Дина Сафина Дина Сафина: «Я не говорю, что прогресс победил татарскую культуру и ее больше не существует. Просто ей надо выйти во что-то новое»

«Мне лично достаточно, что человек называет себя татарином»

— Дина, в спектакле «Чын татар» («Настоящий татарин»), одним из авторов которого вы являетесь, звучат вопросы и не дается конкретных ответов. Мне хочется попросить вас дать хоть некоторые из них. Например, насколько остро среди молодых людей звучит сегодня тема татарской идентичности?

— Я за всех не смогу сказать. Наверное, только за себя. Мне кажется, большинство из них вообще про это не задумываются. С возрастом приходит осознание себя. Что я такой-то национальности, что это к чему-то меня обязывает. Мне, условно, 31 год. И я начала об этом задумываться лет пять назад. В спектакле получилась не очень репрезентативная выборка. Когда мы с Ксенией (Шачневой — художник и режиссер — прим. ред.) объявили open call, то получили всего 52 заявки. Хотелось, конечно, больше возрастных мужчин и женщин. У нас такой молодняк собрался: средний возраст лет 25. Все, кто ниже этого возраста, очень лайтово относятся к национальной идентичности.

Взять того же Аделя (одного из героев  «Чын татар», — прим. ред.). Это типичное поколение «ромашек». Мы его так называли. Вообще зумеры (поколение Z, родившееся преимущественно уже в XXI веке, — прим. ред.) для меня — это что-то новое, интересное. Они так легко живут, на позитиве. И очень экстремальные. Для них есть черное и белое, хорошее и плохое, а чего-то среднего будто не существует. Когда говоришь о чем-то татарском, они свободны от стереотипов, на которых даже мое поколение росло. Хотя не такая уж я возрастная дама.

— Насколько важно вообще понимать, ты татарин, русский, еврей или еще кто-то?

— Нужно вернуться к идее спектакля. Она как раз Ксюше [Шачневой] принадлежит. Еще до пандемии вышел сериал «Зулейха открывает глаза». После этого большое количество хейта было про то, что татары такими не бывают, нельзя про свою нацию так! Будто бы, если ты критикуешь свою национальность или говоришь, что у нас очень закрытое общество, ты ее оскорбляешь. Действительно, у татар какая-то автономия существует внутри. У нас в спектаклях это часто звучит — сиди красиво, веди себя опрятно. Какие-то стереотипы складываются вокруг нас.

И мы тоже задумались о существовании этой линейки татарскости, которой надо соответствовать. Не в плане того, что мы хотим маркеры определить и всех мерить — соответствуют или не соответствуют. Мне лично достаточно, что человек называет себя татарином. Это его выбор.

— Важно, что у него мама и папа татары?

— Я думаю, что язык все же важно знать. Потому что если языка нет, то нация не развивается.

— Язык — это вообще больная тема?

— Да. Я тоже начала об этом задумываться, в том числе общаясь с ребятами. У нас в проекте Лиля очень хорошо владеет татарским языком, но говорить на нем стесняется. У многих, в том числе у меня, были такие чувства до проекта.

«В конце спектакля «Чын татар» звучит татарская народная песня «Әпипә», но в современном звучании. И нам некоторые говорят: «Вот глобализация победила культуру». Но почему? Все развивается. Это же, наоборот, классно, когда народное творчество идет в массы. Мне кажется, что молодому поколению контент в таком виде больше зашел»

«Мне на русском проще что-то составить»

— А вы хорошо говорите на татарском?

— Нормально. Потому что в жизни по большей части мне приходится говорить на русском. Татарский больше дома, в семье. А вот на работе, с друзьями татарский мне не нужен, к сожалению. Наверное, я бы хотела, чтобы его было больше. Для того чтобы татарский язык развивался, нужен хороший контент на этом языке. Если по правде говорить, то его, к сожалению, нет.

— Вы, по идее, одна из тех, кто его может производить.

— Нет. Я же не пишу на татарском — на русском. То есть мне на русском проще что-то составить.

— В спектакле как раз прозвучало, что героям тяжело выразить свои мысли на татарском.

— Это если человек недостаточно владеет языком.

— Все упирается в вопрос образования?

— Несколько лет назад татарский язык перестали преподавать в школах как обязательный предмет для всех учеников. Мне показывали статистику, выборку по возрастам. Чем младше люди, тем хуже они знают язык, к сожалению. Действительно, есть такая ситуация, что на татарском говорят только внутри семьи. У меня вот бабушки и дедушки прекрасно владеют, русский даже не знают. Мама — преподаватель татарского языка и литературы. Мы с сестрой более русифицированные. Можем внутри семьи общаться на татарском языке, но вне — не используем.

Мне кажется, если говорить об идентичности, то именно вопрос языка стоит остро. Это одна из тем, которую мы пытались задеть, но она как-то мимо прошла. Людей мало, видимо, которые хотели бы об этом поговорить. Например, татарская культура не развивается. Если взять эстраду — я ее называю «синтетическая татарская эстрада», — это сплошной синтезатор, какие-то непонятные наряды. И тут выходит Салават, который говорит: «Смотрите, как я могу позволить себе выглядеть». Это и круто!

— Но все равно это звучит в контексте каких-то воспоминаний, прошлого.

«Чын татар» в MOÑ: как стать татарином и перестать им быть?

— Да-да. А хочется, чтобы все развивалось. В конце спектакля «Чын татар» звучит татарская народная песня «Әпипә», но в современном звучании. Там Ислам вживую на лупере  (looper — музыкальный прибор для одновременной записи нескольких звуковых дорожек — прим. ред.) создает биты. И нам некоторые говорят: «Вот глобализация победила культуру». Но почему? Все развивается. Это же, наоборот, классно, когда народное творчество идет в массы. Мне кажется, что молодому поколению контент в таком виде больше зашел. Я не говорю, что прогресс победил татарскую культуру и ее больше не существует. Просто ей надо выйти во что-то новое.

«Я всегда росла пацанкой»

— Мне показалось, когда ребята говорили о своих воспоминаниях — детстве в деревнях, татарских бабушках, языке, культуре, — все время звучали фразы о запретах, рамках, страхе. Возникает вопрос: а может ли сохранение татарской идентичности позволить людям быть свободнее?

— Мы тоже думали об этом. Кто-то где-то когда-то придумал, непонятно для чего и зачем. Если мы сделаем шаг влево, шаг вправо, то сразу будет критика. Например, наше старое воспитание построено на чувстве стыда, что ли…

— За что?

— Я сама не понимаю. Это столп татарского воспитания. Кто что скажет, у кого какие волосы, почему щиколотки видны и еще что-то. В прошлый раз мы получили очень много критики после спектакля. Приходят люди и говорят, что им не нужен татарский язык. Они дома поговорили на нем, и все. Приходят те, кто исповедует ислам. А у нас сидит Адель, который почти в открытую говорит, что любит мужчин. У нас были в прошлый раз возгласы: «О, ужас!»

— Я, надеюсь, Аделю не пытались угрожать?

— Нет. Он сам сказал, что никогда не сталкивался с открытой агрессией. В открытую говорит, кто он есть, и абсолютно этого не стыдится. Мне кажется, это здорово.

— Вы как-то рассказывали, что у вас классическая татарская семья, где не принято жаловаться на самочувствие — болит что-то, завяжи и лежи, не ной. Какие еще из таких татарских особенностей вы можете в себе выделить?

— Я об этом не задумывалась. В семье я всегда считалась бунтаркой. Мне кто-то что-то говорил, я кивала головой и делала по-своему. Я всегда росла пацанкой. Кукол и платья не признавала в детстве. А с возрастом поняла, что тут еще элемент мизогинии присутствует.

В татарской культуре очень силен патриархат. Все традиции перекочевали в культуру из ислама, где женщина все-таки подавляется. Даже если брать Татарстан, где вроде светский ислам и люди, мне кажется, по большей части агностики. Я в семье младший ребёнок, и, когда папа умер, на похоронах почувствовала на себе всю вот эту систему унижения от старшего поколения к младшему.

— В чем это проявлялось?

— У нас есть уважение к старшим. Что бы тебе ни говорили, ты молчишь. Ты не имеешь права ничего ответить. Заслуженно или не заслуженно — неважно. Стой и терпи. Я помню, как меня в подростковом возрасте учили ходить — взгляд должен быть в пол. То есть я не могу людям открыто в глаза посмотреть. В татарском языке есть слова «дәшмәскә» и «сабыр». То есть «помолчи» и «будь терпеливым». Вот эта терпеливость — тоже один из татарских столпов. Важно, чтобы другим людям было комфортно. Я пострадаю, а другим будет хорошо. Меня часто упрекали в эгоизме, потому что я начинаю думать о себе, а не о других.

Из-за неправильного понимания ислама получается, что надо страдать. И это почему-то перекочевало в культуру. Больше всего мне не нравится угнетенное положение женщин в классических татарских семьях. У меня родители с возрастом стали по-другому думать.

— У вас действительно классическая татарская семья или что-то немного изменилось?

— Старшее поколение — да. Супругов, условно, выбирали бабушки и дедушки. Они сами не могли вступить в брак без разрешения. Мне родители долгое время говорили, что партнер должен быть своей национальности. Никаких половых связей до брака. Один раз вышла замуж — на всю жизнь. И вот, не дай бог, ты будешь нетрадиционной ориентации. С возрастом это как-то ослабело. Моя старшая сестра повлияла — она вышла замуж за русского. И родители поняли, неважно какой национальности. Главное, что человек хороший. Зная, какие проблемы были у сестры, муж все для нее делал. Помню, папа тогда сказал: «Не всякий татарин с ней бы так возился».

«Судьба подарила мне большое количество знающих и умных людей. Опираясь на их опыт, тоже начинаешь писать»

«Почему-то хорошие тексты рождаются ночью. В этот момент я очень злая»

— Давайте немного про форму спектакля «Чын татар». Как он рождался?

— Ребята сами писали тексты, а мы просто редактировали. Я как драматург могу подсказать по структуре.

— А темы вы подсказывали или они сами?

— Темы выбирали сами ребята. Мы встречались, обсуждали и понимали, у кого что болит, как я это называю. Потом мы с Ксюшей рассказали про разные виды театра. И задавали главный вопрос: «Почему ты считаешь себя татариным или татаркой, или не считаешь?» Потому что «нет» — это тоже ответ. У нас есть еще Гузелия (Гиматдинова — режиссер — прим. ред.). Она исследователь татарской культуры. Мы поделили участников, каждый встречался с нами уже один на один в формате личной беседы. Из этих личных бесед нащупывали темы.

— То есть такой вербатим получился?

— Вербатим — это если бы мы актерам что-то давали. У нас получился свидетельский театр.

— В спектакле «5mm/h» вы рефлексируете на тему болезни, как люди к этому относятся, как они переживают. В «Чын татар» — общенациональная рефлексия, в «Децентрализации» — рассуждения о городе. Какие еще темы вас цепляют?

— У меня недавно была премьера «Сережи» в особняке Демидова. Режиссер спектакля Регина Саттарова, а я драматургом выступаю. История возникла на волне  митингов, когда люди в форме били ни в чем неповинных людей, когда рос уровень агрессии, суеты, злобы. Это в нас с Региной тоже сидело. И мы решили сделать спектакль про доброго охранника, который танцует. В итоге получился спектакль-вечеринка. Состав у нас подобрался хороший: Регина, актер Рома Гуськов. Мы с ними много обсуждали сначала, а потом я пришла домой и довольно быстро написала текст.

— Вообще быстро тексты пишите?

— Нет. Со мной очень редко такое бывает. Тогда я поймала такой вайб. Пришла домой где-то 2 часа ночи, а в 6 утра уже выслала текст.

35 минут сокровенного молчания из Казани на «Золотой маске»

— Я читала, что с «5 mm/h» была такая же история.

— Папа два года болел. Все это копилось-копилось и вот выплеснулось. У меня когда-то был драматургический тандем с Пашей Поляковым, который, к сожалению, год назад нас покинул. Он смог у меня вызвать эти ощущения, что я потом ночь писала. Почему-то хорошие тексты рождаются ночью. В этот момент я очень злая. Меня нельзя трогать.

— А в хорошем настроении не пишется?

— Плохо получается. Нужно научиться. Мой первый текст, например, «Дух сомнения», который был и в шорт-листах и в лонг-листах, очень наивный получился. Я его как-то по наитию написала. Это потом начались лаборатории, я стала читать книжки, с кем-то общаться, знакомиться с драматургами. Отучилась один год в киношколе, и Сережа Яковлев, мой мастер, много объяснял, как структурировать текст. Судьба подарила мне большое количество знающих и умных людей. Опираясь на их опыт, тоже начинаешь писать.

— А можно научиться драматургии или это склад ума?

— Да, конечно. Почему нет? Это же тоже профессия своего рода. Есть такое мнение, что каждый человек может что-то о себе рассказать. И вообще, каждый человек может написать хотя бы одну книгу. Как минимум — автобиографию.

«Есть такое мнение, что каждый человек может что-то о себе рассказать. И вообще каждый человек может написать хотя бы одну книгу. Как минимум автобиографию»

«О каких-то вещах, которые беспокоят сейчас новое поколение, я не смогу ничего сказать»

— Просто вы же не сразу к этому пришли. А через астрофизику.

— Почему-то всех очень волнует данный вопрос.

— Кажется, что это полярные вещи. Работали в каком-то НИИ или в корпорации и тут — творчество. Как вы переключились?

— Когда я была маленькой, уже писала какие-то рассказы. Но папа, очень важный в моей жизни человек, всегда говорил, что на жизнь надо как-то зарабатывать. У меня папа физик, мама физик, старшая сестра физик. И как бы окей, я тоже буду.

— А как возникла драматургия и режиссура?

— Всегда был какой-то интерес. Я кино очень любила смотреть. На радио вела передачи с обзорами. Как-то, видимо, с возрастом. Я работала-работала… Первые полтора года не было выходных и отпусков. Могла сидеть по 18–20 часов. Вся моя жизнь перешла в какую-то непонятную череду зарабатывания денег. В какой-то момент я очнулась, а там уже 25. И все, чем я занимаюсь, это хожу на работу и зарабатываю деньги. В какой-то момент возникло ощущение, что живу не своей жизнью, упускаю что-то очень важное.

Все хорошо, я обеспечена, но человеческого счастья у меня нет. Я человек привычки. Мне очень сложно просто взять и поменять свою жизнь. К решению уйти с работы я шла, наверное, два года. Тогда возникла киношкола, лаборатории, я стала много ходить в театр.

— Как вам вообще татарский театр?

— Я помню, Алексей Киселев (театральный критик — прим. ред.) как-то сказал, что он проходил мимо Камаловского театра и думал, смотря на их афиши, что на дворе 1980-й. Сейчас татарский театр начал развиваться. В Камаловском тоже появились люди, которые не бояться экспериментировать. Это опять-таки закрытое общество потому что. У Ксюши был опыт, когда она ставила спектакль, в котором на актрисе было красное платье. И ей сказали, что татары не носят красные платья. Опять нежелание прогрессировать, развиваться. Оно мне не нравится. Поэтому я такой театр не люблю.

— А были ли мысли уехать в другой город со своим более прогрессивным видением или вы здесь продираетесь через дебри стереотипов?

— Мне кажется, да. Нужно сначала в Казани что-то сделать, а потом, если здесь дела закончатся, дальше ехать. Все стремятся в Москву уехать, а попробуйте здесь чего-то добиться. Тем более здесь конкуренция не особо большая. Вот опять вопрос децентрализации. Давайте какие-то институты будут по всей стране, а не только в Москве, Петербурге и других столицах. Почему нет?

— К вам часто делают приставку «молодой» драматург. А вы считаете себя таковой?

— Мы с Пашей Поляковым шутили на этот счет. Все нас называют молодыми. Кому мы врем? Паше 36, мне 31. Какие мы молодые драматурги? Если считать, что последние лет пять я стараюсь писать не в стол, а стараться где-то ставить, то да. Не многие знают, но опыта у меня не так много. В этом плане я молодой драматург. Если брать возрастной ценз, то, наверное, уже нет. О каких-то вещах, которые беспокоят сейчас новое поколение, я не смогу ничего сказать. Могу только про себя.

— Ну можно еще про вечное.

— Да. Сидеть, копать, рассуждать, думать. Писать надо про то, что ты знаешь.

«Люди почему-то очень сильно придают этому значение. У меня нет в голове осознания, что это что-то очень крутое» (на фото: Родион Сабиров, Ангелина Мигранова, Дина Сафина и Инна Яркова (слева направо) Фото: Иветта Невинная

«Либо ты готов, что не будешь зарабатывать, либо вот так»

— Помните момент, когда узнали о персональной номинации на «Золотую маску»?

— Это было в день премьеры. Поднимаюсь по лестнице, звонит Инна Яркова (директор фонда «Живой город» — прим. ред.) и говорит: «Дина, поздравляю!» Я отвечаю: «Что случилось опять?» У нас премьера «Децентрализации». Думала, сейчас опять какая-то фигня вылезет. Какая еще «Маска»? У меня премьера, видео не до конца сведено.

«Это же наши, татары!»: драматург из Казани обошла на «Золотой маске» Владимира Сорокина

— А после? Классное чувство?

— Люди почему-то очень сильно придают этому значение. У меня нет в голове осознания, что это что-то очень крутое.

— Пишете не так давно, а регалий, получается, много. Для вас важно, отметила ли группа критиков новую пьесу?

— Помню, когда первый раз на «Любимовку» поехала… Вот тогда у меня бурлило внутри. Я радовалась, что поеду туда, где крутые драматурги. Мне этого драматургического вайба не хватает. То, что мы сейчас ставим, — это режиссура. Мой друг делает студенческий театр. Они делают фестиваль читок, и он попросил меня две курировать. Я очень жду этого: тексты почитать, с драматургами обсуждать. Мне очень нравится эта атмосфера.

— А можете писать на заказ?

— Я писала на заказ. Это очень тяжко.

— Потому что правят?

— Нет. Потому что чужая идея. Они говорят, что им что-то надо, а ты попробуй догадаться, что именно. Напиши мне не знаю что, но чтобы это было очень круто. И ты сидишь, выдавливаешь из себя. Вот мы с Пашей и еще двумя драматургами писали сценарий для фильма. Его сняли и потом еще на московский фестиваль попали. И они пришли к нам с темой голода в Поволжье. Честно, мне эта тема неинтересна.

Помню, мы с Пашей сидели ночами, писали, смотрели жуткие фото людей голодающих. Я после этого есть не могла. У меня перед глазами стояли живые трупы. Это ужасно. Придумали мы им в итоге историю, что ребята запираются в подвале для эксперимента. Но он пошел не по плану — начинается голод, а так как там все историки, их начинает дико глючить. Это самая яркая история на заказ. Еще я работала два года на анимационной студии. Там тоже конвейерное производство. У меня там был сериал про ежиков. Так на протяжении полугода я на ежей смотреть не могла.

— Есть такая расхожая мысль, что в России нет нормальных сценаристов и драматургов. Слышали такое?

— Про сценаристов слышала. Но кино и театр разные вещи. В кино существует такое понятие, как киноязык. Можно вообще без слов снять, а в театре — своя форма. Да и сейчас молодое поколение открыто ко всему. Информация есть, интернет. Я думаю, что это опять же потому, что не хотят развиваться, чего-то нового пускать. Не понимают, что мир на месте не стоит. Появляется новый инструментарий, чтобы вам было проще работать. Например, лист — это одна минута экранного времени, и не нужно ничего расписывать. А хорошие драматурги, мне кажется, есть. Конкурсы драматургические очень хорошо это показывают. Из тех, кто постарше, мне нравятся братья Пресняковы, которые написали «Изображая жертву». Сейчас появились братья Перепалец. Булат Минкин мне нравится, Алексей Житковский, Маша Конторович. Да их полно.

— А можно заработать на драматургии?

— Нет. Я не зарабатываю.

— А как жить тогда?

— Какими-то заказными вещами может перебиться, писать откровенно плохие сценарии к сериалам. Клипы снимать за деньги. Либо ты готов, что не будешь зарабатывать, либо вот так.

— Это правильная жертва?

— Меня пока все устраивает. Мне жаловаться не на что.