Доброволец из Казани с позывным «Старый» в ряды ВС РФ он записался в 49 лет Доброволец из Казани с позывным «Старый» в ряды ВС РФ записался в 49 лет Фото: Станислав Шемелов

Как попал на СВО и что перед отправкой ему сказал Рифкат Минниханов

— Чем вы занимались до СВО?

— После армии я сразу же пошел в МВД, где пять лет проработал оперативником. Потом в основном работал на «гражданке», а в последнее время, перед СВО, был занят на двух работах — в детском интернате в Дербышках и ГБУ «Безопасность дорожного движения».

— А кем работали в интернате?

— Там ты делаешь все. И водитель, и воспитатель. А параллельно я работал еще в ГБУ «БДД». Там занимаюсь камерами на скорость. Раньше работал по линии весового контроля, а когда стали появляться камеры, меня перевели туда.

Руководитель у нас — Рифкат Нургалиевич Минниханов. Мы долго думали, как я пойду на СВО, потому что увольняться не вариант. Я же должен был вернуться в любом случае, я же шел не умирать, а бить фашистов. Мосты жечь было нельзя. И вот Минниханов сказал, мол, иди, место за тобой остается. Он и семью мою поддерживал финансово, когда я отправился добровольцем! Мне жена писала, что с работы прислали деньги, сказали, что это матпомощь. Очень приятно… Спасибо ему огромное.

— Как вы узнали о наборе добровольцев?

— Об этом раструбили везде, особенно в средствах массовой информации. Я долго думал, а потом сказал жене, что пойду. Тогда брали бойцов в возрасте до 50 лет. А мне четыре месяца оставалось до 50. Говорят: «Айда бегом!» В военкомате мне тоже говорили, что возраст, все дела… Но капитан сказал, чтобы я бегом прошел все медосмотры. И вот 8 июля мы погрузились в автобусы.

— Как вы стали минометчиком?

— Попал по распределению на 120-миллиметровый миномет. Я вообще в морфлоте служил, к мотострелкам никаким боком не относился (смеется). Наша батарея целиком дошла от пункта сбора до левого берега Днепра. Никто не убежал. Мой командир батареи тогда сказал, что очень удачно нас набрал: «Вы все как один».

— Как началась минометная работа?

— Мы пересекли «ленточку», после чего нас довезли на «шишигах» («ГАЗ-66» — прим. ред.), которые мы собственными руками восстанавливали. У меня жена из Казани привозила запчасти! Собирали с миру по нитке. Вот на них мы и добрались до места дислокации.

Нас было 8 расчетов. Прибыли, развернулись в посадках, после чего приехал командир и собрал всех. Затем нас перевезли в другие посадки, где мы снова выставили минометы. Но разведка доложила, что мы оттуда не достаем до врага, что нам надо ближе к нему.

— Где расположились?

— Нас встретили бойцы народной милиции ДНР, предоставили нам какие-то катакомбы. А там голый бетон и комнаты размером с обычный стол. Мы втроем в эту комнату легли, а у меня ни одежды теплой с собой, ничего не было. В итоге меня под утро скрутило с почкой. Я помню, что хожу и кряхчу как старый дед, думаю: «Во попал...» Даже на часы не смотрел. В итоге ко мне спустился один из бойцов и дал мне какую-то таблетку. Не помню даже названия, я ее только заглотнул, и меня начало отпускать. А я ведь не спал, и мне мой расчет сказал, чтобы я лег на боковую, что они сами миномет поставят. На следующий день нам уже нашли дом.

«Страшно было только первое время. Мы все делали для победы и ради победы» «Страшно было только первое время. Мы все делали для победы и ради победы» Фото предоставлено источником

О своей работе и ответных прилетах

— Первый тяжелый прилет по вам помните?

— Один раз по нам очень хорошо прилетало, но нам дали команду «к орудию». Пацаны только подбежали и начали наводить миномет — и прямо в них попала мина. Тогда было три «трехсотых» и один «двухсотый». Причем он сначала тоже был «трехсотым»… Там вообще целая история случилась. В тот день он уступил место в машине гражданскому: дело в том, что в это же время ранило мирную жительницу — бабушку, ей осколки прилетели в голову и руку. Мы ее перебинтовали, машина тут же приехала. Нам потом рассказали, что раненый боец должен был ехать первым, но приняли решение, что вместо него отвезут сначала бабушку. Бойца оставили ждать, и прямо в него прилетела мина. Вот тогда он и погиб. Это случилось в самом начале нашего «путешествия». На второй день буквально.

— Сколько вы пробыли на СВО?

— Примерно полгода. Если точно, то пять месяцев. 9 ноября у нас заканчивался контракт, но в этот же день у меня был юбилей! Мы уже стояли в другом населенном пункте. Я пацанам сказал тост тогда: «Я думал, что свое 50-летие встречу дома, среди родни. Но я рад, что тут!» Люди, которые там, становятся куда ближе друг другу, нежели здесь, на гражданке.

— Расскажите о том, как проходит день минометчика на фронте.

— Мы встаем в 5–6 часов утра и, пока еще темно, идем на место работы миномета. Там мы сидим и ждем, когда нам дадут координаты. Нам их дают, мы начинаем работать, нам говорят, сколько мин нужно выпустить, после чего прячемся. Нам дают поправку, затем снова выходим и работаем. Пока прячемся, миномет оставляем, маскируем его. После каждого выстрела миномет донастраивается. И так может проходить весь день. Стреляем либо беглым огнем, либо одиночными.

— Страшно быть минометчиком? Сейчас же все понимают, что идет война артиллерии, минометов. По вам чаще прилетает…

— Страшно было только первое время. Но я очень благодарен Юному (позывной сослуживца — прим. ред.), ведь, когда нас учили, нам преподавали по книге. А Юный приехал и сказал, чтобы мы всё забыли. Он натаскал нас как нужно. Мы все делали для победы и ради победы.

Однажды стоял туман рано утром. Мы думали, спокойно дойдем. Но фашисты как начали кидать мины! Это были «зажигалки». Они пытались поджечь дома, лесополосу. Мне говорят: «Старый, а если сейчас реальные мины пойдут?» А мы шли мимо дома одного, но пошли позже назначенного. Это судьба, наверное, но именно в этот дом прилетела мина. Пошли бы пораньше — нас бы накрыло вместе с этим домом… Словно у «минометки» есть ангел-хранитель. Когда по нам отрабатывали «три топора» (американская гаубица М-777 — прим. ред.), это был последний день, когда мой миномет работал.

Снайпер на СВО: «Убить врага – это как налить воды в стакан. Лишь бы попасть»

— Как это было?

— Как обычно, мы пришли на место выполнения боевой задачи, начали работать и чувствуем, что прямо конкретно по нам работают. У нацистов был очень грамотный корректировщик. Наши разведчики дали координаты, и мы «сложили» дом, откуда вели огонь. И на две недели наступила тишина. Но тут появляется, видать, новый корректировщик. По нам снова начали работать, но уже «три топора». Страшное оружие, но у этого орудия есть один минус — оно может сделать 4–5 выстрелов, после чего у него что-то сбивается. «Укропы» не умеют быстро налаживать его.

По нам отработали «три топора», а мы сидели в доме, который буквально ходил ходуном от выстрелов. После каждого прилета стены качались. Затем мы отработали, и на нас вышел танк. А это куда страшнее. Юный говорил, что наш дом, похоже, «сложит». Затем пошли «зажигалки». Я смотрю через дом и вижу прилет возле своего миномета: думаю, ему конец. Но он все еще стоял! Затишье… Нам дали координаты, мы выбегаем, закидываем мину, а орудие не стреляет! Я тогда подумал, что это «аборт» («осечка» на сленге минометчиков — прим. ред.). Только его здесь не хватало! А мне кричат, что у меня мина не провалилась, я смотрю, а она из трубы торчит! Оказывается, осколок влетел и замял трубу. Мину кое-как вытащили. Юный еще спрашивал, что случилось, а у нас нет больше миномета!

— Новые минометы выдали?

— У нас из 8 минометов осталось три. Работали с ними так же: один отдыхает, второй за него работает. Просто заменяли друг друга.

А когда стояли в посадках, то как по нам работали!.. Мне выкопали яму, дали ящики для укрепления. Я углубился, потом мы отработали — и пошел ответ. Мы легли по окопам, и наступила тишина — обычно они отстреляются, и все. А тут просто дали паузу. У меня друг Хруст выходит из другого окопчика и говорит, что все нормально вроде, больше не прилетит. Я только вышел — и как дадут по нам! Хруст как стоял, так его и подбросило, и он упал. А я от взрывной волны просто лег назад, как стенд.

«Вообще, я начал осознавать все произошедшее со мной только здесь, причем первый месяц я не осознавал, что уже дома. Потом начал вспоминать, что было на фронте, и стал задумываться, что могло произойти не так» «Вообще, я начал осознавать все произошедшее со мной только здесь, причем первый месяц я не осознавал, что уже дома. Потом начал вспоминать, что было на фронте, и стал задумываться, что могло произойти не так» Фото: Станислав Шемелов

О гражданских и возвращении домой

— Как мирное население жило с вами? Контактировали?

— Был у нас в Херсонской области сосед Виталий, ремонтировал скутеры. У него жена нас кормила. Потом я только узнал, что «укропы», когда заняли этот населенный пункт, расстреляли всех, кто помогал Российской армии. Я не хочу об этом думать, но мне кажется, что Виталика и его жену тоже… Они нам и сигареты давали, и молоко… Виталий всего на год меня младше. Мы им приносили продукты, они нам готовили.

Они планировали уехать в Херсон, но так и не успели. Еще там была Катя, она тоже в интернате работала. Мы переживали за их дома, так как ответным огнем могли их повредить. Но рядом с ее домом был недостроенный дом ее сестры. Катя нам разрешила ночевать в этой недостройке, а там и погреб находился, куда никогда ничего не прилетит. Два дня мы жили там. Вот такие были люди.

— Как вернулись домой?

— 9 ноября у меня закончился контракт, и я уехал в часть. Я оказался единственным, кого отпускали по возрасту. В части я пробыл еще месяц.

Вообще, я начал осознавать все произошедшее со мной только здесь, причем первый месяц я не осознавал, что уже дома. Потом начал вспоминать, что было на фронте, и стал задумываться, что могло произойти не так.

А когда я вернулся в интернат, это надо было видеть! Мне позвонили с работы, спросили, где я. Я прямо с поезда приехал туда, меня встретили воспитатели, директор, а когда зашли в актовый зал, там уже были дети. Слезы наворачивались сами собой…