Вадим Бакатин — это все тот же, уже знакомый нам, персонаж, который в критические моменты истории появляется неизвестно откуда и делает что-то важное и необходимое «Вадим Бакатин — это все тот же уже знакомый нам персонаж, который в критические моменты истории появляется неизвестно откуда и делает что-то важное и необходимое» Фото: Olga Kuzischina, wikimedia.org, CC BY-SA 4.0

Он был чужой — не знал и не понимал, как изнутри устроена «контора»

Вадим Бакатин — это все тот же уже знакомый нам персонаж, который в критические моменты истории появляется неизвестно откуда и делает что-то важное и необходимое, иногда при этом грязное и неприятное, а потом исчезает бесследно, как будто он и создан-то был нарочно для того, чтобы выполнить миссию, которую, кроме него, выполнить было некому.

Его нельзя назвать предателем, потому что он никого не предавал. Чтобы предать, надо сначала быть чему-то преданным, но к тому моменту, когда он передавал американцам схему прослушивания посольства, не было уже ничего, чему можно было быть преданным, — ни государства, ни идеологии, ни единого народа, ни даже секрета в той знаменитой системе подслушивания, — ничего.

Но и героем его нельзя назвать. Он не был рыцарем, который бросается на огнедышащего дракона. Рыцарями были другие, до него. Дракон сам разложился и уже не пыхал огнем, а только испускал ядовитый дым. Когда-то он сожрал бакатинского деда, но сейчас пожирал сам себя, разделяясь на полтора десятка маленьких дракончиков, каждый из которых кусал тело, из которого вышел.

 «За большим столом сидели президенты союзных республик, Горбачев — в председательском кресле, а рядом с ним, с левой стороны, место свободно.

— Вадим Викторович, — произнес президент, — вот мы тут все вместе решили предложить вам возглавить комитет государственной безопасности…

— А меня вы все поддерживать будете? — спрашиваю президентов.

— Конечно, — отвечают, — будем поддерживать.

— Только ведь вы направляете меня в такую организацию, — говорю, — которую, на мой взгляд, вообще надо расформировать.

— Так вот мы вам это и поручим, — отозвался президент России Борис Ельцин…

В приемной меня встретил исполняющий обязанности председателя комитета, начальник первого главного управления КГБ генерал Л.В. Шебаршин.

— Сразу поедем? — спрашивает.

— Назначайте коллегию на три часа дня, — отвечаю. — Я сам приеду».

В событиях, которые потом кажутся грандиозными и вспоминаются десятилетиями и столетиями, часто поражает их обыденность. Не звучат фанфары и барабаны, не реют флаги, никто никого не хватает за грудки, не выхватывает пистолет, не грозится всех перестрелять или покончить с собой. Люди, стол, бумага, в которую судьбоносные решения вписываются от руки.

«КГБ и его предшественники в лице ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ составляли основу тоталитарного режима, без которой этот режим просто не мог существовать. Конечно, КГБ времен перестройки хотел бы выглядеть более респектабельным, но длинный и тайный шлейф злодеяний и беззаконий мешал этому… У меня никогда большим уважением эта организация не пользовалась.

Ежемесячник „Совершенно секретно“ в одном из своих номеров поместил на обложке фотографии председателей КГБ: Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, Абакумов, Серов, Шелепин, Семичастный, Андропов, Чебриков, Крючков. Я 14-й. И, честно говоря, участие в этом „вернисаже“ я не считал и не считаю приятным. Вдохновляло только то, что я должен был стать последним в этой галерее портретов».

Он прекрасно сознавал свою миссию. У него был наготове осиновый кол, который он должен был вонзить в сердце ослабевшего вампира. Вампир давно уже стал почти вегетарианцем и лишь иногда попивал кровь. Теперь он обустраивал свою жизнь, готовя тайком Гайдаров, Чубайсов, Березовских, Абрамовичей, Гусинских, чтобы заслонить истинных хозяев страны, которым надоело изображать идеологизированных пассионариев, готовых жизнь положить за коммунистическую идею и захотевших стать простыми западными миллиардерами или, на худой конец, обычными буржуа, гуляющими вокруг своих вилл с любимыми собаками и вежливо раскланивающимися со своими соседями, такими же буржуа, как и они сами, и ведущими неторопливые беседы о погоде, видах на урожай и курсе акций на Лондонской бирже.

Бакатина не готовили заранее, не посылали в полусекретные школы за границей, он подвернулся под руку случайно. Но осиновый кол был готов, и кто-то должен был стать последним вампиром в ряду Дзержинских, Ягод и Ежовых. Бакатин был подходящим человеком для этого. В его биографии не найдешь следов руки КГБ. Он был со стороны — его невозможно было объявить в «предательстве дела, которому посвятил всю жизнь». Он был чужой — не знал и не понимал, как изнутри устроена «контора». Он был искренним и честным — он сделал то, что считал нужным, а не изображал, что занимается чем-то другим и вообще противоположным.

Бакатин любил вспоминать, как его в сапогах и ватнике привезли в кабинет первого секретаря Кемеровского горкома КПСС

Превращение революционеров в буржуа — процесс закономерный. Победившие революции всегда заканчиваются перераспределением собственности. Французы, вдоволь поубивав друг дружку из идеологических соображений, покончили с Робеспьерами, Дантонами, Демуленами, вернули себе монарха под именем императора Наполеона, потом и вовсе реставрировали старый режим и меньше чем через поколение превратились в спокойных буржуа. Английская революция прошла этот путь еще быстрее. В России этот процесс растянулся более чем на два поколения, потому что количество буйных идеологизированных пассионариев превосходило всякое воображение, и, как они ни резали друг дружку, все равно их оставалось больше необходимого для успокоения общества минимума.

Лишь после ликвидации Третьего интернационала идея мировой революции была тихо похоронена и заменена идеей «догнать и перегнать Америку», на которую пассионарного запаса еще хватало, и только с 70-х годов, при Леониде Брежневе, стало заметным превращение революционеров в мирных обывателей, что выразилось в формуле «цель КПСС — непрерывное повышение благосостояния трудящихся». Тогда же, с первым нефтяным кризисом и внезапным дождем нефтедолларов, началось первоначальное накопление капитала партийно-спецслужбистскими элитными группировками, имеющими доступ к нефтедолларам, свободно ездящими по заграницам, ощущающими себя гражданами мира или на худой конец нормальными западными предпринимателями.

Тогда же под присмотром КГБ началась и подготовка кадров будущей перестройки, а став генеральным секретарем ЦК КПСС, председатель КГБ Юрий Андропов первым делом заявил, что «мы не знаем общества, в котором живем». К сожалению, об умственном уровне Андропова — который по традиции считается умным человеком — говорит попытка начать преобразования с ловли людей в кинотеатрах, кафе, парках, скверах, на улицах с целью «повышения дисциплины». И все это на фоне резкого обострения отношений с Западом, и так никуда не годных после вторжения в Афганистан. Сила обстоятельств не позволила ему довести дело до конца. А его наследник Михаил Горбачев, если кто не помнит, начинал с гонений на старушек, продающих на улице редиску и картошку со своих огородов, и антиалкогольной кампании…

Родившийся в страшном 1937 году Бакатин принадлежал к поколению, разуверившемуся в мировой революции и потому сосредоточившемуся на «догнать и перегнать». Его дед, Александр Петрович Бакатин, бухгалтер в «Заготзерно», незадолго до его рождения, летом, был арестован, приговорен «тройкой» к «высшей мере социальной защиты» и в тот же день расстрелян. Обвинение, естественно, было абсолютно липовым, в приговоре даже статья УК не была указана. Истинная причина — выполнение разнарядки по расстрелам, рассылавшейся сверху.

Бакатину повезло: семья не пострадала, его родителей (отца — горного инженера и мать — хирурга) не расстреляли заодно с дедом и даже не отправили в лагеря. Он благополучно окончил Новосибирский инженерно-строительный институт и долгое время успешно трудился в строительных организациях родной Кемеровской области. Он был хорошим инженером и организатором, и партия его заметила и забрала к себе. Бакатин любил вспоминать, как его в сапогах и ватнике привезли прямо в кабинет первого секретаря Кемеровского горкома КПСС, который и объявил, что принял решение рекомендовать его на партийную работу. Это, скорее всего, байка; это не эпоха революции и не сталинское время, это все-таки 1973 год, и даже очень нужного человека в кабинет большого начальника в сапогах и ватнике не пустили бы.

Партийная карьера сложилась у Бакатина еще круче: через четыре года он стал секретарем Кемеровского обкома КПСС. Партия в то время уже переродилась из революционной силы в буржуазную; соответственно, количество пассионариев в ней резко упало, а число жуликов, воров, беспринципных деидеологизированных карьеристов и тому подобной публики резко возросло. Люди типа Бакатина, умеющие работать и добиваться результата, были на вес золота. По этой же причине в 1983-м на него упал взгляд Егора Лигачева, занимавшегося подбором кадров будущих перестройщиков. Это было время «гонок на лафетах», когда весь советский народ в едином порыве, снизу доверху, ожидал окончания соревнования и хоть каких-то, но перемен, потому что видеть умирающего товарища Константина Черненко, которого охранники на несколько секунд под камеры ТВ выпускали из рук, чтобы он мог самостоятельно опустить бюллетень в урну, а потом снова подхватывали, поскольку находиться в вертикальном положении он был не в состоянии, было невмоготу.

«Горбачев был уверен, что я никогда не буду красть»

В 1988 году строитель, а затем партийный функционер Бакатин был назначен министром внутренних дел СССР. Это был крайне неожиданный прыжок — кресло первого секретаря Кировского обкома КПСС никак не предполагало умения ловить бандитов и наводить порядок на улицах. Горбачев объяснил назначение просто: «Мне не нужны министры-милиционеры. Мне нужны политики».

Очевидно, Горбачеву позарез были нужны соратники в политической борьбе, а профессионализм его мало волновал. Но Бакатин не был и политиком. Партийная работа в то время не политическая, а кадровая, хозяйственная и отчасти идеологическая деятельность. «Горбачев был уверен, что я никогда не буду красть, а мои слабости, мой провинциализм были ему скорее на руку, — вспоминал Бакатин. — По-видимому, выбирая меня на этот исключительно важный государственный пост, он считал, что мною можно будет легко управлять».

Но управлять Бакатиным оказалось не так-то просто. Он категорически отказался использовать силы МВД и ОМОН для подавления народных волнений — на что рассчитывал Горбачев, — и был отправлен в отставку. «Ты трус!» — сказал ему Михаил Сергеевич. Тем не менее у Горбачева сохранилось так мало сторонников, что Бакатин остался в его команде как член совета безопасности при президенте.

На свою сторону Бакатина попытался перетянуть Борис Ельцин, предложивший ему через председателя комитета по вопросам обороны и безопасности Верховного Совета РСФСР Сергея Степашина идти вместе с ним на выборы в качестве кандидата в вице-президенты. Бакатин отказался, заявив, что решил идти на выборы самостоятельно. Вряд ли он рассчитывал на победу; скорее это была форма вежливого отказа, чтобы не раздражать ни Ельцина, ни Горбачева.

Зато Бакатин решительно выступил против ГКЧП, вместе с другим членом совета безопасности Евгением Примаковым сделал публичное заявление о неконституционности ГКЧП и летал в Форос выручать Горбачева.

Вот тогда-то Бакатина и призвали разрушить КГБ. «КГБ в том виде, как он существовал, нельзя было назвать спецслужбой. Это была организация, созданная для всеобщего контроля и подавления. Она была как будто специально приспособлена для организации заговоров и государственных переворотов и имела для этого все необходимое — специально подготовленные войска, контроль за связью и умами людей, своих сотрудников во всех ключевых организациях, монополию на информацию и многое другое. Служба, призванная обеспечивать безопасность страны, сама становилась угрозой для ее безопасности».

Несомненно, и Ельцин, и Горбачев отдавали себе отчет, что Бакатин не более чем Терминатор, который, выполнив свою задачу, должен исчезнуть из поля зрения, потому что не с его понятиями о законности было выстраивать новую спецслужбу. В целом КГБ был главным орудием перестройки, ведя и направляя ее на всех уровнях, от студенческих дискуссионных клубов до ЦК КПСС. Но там хватало и людей, которые были шокированы внезапно открывшейся им стратегией их собственного руководства, направленной на уничтожение СССР как социалистического государства, и эти люди могли перейти от недовольства к действиям, используя всю мощь организации, «как будто специально приспособленной для организации заговоров и государственных переворотов». Их-то Бакатин и должен был нейтрализовать с минимальными потерями для спецслужбы и максимальным соблюдением законности.

«КГБ, а точнее, то, что от него предполагалось оставить, должен был стать инструментом поддержания стабильности в демократическом обществе и мире.

Отсюда вытекали основные принципы реформы:

1. Дезинтеграция. Раздробление КГБ на ряд самостоятельных ведомств и лишение его монополии на все виды деятельности, связанные с обеспечением безопасности.

2. Децентрализация или вертикальная дезинтеграция. Это определялось не столько моей волей, сколько начавшимися процессами размежевания республик Союза.

3. Обеспечение законности и безусловное соблюдение прав и свобод человека в деятельности спецслужб.

4. Деидеологизация, преодоление традиций «чекизма». Избавление от сомнительной славы ведомства как карающего меча партии, организации всеобщего политического сыска и тотальной слежки.

5. Эффективность. Поворот от шпиономании и борьбы с инакомыслием к реальным потребностям общества, борьбе с организованной преступностью, представляющей угрозу безопасности страны.

6. Открытость, насколько это возможно, в деятельности спецслужб.

7. Ненанесение своими действиями ущерба безопасности страны».

Чтобы достичь этих целей, Бакатин должен был уничтожить КГБ и создать новую спецслужбу. Избавить чекистов от традиций «чекизма» было так же невозможно, как сделать из волка вегетарианца. При этом Бакатин не разгонял КГБ, сохранил архивы, запретил печатать списки секретных сотрудников, был категорически против люстраций. Все это действительно способствовало сохранению мира в обществе, но столь же — и сохранению традиций «чекизма». Цель не была достигнута, потому что ее невозможно было достичь при поставленных — по крайней мере, отчасти самим же Бакатиным — граничных условиях. Он понимал это: «Одна из моих главных ошибок заключалась в том, что я пришел в КГБ без своей команды, без большой группы преданных делу единомышленников. Я переоценил свои силы. Без своей команды перевернуть эту махину, называемую КГБ, оказалось почти невозможно».

Но «своей командой» в данном случае могла была быть только готовая спецслужба, построенная на принципах, сформулированных Бакатиным. Таковой под рукой не оказалось и не могло оказаться. Хотя бы потому, что сам Бакатин, опасаясь полного развала работы, не считал возможным полный роспуск КГБ, как это было сделано, например, в ГДР со «Штази» и в Чехословакии с СГБ.

С точки зрения Горбачева и Ельцина передача документации по проекту была не предательством

Последним заметным действием Бакатина на посту председателя КГБ была передача американцам документации по проекту системы прослушки в построенном для них здании посольства в Москве.

В официальном заявлении МСБ (межрегиональной службы безопасности) было сказано:

«В 1969 году руководством СССР было принято решение об установке в намеченном к строительству новом комплексе зданий посольства США средств специальной техники для съема информации, что и было реализовано в ходе возведения этих зданий в 1976–1982 годах.

В дальнейшем с обнаружением этих устройств и протестами правительства США оборудование зданий спецтехникой было прекращено, кабели для соединения внедренных элементов с аппаратурой регистрации изъяты, что сделало всю систему съема информации нежизнеспособной.

Однако до последнего времени компетентные органы СССР отрицали сам факт установки спецсредств. Недоверие, долгие годы существовавшее между нашими странами, способствовало принятию конгрессом США законодательных решений, запрещающих задействование новых зданий посольств США в Москве и СССР — в Вашингтоне. На перестройку практически готового комплекса в Москве конгресс США вынужден был выделить ассигнования в размере до 300 миллионов долларов.

По инициативе руководителя МСБ В. Бакатина в ходе его переговоров с послом США господином Р. Страуссом была достигнута договоренность о передаче американской стороне исчерпывающих сведений об элементах и местах расположения спецтехники в новом здании посольства Соединенных Штатов. Эта договоренность была согласована с президентами СССР и РСФСР, министерствами иностранных дел Союза и России».

Каким образом американцы узнали о системе прослушки — неизвестно. Возможно, они получили сведения от своих агентов в КГБ. Сам Бакатин настаивает, что они раскрыли ее сами. Доверять ему тут нельзя, потому что он пришел в КГБ слишком поздно и руководил им слишком недолгое время, чтобы в точности знать о таких вещах. Скорее всего, имело место сочетание того и другого. Агенты предупредили, инженеры разобрались. Но вот в какой степени разобрались — это вопрос. Система была совершенно уникальной. Ничего подобного никогда не было и нет сейчас. Здание посольства строилось по американскому проекту, но из советских материалов. Еще на стадии их изготовления в них внедряли тысячи крошечных подслушивающих устройств, выглядящих как обычный строительный мусор — мало ли какие черные камешки случайно попадают в бетон или кирпич. Источников питания не было — устройства использовали естественные перепады температур, вибрацию, циркуляцию водяных паров и т. п. Фактически все здание было огромным подслушивающим устройством. В нем не было места, которое не прослушивалось бы.

Впоследствии специальная комиссия сената США пришла к выводу, что создание этой системы является «самой сложной и умело проведенной разведывательной операцией в истории».

Насколько официальная версия соответствует истине или же Бакатин передал американцам сведения, до которых они сами никогда бы не добрались?

Этого мы никогда не узнаем. Вот противоположная точка зрения от тогдашнего руководителя агентства федеральной безопасности РСФСР Виктора Иваненко: «Он сдал систему, не посоветовавшись с профессионалами. Бакатин потом говорил, что этот шаг он согласовал с обоими президентами (СССР и РСФСР), у него было письмо с их визами. Но разве это компетенция президентов? Думаю, что они не понимали, к чему это может привести. А для сотрудников КГБ это был удар. Сдавать святая святых — технику подслушивания в посольстве если не противника, то конкурента! Бакатин оправдывался: мол, американцам все равно об этом было известно. Ничего подобного! Там была применена совершенно новая технология. Элементы звукопроводящей системы были замурованы в кирпичах. Мы их получали от зарубежных поставщиков. Это было ноу-хау. Строили зарубежные подрядчики, которым американцы доверяли. КГБ завербовал подрядчиков».

С точки зрения Горбачева и Ельцина передача документации по проекту была не предательством, а всего лишь рациональным политическим действием. Ведь, после того как американцы узнали о проекте, он мгновенно обессмыслился. Никогда и ни при каких условиях посольство США не переехало бы внутрь подслушивающего устройства. И заново его построить, применить повторно тоже не было никакой возможности. Кроме целой толпы черных кошек, бегающих через дорогу, ведущую к дружбе со США, здание-жучок не давало ничего. И уж вот это совершенно было не нужно рождающемуся государству, напоминающему слепого и потерявшего память гиганта, который топтался на месте, не понимая, кто он, откуда и куда идет, не имея ни идеологии, ни цели, ни задач, кроме простейшей — как-то выжить. Единственным решением был полный отказ от проекта.

Можно ли было сделать это, не передавая американцам документацию? Вероятно, можно было, но только не слабому государству, которому требовались мир, дружба, жвачка — и немедленно. Передав документацию, Бакатин разом разрубил узел, уже 10 лет отравлявший атмосферу безо всякого толку. 10 лет американцы отказывались въехать в здание-жучок и в ответ запрещали советским дипломатам въезжать в новый комплекс зданий советского посольства в Вашингтоне. И все 10 лет советская сторона тупо врала, уверяя, что все в порядке и никто американцев подслушивать не собирается.

Передача документации была принципиальным действием на тот момент еще переходного, российско-советского руководства, очень нуждавшегося в дружбе с США. И возможно, что действие это было более символическим, чем реальным, потому что если система подслушивания была в основном американцами уже раскрыта, да к тому же еще и отключена, то в ней действительно не было смысла. И сам акт передачи документации был вполне деловым — ни Бакатин, ни американский посол Роберт Страусс в этом не участвовали, вопрос был решен на встрече экспертов. «При этом, — замечает Бакатин, — никакие образцы техники американская сторона не получала, поскольку она давно их имела».

Фактически советская сторона лишь подтвердила то, что американцам и так было известно, так что Москва в этом случае, пожалуй, отделалась малой кровью, при этом выиграв резкое улучшение отношений с Вашингтоном. В качестве акта некоего великого предательства это было подано — и до сих пор подается — просоветскими СМИ, которых интересует не суть дела, а идеология.

То, что передача документации не была таким уж актом предательства, косвенно подтверждается отношением к Бакатину Владимира Путина, который, как известно, крайне трепетно относится к теме предательства сотрудников спецслужб. Бакатин благополучно дожил в спокойствии до 85 лет, работал в фондах и инвестиционных компаниях. Похоронен на престижном Троекуровском кладбище, которое часто называют «филиалом Новодевичьего». Его дети Александр и Дмитрий занимают видные места в государственных и деловых структурах. Так что все-таки, видимо, официальная версия ближе к истине, чем естественное недовольство ветеранов партии и КГБ.