«Не беру личные посылки – мало ли что положат. И еду только с надежными – вдруг попадутся завербованные»

Мария Ефремова: «Когда все сверстники смотрели детские мультфильмы, я изучала диафильмы по гражданской обороне, которую дедушка преподавал в казанском училище» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

«На СВО я поехала как фотограф в составе волонтерской группы…»

— Мария Александровна, расскажите немного о себе. Чем вы занимались до вашей гуманитарной деятельности?

— Больше 6 лет я была внештатным фотографом нашего танкового училища. Меня приглашали снимать туда разные мероприятия, и я довольно часто там была как волонтер. Мне всегда была интересна вся вот эта военная тематика. Все мое детство прошло, можно сказать, в армии. Отец ушел рано, и меня воспитывал дед — полковник пограничных войск, ветеран Великой Отечественной войны. Когда все сверстники смотрели детские мультфильмы, я изучала диафильмы по гражданской обороне, которую дедушка преподавал в казанском училище. Он сам любил читать и меня приобщил, поэтому бо́льшая часть моих книг была о войне. Я хранила их в ящике от гранат РГД. На уроках математики я сидела и читала Ремарка, в 7–8-м классах — стенограммы Нюрнбергского процесса. Дедушка писал дипломную работу о внешней политике гитлеровской Германии до начала Великой Отечественной — ее тоже читала в школе. То, что там преподавали, меня почему-то не интересовало от слова «совсем».

— Какое-то странное воспитание для девочки…

— Нет, что вы, дедушка очень нас любил с братом. У меня еще сестра есть, которая сейчас в фонде «Защитники Отечества» работает. Но у нас с ней 10 лет разница, с братом — три года, поэтому нас воспитывал дедушка. Думаю, именно дедушкино воспитание дало нам стержень.

— Но свою будущую карьеру связывать с армией вы не стали?

— Военная тематика меня интересовала, но что тогда было в армии? Меня как-то приглашали в танковое училище на танцы, мама очень остро реагировала: «Боже мой, только не связывайся с военными!» Она говорила, что я буду в нищете жить и по военным частям скитаться. В итоге пошла в медицину, мама работала санитаркой, до того как ее сократили из аэропорта, где она была в свое время старшим техником-метеорологом. Везде творился бардак в те времена: зарплата в 2 тысячи, не хватало даже на проезд. В 1999 году я проходила практику у мамы, мне было 16 лет. Там успела научиться и уколы делать, и систему ставить.

Потом стала заниматься компьютерной техникой, в 2002 году собрала свой первый компьютер.

— Что?

— Да, после практики пошла на биржу труда, вроде как устраиваться в больницу, а в итоге прошла курсы по компьютерной грамотности. Тогда это еще только все зарождалось, можно сказать. Я поняла, что на этом можно заработать гораздо больше. Поэтому вместо медицины стала заниматься компьютерной техникой. А оттуда я уже ушла в фотографию. Отучилась в колледже по приглашению Георгия Козлова, позже меня приняли и в союз фотографов Татарстана, который он возглавлял.

— Как вы оказались в танковом училище?

— Тогда там работал еще генерал-майор Владимир Майстренко (начальник казанского танкового училища с 2014 по 2017 год — прим. ред.) Он особенно часто проводил открытые мероприятия, куда меня приглашали на съемку. На тот момент я уже многое знала о танках и другой военной технике. Даже удивлялись, что я звуков «выхода» (артиллерийского выстрела — прим. ред.) не пугалась. Во-первых, я живу рядом с полигоном, а во-вторых, я столько времени там среди них провела, что уже ничего, наверное, не страшно.

— У вас очень разносторонняя деятельность: медицина, компьютеры, фотография…

— Я еще проходила курсы видеомонтажа, участвовала в съемках двух художественных фильмов — «Я еще не хочу умирать» и «Мин сине сагынам» (казанские кинокартины, так или иначе связанные с приходом преподобного Серафима Саровского города — прим. ред.) Там я была и водителем, и актером, и фотографом, и SMM-специалистом. Я и сейчас изредка зарабатываю заказами по видеомонтажу. Это очень выручает. Последнюю свою работу я доделывала за ноутбуком ночью в Белгороде.

— Как вы в гуманитарку-то пришли в итоге?

— У меня огромный волонтерский стаж. Я начала помогать с фонда Анжелы Вавиловой. Мы до сих пор с Владимиром Владимировичем [Вавиловым] дружим, созваниваемся, правда, давно их не навещала, но продолжаю помогать.

Опыт сборов у меня тоже большой. Хоспис был только в проекте, когда я пришла в фонд. Удалось пройти через все этапы, вплоть от того, что мы стояли на улице с ящиком в руках, шарики и флаеры раздавали, и до того, что проводили крупные благотворительные акции. Все делали, в общем, чтобы хоть как-то обратить внимание на фонд. Раскручивали соцсети, для чего я отучилась на SMM-специалиста. Вся эта работа в хосписе помогла мне в дальнейшем, меня все знали как волонтера, даже в СМИ были какие-то репортажи. Затем о фонде узнали и в храме Серафима Саровского, прихожанкой которого я являюсь и где помогаю в том числе в качестве фотографа.

Изначально и на СВО я поехала как фотограф в составе волонтерской группы. Меня попросили поснимать репортаж об этой гуманитарной поездке. Это было 6 ноября 2022 года. До этого я успела съездить на танковый полигон, где познакомилась с атаманом казанского казачества Михаилом Моисеевым и с представителями гуманитарного проекта «Золотые руки ангелов» в Татарстане. Вот они вместе с Михаилом и стали для меня проводниками в зону СВО.

«Я с детства патриот. У меня никогда не было сомнений в том, что мы правы» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

«Наши оказывают первую помощь даже солдатам противника»

— Видимо, какие-то политические взгляды на сложившуюся ситуацию у вас к тому времени уже были сформированы…

— Я с детства патриот. У меня никогда не было сомнений в том, что мы правы. Как отреагировала на события 2014 года? Мы уже тогда начали собирать на приходе гуманитарную помощь, фотографировались возле храма с надписью Save Donbass people. Тогда мы вроде начали хорошо, но потом как-то все сошло на нет.

У меня в 2014 году под Луганском погиб товарищ, который поехал в ополчение. На его странице в соцсетях была информация, что он успел прослужить всего две недели. Тогда вывозили раненых через луганский аэропорт, открыли коридор, пошла колонна, а по ним начали стрелять… Я была удивлена, что он вообще туда поехал. Узнала об этом только после его смерти. Помню, как еще подумала тогда: «Значит, там действительно война. Страшная. Настоящая война».

Потом на некоторое время я забыла о политике, практически не следила за происходящим — было не совсем до этого, мы вовсю как раз работали по хоспису. Нет, конечно, несколько раз с храмом собирали вещи для пострадавших при обстрелах, оставшихся без жилья. Собирали одежду, бытовую химию, все это отправляли. Потом случился ковид, не до Донбасса было.

— Но вы подозревали, что назревает конфликт?

— Первые нотки прозвучали в конце 2021 года. Было нехорошее предчувствие, что что-то случится. Изредка сводки пускали, что в Донбассе по-прежнему убивают детей. Это, само собой, ужасно, но сначала думали: в Африке тоже ведь дети голодают, умирают, как и в Донбассе, но что мы можем сделать, чтобы это прекратить? Если так подумать, у нас тут тоже достаточно работы было в хосписе, у нас тоже дети умирали. Я с головой ушла во все это.

Но уже 23-го [февраля 2023 года] вечером было понятно, что что-то произойдет. Первая мысль, которая у меня возникла, — я пойду служить. Подумала, что могу выучиться на санинструктора, если меня с моим просроченным сертификатом не возьмут. Дома над этим посмеялись, даже сестра сказала: «Спорим, что ровно через год мы все так же здесь будем сидеть с тобой и никто никуда не поедет?» Она тогда считала, что мы просто в грудь себя кулаком бьем, а когда дело дойдет, вдруг окажется, что страшно.

— Тем не менее вы все-таки поехали…

— Да, меня позвали в поездку с волонтерской группой. Родные сначала были в шоке. Я их успокаивала тем, что еду только туда, где нет стрельбы. Меня отпустили, но пригрозили, что это будет моя единичная поездка. Когда я вернулась, мне уже нельзя было такое сказать. Я была уже сразу уверена, что поеду туда и второй, и третий, и четвертый раз. Когда я увидела все своими глазами, меня уже было не остановить.

«Мы оказались в медвзводе. Нас там встретил военный, который хотел показать его работу» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

— Что именно?

— Мы оказались в медвзводе. Нас там встретил военный, который хотел показать его работу. Медвзвод обычно находится в самом безопасном месте, но на тот момент это была Попасная, фактически еще линия боевого соприкосновения. Территорию освободили в мае, а мы там были в ноябре. Там все разрушено. Несмотря на довольно жаркое лето, все еще четко угадывались очертания лежащих вокруг трупов, которых много.

— Бойцы противника?

— Да, они не забирают своих. Нам рассказывали, что наши снайперы стараются стрелять по ногам, чтобы потом их взять в плен, но те, чтобы этого не произошло, своих же добивают и убегают. Наши бы так не сделали. Они бы сами полегли, но своего не бросили.

Медвзвод оказывает первую помощь даже солдатам противника, делают им операции. Своими глазами видела, когда им разрезали одежду, а у них свастика наколота. До этого всегда казалось, что это просто декорации, что это не может быть правдой. До сих пор не верится.

«Территорию освободили в мае, а мы там были в ноябре. Там все разрушено» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

Разрушенные сгоревшие дома никогда не перепутаешь с домами после пожара, прилет не перепутаешь с чем-то другим. Это все очень страшно: воронки посреди железнодорожных путей, перевернутые вагоны, постоянные звуки стрельбы. Как-то за раз привезли 12 «двухсотых»… Минно-взрывные травмы очень страшно выглядят: оторванные ноги, руки. Было такое, что человек просто с оторванной ногой сидит и ждет очереди, когда ему помощь окажут, потому что тот, которого перед ним привезли, еще хуже.

Меня поразили не столько увиденные ранения, сколько условия, в которых находился медвзвод, в разрушенном полностью здании. Я тогда еще не знала, что они специально в таких сидят, чтобы их не обнаружили. Вода там привозная вся, обогрев с помощью печки-буржуйки. Все это выглядело как в кино о Великой Отечественной войне, это не про те стерильные операционные, которые мы привыкли видеть. Вместо хирургической лампы — небольшой прожектор. У человека глаза нет, а ему все равно пытаются оказать хоть какую-то помощь, чтобы спасти хотя бы то, что осталось. При этом удивило дружелюбие жителей Донбасса — медвзвод этот входил в состав армии ЛНР, но до переброски относился к ДНР, получается. У нас такого нет, потому что мы в других условиях живем, они же привыкли к войне.

«Разрушенные сгоревшие дома никогда не перепутаешь с домами после пожара, прилет не перепутаешь с чем-то другим» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

— И долго вы пробыли в медвзводе?

— Я там задержалась на три дня, хотя обычно гуманитарщики приезжают и уезжают в тот же день. Военный, который нас туда привез, был очень общительным, мы с ним сдружились. Мне как-то так повезло, что мне показали чуть ли не всю ЛНР одним днем. Вот мы приехали, переночевали в Попасной, а на следующий день меня оттуда вытаскивают рано утром и везут к комбригу, где угощают кофе, чаем, сладостями, оттуда едем потом в Лисичанск к командующему армейским корпусом. Я в тот момент готова была сквозь землю провалиться.

Потом нас отправили к мобилизованным, чтобы мы посмотрели, как они живут. Они рассказали, что все у них там хорошо, что они готовятся, ни на какой передок с пылу с жару их не отправляют. Даже позвал прямо до окопов доехать и своими глазами посмотреть, что нет там мобилизованных. Мне дали бронежилет, каску. Я в них походила немного и поняла, что нет, очень тяжело, не поехала. Еще меня познакомили со взводом обеспечения. В общем, за один день я там увидела практически все. Мы обменялись контактами с ребятами, я вернулась в Казань и тут же организовала сбор, потому что четко уже понимала, в чем нуждаются ребята.

— Они сами попросили им помочь и организовать сбор?

— Нет. Они никогда ничего не просят. Только один раз попросили медикаменты, потому что совсем плохо было. Мы уже настолько с ними сдружились, что они просто спрашивают: «Как у тебя дела?» А как у меня могут быть здесь дела? Захотела — пошла в кофейню, попила кофе с эклером, что позволяю себе, конечно, очень редко. Можно сказать, что забыла про все такие радости жизни. Об отпусках своих уж точно — с ноября уже и не мечтаю. Даже если и беру сейчас работу, выполняю ее на ходу, на автомате. С головой ушла в гуманитарку.

«Меня поразили не столько увиденные ранения, сколько условия, в которых находился медвзвод, в разрушенном полностью здании. Я тогда еще не знала, что они специально в таких сидят, чтобы их не обнаружили» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

«Они там уже 9 лет в этой войне и никогда ничего не просили ни у кого»

— Вы сказали, что по возвращении из своей первой поездки организовали здесь сборы. С чего вы начали?

— С медвзвода и начала. Со мной были два волонтера из проекта «Золотые руки ангела». Мы с ними обменялись контактами с медвзводом — и с командиром, и с фельдшером, и с некоторыми бойцами. Спросили, что у них со светом. Они объяснили, что генераторы очень слабые, еще и работают на бензине, который сложно достать. Я пообещала им привезти новый генератор вместе с нормальным хирургическим светильником. Слава богу, еще не было ни разу, что я чего-то не смогла достать. Что у них транспорта нет, мы увидели сами, когда они раненых на гусеничной мотолыге привозили. А это жутко неудобно и долго — промедление там стоит жизни. Один раз им выдали уазик на весь батальон, хотя это и внештатный транспорт, но это не выход. А если возить на «Уралах» или «КАМАЗах», то это приоритетная цель, по ним сразу начинают стрелять.

«Им даже носки не положено выдавать — две пары носков в месяц, и все. А когда они круглыми сутками в воде в окопах сидят, то какие тут могут быть две пары? Там и 20 пар в день не хватит» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

— Как вы собирали средства?

— Когда вернулась, мне все у виска пальцем крутили: «Ты куда поехала? Зачем вообще все это надо?» Когда я сделала 10-секундный ролик о медвзводе и опубликовала его у себя, призвав помочь ребятам, сразу начали перечислять, но в основном это были мои друзья, подписчики. Я поняла, что не справлюсь, что нужна поддержка более влиятельных людей.

Тогда я написала Ольге Варгановой — руководителю епархиальной службы «Милосердие» — и попросила ее помочь организовать сбор. Она сразу согласилась. Я ей все фото и видео показала с поездки. В итоге ноутбук и хирургическую лампу приобретали они. Плюс к этому еще они купили мне топливную карту, которая не единожды выручала меня. Еще помогла Юля Хакимова (известный волонтер, координатор волонтерского движения «Душа России» — прим. ред.), с ней я только тогда лично познакомилась. Когда поняла, что не смогу купить дизельный генератор, Юля вызвалась помочь. Ее семья купила генератор, и мне оставалось только его забрать. С тех пор с ней так и дружим.

— Возникали ли проблемы с закупкой? Не секрет, что на некоторые товары с начала СВО резко вырос спрос.

— Да, с хирургическим светильником все было сложно, оказалось, что его просто так не купишь. Нашли его в итоге в Челнах кое-как.

«Что у них транспорта нет, мы увидели сами, когда они раненых на гусеничной мотолыге привозили. А это жутко неудобно и долго — промедление там стоит жизни. Один раз им выдали уазик на весь батальон, хотя это и внештатный транспорт, но это не выход» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

— Долго искали?

— На приобретение всего вместе с дорогой уже туда ушло примерно недели три.

— Что еще вы отвозили?

— Были запросы, в какой-то момент на повестке встал вопрос о приобретении уазика. Мне все говорили тогда, что я не смогу собрать 300 тысяч [рублей] на него. Во вторую поездку я записала интервью с фельдшером, где он рассказывал, как они спасают людей, несмотря на свое удручающее положение. Они же там 9 лет в этой войне, и никогда ничего не просили ни у кого, не пытались что-то тянуть, выпрашивать у России. Я это интервью опубликовала снова у себя, друзей попросила об информационной поддержке. Но особо большого влияния на людей оказать не удалось. Тогда я стала писать вообще всем подряд, уже практически ни на что не надеясь.

В день Николая Чудотворца я помолилась, и что вы думаете — на мой запрос ответил военкор Евгений Поддубный, а писала тогда я много кому. Он спросил только, сколько стоит уазик, я ему ответила, что 300 тысяч. И представляете, он без лишних вопросов просто взял и перевел эти деньги. Я была в шоке. Обещала все отчеты предоставить, а тот только ответил, что ничего ему не нужно.

«Я стала искать машину, все вокруг говорили, что вряд ли найду, что все уже выкуплены, что их нет уже. Но мне удалось, причем, я вам скажу, в довольно хорошем состоянии» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

Потом я стала искать машину, все вокруг говорили, что вряд ли найду, что все уже выкуплены, что их нет уже. Но мне удалось, причем, я вам скажу, в довольно хорошем состоянии. Через отца Кирилла Назарова (настоятель прихода Святого апостола Андрея Первозванного Зеленодольска — прим. ред.) я познакомилась с руководителем автосервиса «Желтые ворота» в Зеленодольске, и он мне помог безвозмездно подготовить машину к отправке на фронт. Но это полбеды — еще предстояло найти водителя, который бы согласился перегнать эту «буханку». Снова все говорили, что ничего не получится, что никто не поедет под Новый год (а тогда уже был практически конец декабря) на уазике в ЛНР. Но ничего, нашла, аж сразу четырех водителей, двое из которых оказались из Башкортостана.

Но порожняком же тоже не поедешь. Решили нагрузить по полной машину разной гуманитаркой. Тогда очень мощно помог храм Святого апостола Андрея Первозванного и отец Кирилл. Мы загрузили полную «буханку», а когда узнали, куда мы едем, нам еще дали и раифскую «Газель», которую мы тоже заполнили коробками. Юля Хакимова ее полностью загрузила. Я как узнала, что там детишки [в прифронтовой зоне] могут остаться без новогодних подарков, решила этим озадачиться. Юля помогла собрать 50 подарков: одежда, продукты, обувь. Тогда же мы раздобыли хирургический стол для медвзвода — Зеленодольская ЦРБ выделила.

Так мы и поехали колонной в ЛНР. На Новый год пришлось там остаться — ребят отправили сначала на полигон, а потом отпустили домой на праздники, они же там все «домашние». Оставлять все привезенное без них нельзя было, потому что разберут — ходили же слухи, что у волонтеров машины уходят то в штаб, то еще куда-то. Надо было удостовериться, что уазик дойдет именно до моего медвзвода. Да и смысла ехать 31 декабря в ночь уже не было. Так и осталась. Со многими познакомилась. И именно тогда я окончательно поняла для себя, что теперь от ребят никуда. Когда они ушли на новое место дислокации, то пропали на две недели. Я тогда очень сильно переживала. А потом в середине января вышли на связь, сказали, что они в Лисичанске, что город закрыли, идут бои. На тот момент мы здесь уже собирали деньги на пикап — он намного удобнее: в кузов можно и миномет поставить, и АГС. В следующую поездку я им привезла пикап, а они вручили мне кота.

— Кота?

— Да, его нашли во Владимировке, и он как-то за ними увязался. Вместе с нашими бойцами много чего уже прошел. И бойцы к нему тоже привязались, сказали, что он им уже дороже всего. Попросили меня о нем позаботиться, и я его забрала к себе.

«Кота нашли во Владимировке, и он как-то за ними увязался. Вместе с нашими бойцами много чего уже прошел. И бойцы к нему тоже привязались, сказали, что он им уже дороже всего. Попросили меня о нем позаботиться, и я его забрала к себе» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

«Я всегда говорю, что нельзя афишировать то, что везем»

— Мария Александровна, сколько раз вы уже ездили с гуманитаркой в зону СВО?

— Наверное, раз 11 уже. Примерно раз в месяц езжу. Не ставлю конкретных дат, их и невозможно так планировать. Как узнаю от ребят, что им нужно, сразу стараюсь приехать.

— Запросы бойцов как-то меняются?

— Сейчас основной упор делается на радиоэлектронную борьбу. Поэтому запросы связаны с ней. Вокруг меня появляется все больше инициативных людей. Вот есть Салават, с которым я ездила как-то, он сейчас командир взвода под Кременной. Он познакомил меня со своим другом, который собирает FPV-дроны, попросил меня помочь ему. Чем смогла, помогла, мы потом эти самолетики уже даже стали отправлять на фронт.

Всем стараюсь помогать по мере сил и возможности. Например, девочки у меня делают сухой душ — закупили им ингредиенты. Мой батальон сказал, что им сухие души пока не нужны, у них есть возможность вывозить бойцов нормально помыться. Общаюсь с волонтерами Мензелинского района, они мне отдали супы и чак-чак, а я им передала вот эти компоненты для сухого душа. Они сейчас их делают и отправляют в татарстанские полки.

У нас есть волонтерский чат. Там многие волонтеры сидят, что ездят именно к татарстанцам. Мы сейчас вот решили для ребят плести масксети, в храме поставили станок. Для моего батальона нужны другие сети — специальные, с мелкой ячейкой. Поэтому будем плести для других подразделений. Сейчас все волонтеры стараются друг друга поддерживать. Хотя бывают, конечно, и конфликты.

«Сейчас основной упор делается на радиоэлектронную борьбу. Поэтому запросы связаны с ней» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

— Почему они возникают?

— Думаю, чаще всего это перетягивание одеяла на себя. Недавно, например, создали чат отдельный для сбора помощи медикам. Добавили туда всех волонтеров, чтобы те оставляли заявки, а другие волонтеры отвозили. Добавили туда и меня. Но дело в том, что моим медикам они ничего привезти не смогут да и заявку даже составлять не будут — на то нет ни времени, ни связи толком. Я общаюсь в основном с прямым командованием медбата. Другая причина, почему я сама езжу и все отвожу, — это съемка. Трудно найти человека, который смог бы всю эту доставку отснять качественно. Там ждут именно меня.

— А что за съемка?

— Для отчетности перед людьми. Так повышается градус доверия. Бойцы мне постоянно благодарности записывают и отправляют. Хотя почему они нас должны благодарить? Это мы им должны быть безмерно благодарны! Мы должны спасибо говорить. То, что мы делаем, — это такой мизер на самом деле в сравнении с тем, что делают они, как рискуют жизнями каждый день.

— А вы не боитесь туда ездить?

— Наверное, нет. Я сейчас в окопы не поеду без крайней необходимости. Как мне комбат говорит: «Смысла ехать туда нет, их пусть военкоры показывают».

— Есть ли какие-то проблемы в плане организации поездок?

— С пересечением границы проблем нет. Конечно, есть досмотр полный, но мы опасное ничего не возим. Я, например, не беру личные посылки, мало ли что туда положат. И людей я беру только очень надежных — вдруг попадутся завербованные. Надо быть очень осторожными. Я никогда не афиширую даты своих поездок, иначе можно просто не доехать.

«Жить для себя невозможно. Всегда можно остановиться, поставить свою деятельность на паузу, но не тогда, когда твоя страна находится в состоянии войны» Фото предоставлено из личного архива, фотограф — Мария Ефремова

— Гуманитарщики — цель номер один для врага?

— Конечно, особенно те, которые возят тепловизоры, коптеры. Я всегда говорю, что нельзя афишировать то, что везем. Мне тут один знакомый советовал подробно расписывать, что я везу. А зачем? Чтобы у меня это отобрали? Это если в лучшем случае.

— Какие еще есть проблемы у волонтеров?

— Транспорт. Я езжу на личной машине. Уже поменяла шины, все обошлось в 20 тысяч. Те стерлись просто в ноль. Мне даже говорили, что я до дома на такой машине не доеду. Но ничего, доехала. У меня бампер отвалился, потому что танк задел. Генератор один раз сгорел. А что поделать — ездить все равно надо. Мне помогает «Добрая Казань» с гуманитаркой, при этом очень сильно, они же сами целые фуры отправляют в Лисичанск. А кто мне даст транспорт? Если на фронт машины не отправляют, то мне уж точно не дадут. Еще волонтеры просят бронированные машины. Но такие нужны, только если под Бахмут ехать куда-то, а их туда никто не пустит. Один из моих батальонов сейчас там. Ни я туда приехать не могу, ни они выехать не могут. А самостоятельно ехать глупо.

— Нет желания остановиться?

— Бывает, такие мысли накатывают, когда сил уже нет или если что-то не получается. Я привыкла хорошо жить. В прошлом году дважды была на Кавказе, ездила в Севастополь и жила неделю в Москве. А в этом году я никуда не ездила, кроме горячих точек. Я не свозила никуда детей, кроме дачи. Вот это немного иногда давит, портится настроение, потому что никуда не еду. И вот бывает, сидишь и грустишь, как вдруг закрывается сбор. А если люди перечислили и сбор закрыт, то как мне не ехать?

— Своя жизнь, получается, стоит на паузе?

— Да, но что делать? Вокруг множество людей, у кого жизнь на паузе. Вспоминаю, как ходила в хоспис и жила в двух мирах, видя обреченных людей. А сколько людей вокруг нас живут для себя? Сколько живет иллюзиями? Жить для себя невозможно. Всегда можно остановиться, поставить свою деятельность на паузу, но не тогда, когда твоя страна находится в состоянии войны.

Говорят, что мобилизации не будет. Ее не объявят только тогда, когда мы все будем уже мобилизованы, когда соберемся вместе вокруг одной цели. В наших силах сделать так, чтобы отсрочить ее. Поэтому сейчас надо просто усиленно всем нам поработать вместе, чтобы потом уже можно было спокойно жить.