы и массовая вакцинация. Это помогло бы предотвратить экономический спад во втором полугодии и обеспечить экономический рост в 2021 году. Но возможность такого сценария пока остается под очень большим вопросом. Мы не знаем, будут ли к осени доступны эффективные лекарства и возможна ли будет массовая иммунизация путем вакцинации. Многие специалисты считают это маловероятным. Равно как мы не знаем и того, произойдет ли резкое торможение распространения инфекции в странах с теплым летним климатом. Весной мы можем пересидеть первый пик эпидемии на локдауне, но если какое-то количество инфицированных останется и лето не замедлит распространения инфекции в России, то мы получим новые растущие очаги инфекции, как это было в начале марта. В таком случае режим карантина, пусть и в усеченном виде, придется поддерживать дольше. Если же осенью мир накроет вторая волна пандемии, то, скорее всего, экономический спад перенесется и на первую половину следующего года. Следовательно, риск затяжной глобальной рецессии существует. По сути, это уже не столько макроэкономический вопрос, сколько эпидемиологический, на который пока специалисты-медики не в состоянии дать однозначного ответа.